Глава шестнадцатая
Просыпаюсь посреди ночи. Слышу знакомые голоса. Ветер, как посыльный, доносит до меня негромкий разговор, который ты ведешь в саду с доктором Джеймсоном. Понимаю, что больше не усну. А ведь я так вымоталась за день, до полного изнеможения. У меня все тело ноет и отдает болью при каждом движении. Но это приятная боль. Вот если целый день просидеть за компом, то потом голова трещит, глаза красные и будто песком присыпанные, и дико тянет правое плечо – от неправильной, кривой позы. И даже после тренировок, особенно если был долгий перерыв, тоже болит по-другому. А сейчас ощущения совершенно новые, я получаю от них удовольствие, чтобы не сказать – ловлю кайф. Да, я устала, но голова абсолютно ясная. Я исполнена воодушевления, меня как будто накачали свежими силами, и душа ожила, подпитанная энергией земли. Но вот чего я никак не могу понять, это почему доктор Джеймсон снова сидит с тобой на улице в час ночи. Что за неотложные проблемы, которые нельзя обсудить при свете дня? Мне также непонятно, что вообще может быть общего между вами? На нашей улице вы с ним наименее подходящие кандидатуры для таких посиделок. Даже менее чем мы с тобой, а это о чем-то говорит. Впрочем, ты ведь типичный «нарушитель спокойствия» – бьешь уличные фонари, крушишь свой гараж, а доктор, наоборот, местный «страж порядка», может быть, он, видя в тебе потенциальную угрозу для соседей, пытается как-то тебя урезонить. Откидываю одеяло и вылезаю из кровати. Ты меня достал. Надеваю угги и короткую дубленку, наливаю в термос горячего чаю. Иду к вам, захватив с собой пару кружек. – О, а вот и она, – провозглашает доктор Джеймсон, как будто вы как раз обо мне говорили. Окидываешь меня мутным взглядом. Ты, как обычно, пьян. – Ну а я что говорил: она жить без меня не может, – холодно, но вяло замечаешь ты. – Здрасте, доктор Джеймсон. Чаю? – Да, спасибо. – Глаза у него усталые, вторую ночь подряд ведь сидит допоздна. Тебе я даже не предлагаю. Ты держишь стакан с виски, бутылка на столе наполовину пуста. Не знаю, сколько ты уже выпил. Из этой, во всяком случае, не меньше трех стаканов. В воздухе отчетливо пахнет виски, хотя, может, это не от тебя, а из открытой бутылки. Как-то ты сегодня пораженчески настроен, подрастерял свой боевой дух. Даже язвишь на мой счет без энтузиазма, скорее по привычке. – Симпатичная душевзгрейка, – хмыкаешь ты. – Это не душевзгрейка, а дубленка. Прежде чем сесть, смахиваю со стула осколки битой плитки. Они валяются повсюду, хотя Финн вчера вечером здесь подмел. Но, судя по тому, как они скрипят под ногами, он не особо утруждался. Устраиваюсь напротив тебя по другую сторону стола. Наливаю себе чай и обхватываю кружку ладонями, чтобы согреться. – Ну вот, теперь все участники безумного чаепития в сборе, – говоришь ты. – Будем вместе убивать время? Или пусть живет? – Боюсь, наш друг, как обычно, пытается завести публику, – с заговорщицкой улыбкой отмечает доктор Джеймсон. – Не стоит обращать внимание, хоть он и мастер в этом деле. – За это мне и платят, – изрекаешь ты. – Уже нет, – бросаю на тебя взгляд поверх своей кружки. Похоже, я нарываюсь на скандал. На самом деле я просто стараюсь говорить в том же тоне, что и ты, но получается не очень хорошо. Лицо у тебя каменеет, и я понимаю, что крепко тебя задела. Вот и отлично. Улыбаюсь. Получи, голубчик. – Что такое, Мэтт? Боб не собирается вас возвращать? А вы ведь всегда были вот так, – сплетаю пальцы, как это делал ты. – У Боба случился сердечный приступ, – мрачно отвечаешь ты. – Он в больнице, на аппарате искусственного дыхания. Мы не думаем, что он выкарабкается. Я в ужасе. Улыбка сползает с губ. – О! Господи, Мэтт… Мне очень жаль, – заикаясь, бормочу извинения. Чувствую себя последней свиньей. – Боба уволили, – говорит доктор Джеймсон. – Мэтт, прошу вас. Ты издаешь хриплый смешок, но видно, что тебе не весело. Скотина, как же ты меня бесишь. – Опять настроение скакнуло? Доктор Джей, эту женщину мотает, как стриптизершу у шеста. – Все-все, – предостерегает доктор. Да, настроение у меня скачет то вверх, то вниз, не поспоришь. И сейчас оно опять на подъеме. – Значит, вашего приятеля уволили, – насмешливо говорю я, прихлебывая чай. – И теперь рассмотрение вашего дела уже не такая «сугубая формальность»? – Да, не такая. – Ты мрачно на меня смотришь. – Если, конечно, они не возьмут на его место другого вашего закадычного друга. Который тоже будет потакать вашим экстремальным выходкам. Ты угрожающе прищуриваешься и залпом допиваешь свой виски. Я игнорирую знаки, мне на них сейчас наплевать. Я чувствую, что ты на грани, и мне хочется тебя подтолкнуть. Если ты сорвешься, я буду очень довольна. – Ой-ой, – саркастически продолжаю я, догадавшись, что произошло. – Они взяли кого-то, кто вас не любит. Кошмар. Интересно, где они его нашли. – Точнее, не его, а ее, – поправляет доктор Джеймсон. – Это Оливия Фрай. Она из Англии. Работала на очень популярной радиостанции, как я понимаю. – Жуткой радиостанции. – Ты трешь лицо ладонями. Стресс, ясное дело. – Не поклонница? – Нет. – Еще один мрачный взгляд. Глоточек чая. Молчание. – Не стоит так огорчаться, Джесмин. Я поднимаю руки: – Знаешь, Мэтт, я странным образом понимаю, почему ты думаешь, что твоя передача была полезна… Ты пытаешься меня перебить. – Погоди-погоди. – Мне приходится повысить голос, чтобы тебя перекричать. Доктор Джеймсон шикает на нас обоих: – Соседи спят! Я продолжаю уже тише, но с напором: – А как насчет Нового года? И той бабы в студии? Эта хрень зачем понадобилась? Наступает тишина. Доктор переводит взгляд с меня на тебя и обратно. Я вижу, ему любопытно, скажешь ли ты правду. – Я был вконец измотан, – наконец отвечаешь ты, не оправдываясь, а просто констатируя факт. – Перед шоу принял успокоительное и запил его виски. Это была ошибка. – Вне всяких сомнений, – сердито качает головой доктор, который уже знает эту историю. – Это сильное лекарство, Мэтт. Какой виски?! Их нельзя смешивать. И откровенно говоря, лучше бы тебе не принимать эти таблетки вовсе. – Раньше я уже так делал, и все было отлично, беда в том, что накануне я пил снотворное, и в целом коктейль вышел неудачный. Доктор Джеймсон в ужасе всплескивает руками. – Значит, ты признаешь, что предновогоднее шоу было ошибкой? – Я упрямо гну свою линию. Ты наклоняешь голову набок, задираешь бровь и молча на меня смотришь. Поняв, что ты не готов произнести это вслух, поворачиваюсь к доктору: – Как вы съездили отдохнуть? – О, хорошо… Было приятно повидать детей и… – Все две недели шел дождь, и доктора Джея припахали в качестве няньки. Он сидел с детьми, а эти двое ходили по гостям. – Ну не так уж все было печально. – Док, вы посоветовали мне честно взглянуть на факты и называть вещи своими именами. Вот и называйте. Они вас использовали. Доктор Джеймсон грустно усмехается. А меня зацепило другое. Ты сказал: вы посоветовали мне честно взглянуть на факты. Это объясняет ваши ночные бдения с добрым доктором. Не думала я, что вы этим занимаетесь в саду среди ночи. – Жаль слышать это, – говорю я доктору Джеймсону. – Я думал, что проведу с ними Рождество… надеялся, что мы все вместе… но, видите, не вышло. И теперь уж вряд ли когда получится. – Последние пятнадцать лет доктор встречает Рождество один. – Чуть меньше, – поправляет доктор Джеймсон. – Впрочем, не важно. Мы умолкаем, и каждый погружается в свои мысли. – Вы замечательно обустроили свой сад, – улыбается доктор Джеймсон. – Спасибо, – с гордостью отвечаю я. – У нее «садовый отпуск», – вставляешь ты. Смеешься, закашливаешься, и слово «уволена» запиваешь глотком виски. Меня охватывает злость. – Финн помог мне с альпийской горкой. Хотел смыться из дома от своего папочки. Доктора Джеймсона забавляет наша пикировка. Меня нет. – Ему пятнадцать. В этом возрасте никому неохота сидеть с родителями, – парируешь ты. Согласна. – И потом им здесь совсем нечем заняться. Сидят целыми днями все трое, уткнувшись в свои айпады. – Ну так займись чем-нибудь с ними вместе, – советую я. – Придумай что-то. Финну нравится работать руками. – Тыкаю пальцем в стол. – Вот, например, его можно отдраить и отполировать. Полезное дело, между прочим. Ты мог бы тоже поучаствовать. Глядишь, и пообщались бы. – Язвительно фыркаю. Снова молчим. – Этот отпуск, – спрашивает доктор Джеймсон, – он у вас надолго? – На год. – А чем вы занимались? – Была соучредителем компании «Фабрика идей». Мы приходили со своими идеями и внедряли их по разработанной нами стратегии в другие компании. – Консалтинг? – спрашиваешь ты. – Нет. – Я отрицательно качаю головой. – Значит, реклама? – Нет-нет, – возражаю я. – Ну, тогда непонятно, что же именно… – Непонятно, Мэтт, зачем орать об этом на всю улицу, – обрываю его на полуслове. – Ой-ой-ой, – насмешливо поешь ты, понимая, что сумел наступить мне на больную мозоль. И я как дура тебе подставилась. – Понимаете, доктор Джей, я ее чем-то вывел из себя. Когда-то… – поясняешь ты. – Почему же когда-то? А может, все, что ты говоришь, меня выводит из себя. Нет, теперь это уже не так. Ты меня утешал и поддерживал. Зря я это сказала. Смотрю через дорогу на свой сад, он – единственное, что способно заставить меня забыть вообще обо всем, единственное, что может отвлечь меня от этого разговора и не дать мне сказать слова, о которых я потом буду жалеть. Пока что тебе удается сохранять юмористический тон, но я знаю, что, если и дальше буду тебя дергать за больное, ты можешь не удержаться и ответить мне тем же. – И что вы будете делать? – спрашивает доктор Джеймсон. Приходится приложить усилие, чтобы вернуться к разговору и ответить ему: – Думаю, надо сделать небольшой фонтанчик. – Я имел в виду не… – Она знает, что вы имели в виду. – Ты задумчиво меня разглядываешь. – Доктор Джей, а та пара, что живет по соседству… – Я вдруг понимаю, что обращаюсь к нему, как ты. – Ленноны, – напоминает он. – Да, Ленноны. Вчера я видела, как они ходили из дома в дом. Зачем? – Звали соседей вступить в тайное общество по обмену секс-партнерами, – встреваешь ты. – Прямо у нас под носом, бесстыдники. Я демонстративно тебя игнорирую. – По-моему, я ей нравлюсь, а, док? – Детский сад. – Ты заводишься с полоборота, невозможно удержаться. – Нет. Это только с тобой. – Ленноны заходили попрощаться, – спокойно поясняет доктор Джеймсон, как будто не слышит нашу перепалку. – Они решили сдать дом и поехать в круиз на несколько месяцев. После того что случилось с Эльзой Мэлони, они сочли, что надо жить, пока есть возможность. – И кто его снял? – Твой двоюродный братец, – хмыкаешь ты. – Правда? А я слышала, что твоя жена. – Какой-то топ-менеджер. Холостяк. Компании сейчас платят своим управляющим баснословные деньги, как мы знаем. Он переедет сюда на следующей неделе. Я видел его, он приезжал посмотреть дом. Молодой парень. Ты издаешь идиотское причмокивание, как будто тебе лет пятнадцать. – Лови момент, Джесмин, – нахально подмигиваешь. – Время-то бежит. И ты не молодеешь. Тик-так, тик-так, пора заняться изготовлением деток. Тебе опять удалось меня разозлить. Да, в умении нащупывать у людей слабые места тебе не откажешь. – Я не хочу детей. – Знаю, что не надо на тебя реагировать, но не могу доставить тебе удовольствие считать себя победителем. – И никогда не хотела. – Вот как? – с интересом спрашиваешь ты. – Это в высшей степени неправильно, – заявляет доктор Джеймсон, и мне хочется встать и немедленно уйти от этих двух мужчин, которые вдруг с чего-то взяли, будто это их дело – решать, как мне распоряжаться собой. – Я видел, что взрослые женщины потом жалели о таком решении. Вам стоит как следует об этом подумать. – Он так на меня смотрит, точно я в запальчивости сболтнула невесть что. Но я действительно всегда знала, что не хочу иметь детей. С тех пор как сама была ребенком. – В любом случае нет смысла сейчас жалеть о том, о чем я, возможно, не пожалею позже. – Я всегда так отвечаю тем, кто использует аргумент доктора Джеймсона. – Поэтому не буду менять свое решение, покуда оно представляется мне верным. Ты пристально на меня смотришь, но я избегаю твоего взгляда. – А с тобой Ленноны попрощались? Ты отрицательно мотаешь головой. – Почему же они не попрощались с нами? – говорю я, ни к кому конкретно не обращаясь. – Мы с тобой были у меня в саду, когда они заходили ко всем подряд. И прошли мимо нас. Ты фыркаешь и вертишь в стакане виски. С тех пор как я к вам присоединилась, ты почти ничего не выпил, и это хорошо, учитывая, что дома у тебя трое детей. Которые раз в неделю приезжают пообщаться с отцом, а он ночью пьянствует на улице. – С чего бы им с тобой прощаться? Тебя трудно назвать прекрасной соседкой. Два месяца ковыряться в земле, чтобы избавиться от психоза… Во мне поднимается волна ярости, и, хоть я знаю, что не надо поддаваться на твои провокации, потому что именно этого ты и добиваешься – довести человека до белого каления, чтобы он наконец взорвался, – ничего не могу с собой поделать. Ты меня допек. – Ну а что же в этом случае делают уволенные диджеи? Или, может, у тебя перед дверью очередь продюсеров выстроилась? – Меня не уволили. – Пока нет. Но уволят. – Они продлили мой отпуск на неопределенное время, – твои глаза насмешливо блестят, – так что мы, похоже, оба здесь увязли. Ты и я. И тут до меня доходит. Что-то в мозгу щелкает, и я осознаю одну вещь, от которой меня буквально трясет. Я едва не задыхаюсь от ярости. – Но ты ведь сможешь попасть на радиостанцию на следующей неделе? – Нет, – не спеша говоришь ты, глядя на меня поверх стакана с виски. – Они планируют реорганизацию. И мне запрещено там появляться, пока не будет принято окончательное решение насчет моей работы. – Но ты обещал моей сестре, что сводишь ее на экскурсию. Ты в недоумении смотришь на меня, прикидывая, не шучу ли я. Поняв, что нет, вдруг так грохаешь стаканом об стол, что мы с доктором аж подпрыгиваем. – Ты о чем, а? Думаешь, мне сейчас заняться нечем, кроме как твоей сестрой? Гнев выплескивается и растекается, как яд, по всему телу. Ненавижу. Ты омерзителен. Ненавижу. – Нет, не думаю. Я вижу, доктор понимает, что я на пределе. Но ты, кажется, этого не понимаешь. – У меня трое детей. И жена, которая, очень надеюсь, скоро вернется домой. Меня сейчас волнуют только они. – Сильно волнуют? Интересно. А то сейчас четверть третьего ночи, и ты, как мы видим, пьешь виски в саду вместо того, чтобы быть дома с детьми. Но ответственность не самая твоя сильная черта, так ведь? Наверное, мне следует остановиться, но я не могу. Всю неделю я только и слышу от Хизер про эту чертову экскурсию. Каждый день. Без конца. Она раскопала кучу информации и теперь знает про радиостанцию все: когда какая передача выходит, кто продюсер, кто ведущий. Она звонит мне каждый день, чтобы поведать очередные подробности. Последний раз позвонила, чтобы сказать, что с удовольствием перешла бы из адвокатской конторы на радио, ей так этого бы хотелось, конечно, если мистер Маршалл немножко поможет. Она, похоже, чувствовала мое молчаливое неодобрение, потому что пыталась его сломить, демонстрируя свое воодушевление. А я не то чтобы не одобряла, я просто была сдержанна, старалась ее оградить заранее, если что-то пойдет не так. Не зря я опасалась, эх не зря. Во мне клокочет глухая злоба, подступает к горлу и сейчас выплеснется наружу. – Жена тебя бросила, с работы уволили, дети тебя терпеть не могут… – Заткнись, – цедишь ты сквозь зубы, трясешь головой и вперяешься взглядом в стол. Но я продолжаю, потому что хочется сделать тебе больно. Так же больно, как сделал мне ты много лет назад. – Да-да, им противно находиться рядом с тобой… – ЗАТКНИСЬ! – вдруг орешь ты. Хватаешь стакан и запускаешь через стол. Я вижу ненависть в твоих глазах, но на самом деле ты все же метил не в меня, и мне даже не пришлось уклоняться в сторону. Стакан пролетает мимо и грохает об землю где-то у меня за спиной. Не знаю, что за этим последует. Возможно, нечто покрупнее, например стул. Или в ход пойдут уже кулаки? Только сыну ты тогда заехал по лицу случайно, а сейчас это может быть намеренно. – Ну хватит, хватит, – громко шепчет доктор Джеймсон. Он встает и широко разводит руки, чтобы мы не могли достать друг друга, как рефери на боксерском ринге. Хотя нас и так разделяет стол. – Ты, сука ненормальная, как ты смеешь говорить такие вещи, – шипишь ты. – А ты пьянь… Злоба отступает, меня охватывают горечь и стыд. – Простите, доктор Джей, но он обещал моей сестре. Он должен сдержать слово. Разворачиваюсь и ухожу от них, меня трясет с ног до головы от злобы и унижения. Термос с чашками остается на столе, я иду к дому и думаю – вот сейчас ты схватишь что-нибудь и со всего маху пустишь мне в затылок.
|