Гла­ва че­тыр­надца­тая

 

Всю жизнь я чес­тно сле­дую зна­кам. Ког­да еду по ули­це и ви­жу знак, что ря­дом дет­ская пло­щад­ка, сбра­сываю ско­рость и уд­ва­иваю вни­мание. В Фе­никс-пар­ке я пол­зу как че­репа­ха, за­метив знак «Оле­ни», по­тому что в лю­бой мо­мент жи­вот­ное и вправ­ду мо­жет вый­ти на до­рогу. Знак «Стоп» – я ос­та­нав­ли­ва­юсь. Сиг­на­лю, ес­ли нуж­но сиг­на­лить. Я ува­жаю зна­ки и до­веряю им. Не под­вергаю их сом­не­нию, хо­тя, увы, бы­ва­ет, что до­рож­ные ван­да­лы пе­рево­рачи­ва­ют их в пря­мо про­тиво­полож­ном нап­равле­нии. Я счи­таю, что зна­ки ме­ня ох­ра­ня­ют, они на мо­ей сто­роне. И лю­ди, ко­торые го­ворят, что ве­рят в зна­ки, ме­ня удив­ля­ют… как мож­но ве­рить, нап­ри­мер, в мо­локо? Мо­локо, оно мо­локо и есть. Не во что тут ве­рить. По­лагаю, что на са­мом де­ле эти лю­ди ве­рят все же не в зна­ки, а в сим­во­лы.

Сим­вол – это неч­то ви­димое, изоб­ра­жа­ющее неч­то не­види­мое. Сим­вол – абс­трак­ция. Го­лубь – пти­ца, но это еще и сим­вол ми­ра. Ру­копо­жатие – впол­не се­бе ощу­тимая вещь, а при этом сим­вол дру­желю­бия. Сим­во­лы про­буж­да­ют ас­со­ци­ации. По­мога­ют осоз­нать то, что не впол­не оче­вид­но. Воз­вра­ща­ясь пос­ле про­беж­ки вдоль за­лива 1 мар­та, то есть в пер­вый день вес­ны, я ви­жу на ред­кость кра­сивую ра­дугу, ко­торая упи­ра­ет­ся пря­мо в кры­шу мо­его до­ма. Это не знак. Не ука­зание – де­лай то-то и то-то. Это сим­вол. На­подо­бие под­снеж­ни­ков, ко­торые про­бива­лись сквозь мер­злую зем­лю уже в ян­ва­ре и сто­яли пле­чом к пле­чу, пре­лес­тные, зас­тенчи­вые. Они, ка­залось, ни­чуть не гор­ди­лись со­бой, а прос­то де­лали то, что дол­жно. Как буд­то это са­мо со­бой ра­зуме­ет­ся.

Или Сан­ди О’Ха­ра. Он при­шел в мою жизнь сам, ра­зыс­кал ме­ня, пот­ра­тив на это не­малое ко­личес­тво уси­лий, по­тому что счи­та­ет, что я то­го стою. Это то­же срод­ни сим­во­лу. Я час­то о нем ду­маю, и не толь­ко по­тому, что он кра­савец, а по­тому, что его по­яв­ле­ние сим­во­лич­но. Пос­ле на­шей встре­чи мы еще дваж­ды го­вори­ли по те­лефо­ну, и оба ра­за мне не хо­телось за­кан­чи­вать раз­го­вор. И ли­бо он бе­зум­но от­ветс­твен­но ис­полня­ет свою ра­боту, ли­бо ему то­же это­го не хо­телось. Ме­сяц, ко­торый он дал мне на раз­мышле­ние, уже ис­тек. Я очень жду на­шей сле­ду­ющей встре­чи.

Ра­дуга, под­снеж­ни­ки, пур­пурные кро­кусы в са­ду у Мэ­лони, Сан­ди О’Ха­ра – для ме­ня все это сим­во­лы. Ре­аль­ные воп­ло­щения абс­трак­тно­го чувс­тва. На­деж­ды.

День на­чина­ет­ся с убор­ки. Я уже дав­но не на­води­ла по­рядок, и дом прев­ра­тил­ся в черт-те что. У ме­ня ско­пилось столь­ко не­нуж­но­го ба­рах­ла, что, по­жалуй, не по­меша­ла бы тач­ка или кон­тей­нер, что­бы его ту­да сгру­зить. По­ложим, он у ме­ня есть. Но там ле­жат дра­гоцен­ные бу­лыж­ни­ки, прив­ле­ка­ющие вни­мание вся­ких по­доз­ри­тель­ных лич­ностей, ко­торые спра­шива­ют, не хо­чу ли я от них из­ба­вить­ся. Так что преж­де чем за­бить кон­тей­нер не­нуж­ным ба­рах­лом из до­ма, мне для на­чала тре­бу­ет­ся ос­во­бодить его от кам­ней. Зна­чит, кам­ни нуж­но ку­да-то деть. И я вспо­минаю твой со­вет нас­чет аль­пий­ской гор­ки. Мне, ко­неч­но, не хо­чет­ся сле­довать тво­ему со­вету, тем бо­лее что ты это уви­дишь, но в це­лом идея мне нра­вит­ся. Об­ра­щать­ся за по­мощью к лан­дшафтно­му ди­зай­не­ру уже поз­дно. Ког­да он при­ехал пос­ле той кош­марной ноч­ной бу­ри, ожи­дая уви­деть кар­ти­ну ха­оса и ра­зора, а нат­кнул­ся на впол­не при­лич­ный пей­заж, я со­об­щи­ла, что все до­делаю са­ма. Са­ма до­веду на­чатое до кон­ца. Лар­ри, ра­зуме­ет­ся, об этом ни­чего не уз­на­ет, но имен­но его злой уп­рек по­буж­да­ет ме­ня это сде­лать.

Ос­тавляю дом в еще боль­шем бес­по­ряд­ке, чем до на­чала убор­ки, и от­прав­ля­юсь в са­довый центр. Я на­мере­на обус­тро­ить свой сад. Я хо­чу сос­ре­дото­чить­ся имен­но на нем. По до­роге мне при­ходят две эсэ­мэс­ки с пред­ло­жени­ем по­пить ко­фе. Пер­вый им­пульс – сог­ла­сить­ся. Пос­ре­ди не­дели че­ловек су­мел вык­ро­ить для ме­ня вре­мя, я поч­ти ав­то­мати­чес­ки го­това ска­зать «да». Но нет, я не мо­гу ни с кем встре­чать­ся. Я ЗА­НЯТА. У ме­ня есть де­ла. Це­лая прор­ва не­от­ложных дел. И на вто­рую эсэ­мэс­ку я от­ве­чаю уже без про­мед­ле­ний: «К со­жале­нию, не мо­гу. Очень мно­го дел». При­ят­ное чувс­тво.

День се­год­ня иде­аль­ный для ра­боты в са­ду. Су­хо, теп­ло.

Од­на­ко мне по­надо­бит­ся боль­шой кра­сивый ва­лун, я по­ложу его в цен­тре сво­ей аль­пий­ской гор­ки. За­казы­ваю его, и че­рез не­кото­рое вре­мя лю­без­ный мо­лодой че­ловек из са­дово­го цен­тра подъ­ез­жа­ет к до­му с не­боль­шим при­цепом. Выг­ру­жа­ет его и по­том раз­гля­дыва­ет мои собс­твен­ные кам­ни.

– Да, бы­ло бы глу­по не вос­поль­зо­вать­ся ими, – ки­ва­ет он.

Мы сто­им как два пол­ко­вод­ца, упе­рев ру­ки в бо­ки, и изу­ча­ем по­ле бу­дуще­го сра­жения.

– Мож­но вы­ложить их на­подо­бие сту­пенек. – Он ки­ва­ет на сад Мэ­лони. – Вот как у ва­ших со­седей.

Да, у них все очень кра­сиво сде­лано. Ак­ку­рат­но и со вку­сом. Мои бу­лыж­ни­ки Эд­ди раз­долбал без вся­кого пи­ете­та, но, по­жалуй, это и к луч­ше­му. По­лучит­ся да­же ес­тес­твен­нее. Вод­ру­зив ва­лун ку­да сле­ду­ет, лю­без­ный сот­рудник са­дово­го цен­тра у­ез­жа­ет, а я при­нима­юсь за ра­боту. Для на­чала все тща­тель­но про­мери­ваю. На­мечаю, где бу­дет тро­пин­ка. Вы­резаю не­нуж­ную тра­ву и вык­ла­дываю бу­лыж­ни­ком по­лучив­шу­юся ка­нав­ку. Каж­дый ка­мень тща­тель­но вби­ваю в зем­лю твер­дым ре­зино­вым мо­лот­ком. Это не­быс­трое, все­пог­ло­ща­ющее за­нятие.

В шесть ча­сов уже тем­но, я вся пот­ная, го­лод­ная, ус­тавшая – и до­воль­ная, как ни­ког­да в жиз­ни. Я так ув­леклась, что сов­сем по­теря­ла счет вре­мени, толь­ко нес­коль­ко раз пре­рыва­лась, что­бы пе­реб­ро­сить­ся па­рой слов с мис­те­ром Мэ­лони – он под­ре­зал ро­зовые кус­ты и се­товал, что на­до бы­ло бы сде­лать это в ян­ва­ре или в фев­ра­ле, но ку­да там, Эль­за сов­сем бы­ла сла­ба.

Рух­нув ве­чером в кро­вать на све­жепос­те­лен­ные чис­тые прос­ты­ни (с за­пахом «лет­не­го бри­за»), я по­нимаю, что за це­лый день ни ра­зу не вспом­ни­ла о сво­их те­кущих проб­ле­мах. Мой ум был на­целен на ре­шение иных за­дач. Мо­жет, это ге­нети­чес­кая па­мять, на­вык, унас­ле­дован­ный от де­душ­ки или от сов­сем да­леких ир­ланд­ских пред­ков, жив­ших на зем­ле, ко­торая их кор­ми­ла? И эта пот­ребность, так дол­го дре­мав­шая где-то в глу­бине, на­конец прос­ну­лась? Как бы то ни бы­ло, я чувс­твую се­бя об­новлен­ной. Я выш­ла в сад нап­ря­жен­ная и раз­дерган­ная, а, ед­ва на­чав ра­ботать, ус­по­ко­илась и ощу­тила уми­рот­во­рение.

Ког­да мне бы­ло семь лет, ма­ма по­дари­ла мне пер­вый в мо­ей жиз­ни ве­лоси­пед. Он был цве­та пур­пурно­го ве­рес­ка, с пле­теной крас­ной кор­зинкой и зво­ноч­ком, с ко­торым я иг­ра­ла, да­же ког­да си­дела на тра­ве, а ве­лик ле­жал ря­дом. Мне нра­вил­ся его го­лос, нра­вилось с ним бол­тать. Я о чем-ни­будь его спра­шива­ла, а он трень­кал «бзи-и-инь» мне в от­вет. Це­лыми дня­ми я ко­леси­ла по ок­рес­тным ули­цам, съ­ез­жа­ла с тро­ту­ара на мос­то­вую и об­ратно, то быс­трее, то мед­леннее, вы­писы­вая слож­ные за­мыс­ло­ватые па, как фи­гурис­тка на со­рев­но­вани­ях, и все на ме­ня смот­ре­ли, и судьи под­ни­мали оцен­ки, и все вос­торга­лись. Я гу­ляла до поз­дне­го ве­чера, прог­ла­тыва­ла обед так быс­тро, что ма­ма толь­ко изум­ленно под­ни­мала бро­ви, и мча­лась об­ратно на ули­цу к сво­ему не­наг­лядно­му то­вари­щу. Ночью я пла­кала, ос­тавляя его во дво­ре. Смот­ре­ла, как он сто­ит, один-оди­неше­нек, и ждет ме­ня, го­товый к но­вым прик­лю­чени­ям. Сей­час я сно­ва ощу­тила се­бя ре­бен­ком – ког­да смот­ре­ла из ок­на в сад и про­думы­вала, как все там сде­лаю, до мель­чай­ших под­робнос­тей, до пос­ледней тра­виноч­ки.

Мне снит­ся чу­дес­ный сон про Сан­ди О’Ха­ру. Он с бла­гого­вени­ем сос­тавля­ет спи­сок мо­их дос­ти­жений в са­ду. Толь­ко это уже не мой сад, а Па­уэр­скорт-гар­денз в У­ик­лоу. Я неб­режно по­жимаю пле­чами на его вос­торги, го­ворю ему, что я под­снеж­ник, а под­снеж­ни­кам это раз плю­нуть, обыч­ное де­ло, мы креп­кие, мы кру­шим прег­ра­ды, как сжа­тая в ку­лак ру­ка, до­бывая се­бе по­беду. Пос­те­пен­но мы пе­рехо­дим к бо­лее пи­кан­тным те­мам, но тут в мой сон вры­ва­ет­ся «Го­род-рай», орет на всю мощь из гром­ко­гово­рите­ля, ус­та­нов­ленно­го на кры­ше ва­гон­чи­ка, где жи­вет смот­ри­тель пар­ка – та­ким об­ра­зом он опо­веща­ет по­сети­телей, что парк зак­ры­ва­ет­ся. И Сан­ди по­нима­ет, что я не та, за ко­го се­бя вы­даю, и са­ды, ко­торые я ему по­казы­вала, вов­се не мои, а я врунья и об­манщи­ца. Тут смот­ри­тель вы­совы­ва­ет­ся из ок­на – это ты. Смот­ришь на ме­ня и улы­ба­ешь­ся, все ши­ре, ши­ре, по­том на­чина­ешь хо­хотать, очень гром­ко, нес­терпи­мо. Я рез­ко про­сыпа­юсь – иг­ра­ет «Го­род-рай». Зак­ры­ваю гла­за в на­деж­де сно­ва вер­нуть­ся в свой сон, к Сан­ди, к то­му, что меж­ду на­ми бы­ло еще до то­го, как за­орал гром­ко­гово­ритель. Но, зас­нув, я по­падаю в дру­гой сон, где Ке­вин си­дит на тра­ве и пле­тет ве­нок из мар­га­риток. Все вок­руг оде­ты в чер­ное, он раз­го­вари­ва­ет и ве­дет се­бя так, слов­но ему опять де­сять лет, хо­тя выг­ля­дит, как ког­да мы встре­чались в «Стар­баксе», и, ког­да он на­дева­ет мне на ру­ку ве­нок, ока­зыва­ет­ся, что он из роз, и ши­пы ца­рапа­ют мне за­пястье.

Про­сыпа­юсь и слы­шу го­лоса с ули­цы. Вы­лезаю, пу­та­ясь в прос­ты­нях, из кро­вати и под­хо­жу к ок­ну. Ты си­дишь у се­бя в са­ду вмес­те с док­то­ром Джей­мсо­ном. Стол сов­сем по­косил­ся и силь­но пот­рескал­ся. Его на­до чи­нить – по­чему-то это пер­вое, что при­ходит мне в го­лову в де­сять ми­нут чет­верто­го ут­ра. Док­тор си­дит ли­цом к мо­ему до­му, а ты во гла­ве сто­ла, как обыч­но. На сто­ле ба­тарея пив­ных ба­нок, ты пь­ешь, вы­соко зап­ро­кинув го­лову и выт­ря­хивая в се­бя все до пос­ледней кап­ли. По­кон­чив с бан­кой, за­пус­ка­ешь ее в де­рево. Про­махи­ва­ешь­ся. Не­мед­ленно хва­та­ешь дру­гую и швы­ря­ешь в бед­ное де­рево. Цель по­раже­на, а бан­ка трес­ка­ет­ся и от­ту­да бь­ет пе­на.

Док­тор Джей­мсон умол­ка­ет, смот­рит, ку­да она при­зем­ли­лась, и про­дол­жа­ет раз­го­вор. Я в рас­те­рян­ности. Мо­жет, он по­терял свой ключ от тво­его до­ма и вы двое стес­ня­етесь ме­ня бу­дить, что­бы поп­ро­сить мой дуб­ли­кат? Нет, это край­не ма­лове­ро­ят­но. Ты ры­га­ешь так гром­ко, что звук эхом от­да­ет­ся от сте­ны. Мне не слыш­но, что го­ворит док­тор Джей­мсон, а жаль. Воз­вра­ща­юсь в кро­вать и за­сыпаю под его нег­ромкое уми­рот­во­ря­ющее бор­мо­тание.

На сей раз мне снит­ся де­душ­ка Адаль­берт. Я знаю, что я взрос­лая, но в то же вре­мя чувс­твую се­бя ма­лень­кой де­воч­кой. Мы у не­го на зад­нем дво­ре, он по­казы­ва­ет мне, как са­жать се­мена. Под его за­бот­ли­вым взгля­дом я са­жаю под­солну­хи, при­сыпаю лун­ки зем­лей и по­ливаю их из лей­ки. Он го­ворит со мной как с ре­бен­ком. По­казы­ва­ет, что под­ре­зал зим­ний жас­мин, объ­яс­ня­ет, что это на­до де­лать, ког­да тот сов­сем за­сох. По­тому что тог­да на этом мес­те вы­рас­тут но­вые по­беги, мно­жес­тво мо­лодых, силь­ных ве­точек. «Бу­дет мно­го-прем­но­го цве­тов, вот так-то, Джес­мин», – го­ворит он, де­лови­то удоб­ряя поч­ву. «Это не знак, де­душ­ка, – го­ворю я дет­ским го­лосом, по­тому что мне не хо­чет­ся, что­бы он знал, что я уже вы­рос­ла, ведь тог­да он пой­мет, что уже дав­ным-дав­но умер. И ему ста­нет грус­тно. – И он не по­кажет мне, в ка­кую сто­рону на­до ид­ти». Но де­душ­ка ни­чего не от­ве­ча­ет и мол­ча про­дол­жа­ет тру­дить­ся. По­том рас­прям­ля­ет­ся и спра­шива­ет: «Так ли это?» Буд­то я бол­таю ерун­ду, буд­то это дет­ский бес­смыс­ленный ле­пет. «Так, де­душ­ка. Су­хие вет­ки сре­заны, но жас­мин го­тов рас­пустить­ся вновь. На этом мес­те бу­дут но­вые цве­ты. Это не знак. Это сим­вол». Он обо­рачи­ва­ет­ся ко мне, и, хо­тя я знаю, что это сон, я ви­жу, что де­душ­ка нас­то­ящий, это имен­но он. Де­душ­ка при­щури­ва­ет­ся, и все его мор­щи­нис­тое ли­цо оза­ря­ет сер­дечная улыб­ка. «Уз­наю свою Джес­мин», – го­ворит он.

Про­сыпа­юсь и чувс­твую, как по ще­ке бе­жит сле­зин­ка.