Георгий Васильевич Чичерин 9 страницагосударственных форм следует искать в различном устройстве верховной власти, а не в том, как она действует, что подлежит самым разнообразным толкованиям а не дает никакого твердого мерила. Поэтому и деспотию нельзя признать за образ правления отличный от первых трех, не смотря на авторитет писателей, поддерживающих это разделение. В том виде, как оно принимается, деспотия представляет только извращение неограниченной, или чистой монархии; в обеих субъект верховной власти один и тот же. Сами последователи этого разделения не согласны на счет признаков, определяющих это различие. Монтескье, для которого оно составляло выдающуюся черту его учения, полагал его в том, что в монархии существуют посредствующие тела, через которые идет деятельность монарха, а в деспотии правитель не сдерживается ничем. Другие, как Шталь, полагают различие в независимости судебной власти, третьи в признании прав за подданными; последнее мнение принадлежит Блунчли. Становясь на эту точку зрения, можно сказать вообще, что чистая монархия отличается от деспотии тем, что в первой верховная власть действует путем закона и граждане имеют права, тогда как в последней оба эти элемента уничтожаются перед верховною властью. Но во всяком случае, закон и здесь и там в руках монарха, следовательно, ограничения для него не обязательны. Нет деспотического правления, в котором бы не существовало постоянных законов и учреждений и в которых бы подданные не имели прав, хотя эти права могут часто нарушаться. А с другой стороны, история показывает, что и в монархиях с посредствующими телами, правители часто действуют произвольно, потому что имеют на то возможность. Следовательно, юридического различия тут нет. Все, что можно сказать, это то, что чем менее монарх действует путем закона и чем менее уважаются права граждан, тем более правление приближается к деспотии. В сущности, если под именем деспотии разуметь злоупотребление власти, то она не ограничивается монархическою формой. В самых демократических республиках может существовать деспотизм большинства, или господствующей партии, и этот деспотизм гораздо ужаснее всякого монархического гнета, ибо он чувствует менее сдержек и не только давит сверху, но охватывает свои жертвы со всех сторон и во всех углах. И так, мы должны признать три чистых формы и две смешанных. Каждая из них представляет единую верховную власть, либо сосредоточенную в одном лице, либо распределенную между различными лицами и органами. Но кроме того, верховная власть может распределяться между различными частями государства, которые образуют таким образом отдельные государства, связанные между собою политическою связью. Таковы сложные государства. Здесь мы также должны различить три главных формы: 1) соединение государств, когда одно и тоже лицо является субъектом верховной власти в разных государствах; 2) союз государств; 3) союзное государство. Различие этих форм зависит от того, какого рода единство установляется между членами. Наконец, нельзя не принять во внимание и разделение другого рода, основанное не на различии субъектов верховной власти, то есть, на формальном признаке, а на различии тех начал, которыми определяется самая верховная власть. Приведенное выше возражение против количественного деления справедливо в том отношении, что различие субъектов верховной власти не исчерпывает всего разнообразия явлений. Есть государства, которые отличаются от других существенными признаками, не смотря на внешнее тождество субъектов верховной власти. Таковы государства: патриархальные, патримониальные, теократические. Все эти формы основаны на том, что здесь к государственным началам примешиваются другие. В истинном государстве верховная власть всегда имеет одинакие свойства. Различие начал начинается там, где государство находится под влиянием других союзов. Отсюда происходят новые формы, отличные от первых, основанных на чисто государственных началах. Этих форм. может быть столько, сколько есть союзов, которые могут наложить свою печать на государство. Первый есть союз кровный; основанное на нем устройство самостоятельного общества есть патриархия. В гражданском обществе господствуют, как мы видели, начала частного права, собственность и договор. Преобладание того или другого дает две главные формы гражданского союза: вотчину и вольную общину. Но есть и формы, представляющие сочетания обеих. Наконец, подчинение государства религиозному началу образует теократию. Все эти формы, в противоположность первым, можно назвать негосударственными, хотя они могут более или менее приближаться к настоящим государствам. Более всего этот характер имеет теократия. Мы начнем с негосударственных форм и затем перейдем к государственным.
Глава II. Патриархия
Основной кровный союз есть семейство. Оно представляет первообраз всякого общества, а потому и государства. Здесь впервые лица связываются в единый союз, составляющий не простое собрание лиц, а органическое целое, в котором каждый член занимает место, свойственное ему по природе, и имеет соответствующие тому права и обязанности. Здесь рождается первоначальная власть, власть отца семейства, и первоначальное естественное подчинение жены и детей. Отец судит и наказывает; он же первоначально является. домашним первосвященником, или жрецом. При полной независимости семьи, власть его не знает границ; она заменяет всякую другую власть. Однако и здесь уже, в большей или меньшей степени, признается материнское право. Взрослые дети могут уйти и образовать свои собственные семьи. Вообще, семейство, по существу своему, есть союз временный. С возмужанием детей и со смертью отца оно распадается. Следовательно, постоянные потребности общежития не находят здесь удовлетворения. Притом, это союз слишком тесный, сам себе довлеющий только на весьма невысокой ступени развития. Независимая жизнь семейств есть состояние совершенной дикости. Мы находим его у первобытных народов, у Австралийцев, у Эскимосов, у Караибов. Но семейство может восполниться более широким кровным родством. Оно естественно разрастается в род. Так как в первобытных обществах кровное родство составляет главную связь людей, то члены рода остаются вместе, образуя один союз и подчиняясь общему родоначальнику - патриарху. Когда патриарх умирает, старший по нем родич заступает его место и становится главою рода. В отношении к остальным он заступает место отца и имеет все права и обязанности, присвоенные последнему. Однако здесь к естественной связи присоединяется уже искусственная, ибо это не настоящий отец, а только заступающий его место. Притом члены рода естественно самостоятельнее, нежели жена и дети; они сами полноправные мужи, отцы семейств, над которыми они имеют власть. В роде является уже различие общественных элементов: кроме родоначальника, в котором воплощается монархический элемент, есть родичи, старшие и младшие, представляющие элементы аристократический и демократический. Отцы семейств могут сами принимать участие в общем управлении. Поэтому и устройство власти может быть различно. Власть не дается здесь самою природою; она является результатом искусственной замены: место отца заступает старший. Но понятие о родовом старшинстве изменяется, не так, как понятие о старшинстве семейном, которое всегда принадлежит отцу и затем братьям по порядку рождения В роде старшим может почитаться либо старший по летам, или по степени, либо старший в старшей линии. Первое начало обыкновенно предшествует, ибо физическое старшинство играет важную роль в первобытных обществах; но мало-помалу оно уступает место второму. Вследствие этого, при размножении рода, младшие линии постоянно остаются вне власти, а потому понижаются, в чести. Старшинство переходит к одной линии, которая возвышается над остальными; близостью к ней определяется степень почета. Но владычествующая линия может пресечься, и тогда неизвестно, кто остается старшим. Могут возникнуть споры, в каковом случае решающий голос имеют остальные родичи. При таких условиях наступает выбор; члены рода сами выбирают себе родоначальника, заступающего место отца. А так как выбор может принадлежать или одним старшим или всем, то устройство рода может принять характер аристократический или демократический. Первобытные народы представляют многочисленные примеры всех этих форм. Еще в большей степени обозначаются различия составных элементов общества, когда род разрастается в племя. Будучи основано на кровной связи, оно сохраняет кровные деления: на колена и роды. Мы находим эти деления в древних государствах, которые удерживали отчасти патриархальный характер или строились по этому типу. В племени могут появляться и сословные различия: старшие роды, ближайшие к князю, считаются благородными, остальные просто свободными; взятые же в плен чужеземцы делаются рабами. Родоначальник в племени становится князем. Он имеет власть судебную и военную; он же и первосвященник. Однако, рядом с ним выдвигаются уже прославившиеся воины и жрецы. Власть князя, если она не подкрепляется личною доблестью или теократическим освящением, еще слабее, нежели власть родоначальника. В племени оказывается большая потребность постоянных законов, нежели в роде, ибо отношения членов более отдаленные, а потому более юридические. Закон получает уже форму народного обычая, постоянного и непреложного. Обычай считается выражением правды, а потому предписанием Божества. Князь связан обычаем. Он связан и отношениями к родоначальникам, или к старейшинам, которые сами являются обладателями патриархальной власти. При князе обыкновенно существует совет старейшин. Здесь может существовать и народное собрание, которое однако играет более пассивную роль: оно выслушивает старейшин и выражает одобрение. Обыкновенно князь бывает наследственный член старшего рода; но, также как в роде, он может быть и выборный. Встречается племенное устройство, в котором выборные родоначальники, в свою очередь, выбирают князя. Племя может даже вовсе не иметь князя. Для общих дел родоначальники сходятся и сговариваются между собою, а в случае войны они выбирают общего предводителя, и этот предводитель . может быть не старший в племени, а храбрейший. Reges ех nobilitate, duces ex virtute suniunt, говорит Тацит про Германцев. Таким образом, в племени является уже власть гражданская, возникающая не из представления о кровном старшинстве, а из общих потребностей. Здесь начало распадения племени и образования дружины. И так, в племени, в силу естественных потребностей и отношений, являются уже в неразвитой форме все зачатки государственного строения: здесь есть князь, совет старейшин и народное собрание, представляющие начала монархическое, аристократическое и демократическое. Но здесь нет еще настоящего государства. Государство есть союз, основанный не на кровном родстве, а на духовном единстве. Устройство его зиждется не на физиологических отношениях людей, а на юридическом начале, в силу которого оно составляет нравственное лицо, имеющее свои юридически определенные органы. Глава государства имеет значение не- в силу частного права, а как законный представитель целого. Наконец, в государстве есть единая верховная воля, которой все обязаны безусловным повиновением, потому что она представляет собою высший порядок. В кровных же союзах подчинение тем слабее, чем они шире и чем дальше родство. Повиновение основано на естественных отношениях, на привычке, на изменяющихся потребностях, а не на сознании высшего порядка. Здесь повинуются, насколько нужно и насколько привыкли; а потому кровные союзы, весьма крепкие в первобытной жизни и в ограниченном объеме, с дальнейшим развитием неудержимо стремятся к распадению. Они или переходят в частные союзы вследствие развития дружинного начала, или же приобретают новое значение в силу начала теократического, которое, привнося сюда понятие о высшем порядке, господствующем над людьми, из племени образует теократическое государство. Признаком этого возведения на высшую ступень служит то, что князь становится царем.
Глава III. Вотчина
Вотчина (Patrimonialherrschaft) есть форма гражданского союза, основанная на принадлежности земли князю, как собственнику. Эта форма возникает из завоеваний, совершаемых дружинами. Мы видели, что в племени кровная связь естественно слабеет. Вместо того, для военных предприятий образуется связь другого рода, основанная на добровольном согласии лиц. Такова дружина, которая соединяется около вождя. Дружина есть первая форма частного, или гражданского союза, возникающего по свободной воле лиц, для известного, совокупного интереса. Каждый из членов этого товарищества подчиняется вождю для известной цели, не иначе как по доброй воле; сам же он человек вольный, не подчиненный никому в мире, не знающий над собою высшей власти. Это понятие о вольном человеке лежит в основании всего средневекового порядка, как в вотчине, так и в вольной общине. Древний человек иначе не понимал себя как членом известного общественного организма, подчиненным общественной власти. Средневековые люди, напротив, сбросили с себя всякое иго, кроме нравственно-религиозного. Наконец, новый человек, оставаясь свободным в области частных отношений, как член гражданского общества, снова признал над собою высший порядок, который подчиняет его государству. Полная свобода вольных людей не исключает однако различия положения и чести. Одни могут возвышаться над другими своими доблестями, количеством слуг, награбленным имуществом, даже родовитостью, унаследованною от патриархального быта. В дружину могут входить племенные элементы, вследствие чего и тут сохраняется различие благородных и просто свободных. Наконец, здесь могут быть и рабы. Как замечено выше, не сдержанная высшею властью свобода одних ведет к порабощению других. Такое порабощение является последствием самого существования дружины. Основанная для военных целей, она становится завоевательною. Это завоевание не государственное, ибо здесь нет еще государственных понятий; дружина есть частный общественный союз. Государственные начала могут примешиваться сюда настолько, насколько они существуют у покоренных народов и усваиваются победителями. Вообще же, отношение покоренных к покорителям является не в виде общего государственного подданства, а в виде различных степеней частной зависимости. Покоренное народонаселение становится тем более крепостным, чем дружина многочисленнее и чем более она приобретает оседлость. Напротив, при малочисленности и подвижности дружины, народ сохраняет значительную степень свободы. Это именно было у нас в средние века. Земля же становится собственностью завоевателей. Вождь, как глава дружины, считается верховным собственником всей земли; но рядом с ним, дружинники приобретают частную собственность, которая вступает в различные отношения к верховной собственности князя. С упрочением быта, эти поземельные отношения становятся главным связующим началом всего общественного устройства. Они водворяют в обществе законный порядок и единство, насколько это возможно без высшей государственной власти. Из двух начал, на которых строится гражданское общество, собственности и договора, последнее имеет характер изменчивый, зависящий от случайной воли лиц; собственность же, в особенности поземельная, служит источником самых прочных отношений. Поэтому, всякий гражданский порядок держится прежде всего отношениями собственности. Если это верно вообще, то еще более это имеет силу там, где самый государственный быт зиждется на гражданских началах. В вотчине власть князя собственника распространяется на все, что находится в его владениях; место общественной власти заступает здесь частная. Эта власть не безграничная; в отношении к свободным людям, поселенным на земле, она определяется заключаемыми с ними договорами; но совокупностью своих владений князь-вотчинник распоряжается, как своею частною собственностью. Он делит свою землю по наследству между сыновьями, и тогда общество распадается: из одной вотчины образуются несколько. В распоряжении вотчиною могут иметь место все формы частного договора: вотчина продается, покупается, отдается в залог, в приданое. Впрочем и здесь могут установиться формы, более или менее близко подходящие к государственным. В частной собственности существуют маиораты и фидеикоммиссы, в которых имение остается нераздельным целым, переходящим из рода в род; тоже самое может иметь место и в княжеской вотчине. Именно, на Западе понятие о нераздельности лена повело к тому, что вотчина большею частью в полном составе переходила к старшему в роде. Младшие сыновья получали свои уделы (apanagium) лишь в качестве вассалов старшего. В России, напротив, удельные князья становились совершенно самостоятельными владельцами. Они связывались только родственными и договорными отношениями к великому князю, который оставался номинальным главою рода, не имея никакой власти над членами*(6). Каковы же были отношения княжеской собственности к частной? Мы видели, что и дружинники сделались частными собственниками в вотчине князя. Это была вотчина в вотчине, по русскому выражению, или алод в алоде по западному. Разумеется, князь не мог распоряжаться лежащими в его владениях частными вотчинами, как своею; частная собственность подчинялась только верховным княжеским правам, определяемым обычаем или договорами. Но очевидно, что существование рядом этих двух прав собственности было юридическою несообразностью. Там, где, как у нас, мало был развит юридический смысл, это так и осталось разграничение делалось практически, по обычаю или по грамотам. Но на Западе, где юридическое развитие было выше и где ранняя оседлость дружины придавала большое значение поземельной собственности, явилась потребность установить систему поземельных отношений, исходящую из единого начала. Князь остался единым верховным собственником земли; остальные же вотчиники сделались владельцами, которые свою землю получали в лен, то есть, в потомственное пользование на известных условиях, со всеми державными правами, связанными с владением землею. Непосредственные ленники короны, в свою очередь, передавали земли своим вассалам на тех же основаниях. Так установилась иерархия ленных владельцев, в которой публичные права и обязанности передавались совокупно с поземельным владением. Но так как, при такой системе, подчиненное владение обнимало весьма обширные, наследственно переходящие права, то и ему юристы присвоили название собственности, различая dominium directum и dominium utile. Такой же порядок подчинения установился и в отношении к землям, находившимся во владении лиц, более или менее крепостных, или вообще простых землевладельцев, с тою разницею, что здесь подчиненное владение не связывалось ни с какими публичными правами и обязанностями, а ограничивалось чисто экономическою областью. И в этом отношении неопределенность прав, господствовавшая в древней Руси, повела к своеобразным явлениям. Земли, не находившиеся в частной собственности, а принадлежавшие свободным, так называемых черным крестьянам, считались только их владением, a землею великого князя, не как государя, ибо государственная власть одинаково распространяется на всех, а именно как собственника, в отличие от прав его на частные вотчины. Поэтому впоследствии, не смотря на то, что эти земли крестьянами искони продавались, покупались, отдавались в наследство детям, они были причислены к разряду казенных. Казна считала себя вправе распоряжаться ими по своему изволению и окончательно отобрала их у потомственных владельцев, которые сделались казенными крестьянами, поселенными на государственной земле и наделяемыми по душам или по тяглам. Древнее право личного потомственного владения исчезло перед казенной собственностью. Таким образом, следы средневекового строя долго еще сохраняются даже при водворении государственного порядка. На основании этих средневековых воззрений, Людовик XIV считал себя собственником всей земли, с правом распоряжаться ею по своему произволу. Английский король доселе признается верховным собственником земли, lord paramount; но это остается номинальным титулом, без всякого юридического значения. Отношения князя к живущим в его вотчине людям также весьма разнообразны. Они могут быть либо владельческие, либо договорные, смотря по тому, прилагаются ли они к крепостным или к свободным лицам. Несвобода установляется или вследствие покорения, или добровольным вступлением в крепостное состояние или, наконец, даже просто жительством на чужой земле, по правилу: воздух делает крепостным (Luft macht eigen). Степени несвободы, равно как и положение несвободных лип, могут также быть весьма различны. На Западе, как уже замечено выше, при многочисленности и оседлости дружин, еще в средние века установилось большее или меньшее укрепление всего низшего народонаселения. Дальнейшее движение истории состояло в постепенном его освобождении. У нас, напротив, при малочисленности и неоседлости дружины, рядом с классом рабов осталось свободное земледельческое население, переходившее с места на место, как вольные люди. Общее укрепление последовало уже со стороны развивающегося государства, которое требовало всеобщей обязательной службы и прочных отношений. Только в наши дни окрепшее государство в состоянии было снова водворить начало гражданской свободы. Этим Россия вступила в ряды новых государств. Что касается до свободных слуг, то, как сказано, они не знали над собою прирожденной власти, а добровольно подчинялись тому или другому князю. Следовательно, отношения были здесь не подданнические, а договорные. Но эти отношения могли быть более или менее постоянные, и здесь опять оказывается различие между Западом и Россиею. У нас дружинники долго оставались кочевыми. Они не связывали себя постоянными договорами, а сохраняли за собою право отъезжать от князя и поступать на службу к другому. Это означалось выражением: "а боярам и слугам вольным воля". На Западе, напротив, при оседлости дружины, княжеская служба связывалась с владением землею. Ленники старались сохранить за собою владение потомственно. Из этого образовались наследственные служебные отношения; отсюда и более резкое разделение сословий. Вступая по праву наследства в обладание леном, владелец вместе с тем вступал на службу к господину; он приносил ему феодальную присягу. При этом всякий раз возобновлялся служебный договор, определявший взаимные права и обязанности, весьма ограниченные и далеко не подданнические. Для всяких новых постановлений, для служб и материальной помощи, превышавших установленные обычаем или договором, требовалось согласие ленников. Отсюда начало представительных собраний. При таких условиях, могущественные ленные владельцы легко могли делаться самостоятельными государями. При ослаблении центральной власти, как случилось в Германии, это становилось даже общим явлением. Могли быть и смешанные отношения. Английский король, самостоятельный у себя, был вассалом Франции относительно находившихся в его владении французских провинций. Таким образом, княжеская служба определялась не публичным правом, а договорным началом. Самые же должности рассматривались как собственность. При потомственных отношениях, и суд и управление большею частью связывались с владением землею и становились вотчинным правом; но иногда должность отделялась от землевладения я оставалась потомственным достоянием лица, которое держало ее, также как и землю, на ленном праве. У нас, при временных отношениях князей и слуг, суд отдавался в кормление, как источник частных доходов для временного владельца. Иногда наконец, должность отдавалась на откуп или продавалась. Во всех этих формах основание одно: воззрение на общественную должность; как на частную собственность. Это воззрение проникает все вотчинное устройство. В вотчине, как и во всяком обществе, необходимо существуют суд и власть; без этого общество не мыслимо. Но суд и власть являются здесь не общественными учреждениями, проникнутыми общественным началом, а облекаются в формы частного права. Кроме дружинников, в состав вотчины входят и другие элементы: промышленные общины, которые образуют подчиненные князю корпорации, и землевладельческое духовенство. Все они держат свои земли под князем на ленном праве, или как подчиненную собственность. С дальнейшим развитием общественных отношений, из этих трех элементов образуются сословия с присвоенными им правами и обязанностями, которые определяются специальными договорами и грамотами. Князь-вотчинник служит для них общим центром; в случае нужды он с ними совещается и вступает с ними в переговоры на счет ожидаемой от них помощи. Так образуется сословное представительство. В этой форме вотчина получает характер всесословный. Соединяя в себе все общественные элементы в общем устройстве, она представляет переход к государственному порядку. Таким образом, можно различать вотчину дружинную, основанную на отношениях князя к дружине, вотчину поземельную, видоизменениями которой являются вотчина феодальная, основанная на ленных отношениях, и вотчина удельная, где преобладает княжеская собственность, делящаяся по наследству, как частное владение, наконец вотчину сословную, где вокруг князя собираются сословия, каждое с своими частными привилегиями и вольностями. Эти формы представляют самое историческое развитие вотчины и переход ее в государство. Водворение государственных начал происходит постепенно. Князь-вотчинник естественно старается увеличить свои владения. Для сохранения силы установляется право первородства; вотчина перестает дробиться между наследниками. К этому присоединяется теократическое понятие о божественном происхождении власти, вследствие которого князья начинают смотреть на себя, как на представителей высшего порядка. Наконец, самые практические потребности общества ведут к установлению единой верховной власти. Вотчина таким образом преобразуется в государство. Однако следы прежнего вотчинного устройства долго еще сохраняются и перемешиваются с понятиями чисто государственными. Резкой границы здесь, как и вообще в переходных формах, установить нельзя; но противоположные начала частного и публичного права проявляются с полною ясностью и дают возможность юридической оценки явлений.
Глава IV. Вольная община
Вольная община основана на тех же началах частного права, как и вотчина. Но здесь вотчинником является не одно лице, князь или господин, а союз свободных людей, живущих вместе и состоящих друг с другом в договорных отношениях. Вольная община образуется, когда, при господстве частного права, вольные люди, живущие в общине, в состоянии отстоять свою независимость против натиска дружинников и вотчинников. В союзах гражданских, при благоприятных условиях, рядом с вотчинниками, естественным ходом вещей, возникают вольные общины, тогда как с развитием государства те и другие подчиняются высшему порядку. Возможность сопротивления для соединенных лиц обусловливается городскими стенами; а потому вольные общины большею частью суть городовые. Вследствие этого, на Западе, где городская жизнь была несравненно более развита, мы видим гораздо большее количество вольных общин, нежели у нас. Независимость вольной общины впрочем не безусловная. С идеею государства связано понятие о самостоятельности, ибо здесь существует верховная власть.
|
