ДВА БОЙЦА

Два дембеля, которым поручили такой специфический ДМБ-аккорд: охранять доверенный пост до нашего приезда. Богемное разьебайство на свежем воздухе жирком обмазало их некогда тщедушные тела.

Игорь Разиньков и Вова Евсюков – два приземлённых персонажа. С первого дня призыва до самого дембеля они тащили службу с безграничным резервом бесхребетного мягкосердечия.

Два года прошли незаметно, как незаметны были и они. Бойцы были совсем неприметны: кажется, впади они в эпилептический припадок, и то не вызвали бы подозрения у окружающих.

Вот и сейчас, несмотря на покорное несение службы, они получили приказ по охране объекта и довольствие на

10 суток. Взяв объект под охрану, безропотно плыли по течению сложившихся обстоятельств.

Игорь с Вовсей и здесь были незаметны, как и все два года их послушной жизни. Они даже не выходили за пределы забора, а получение банки молока от сердобольных бабулек, считали воинским преступлением.

Так и сидели безвылазно уже вторую неделю.

Решительные действия были не для них.

Инициатива – плевок в лицо.

Безынициативная активность проявлялась у них только во время подколок, обзывая друг друга «гнусом» и «гнилью»

Пока старший прапорщик Дроков докладывал в штаб о прибытии, мы расспросили у «двоих из ларца» о местных тёлочках, танцах, самогонке и прочих злачных нужностях

- С этой гнилью разве куда-нибудь сходишь, - прогнусявил Евсюков.

- Гнус, я тебе сколько раз предлагал пройтись по местным девчонкам, - загнилил Игорёк «Разиня».

С публикой всё стало предельно ясно и мы, решив не откладывать дело в долгий ящик, спустились в бункер. Он поражал своими размерами: по площади станция метро Проспект Мира. Только миром здесь не пахло. Попахивало войной, но это уже в прошлом – отдан приказ расформировать дополнительные ядерные подпорки.

Мы прикинули свои возможности, за сколько можно справиться и через пару часов вылезли наружу.

- Гнус, ты чего меня перед ребятами позоришь, - всё ещё не унимался Разя.

- Не гунди, гниль, - отрезал Вовся.

 

Жилище было супер: комната на 4 трехъярусные кровати, полов не было, обоев и тараканов тоже. Доски в потолке выломаны. Дырявый чердак закрывал солнце, и свет, словно звёзды на небе пробивался сквозь щели.

Но изящество нашему жилью предавало то, что у Дрокова была отдельная комната. Перспектива спать в одном помещении не грела. У меня были на ночь другие планы, да у и ребят тоже. Не считая двух аборигенов.

- Игнатов, ты как самый опытный руководи процессом, - Дроков, поправив полевую форму, двинулся к калитке.

- Товарищ старший прапорщик, у нас сержанты есть, - я махнул в сторону Евсюкова.

- Отставить разговорчики. С этим справится любой ефрейтор Еблабанов, - затем он наклонился ко мне и прошептал, - ты хочь и разпиздяй, но свой.

Затем, повернувшись ко всем, прогорланил.

– За работу, - и затем уже мягче, - а я пока налажу связь с местным населением. Может, удастся разжиться сальцом с яичками.

 

Мы принялись за реконструкцию.

Поначалу думали, что справимся быстро, потому первое время ходили с двумя обосанными пальцами.

Я ещё раз внимательно обошёл дом.

На окнах красовались кованые решётки, вогнанные в дубовые брёвна гвоздём «двухсотка». Это проблема - ведь у нас, кроме пассатижей нет более мощного инструмента. Гвоздь «двухсотка», вогнанный в дубовые брёвна – это не проблема, если есть в подчинении 2 молодых воина.

Ведь у них есть пассатижи.

Пока ребята вынимали гвозди, я стоял на шухере, опустошая подсолнух.

Дрокова не было.

Наконец всё готово – нижние и боковые гвозди вынуты, и теперь решётка визуально была на месте, но при открытии окна изнутри приподнимались кверху и можно беспрепятственно вылезать на ночную прогулку.

 

Спустились в бункер, поработали.

Дрокова всё ещё не было.

Смеркалось, я уже начал переживать. Не за «куска», а за потерянное время, ведь без возвращения Дракона не двинешь в самоход, но вот калитка скрипнула, и появился, пьяный в усмерть гвардии старший прапорщик Дроков.

По его виду стало ясно, что связь с местным населением налажена. Яркий след морковной помады лишь укрепил уверенность.

Поначалу он стоял в дверях калитки, пытаясь о мнимый порожек снять сапоги. Затем, издавая какие-то звуки, Дракон, шатаясь из стороны в сторону, как герой фильма «Судьба человека» (который не закусывал после первой), нёс в одной руке шмат сала, в другой прозрачную бутыль с мутным самогоном.

Он по-прежнему то ли мычал, то ли напевал песню, но потом разделил члены на предложение.

- Игнатов, ты как самый опытный, раздели, - и впечатал мне в гимнастёрку жирный кусок сала.

Редко встретишь такую щедрость. Особенно от прапоров.

- Всем отбой, - Дроков, крепко держа бутыль, ввалился в свою комнату.

Она была напротив нашей, отделяясь коридором, и уже через минуту храп прапорщика сокрушал стены.

Я приоткрыл дверь: Дроков лежал на кровати в сапогах, в полевом мундире, переплетённом портупеей, крепко прижимая к груди бутыль самогона. На полу дымилась сигарета. Я носком сапога затушил бычок и аккуратно прикрыл дверь – храп бился о стены без обоев и уносился сквозь отсутствующий потолок на дырявый чердак, просачиваясь сквозь отверстия в космос.

В этот вечер самоволка была облегчена дон е льзя: двери открыты, калитка нараспашку. По ковровой дорожке из зелени мы вышли в боевом составе: Сергей Семёнович Неймарк (еврей в поисках приключений), Женишбек Кельдыбеков (киргиз уже ставший к тому времени полноценным фазаном), осмелившийся Вовся Евсюков из группы охраны (неслыханная дерзость для его нрава) и я, как самый опытный (по словам собирателя модных постулатов Платона Дрокова).

 

Дорога шла возле пруда, чавкая копытами по невысыхаю-щим лужам меж растоптанных лягушек.

Светлячки по обочинам освещали направление, словно взлётно-посадочную полосу аэродрома.

 

- Дом председателя колхоза, - плавным жестом экскурсо-вода показал Вовся. Добротный дом из силикатного кирпича, черепичная крыша – это выглядело замком феодала на фоне вассальной черни.

- А ещё у него цветной телевизор и жопастая дочка, - в первый день сержанта Евсюкова назначили старшим при охране объекта, и начальство ознакомило его с «предом», при возникновении форс-мажорных ситуаций.

 

Сквозь квакание лягушек и жужжание майских жуков вдалеке слышалась музыка вокально-инструментального ансамбля Зодиак. Композиция «Провинциальное диско», подходила как нельзя кстати, к этому захолустью.