ОТ ТЕОРИИ К ПРАКТИКЕ

 

 

На основании теоретических положений, изложенных выше, я предпочитаю проводить человекоцентрированную тера­пию в контексте пары или семьи. Когда клиенты звонят мне, чтобы назначить встречу, я часто предлагаю им привести супруга или других значимых членов семьи хотя бы на пер­вую сессию при условии, что сами клиенты на это согласны. Если существует межличностная проблема и мне сделан зво­нок, я часто предлагаю позвонившему мне клиенту привести на прием того человека, с которым связана данная проблема. Конечно, иногда это и нежелательно, и нереально: если у че­ловека трудности с начальником, то нелегко, да и ненужно приводить начальника на сессию к терапевту. Или если клиент намерен прекратить отношения с партнером и испы­тывает при этом трудности, он, конечно, не захочет, чтобы партнер присутствовал в терапевтическом кабинете. Хотя, возможно, именно это и нужно было бы сделать. Практи­чески все виды психотерапии имеют дело с проблемами межличностных отношений, и включение других людей в ра­боту должно восприниматься как обычное и естественное, а не странное и необычное явление.

Когда значимые для моего клиента люди присутствуют на сессии, я получаю возможность в какой-то мере познако­миться с ними. Но это самая незначительная из всех причин считать их присутствие желательным. Даже мои самые скептичные клиенты быстро понимают, насколько полезно прийти на терапевтическую сессию вместе со значимым человеком — с тем, к кому можно обратиться за подтвержде­нием какого-нибудь ощущения, уточнением деталей како­го-то события, которые помогли бы клиенту изучить себя в жизненном контексте. С этого момента терапевтический процесс продолжается уже естественным путем.

Интересно отметить, что в определенный период време­ни в человекоцентрированном подходе, особенно в работе с группами, использовались более традиционные методы работы с людьми, состоящими в определенных отношениях (Bebout, 1974; Beck, 1974). С другой стороны, меня озадачи­вает то, что очень немногие мои коллеги, проводящие человекоцентрированную терапию, осмеливаются на подобную работу с парами и семьями. Я думаю, проведение части терапевтических сессий в форме работы с семьей не только согласуется с человекоцентрированным подходом, но и су­щественно повышает способность терапевта понимать чело­веческие проблемы в целом и тем самым приводит к более успешной работе с клиентами, чьи родственники не прихо­дят на сессии.

Хотя может показаться, что структура семейноцентрированной терапевтической сессии значительно отличается от структуры индивидуальной клиентоцентрированной сес­сии, работа терапевта в этих двух случаях часто оказывается практически одинаковой. Обычно в начале сессии семейный человекоцентрированный терапевт отвечает клиенту в той же манере, что и индивидуальный человекоцентрированный терапевт, слушает одного члена семьи и эмпатически отража­ет его сообщение.

Так как предметом семейной терапии часто является конфликтная ситуация и неконгруэнтность между членами семьи, обычно сами ее члены делятся своими впечатлениями по поводу данной ситуации, и тогда терапевт может эмпатически отвечать каждому из них по очереди.

Небольшая, но ощутимая разница между поведением семейного и индивидуального терапевтов заключается в том, что семейному терапевту иногда приходится быть посредником в конфликтах, если они осложняются. Так, некоторые члены семьи могут сильно разволноваться по поводу того, что возобладала иная точка зрения. В отчаянии и неверии один или несколько членов семьи могут попытаться пере­бить того, кто занят прояснением своей позиции. В таких обстоятельствах психотерапевт должен направить сессию таким образом, чтобы все присутствующие поняли: каждый из них обязательно будет выслушан и услышан.

После того как терапевт эмпатически откликнулся на все высказанные точки зрения, он излагает свое понимание си­стемы ценностей каждого из присутствующих. Иногда этого достаточно, но подчас полезно суммировать сходные мнения иразногласия внутри семьи.

Из-за того, что каждый член семьи по-своему воспринима­ет ситуацию, им порой бывает трудно понять чувства и ощу­щения друг друга. Поэтому часто, особенно в ходе первых семейных психотерапевтических сессий, каждый приписыва­ет другим определенные чувства, мысли и отношения. В этой связи показательна следующая вымышленная ситуация с Рут, девочкой подросткового возраста, и ее родителями.

Рут, обращаясь к своим родителям, говорит: «Вы никогда не понимаете моих чувств». Семейный терапевт может при­дать отмеченным ею свойствам несколько иную направленность, отразив высказывание следующим образом: «Когда ты говоришь маме и папе о своих чувствах, тебе кажется, что они никогда не понимают тебя». В ответ один из роди­телей может сказать что-нибудь такое: «Мы хотим тебя по­нять, но каждый раз, когда мы пытаемся это сделать и гово­рим с тобой об этом, ты злишься и уходишь». Затем терапевт может ответить родителям: «Когда вы пытаетесь понять переживания Рут, вам кажется, что она не слышит вас или не ощущает вашей тревоги».

В подобные моменты терапевт отражает то, что я на­зываю интервалом, существующим между членами семьи, и может сказать по этому поводу следующее: «Когда вы пы­таетесь разговаривать об этом, вам кажется, будто между вами вырастает стена». В данном случае терапевт услышал каждого человека и очертил проблему так, что никто не чув­ствует себя виноватым или ответственным за конфликт. Терапевт описал ситуацию и представил конфликт таким образом, что теперь его стало возможно изучать в менее эмо­ционально накаленной обстановке.

Несмотря на явную простоту, отражение позиции каж­дого члена семьи и соответствующих интерперсональных интервалов часто приводит к тому, что участники конфликта перестают приписывать друг другу некие свойства характера и ослабляют степень обвинений. Таким образом, детальное и лично прочувствованное изложение терапевтом напряжен­ных и конфликтных семейных отношений, которые семья считала непродуктивными, зачастую способствует более глубокому пониманию и творческому решению проблемы и отдельными членами семьи, и семьей в целом.

В отличие от терапевтов, практикующих другие виды семейной психотерапии, семейноцентрированный терапевт пытается не решить проблему, а скорее создать такую атмо­сферу общения, которая побуждает семью к переосмысле­нию своих проблем, отношений и целей. В этом случае рас­крепощается тенденция семьи к актуализации (Gaylin, 1990) и может произойти психотерапевтическое изменение.

С другой стороны, работа с семьями, особенно с теми, где есть маленькие дети, заключает в себе некоторые трудно­сти, с которыми клиентоцентрированный терапевт, работаю­щий исключительно с индивидуальными клиентами, стал­кивается редко, если вообще сталкивается. Эти затруднения связаны с возрастным развитием детей. Родители, которые озабочены тем, что их дети не ходят или не говорят в возрасте двух лет, имеют основания для волнения, так как у детей действительно могут быть проблемы с развитием. Хотя при­чиной этих проблем часто является наличие физиологи­ческих расстройств, нельзя отрицать существования сопут­ствующих им эмоциональных переживаний. Однако было бы опасно и непрофессионально заниматься эмоциональ­ными проблемами, игнорируя проблемы физиологические. С другой стороны, бывают случаи, когда требования родители к ребенку слишком завышены, если принимать во внима­ние уровень возрастного развития ребенка, и потому они ве­дут к межличностной и внутриличностной неконгруэнтности.

Таким образом, терапевт, работающий с семьями, имею­щими детей, должен знать нормы возрастного развития ребен­ка и владеть соответствующими методами работы на тот случай, если замедление в развитии становится очевидным или расстройства оказываются ярко выраженными. Терапевту, по моему мнению, очень важно обладать умением консультировать семью по проблемам развития ребенка, но некоторые терапевты полагают, что более удобно направлять клиента к соответствующему специалисту. Заметьте, что я разграни­чиваю семейную терапию и консультирование по проблемам развития ребенка. Хотя большинство терапевтов занимаются и тем, и другим на протяжении семейной терапевтической сессии, я считаю необходимым распознавать и различать эти два процесса и отдавать себе отчет, когда и почему я занимаюсь тем или другим. Такое разграничение необходимо для того, чтобы сам терапевт осознавал себя в качестве человекоцентрированного семейного терапевта.

Такому терапевту, воспринимающему семью как органич­ное и культурное целое, приходится принимать во внимание еще одно обстоятельство. Внутри каждой семьи существует естественная иерархия: младшее поколение с уважением относится к родителям в силу разницы в возрасте и положе­ния. Эта иерархия характерна для всех культур (даже если она не выражена явно). При работе с семьями подростков эмпатическое отношение терапевта к попыткам ребенка каким-то образом бороться за свою независимость может быть воспри­нято родителями как одобрение и поддержка неуважитель­ного отношения к ним.

Признавая авторитет родителей и с уважением относясь к их правам, я всегда прошу их приходить на первую сессию без детей. Это делается для того, чтобы: (а) дать им возможность познакомиться и установить отношения со мной; (б) выслушать их мнение о проблеме; (в) объяснить, что ино­гда им может показаться, будто мои внимание и эмпатия преимущественно направлены на ребенка. В моей практике не было случая, чтобы после такого разговора родители не поняли позиции, занятой мною во время психотерапевти­ческой сессии. Если же я не следовал этой установленной практике, имело место явное непонимание. После установ­ления в самом начале работы контакта с родителями я сво­бодно следую желаниям семьи относительно того, кто дол­жен прийти на терапевтическую сессию.

Такой подход не соответствует многим моделям семей­ной терапии, сторонники которых считают нужным встре­чаться со всеми членами семьи с самого начала. Мой под­ход не согласуется также с принципами некоторых других семейных человекоцентрированных терапевтов (Levant, 1984; Thayer, 1982), которые относятся к семье как к един­ственному арбитру, имеющему полное право решать, кому приходить на сессию и когда. Тем не менее я считаю, что мои независимые действия в начале терапевтического курса не выходят за рамки клиентоцентрированного подхода: клиентоцентрированный терапевт, работающий с индиви­дуальными клиентами, устанавливает продолжительность сессии, время, частоту посещений и прочее примерно таким же образом — так, чтобы это устраивало и его, и клиента.

Другой пример расширения клиентоцентрированно­го мышления — это особенный метод, к которому я пришел в то время, когда совмещал преподавание семейных дисцип­лин с клинической работой с индивидуальными клиентами, парами и семьями. За отсутствием лучшего термина я вре­менно назвал этот метод привидением⁴.

 

⁴ Хотя некоторым этот метод может напомнить техники «пустое кресло» и «удвоение» в психодраме (Moreno, 1947), я считаю эту манеру работы не очередной техникой, а естественным рас­ширением состояния эмпатии.

 

 

В своей основе привидение — это проявление эмпатии к отсутствующему лицу. Я случайно наткнулся на этот метод, преподавая вводный курс по психотерапии семьи и брака аспирантам. Иногда после занятий некоторые студенты при­ходили ко мне в кабинет, чтобы обсудить проблему, возник­шую у них с супругом или с одним из родителей. Изложив обстоятельства затруднительной ситуации или проблемы, они обычно спрашивали меня, как им поступить. После неко­торых раздумий и предложений обратиться за профессио­нальной психотерапевтической помощью я обычно пытался проявить эмпатию по отношению к студентам и их пережива­ниям по поводу того, о чем они мне рассказали. Затем я, как правило, добавлял: «Знаете, если бы вы сказали то-то и то-то мне, я бы очень обиделся или расстроился, хотя, навер­ное, не смог бы сказать вам об этом сразу». Часто эти студенты рассказывали позднее, что они передали сказанное мной тем людям, с которыми ссорились. Эти люди признавались, что мое описание тех чувств, которые я мог бы испытать в их ситуации, точно соответствовало пережитым ими чувст­вам. Часто студенты добавляли, что за таким признанием сле­довал важный разговор, который приводил впоследствии к разрешению конфликта.

Эмпатическое отношение к отсутствующему лицу еще более важно и эффективно в ходе психотерапии пар и семей, когда меня просят встретиться с одним членом семьи, потому что остальные не могут прийти. Надо отметить, что в начале терапевтического курса я стараюсь не встречаться только с одним из супругов или с одним членом семьи при отсутст­вии остальных. Как отмечалось выше, случаи психотерапии детей с родителями составляют исключение. Однако иногда, когда, например, один из супругов в отъезде, но не возражает против такой сепаратной встречи, я встречаюсь лишь с одним из супругов.

Поработав с отсутствующим супругом и установив с ним определенные отношения, я легко могу проявить к нему эмпатию. В результате я могу сказать присутствующему клиенту примерно следующее: «Мне кажется, я понимаю, как вы себя чувствуете (конкретизируя это в эмпатической манере). Интересно, если бы Джон был здесь, он так же описывал бы эту ситуацию? (И я бы позволил себе пораз­мышлять о чувствах, испытываемых Джоном). Так я оказы­ваюсь привидением отсутствующего члена семьи.

В ответ на высказывания, сделанные от лица такого привидения, клиент часто кивал головой — буквально или символически — и усваивал эту новую информацию таким образом, что у него, по его словам, возникало новое, более глубокое понимание ситуации. Более того, присутствующий на сессии клиент непременно пересказывал этот эпизод отсутствующему партнеру. Это имело по меньшей мере два благоприятных последствия: во-первых, продолжительный разговор между партнерами приводил к прояснению ситуации и, во-вторых, укреплялось доверие ко мне, так как я принимал во внимание интересы обоих клиентов, несмотря на отсутствие одного из них.

Мне бы хотелось еще раз подчеркнуть, что для меня при­видение — это не столько техника, сколько естественное рас­ширение использования эмпатии и позитивного принятия в терапевтических отношениях в рамках человекоцентрированного подхода. Таким образом, практика человекоцентрированной семейной терапии повысила мою способность более четко выявлять межличностные элементы, которые я считаю неотъемлемой частью психологической неконгру­энтности всех клиентов.

Может быть, более важно, что привидение проясняет зна­чение и глубину человекоцентрированной семейной психо­терапии и ее потенциальную силу. Так, осознавая все суб-Я внутри Я-комплекса, мы понимаем, что внутри каждого из нас существует Я-ребенка, готовое появиться на свет, как толь­ко возникнут соответствующие переживания. Например, мои родители, по отношению к которым я изначально ощу­щал себя маленьким, уже умерли, но когда я думаю о них, то вижу себя ихребенком. Смерть может остановить активное взаимодействие со значимым в нашей жизни человеком, но вместе с ней не умирает отношение к нему.

Так, при работе с семьями терапевт может наблюдать эмпатический резонанс, возникающий между членами семьи при установлении эмпатического контакта между терапев­том и одним из членов семьи. И по мере развития терапевти­ческого процесса можно увидеть, что этот резонанс про­должает питать внутрисемейное общение даже после того, как начинает действовать тенденция к актуализации семьи как единого целого (Gaylin, 1990).

Я на собственном опыте почувствовал силу этого резо­нанса благодаря случаю, который произошел много лет назад. Мой отец умер, когда я был молодым человеком, женатым, но еще не имевшим детей. Отец был замечатель­ным и деликатным человеком, но, подобно многим другим русско-польским эмигрантам своего поколения, очень суровым и авторитарным. Он умер именно тогда, когда я начал ценить его как человека, а не только как любящую автори­тарную личность. У нас никогда не было возможности стать друзьями.

Примерно через десять лет после смерти моего отца, когда моему сыну, младшему из четверых детей, было около четырех лет, произошел следующий случай. Следует отметить, что отношение этого сына ко мне во многом было аналогично моему отношению к отцу (я был младшим из троих детей, а мой сын — младшим из четверых; я, как и он, родил­ся, когда мой отец достиг средних лет). Я присматривал за детьми, в то время как моя жена занималась делами, и Дэниел, самый активный из наших детей, играл рядом со мной, пока я работал за письменным столом.

Краем глаза (я научился смотреть так, когда Дэниел вел себя особенно тихо ) я заметил, что ему удалось каким-то образом выдвинуть самый верхний из четырех ящиков очень тяжелого старого дубового шкафа для бумаг, после чего он начал на нем раскачиваться. Шкаф стал наклоняться ичерез несколько секунд он опрокинулся бы и упал прямо на Дэниела. Я в ужасе соскочил со стула как раз вовремя, чтобы схватить сына и задвинуть ящик до того, как шкаф упал. И после того, когда трагедии удалось избежать, я, дрожа от возбуждения, обратил свой страх в гнев на моего четырехлетнего сына, который стоял передо мной, не совсем понимая, что произош­ло в течение этих ужасных нескольких секунд.

В ярости я разносил его в пух и прах. Слыша собственные отвратительные слова, я увидел, что глаза Дэниела напол­нились слезами. Этот образ возродил воспоминания, прежде никогда не приходившие ко мне. В тот самый миг перед моим внутренним взором возникли еще два человека. Это был я сам в возрасте Дэниела, стоявший теперь рядом с ним, и мой отец в моем возрасте, стоявший сзади и правее меня.

И видя, как слова мои поражают свою цель, я также видел и чувствовал, как сам я в четырехлетнем возрасте рыдаю рядом с моим плачущим сыном. Я знал доскональ­но, что чувствовал мой сын, и часть меня хотела взять его на руки, прижать к себе и сказать, как сильно я его люблю, и объяснить, что я разозлился только потому, что так испу­гался за нас обоих. Но я не мог сказать этого, как не мог оста­новить изливающийся из меня поток обвинений. Я ощущал, как глаза мои наполняются слезами, и, стараясь не огляды­ваться через правое плечо от страха, что, если я сделаю это, мой отец исчезнет, я чувствовал, как хочу обнять отца и ска­зать ему, что сейчас, наконец, я все понял.

Этот момент был определяющим переживанием всей моей жизни, так как я понял, что мои многочисленные суб-Я сохранялись в моем потоке сознания, что многочисленные аспекты меня продолжали жить во мне в то время, как я об­щался со значимыми в моей жизни людьми, умершими и живыми. Я много раз мысленно возвращался к этому переживанию во время проведения индивидуальной тера­пии, но гораздо чаще — во время семейных терапевтических сессий, наблюдая за тем, как дети и их родители пытаются понять друг друга, в то время как я эмпатизирую их попыт­кам и пытаюсь им помочь. Эти усилия являются одной из тех составляющих, которые делают меня человекоцентрированным семейным терапевтом⁵.

 

 

⁵ За неимением лучшего термина я называю такой опыт эхом между поколениями.

 

 

Литература

 

Auerswald, E.N. (1987), 'Epistemological confusion in family thera­py research', Family Process, 26, September, 317-30

Bebout,J. (1974), 'It takes one to know one Existential-Rogerian con­cepts-in encounter groups', in L.N. Rice and D. Wexler (eds.), Innovations in Client-Centered Therapy. New York: John Wiley and Sons.

Beck, A.P. (1974), 'Phases in the development of structure in thera­py and encounter groups', in L.N. Rice and D. Wexler (eds.), Innovations in Client-Centered Therapy. New York: John Wiley and Sons.

Bell, R.Q. (1971), 'Stimulus control of parent or caretaker behavior by offspring', Developmental Psychology, 4, 63-72.

Brunner, J. (1986), Actual Minds, Possible Worlds. Cambridge: Har­vard University Press.

Chess, S., and Thomas, A. (1987), Know Your Child. New York: Basic Books.

Gaylin, N.L. (1980), 'Rediscovering the family', in N. Stinett, B. Chesser, J. Defrain, and B. Knaub (eds.), Family Strengths: positive models for family life. Lincoln, Neb.: University of Nebraska Press.

Gaylin, N.L. (1985), 'Marriage: the civilizing of sexuality', in M. Farber (ed.), Human Sexuality: psychosocial aspects of disease. New York: Macmillan and Co.

Gaylin, N.L. (1989), 'The necessary and sufficient conditions for change: individual versus therapy', Person-Centered Review, 4, 263-69.

Gaylin, N.L. (1990), 'Family-centered therapy', G. Lietaer, J. Rombauts, and R. Van Balen (eds.), Client-Centered and Experien­tial Psychotherapy in the Nineties. Leuven, Belgium: Leuven University Press.

Gaylin, N.L. (1991a), 'An intergenerational perspective of marriage: love and trust in cultural context', in S. Pfifer and M. Sussman (eds.), Families: intergenerational and generational connections. New York: Haworth Press.

Gaylin, N.L. (1991a), 'Family-centered theory: the client-centered relationship in developmental context.' Paper presented at the Second International Conference on Client-Centred and Expe­riential Psychotherapy, University of Stirling, Scotland.

Haley, J. (1963), Strategies of Psychotherapy. New York: Crune and Stratton.

Jackson, D.D. (1965), 'Family rules: marital guid pro quo', Archives of General Psychiatry. 1,

618-21.

James, W. (1890), The Principles of Psychology. New York: Holt. Levant, R. (1984), 'From person to system: two perspectives', in R. Levant and J. Shlien (eds.), Client-Centered Therapy and the Person-Centered Approach: new directions in theory, research, and practice. New York: Prager.

Mahler, M.S., Pine, F., andBergman, A. (1975), The Psychological Birth of Infant. New York: Basic Books.

Mead, G.H, (1934), Mind, Self, and Society. Chicago: University of Chicago Press.

Minuchin, S. (1964), Families and Family Therapy. Cambridge, Mass: Harvard University Press. Moreno, J.L. (1947), The Theater of Spontaneity: an introduction to psychodrama. New York: Beacon House.

Natiello, P. (1987), 'The person-centered approach: from theory to practice', Person-Centered Review, 2. 203-16.

Nichols, M. (1984), Family Therapy: concerts and methods. New York:Gardner Press.

Rogers, C.R. (1959), 'A theory of therapy, personality and interpersonal relationships as developed in client-centered framework', in S. Koch (ed.), Psychology: a study of a science, Vol. III. Formula­tions of the person and the social context. New York: McGraw Hill.

Rogers, C.R (1961), On Becoming a Person. Boston: Houghton Mifflin.

Rogers, C.R (1977), Carl Rogers on Personal Power. New York: Dell.

Sagi, A. and Hoffman, M.L. (1976), 'Empathic distress in the new­born', Developmental Psychology, 12, 175-76.

Sullivan, H.S. (1953), The Interpersonal Theory of Psychiatry. New York: W.W. Horton.

Thayer, L. (1982), 'A person-centered approach to therapy', in A.M. Home and M.M. Ohlsen (eds.), Family Counseling and Therapy. Itasca, III: EE. Peacock.

Thomas, A., and Chess, S. (1977), Temperament and Development. New York: Brunner/Mazel.