ISBN 5-352-01625-0 4 страница

денций в предписаниях табу или найти среди них некоторые, подобно навязчивым действиям выра­жающие одновременно оба течения, то психологи­ческое сходство табу и невроза навязчивости в са­мом почти главном было бы несомненным.

Оба основных запрещения табу, как уже упоми­налось, недоступны нашему анализу благодаря принадлежности их к тотемизму, другая часть по­ложений табу — вторичного происхождения и не может быть использована в наших целях. Ведь табу стало у соответствующих народов общей формой законодательства и служит, несомненно, более мо­лодым социальным тенденциям, чем само табу, как, например, табу, наложенное вождями или священ­никами для обеспечения своей собственности и преимуществ. Все же у нас остается большая груп­па предписаний, которые могут стать материалом для нашего исследования; из этой группы я беру табу, связанные: а) с врагами, Ь) с вождями, с) с по­койниками, и воспользуюсь для своей работы мате­риалом из замечательной антологии Д.-Д. Фрэзера и его большого сочинения «Золотая ветвь»Л

а) Обращение с врагами

Приписав безудержную и безжалостную жес­токость диких народов по отношению к врагам, мы с большим интересом узнаем, что и у них по-

1 1-е изд. в 2 кн., 1890 год.- Ред.

еле убийства человека требуется выполнить ряд предписаний, относящихся к обычаям табу. Эти предписания легко разделить на четыре группы; они требуют: во-первых, примирения с убитым, во-вторых, самоограничений, в-третьих, покаян­ных действий, очищения убийцы и, в-четвертых, совершения известного церемониала. Насколько такие обычаи табу у этих народов общи или же выполняются только в отдельных случаях, нельзя с уверенностью сказать из-за неполноты наших сведений, и вместе с тем это для нас совершенно безразлично, поскольку нас интересуют эти факты сами по себе. Все же надо предположить, что здесь речь идет о широко распространенных обычаях, а не об отдельных странностях.

Обычаи примирения на островах Тимора по воз­вращении домой победоносного военного отряда с отрубленными головами побежденных врагов пред­ставляют особый интерес, потому что вождь экспе­диции подвергается сверх того еще тяжким ограни­чениям (см. далее). При торжественном вступлении победителей приносятся жертвы, дабы умилости­вить души врагов; в противном случае пришлось бы бояться несчастий для победителей. Устраивается танец с пением песен, в которых оплакивается уби­тый враг и испрашивается у него прощение... «Не сердись на нас за то, что у нас здесь находится твоя голова; если бы счастье не улыбнулось нам, то наши головы теперь висели бы в твоей деревне. Мы при­несли тебе жертву, дабы умилостивить тебя, теперь твой дух может удовлетвориться и оставить нас в

покое. Почему ты был нашим врагом? Не лучше ли нам быть друзьями? Тогда не пролилась бы твоя кровь и не отрубили бы тебе голову».

Нечто подобное встречается у палу на Целе­бесе (новое назв. Сулавеси); приносят жертвы ду­хам убитых врагов прежде, нежели возвратятся в родную деревню (по Paulitchke, этнография Се­веро-Восточной Африки).

Другие народы нашли средство превращать своих прежних врагов после их смерти в друзей, стражей и защитников. Средство это состоит в нежном обращении с отрубленными головами, как этим хвалятся некоторые дикие народы на Борнео (новое назв. Калимантан). Если даяки Саравака (штат в Индонезии) приносят из похода домой го­лову, то в течение целого месяца с этой головой обращаются с самой изысканной любезностью и называют ее самыми нежными именами, какие только существуют в их языке. Ей всовываются в рот лучшие куски пищи, лакомства и сигары. Ее постоянно упрашивают ненавидеть своих преж­них друзей и подарить свою любовь своим новым хозяевам, так как теперь уже она вошла в их сре­ду. Было бы большой ошибкой приписывать из­вестную долю насмешки этому кажущемуся нам отвратительным обращению¹.

У многих диких племен Северной Америки наблюдателям бросился в глаза траур по убитому

¹ См.: FrazerJ.-D. Adonis, Attis, Osiris. L, 1907. P. 248; no: Hugh Low. Sarawak. L., 1848 (Фрэзер Д.-Д. Адонис, Аттис, Оси­рис, по: Хью Лоу. Саравак).

и скальпированному врагу. Если чокту убивает врага, то для него наступает месячный траур, во время которого он подвергается тяжелым лише­ниям. Такой же траур наступает у индейцев да­кота. Если оседжи, замечает один писатель, опла­кивали своих собственных покойников, то они оплакивали и врага, как будто он был их другом¹. Прежде чем привести другие группы обычаев табу, касающихся обращения с врагом, мы долж­ны выяснить наше отношение к воздержанию, ко­торое напрашивается само собой. Мотивиров­ка этих предписаний примирения, возразят нам вместе с Фрэзером, довольно проста и не имеет ничего общего с амбивалентностью. Эти народы находятся во власти суеверного страха перед ду­хами убитых, — страха, нечуждого классической древности, выведенного великим британским дра­матургом на сцену в галлюцинациях Макбета и Ричарда III. Это суеверие вполне последователь­но приводит ко всем предписаниям примирения, как и к ограничениям и раскаянию, о которых речь будет дальше. В пользу такого понимания говорит и соединенный в четвертую группу цере­мониал, не допускающий никакого другого тол­кования, кроме старания прогнать дух убитого, преследующий убийцу².

¹ См.: Dorsay J.-C. по: FrazerJ.-D. Taboo and the perils of the
Soul. P. 181.

² См.: FrazerJ.-D. Taboo and the perils of the Soul. P. 169-174.
Эти церемонии состоят в избиении щитами, крике, реве и про­
изводстве шума при помощи инструментов и т.д.

Наконец, дикари прямо сознаются в своем страхе перед духами убитых врагов и объясня­ют этим страхом обычаи табу, о которых идет речь.

Это объяснение действительно очень правдо­подобно; если бы оно было в такой же ме­ре достаточно, то все наши попытки объяснять были бы излишни. Подробные суждения по этому поводу мы отложим до другого раза и ограничимся пока выводом, напрашивающимся из вышеизложенного табу. Мы делаем заклю­чение, что в поведении по отношению к врагу проявляются не только враждебные, но и ка­кие-то другие моменты. Мы видим в них вы­ражение раскаяния, высокой оценки врага и угрызение совести за то, что лишили его жиз­ни. Нам кажется, будто и среди этих дикарей живет заповедь «не убий», которую еще задолго до какого бы то ни было законодательства, по­лученного из рук божества, нельзя безнаказанно нарушать.

Вернемся к другим группам предписаний та­бу. Ограничения победоносного убийцы встре­чаются нередко и носят большей частью стро­гий характер. На Тиморе (ср. приведенные вы­ше обычаи примирения) вождь экспедиции не может непосредственно вернуться домой. Для него строится особая хижина, в которой он проводит два месяца, занятый выполнением различных предписаний очищения. В течение этого времени ему нельзя видеть своей жены,

нельзя есть самому, другое лицо кладет ему пи­щу в рот¹.

У некоторых племен даяков вернувшиеся из победоносного похода принуждены в течение не­скольких дней оставаться изолированными и воз­держиваться от определенной пищи; им нельзя прикасаться к железу и к женам. На острове близ Новой Гвинеи мужчины, убившие или принимав­шие участие в убийстве врагов, в течение недели скрываются в своих домах. Они избегают всякого общения со своими женами, друзьями, не прика­саются руками к пище и питаются только расти­тельной пищей, приготовленной для них в особой посуде. Как на причину этих последних ограниче­ний указывается на то, что им нельзя чувствовать запаха крови убитого; в противном случае они могли бы заболеть и умереть. У племени тоарипи или мотумоти на Новой Гвинее мужчина, убив­ший кого-нибудь, не смеет приближаться к своей жене и прикасаться пальцами к пище. Его кормят посторонние, и особой пищей. Это длится до бли­жайшего новолуния.

У папуасов Новой Гвинеи всякий убивший в бою врага становится «нечистым», для очищения пользуется тем же словом, что и женщины во время менструации и во время родов. В течение долгого времени он не должен оставлять лагерь мужчин, и в то же время жители его деревни со-

¹ См.: FrazerJ.-D. Taboo and the perils of the Soul, no: MullerS. Rcizen in Ondersoekingen in der Indischcn Archipelag. Amsterdam, 1857.

бираются вокруг него и празднуют его победу пляской и песнями. Он не смеет ни к кому при­касаться, не исключая жены и детей; если бы он это сделал, то они покрылись бы язвами. Он ста­новится чистым благодаря омовению и ритуалу очищения.

У натчезов в Северной Америке молодые во­ины, снявшие первый скальп, должны были в те­чение шести месяцев подвергаться известным лишениям. Им нельзя было спать со своими же­нами и есть мясо, они получали в пищу рыбу и маисовый пудинг. Если чокту убивает и скаль­пирует врага, то у него наступает месячный тра­ур, в течение которого он не смеет расчесывать свои волосы. Если у него чешется голова, то он не смеет чесать рукой, а только маленькой па­лочкой.

Если индеец пима убивал апача, то он принуж­ден был подвергнуться тяжелым и искупитель­ным церемониям. В течение девятнадцатидневно­го поста ему нельзя было прикасаться к мясу и соли, смотреть на горящий огонь и с кем бы то ни было разговаривать. Он жил в лесу один, пользу­ясь услугами старой женщины, приносившей ему скудную пищу. Часто купался в ближайшей реке и — в знак траура — носил на голове комок гли­ны. На семнадцатый день имел место при свиде­телях церемониал торжественного очищения вои­на и его оружия. Так как индейцы пима принима­ли гораздо более серьезно табу убийцы, чем их враги, и не; откладывали искупления и очищения,

как те, до окончания похода, то их боевая способ­ность сильно страдала, если хотите, от их нравст­венной строгости или благочестия. Несмотря на их необыкновенную храбрость, они оказались для американцев неудовлетворительными союзника­ми в их борьбе с апачами.

Как ни интересны подробности и вариации церемониалов искуплений и очищений после убийства врага и как они ни заслуживают более глубокого исследования, я все же прекращаю их описание, потому что они нам не могут открыть новых точек зрения, пожалуй, я еще отмечу, что временная или постоянная изоляция профессио­нального палача, сохранившаяся и до нашего вре­мени, относится к этому же разряду явлений. По­ложение Freimann в обществе Средних веков дей­ствительно дает хорошее представление о табу дикарей¹.

В обычном объяснении предписаний прими­рения, ограничения, искупления и очищения че­редуются друг с другом два принципа. Перенесе­ние табу с мертвеца на все то, что приходит с ним в соприкосновение, и страх перед духом убитого. Как скомбинировать эти два момента для объяс­нения церемониала? Следует ли придавать обоим одинаковое значение? Не является ли один из них первичным, а другой вторичным моментом (какой именно — об этом не говорится, да и не­легко это выяснить)? В противовес этому ут-

¹ По поводу этих примеров см: FrazerJ.-D. Ibid. P. 165—190.

верждению мы подчеркиваем единство в нашем понимании, если объясняем все эти предписания амбивалентностью чувств по отношению к врагу.

Ь) Табу властителей

Отношение примитивных народов к вождям, королям и священникам руководствуется двумя основными принципами, которые как будто ско­рее дополняют, чем противоречат друг другу. Нуж­но их бояться и оберегать их¹. И то и другое со­вершается при помощи бесконечного числа пред­писаний табу. Нам уже известно, почему нужно остерегаться властителей: они являются носителя­ми таинственной, чародейственной и опасной си­лы, передающейся через прикосновение, подобно электрическому заряду, и приносящей смерть и гибель всякому, кто не защищен подобным же за­рядом. Поэтому следует избегать всякого посред­ственного и непосредственного соприкосновения с опасной святыней, и в тех случаях, когда этого нельзя избежать, найден был церемониал, чтобы предупредить опасные последствия.

Нубийцы в Восточной Африке считают, на­пример, что они умрут, если войдут в дом свя­щенника-короля, но что они избегнут этой опас­ности, если при входе обнажат левое плечо и

¹ См.: FrazerJ.-D. Ibid. P. 132: -«Его нужно не только охранять, но и следует его остерегаться».

1\

склонят короля прикоснуться к ним рукой. Та­ким образом, перед нами тот замечательный факт, что прикосновение короля становится це­лебным и защитным средством против опасности, вытекающей из прикосновения к королю, но тут речь идет о целебной силе преднамеренного, со­вершенного по инициативе короля прикоснове­ния в противоположность опасности, связанной с прикосновением к нему, то есть о противопо­ложности между активностью и пассивностью по отношению к королю.

Если речь идет о целебном действии прикос­новения, то нам незачем искать примера у дика­рей. Еще недалеко то время, когда короли Анг­лии проявляли такое же воздействие на скрофу­лез (золотуху), носивший поэтому название «The King's Evil». Королева Елизавета так же не отка­зывалась от этой части своих королевских пре­рогатив, как и любой из ее наследников. Карл I будто бы излечил в одну поездку 1633 больных. Во время правления его распутного сына Кар­ла II, после победы над Великой английской революцией, исцеление королем скрофулеза до­стигло высшего расцвета.

Этот король за период своего правления при­коснулся приблизительно к 100 000 скрофулез-ных. Наплыв жаждущих исцеления в таких слу­чаях бывал так велик, что однажды шестеро или семеро из них вместо исцеления умерли, раздав­ленные в толпе. Скептик из Оранской семьи Вильгельм III, ставший королем Англии после

изгнания Стюартов, отказался от такого чародей­ства; единственный раз, когда он снизошел до этого, то сделал со словами: «Дай вам Бог луч­шего здоровья и больше разума» *.

Следующее свидетельство может служить до­казательством страшного действия прикоснове­ния, при котором, хотя бы и непреднамеренно, проявляется активность, направленная против короля или того, что ему принадлежит. Вождь высокого положения и большой святости на Но­вой Зеландии забыл однажды на пути остатки своего обеда. Тут пришел раб, молодой, крепкий, голодный парень, увидел оставленное и набро­сился на обед, чтобы съесть его. Едва только он кончил еду, как видевший это с ужасом сказал ему, что он совершил покушение на обед вождя. Раб был крепким и мужественным воином, но, услыхав эти слова, он упал, с ним сделались ужасные судороги, и к вечеру следующего дня он умер. Женщина маори поела каких-то плодов и затем узнала, что они взяты с места, на которое наложено табу. Она громко вскрикнула, что дух вождя, которого она таким образом оскорбила, наверное, убьет ее. Это произошло около полу­дня, а к двенадцати часам следующего дня она была уже мертвой. Зажигалка вождя маори погу­била однажды несколько человек. Вождь потерял ее, другие нашли и пользовались ею, чтобы заку-

¹ См.: Frazer J.-D. The magic art and the Evolution of Kings. 1911. P. 368 (Фрэзер Д.-Д. Искусство магии и эволюция ко­ролей).

ривать свои трубки. Когда они узнали, кому при­надлежала зажигалка, они умерли от страха¹.

Нечему удивляться, что явилась потребность изолировать от других таких опасных лиц, как вожди и священники, воздвигнуть вокруг них стену, за которой они были бы недоступны для других. У нас может зародиться мысль, что эта воздвигнутая первоначально из предписаний та­бу стена существует еще и теперь в форме при­дворного церемониала.

Но может быть, большая часть этого табу влас­телинов не объясняется потребностью защиты от них. Противоположная точка зрения по поводу привилегированных лиц, а именно потребность защиты их самих от окружающей опасности, явно присутствовала в создании табу, а следовательно, и в развитии придворного этикета.

Необходимость защитить короля от всевоз­можных опасностей объясняется его огромным значением для блага подданных. Строго говоря, его личность направляет развитие мирового бы­тия; народ не только должен его благодарить за дождь и солнечный свет, выращивающие плоды земли, но и за ветер, пригоняющий корабли к берегу, и за твердую почву, по которой ступают подданные.

Эти короли дикарей наделены могуществом и способностью делать счастливыми, свойственной

^1чВсс примеры приводятся З.Фрейдом по книге Д.-Д.Фрэ­зера «Taboo and the perils of the Soul». — Ред.

только богам, в чем на более поздних ступенях цивилизации льстиво уверяют их только самые подобострастные из придворных.

Кажется явным противоречием, что лица, об­ладающие таким совершенством власти, сами тре­буют величайшей заботливости, чтобы уберечь их от окружающей опасности; но это не единствен­ное противоречие, проявляющееся в обращении с королевскими лицами у дикарей. Эти народы счи­тают необходимым следить за своими королями, чтобы те правильно пользовались своими силами; они нисколько не уверены в их добром намерении и их совестливости. К мотивировке предписаний табу для короля примешивается черта недоверия. «Мысль, что доисторическое королевство основа­но на деспотизме, — говорит Фрэзер, — благодаря которому народ существует только для его власте­линов, никоим образом не применима к монархи­ям, которые мы тут имели в виду. Напротив, в них властелин живет только для своих подданных; его жизнь имеет цену только др тех пор, пока он вы­полняет обязанности, связанные с его должнос­тью, направляя течение явлений природы на благо своих подданных. Как только он перестает это де­лать или оказывается непригодным, заботливость, преданность и религиозное почитание, предметом которых он до того был, превращаются в нена­висть и презрение. Он с позором изгоняется и мо­жет быть доволен, если сохранил жизнь. Случает­ся, что сегодня его еще почитают, как бога, а за­втра убивают, как преступника. Но у нас нет права

осуждать такое изменчивое поведение народа, рас­сматривать его как непостоянство или противоре­чие. Народ, безусловно, остается последователь­ным. Если, считают подданные, их король — их бог, то он должен также быть и их защитником; и если он не хочет их защищать, то пусть уступит место другому, более подходящему. Но пока ко­роль соответствует их ожиданиям, заботливость о нем не знает границ, и они заставляют его отно­ситься к самому себе с такой же предусмотритель­ностью. Такой король живет, ограниченный систе­мой церемоний и этикетов, опутанный сетью обы­чаев и запрещений, цель которых никоим образом не состоит в том, чтобы возвысить его достоин­ство, и еще менее в том, чтобы увеличить его бла­гополучие; во всем этом сказывается только наме­рение удержать его от таких шагов, которые могли бы нарушить гармонию природы и вместе с тем погубить его самого, его народ и всю Вселенную. Эти предписания, далеко не способствующие его личному благополучию, регламентируют каждый его поступок, практически уничтожают его свобо­ду и делают жизнь короля, которую они будто бы должны охранять, тягостной и мучительной.

Одним из самых ярких примеров такого ско-вывания святого властелина церемониалом табу является образ жизни японского микадо в про­шлых столетиях. В одном описании, которому свыше двухсот лет, сообщается: «Микадо думает, что прикоснуться ногами к земле не соответству­ет его достоинству и святости; если он хочет ку-

да-нибудь пойти, то его должен кто-нибудь нести на плечах. Но еще менее ему пристойно выста­вить свою святую личность на открытый воздух, и солнце не удостаивается чести сиять над его головой. Каждой части его тела приписывается такая святость, что ни его волосы на голове, ни его борода не могут быть острижены, а ногти не могут быть срезаны. Но чтобы он не был очень грязным, его моют по ночам, когда он спит; гово­рят, что то, что удаляют с его тела в таком состо­янии сна, можно понимать только как кражу, а такого рода кража не умаляет его достоинства и святости. Еще в более древние времена он дол­жен был каждое утро в течение нескольких часов сидеть на троне с царской короной на голове, но сидеть он должен был как статуя, не двигая ру­ками, ногами, головой или глазами; только таким образом, по их верованиям, он может удержать мир и спокойствие в царстве. Если он, к несчас­тью, повернется в ту или другую сторону или в течение некоторого времени обратит свой взор только на часть царства, то наступят война, го­лод, пожары, чума или какое-нибудь другое боль­шое бедствие и опустошат страну» К

Некоторые из табу, которым подвержены ко­роли у варваров, живо напоминают меры пресе­чения против разбойников. На Акульем мысе, в Гвинее Бисау (Западная Африка), король-свя-

¹ Kampfer. History of Japan, no: FrazerJ.-D. The golden Bough. P. 3 (Кампфер. История Японии, по: Фрэзер Д.-Д. Золотая ветвь).

щенник живет один в лесу. Он не смеет прика­саться к женщине, не смеет оставлять своего до­ма, даже вставать со своего стула, на котором обязан спать сидя. Если бы он лег, то ветер стих бы и мореплавание приостановилось бы. В его обязанности входит сдерживать бури и вообще заботиться о равномерном здоровом состоянии атмосферы¹.

Чем могущественнее король, говорит Адольфо Бастиан, тем больше табу он должен соблюдать. И наследник престола с детства связан ими, но они множатся по мере того, как он растет; к мо­менту вступления на престол они его просто ду­шат. В нашу задачу не входит дать более подроб­ные описания табу, связанные с королевским и священническим достоинством. Отметим только, что главную роль среди них играют ограничения свободы движения и диета. Но какое консерва­тивное влияние оказывает связь с этими приви­легированными лицами на древние обычаи, мож­но убедиться на двух примерах церемониала та­бу, взятых у цивилизованных народов, то есть на гораздо более высокой ступени культуры.

Фламин² Диалис, первосвященник Юпитера в Древнем Риме, должен был соблюдать необыкно­венно большое число запрещений табу. Он не дол­жен был ездить верхом, видеть лошадей, воору-

¹ См.: bastion A. Die deutsche Expedition an der Loangokuste.
Yena, 1874, no: FrazerJ.-D. The golden Bough. P. 5.

² Фламины — жрецы отдельных богов (Юпитера, Марса) в
Древнем Риме. — Ред.

женных людей, носить цельное, не надломленное кольцо, завязывать узлом свои одежды, прика­саться к пшеничной муке или к скисшему тесту и не смел даже по имени называть козу, собаку, сырое мясо, бобы и плющ; волосы ему мог стричь только свободный человек (не раб) бронзовым но­жом, а его волосы и срезанные ногти нужно было похоронить под деревом, приносящим счастье; он не смел прикасаться к мертвецу, стоять с непо­крытой головой под открытым небом и т. п. Жена его соблюдала, кроме того, еще особые запреще­ния: на определенного рода лестнице она не смела подниматься выше трех ступенек; в известные праздничные дни ей нельзя было причесывать во­лосы; кожа для ее ботинок не могла быть взята от животного, умершего естественной смертью, а только от зарезанного или принесенного в жертву; когда она слышала гром, то становилась нечистой, пока не приносила очистительных жертв¹.

Древние короли Ирландии были подчинены целому ряду чрезвычайно странных ограничений, от соблюдения которых ожидали всяких благ для страны, а от нарушения — возможных бедствий. Полный список этих табу помещен в «Book of Right» («Книге правил»), самые старые руко­писные экземпляры которых датируются 1390 и 1418 годами. Запрещения чрезвычайно детализи­рованы, касаются различных родов деятельности в определенных местах в определенные времена:

* См.: FrazerJ.-D. The golden Bough. P. 13.

в таком-то городе король не должен пребывать в обозначенные дни недели, такую-то реку он не должен переходить в известный час, на такой-то равнине не должен останавливаться лагерем пол­ных девять дней и т. п.¹

Тяжесть ограничений табу для королей-свя­щенников имела у многих диких народов истори­чески важные и для нас особенно интересные по­следствия. Священническо-королевское достоин­ство перестало быть чем-то желанным; тот, кому оно предстояло, прибегал к всевозможным сред­ствам, чтобы избавиться от него. Так, например, в Камбодже, где имеются король огня и король воды, часто приходилось силой вынуждать на­следников принять королевское достоинство. На одном из коралловых островов в Тихом океане монархия фактически пришла к концу, потому что никто не хотел согласиться занять ответст­венную и опасную должность. В некоторых час­тях Западной Африки после смерти короля соби­рается тайный совет, чтобы назначить преемника короля. Того, на кого падет выбор, хватают, свя­зывают и содержат под стражей в доме фетишей до тех пор, пока он не согласится принять коро­ну. Иной раз предполагаемый наследник престо­ла находит средства и пути, чтобы избавиться от предлагаемой ему чести; так, рассказывают про одного военачальника, что он день и ночь не рас­ставался с оружием, чтобы силой оказать сопро-

* Ibid. P. 11.

тивление всякой попытке посадить его на пре­стол¹. У негров Сьерра-Леоне сопротивление против принятия королевского достоинства так велико, что большинство племен было вынужде­но избирать себе королей из чужеземцев.

Этими обстоятельствами Фрэзер объясняет тот факт, что в историческом развитии в конце концов произошло разделение первоначального священническо-королевского достоинства на ду­ховную и светскую власть. Подавленные бреме­нем своей святости, короли оказались неспособ­ными осуществлять свою власть в реальности и были вынуждены передать ее менее значитель­ным, но дееспособным лицам, готовым отказаться от почестей королевского достоинства. Из них впоследствии образовались светские властелины, между тем как потерявший практически всякое значение духовный сан остался за прежними табу-королями. Известно, насколько эта гипотеза нахо­дит подтверждение в истории древней Японии.

Если мы рассмотрим картину отношений при­митивных людей к их властелинам, то, скоре все­го, сможем перейти от описания этой картины к ее психоаналитическому пониманию. Отношения эти по своей природе очень запутаны и не лише­ны противоречий. Властелинам предоставляются большие права, совершенно совпадающие с за­прещениями табу для других. Они являются при-

¹ См.: Bastian Л. Die deutschc Expedition an der Loangokustc, no: FrazerJ.-D. The golden Bough. P. 28.

вилегированными особами и могут делать то и на­слаждаться тем, что благодаря табу запрещает­ся всем остальным. Но в противовес этой свобо­де для них имеются другие ограничения табу, ко­торые не распространяются на обыкновенных людей. Здесь, таким образом, возникает первая противоположность, почти противоречие между большей степенью свободы и большей степенью ограничений для одного и того же лица. Им при­писывают необыкновенные чародейственные си­лы и потому боятся прикосновения к ним или к их собственности и в то же время ждут, с другой стороны, самого благодетельного действия от этих прикосновений. Это кажется вторым, особенно яр­ким противоречием, однако нам уже известно, что оно лишь кажущееся; целебное и охраняющее действие имеет прикосновение, исходящее от са­мого короля с благостным намерением, а опасно только прикосновение к королю или чему-либо королевскому, вероятно, вследствие напоминания о связанных с ним агрессивных тенденциях. Дру­гое, не так легко разрешимое, противоречие со­стоит в том, что властелину приписывается такая большая власть над явлениями природы и в то же время считается необходимым с особенной за­ботливостью охранять его от угрожающей ему опасности, как будто его собственное могущество, способное так много совершить, не в состоянии сделать этого. Другая сложность в этих взаимоот­ношениях состоит в недоверии к властелину, к то­му, что он использует свое невероятное могущест-

во должным образом на благо подданных и для своей собственной защиты; ему не доверяют и считают себя вправе следить за ним. Этикеты та­бу, которым подчинена жизнь короля, служат од­новременно всем этим целям опеки над королем, защите его от опасностей и защите подданных от опасностей, которые исходят от него.

Напрашивается следующее объяснение слож­ных и противоречивых отношений примитивных народов к их властелинам: суеверные и другие мотивы диктуют разнообразные тенденции, из которых каждая развивается до крайних преде­лов сама по себе, не согласуясь с другой; отсюда образуются впоследствии противоречия, которые, впрочем, дикари, как и народы, стоящие на выс­шей ступени цивилизации, мало замечают, если дело идет о вопросах, касающихся религии или «лояльности».

Все это верно, но психоаналитическая техника, пожалуй, позволит проникнуть глубже в связь яв­лений и сказать нечто большее о природе этих разнообразных тенденций. Если мы попробуем подвергнуть анализу описанное положение вещей, как если бы оно составляло картину символов невроза, то начнем прежде всего с чрезмерной бо­язливой заботливости, которой хотят объяснить церемониал табу. Такой избыток нежности — обычное явление в неврозе, особенно в неврозе навязчивости, который мы в первую очередь бе­рем для сравнения. Происхождение этой нежнос­ти нам вполне понятно. Она возникает во всех тех

случаях, где кроме преобладающей нежности име­ется противоположное, но бессознательное тече­ние враждебности, то есть имеет место типичный случай амбивалентной направленности чувств.

Недоверие, кажущееся абсолютно необходи­мым для объяснения табу короля, является иным прямым выражением той же бессознательной враждебности. Вследствие многообразного исхода такого конфликта у различных народов у нас не будет недостатка в примерах, на которых нам бы­ло бы гораздо легче доказать такую враждебность. У Фрэзера¹ мы узнаем, что дикие фиммы Сьерра-Леоне сохранили за собой право избивать выбран­ного ими короля в вечер накануне коронования и с такой основательностью пользуются этим кон­ституционным правом, что несчастный властелин нередко недолго переживает момент своего возве­дения на трон; поэтому представители народа сде­лали себе правилом избирать в короли того, про­тив кого у них имеется злоба. Все же и в этих редких случаях враждебность не проявляется как таковая, а имеет форму церемониала.