Глава 10. Пелагея с Гардинией в изумлении уставились на попутчицу
Пелагея с Гардинией в изумлении уставились на попутчицу. Та кашлянула, прочищая горло, и начала свой рассказ. — Все случилось, когда я еще совсем девчонкой была. И произошло это с родной теткой моей. Воробу не Воробой тогда звали, а Арсеньей. Хоть и молодой она тогда была, но на всю округу уже слыла известной гадалкой и знахаркой. Не раз приходилось мне встречаться с ней. Жила она в соседнем селении, от нас в пяти верстах. Многие ее побаивались, но уважали и слова плохого зазря не говорили. Тетка моя — Настасья — красивой девушкой была, что ваша Гардиния, только волос светлый, мягкий и очи огромные, голубые, как небо в летний день. Все парни из нашего селения к ней свататься ходили, да из соседних сел тоже... Наконец, выбрала она себе жениха — местного кузнеца. Прохаживались они вдоль села, за руки держась, друг без дружки жить не могли. И свадьба уж была назначена скоро. И решила Настастья на радостях сходить к Арсенье, то есть к Воробе, — погадать. Узнать о том, что ждет ее в замужестве. Та погадала, да так, что Настасья еле жива воротилась, два дня мрачнее тучи ходила, а к вечеру другого дня с кузнецом вместе к Воробе пошла. Никто не понимал, что произошло, но мешать не стали. А надо было... Старица грустно вздохнула, отмахнулась от назойливой мошки и продолжила: — Вороба-то, когда кузнец с Настасьей к ней только вошли, в лице изменилась, глаза ее заблестели — хорош кузнец лицом-то был. Но слова она им казала недобрые, страшные. Напророчила им бездетность и горькую долгую старость, если поженятся они... Кузнец тогда испугался, по-другому на Настасью смотреть стал — никому не хочется без деток в жизни остаться. Тетка моя убежала в слезах, а Вороба к кузнецу подошла, речь ее словно тихая реченька зажурчала: — Не горюй, кузнец. Поправимо горе твое. На вот, выпей сам зелья целебного и Настасье своей тайком дай. И будет у вас все: и детки, и дом, и все, что душе угодно... И так уж она крутилась перед ним, всякими яствами стала его потчевать. Тот угощения принял, поблагодарил колдунью и сделал все так, как Вороба велела. С того дня словно пропасть меж влюбленными разверзлась. И кузнец, и Настасья стороной друг друга обходить стали. Пропал любовный огонь в сердце кузнеца и взор потух. Смотрел он на Настасью, но не видел ее. Люди все чаще стали замечать его у Воробы в гостях. Потом они уж и парой по селенью прогуливались. Настасья, как увидела их вместе, прыгнула с высокого обрыва в реку и убилась насмерть. А кузнецу словно нет ничто. И мать Настасьи приходила, плакалась, но он одно что мертвый изнутри — как чурбан бесчувственный сидел и только руками разводил. Вороба не постеснялась, — свадьбу с чужим женихом сыграла. Видать, действительно полюбился он ей. И потекли их деньки вместе... Первое время кузнец крепкий ходил, дом им поставил, осталось лишь крышу наладить. Но тут захворал, и никто не знает, чем. Несчастья начали сыпаться на его голову, и все разваливалось, что бы он ни делал. И здоровье уходило сквозь пальцы как речной песок. Вороба загрустила не на шутку, в слезах все чаще видели ее люди. Перестала чародействовать да гадать — все силы на кузнеца тратила. А тот сгорел за два года — из богатыря в сухой сучок превратился. Вороба же в одну ночь собралась и пошла в дальнее селение к еще одной чародейке за советом. А та ей и говорит: — Сама виновата. Любовь кузнеца разрушила? Приворот, что камень, на него повесила? Девку невинную сгубила! Вот теперь смотри, как и любимый погибает! Наказанье это тебе на всю жизнь, и ничего уже не поделаешь. Боги отвернулись от тебя, и теперь проси не проси, никто тебе не поможет. Иначе на нас самих наказание падет. Вороба заголосила, завыла, да что толку... Умер красавец-кузнец. На ее руках и умер. Два с полтиной года прошло, как поженились. Вороба изменилась; поседела, подурнела, глаза все выплакала, — и те сухие стали, цвет потеряли. Как только мужа схоронила, в лес ушла жить — подальше от людей. Там и живет почти целый век в одиночестве. Получается, прочила бездетность и горькую старость Настасье, а взвалила ту судьбу-ношу на свои плечи. Дом тот, что кузнец строил, до сих так и стоит без крыши, заросший бурьяном и чертополохом. Никто к нему не подходит. Даже смотреть в ту сторону подчас опасается... Телега ехала, громыхая колесами по дорожным кочкам. Похоронное молчание воцарилось среди всех. Каждый думал о чем-то своем. Кто представлял красавицу Настасью, кто Воробу, решившую украсть чужое счастье, кто горе-кузнеца... Богдан понукал коня, выплюнул травинку и сухо произнес: — Да-а-а... Чужое несчастье — плохая основа для нового дома. А я думаю, ума не было у всех троих. Зачем было Настасье кого-то слушать? Или тому же кузнецу? Говорят, конечно, «послушай умных людей», но своя-то голова где была? И потом, человек человеку рознь. Доверила самое ценное, что было, другой, да еще чародейке... Одно слово, бабы-дуры...
|
