Описания женщин

Женщине пристала лишь одна роль — быть очаровательной; все прочее мимикрия.

Девушка, умевшая сочинять телеграммы, сочившиеся слезами.

Нора — с отвагой и беззаботным оптимизмом: «Возьми себя в руки, мой милый, нечего сиднем сидеть, вперед. Хоть на полюс». Порой меня поражает бесстрашие женщин, их беспечность. Нора такая, и Зельда, и Беатрис — все трое стали такими отчасти потому, что они избалованные дети, ни разу в жизни не ощутившие на себе бремя материальных забот. Но все равно меня радует, когда я вижу подобную уверенность, не знающую никаких компромиссов. Однако, умеряя их пыл, мне всякий раз приходилось играть роль осмотрительного мелкого буржуа, и всякий раз кончалось тем, что от этого все трое утрачивали свою былую уверенность. Однако не забыть бы М.Т., дочь священника, — ей, как и другим, в экономическом смысле приобретать было нечего, оставалось только терять. Но ведь и ей была присуща та же безоглядность. В огромной степени тут все дело в возрасте и в особенностях нашего времени: если не брать в расчет любовного увлечения, Зельда достаточно умело избегала союза со мной, пока я не начал зарабатывать деньги, а ведь по темпераменту она самая безудержная из них всех. Тогда она была молода, но в ту пору любой эксплуататор, любой обыватель выглядел предпочтительнее человека, посвятившего себя искусству. Так что вопрос остается открытым. Обдумать его снова.

К гостям Скотти приближается так, словно собирается тут же поцеловать их прямо в губы, а не то пройти сквозь них, глядя им прямо в глаза, — потом буквально за полшага останавливается и говорит: «Здравствуйте!» — с совершенно обезоруживающим кокетством. В этом она всего более похожа на Зельду. От Зельды всегда можно было ждать любых сюрпризов.

У нее было лицо вроде сердечка — сходство особенно усиливалось тем, что свои медового цвета волосы она зачесывала назад, открывая два закругленных миленьких виска.

Описания разных людей (физические)

Все эти пять лет они куда-то мчались в открытом автомобиле, и солнце играло на их лицах, а ветер развевал волосы. Они приветливо махали своим знакомым, но почти никогда не останавливались, чтобы расспросить о дороге или проверить, остался ли в баках бензин, ведь каждое утро впереди открывался ослепительный пейзаж, и они не сомневались, что к вечеру доберутся до этих замечательных мест. Чудом им удавалось избегать аварий, они проезжали над самым краем пропасти или выскакивали на безопасную полосу шоссе под тревожный рев сирен. Друзья устали ожидать, когда они свернут себе шею, и примирились с ними как с чем-то вековечным, но в то же время и всегда новым, словно менявшиеся прически Аманды или идеи, которые не переставал придумывать Майкл. Можно было с точностью указать тот самый день, когда мотор стал барахлить и заглох; они в это время сидели за столиком морского ресторанчика прямо на берегу в штате Вашингтон; Майкл просматривал полученные письма, скрестив ноги в виде подставки для изящных ножек Аманды. Май едва начинался, но они уже прекрасно загорели и светились здоровьем. Одеты они были легко и небрежно — во что-то розовое, как на рекламе зимних круизов.

В 35 лет он совсем поседел, но все говорили то же самое, что говорят всегда, — мол, седина ему только к лицу, ну и так далее, и сам он об этом не особенно размышлял, хотя в его роду никто не отличался склонностью к ранней седине.

Привычку думать Розалинда утратила где-то между Гражданской войной и депрессией, и, когда мне надо что-нибудь внедрить в ее сознание, я повторяю одно и то же раз двадцать, а потом она сама начинает это повторять, как попугай, в убеждении, будто это ее собственная идея. Меня это вполне устраивает, кроме тех случаев, когда надо решать без промедлений. Скотти находит, что она премилая старая трещотка, — поначалу Розалинда считала, что ей следует сидеть в гостиной, когда к Скотти являются ее поклонники: ну точно бы залпы у форта Самтер прозвучали только вчера.

Эрнест — пока мы не начали друг друга изводить, цепляясь по любому поводу.

Романтичность на самом деле есть не что иное, как рецидив детского страха перед высотой, когда оказываешься там в одиночестве. Напр., потребность Зельды все сваливать на меня.

Они привыкли стричь купоны с чужой беды.

Маленькие черные глазки, словно пришитые к ее лицу пуговки.

Были так бедны, что даже детям имена давали не по собственной охоте, а в честь очередного покровителя.

Она мне напоминает грампластинку с записью только на одной стороне.

Над воротничком нависало лицо, похожее на кусок лососины, который вдруг наполовину выпрыгнул из консервной банки.

Сюжеты

Распадается семья. Это событие сказывается на всех трех детях, двое доходят до нервного истощения, пытаясь поправить дело, третий кончает тем же, хотя не предпринял ничего.

Молодая женщина-инкассатор пытается взыскать долги с человека, потерпевшего банкротство. Выясняется, что долги не только денежные, но и моральные.

Давно разделившаяся семья получает в наследство большой дом, и ей теперь приходится жить в нем совместно.

Рассказ о человеке, пытающемся жить спокойно, чтобы заглушить память о былых безумствах, но на каждом шагу вновь их переживающем.

Папаша выучил сына, как перехитрить жульничающий игральный автомат; проходит время, и сын, увлеченный этой игрой, теряет из-за нее свою девушку.

Преступник делится своими воровскими приемами с социальным реформатором, который той же ночью пускает их в ход.

Пьеса, где много стариков, с которыми происходят ужасные вещи, не вызывающие никакой реакции с их стороны.

Муж, которому опротивела семейная жизнь; вдруг жена гибнет в катастрофе. И превращается для него в героиню.

Жил один кинопромышленник, и вот однажды произошло кораблекрушение и он очутился на необитаемом острове — у него нет ничего, кроме двух десятков катушек с пленкой (Херберт Хау).

Изобразить — как в «Виселицы ждут» (в «Упорстве» из этого ничего не получилось) — человека, который не думал, что его девушка способна меняться, и вдруг, долго ее не видев, заметил, что она совсем другая. Поначалу никак не возьмет в толк, что произошло. Обдумать эту ситуацию. Время действия — те дни, когда от знакомства до постели был только шаг.

Рассказ: человек признается самому себе, что больше не любит.

Пьеса: место действия — контора. Оргия после работы. Эпоха бума.

Негра обвиняют в том, что он ворует кур; он защищается, пробуждая сочувствие к своей трагедии, потом спокойно сворачивает курице шею и отправляется домой.

Чувство бесцельности — не последняя стадия, а сравнительно раннее ощущение и для художника, и для каждого человека. Нужно испытать это чувство, пройти через него, как через фильтр, прежде чем создашь что-то беспримесное.

Рассказ: судьба состарившейся потаскухи.

Это первый из шести рассказов, написанных мною специально для кино. В журналах они печататься не будут. Не оттого, что они чем-то хуже других моих рассказов, просто журналы требуют, чтобы были описания и «глубокие» мысли, а драматические ситуации им не так уж важны. И еще дело в объеме.