Сад Веселья

Услышав пенье птиц, я начал размышлять о том, как в сад войти. Ни входа, ни отверстия в стене, ни изгороди я не видел. И не нашел того, кто указал бы вход. Я был печален и встревожен, пока не понял, что такого быть не может, что сад прекрасный не имеет входа, иль лестницы, или в стене отверстия. И быстро я пошел вдоль изгороди, огибая стену, пока к двери не вышел за решеткой. Другого входа не найдя, я стал стучать_, и долго я стучал, все слушая, не вызвал ли тревоги. И наконец девица благородного обличья открыла заколдованную дверь. Она была прекрасна и мила: косы светлы, как чаша плоть нежней цыпленка, лоб ясный, брови – дуги. Вовек не видел я таких ресниц, а нос красивый прям, и очи сверкают, как у сокола, на зависть трусам. И сладостно ее дыханье, румяно и бело лицо, мал пухлый ротик, ямочка на подбородке. На стройной шее ни пятнышка, пройди до Иерусалима – не встретишь женщины с такой красивой шеей, столь гладкой и на ощупь нежной. Грудь ее бела, как свежий снег на ветке. Прекрасен и изящен стан, и ни в одной земле такой красы не сыщешь. В плащ, тканный золотом, она была одета, а сверху был накинут плащ из свежих роз. Держала зеркало в руке, а волосы искусно были убраны бесценным гребнем. Красиво и умело были зашиты оба рукава, а чтобы загар не тронул белоснежных рук она носила белые перчатки. Из дорогой зеленой ткани было платье, лентами обшито. Понятно сразу, что трудов не знала дама, так было тщательно ее убранство. И много майских дней прошло, когда, не зная о заботах и волненьях, она себя лишь пышно украшала.

Открыла вход прекрасная девица. Я благодарен был и пожелал узнать об имени ее и состоянье. В ней не было гордыни, чтоб с ответом медлить.

– Велю я Праздностью себя именовать, – она сказала. – Богата я и всемогуща и временем располагаю для всего. Ведь у меня единственная склонность – забавы, игры, заплетанье кос. Принадлежу я доброму Веселью. Ему я лучшею подругой стала. Это ему принадлежит весь сад. Из далей сарацинских он приказал доставить все деревья. Как выросли они, он стену воздвиг вокруг, портретами украсил. Вы видели, как горестны они и далеки от радостных событий. И люди, преданные развлеченьям, приходят часто в тот сад, чтобы Beселье встретить. И счастлив он, внимая соловьиным трелям. Нельзя найти приятней уголка, где радости открыто сердце. И люди эти, коих нет прекрасней, лишь Веселью служат.

Послушав Праздность, ей я отвечал:

– Коли Веселье с собственною свитой находится сейчас в саду, я жажду быть средь них и буду в горе, коль вы сейчас велите удалиться. Желаю видеть их, вам верю, что все они милы и куртуазны.

И я вошел, не говоря ни слова, а Праздность отворила дверь. Лишь очутился я в саду, как вглубь помчался, красивый и веселый. И рай земной, казалось, увидал вокруг. Подумал я, что ни в каком раю нельзя найти такой прекрасной жизни, как в том саду. Сюда слетелись толпы певчих птиц. В одном краю звенели соловьи, в другом звучало жаворонков пенье, а дальше ласточки с щеглами взор пленяли. Жаворонки все, устав от песен, не могли замолкнуть и пели против воли. Здесь были и дрозды, желавшие всех птиц затмить своим искусством, и попугаи, и лесные птицы, что нас в дубравах пением пленяют. Казалось, слышу я небесных песен звуки. Поверьте, смертный никогда не слышал столь сладостных напевов. Так наслаждался я всем сердцем, То пенье было столь прекрасным, что, чудилось, поют не птицы, а сирены, чьи голоса пленительны и чисты_. Даже птицы, имевшие и опыт и уменье, внимали этим песням. Под сии напевы вступив на зелень трав, я ощутил блаженство и никогда так весел не был как в тот час. Веселие придал мне красоты. И я был рад, что дама Праздность мне помогла вкусить такую радость

Я очутился средь ее друзей, когда она открыла дверь сада, скрытую решеткой. Отныне, как сумею, вам расскажу, что дальше видел я. Вначале расскажу, как жил Веселье и с кем делил все радости земные. Особо расскажу о саде, а дальше по порядку, который мне пока не ведом.

Усладу сердца мне вещали птицы. Лэ[16] о любви и куртуазные сонеты звучали в их сирвентах[17], порою громко, а порою тихо и радостию полнили сердца. Но не терпелось мне увидеться с Весельем. Тогда свернул направо по тропинке, обвитой мятой и укропом ароматным, и так попал в приют уединенный, где и нашел его. Веселье предавался там досугу в компании людей таких прекрасных, как ангелы, сошедшие с небес. Никто не видел, чтоб рождались люди такой красы. Они все вместе хоровод водили, а дама, имя коей Радость, им пела. Петь могла прекрасно, и вряд ли кто-нибудь сумел бы подобные куплеты сочинить, и лучше спеть их. Глас Радости был звонок и красив. Она была изящна, умела в танце гибко повернуться, ударить ножкой и всегда была готова петь первой, ибо к этому искусству с особою охотою влеклась. По свежим травам в лад двигался умелый хоровод, и каждый знал искусные фигуры и движенья. Повсюду много менестрелей и жонглеров[18], флейтистов бойких. Кто песни пел с припевом, кто – лотарингские мотивы, ведь в Лотарингии мотивов знают больше, чем в прочих землях. И много было музыкантш, играющих на бубне. Они бросали бубен вверх, его ловили пальцем и никогда при этом не роняли. Девицы две, пригожие весьма, с косами, в платьях свежих, Beселье пригласили танцевать. Не стоит говорить, как был изящен танец. Одна с другой сближались, уста касались будто в поцелуе. Я мог бы рассказать, как гибки все движенья и изящны. Я никогда б не смог так двигаться, как эти люди, кружившиеся в хороводе чудном. Их танец продолжался, я смотрел, пока ко мне не обратилась дама, чье Куртуазность имя. Смела она была, добра и, упаси господь, сказать иное! Она меня к себе подозвала.

– Мой милый друг, что делаете вы? – спросила Куртуазность, – Сюда идите в общий хоровод.

Не колебался я и тут же – был принят. Удивления не ведал, лишь рад был, что Куртуазность меня позвала в хоровод вступить. Хотел я танцевать со всеми вместе. Я наблюдал движения, манеры, лиц выраженье всех, кто вкруг меня плясал. Вам расскажу о них я по порядку.

Высок, красив и строен был тот, кого Весельем звали. Нигде б не встретили вы человека прекраснее его. Как бело-розовое яблоко его лицо, и облик благороден, блестящие глаза, точеный нос и кудри в золоте. Он был широк в плечах и тонок в талии, и кажется, что кисть художника его создала, так слажен и прекрасен облик был. Подвижен был и смел, и быстр, не встретите вы никого, кто б с ним сравнился легкостью движений. Он молод, потому усы и борода, и даже легкий пух его лица не портят. А стан его был облачен в расшитый златом бархат, изыскан и богат его наряд. А башмаки искусно вырезаны сбоку. Подруга сотворила ему шляпу из роз, как раз к лицу. А знаете, кто был его подругой? Радость, не ненависти полная, а песен и веселья. С тех пор как ей исполнилось семь лет, ему любовь дарила. Beселье, возглавлявший хоровод, за пальчики ее поддерживал изящно. Они прекрасной были парой, юны и пригожи оба. Цвет щек ее подобен свежей розе, так кожа их нежна, что можно повредить ее шипом. Лоб бел и гладок, без морщин, а брови темны и красивой формы. В глазах веселье, и они смеются раньше, чем ротик, за компанию. Не знаю, что сказать о носе: даже из воска не вылепишь красивей. А ротик маленький ждет поцелуев друга. Золотом блещут косы. Что еще скажу? Прекрасно сложена была она. Носила шляпу, украшенную нитью золотой. Я прожил двадцать девять лет и в жизни не видел шляпы, из шелка сшитой столь искусно. В златотканый бархат был стан ее одет, точь-в-точь, как и у друга.