Сновидения позволяют интегрировать мою ин­дивидуальную память с коллективной памятью, обеспечивая также существенную функцию син­теза врожденного и приобретенного.

Если бы оказалось, что данная гипотеза совершен­но согласуется с существующими исследованиями, то во время парадоксального сна в структуры моз­га определенно должны были бы записываться, «заносится в энграмму» воспоминания нашей дол­говременной памяти. В том случае, если мы хотим избежать «фиксации» психологических травм, их следует «стереть» до того, как они будут зарегист­рированы, т.е. до наступления ближайшего пери­ода сновидения — точно так же, как можно сразу же стереть сообщение, написанное на экране ком­пьютера, до того, как оно запомнилось на жестком диске (Гингер, 1987).

«Служба срочной психологической помощи»

Мы лично проверили данную гипотезу и получили ее подтверждение на большом количестве случаев: «срочное» психотерапевтическое вмешательство, в данном случае, вмешательство до наступления пер­вой ночи, помогает уменьшить драматизацию собы­тий такого рода, как насилие, несчастный случай или агрессия, покушение, пожар, суицид близкого и т.д. Это происходит путем глубинного выражения эмоции в климате, создаваемым сеансом терапии. В этом случае обычно заново проигрывают травма-тизирующую сцену в модифицированном виде, когда жертва занимает активную позицию вместо того, чтобы быть заблокированной в «торможении дей­ствия», или оказаться бездейственной (Лабори, 1976). Представляется, что этот метод позволяет приглушит душевное страдание, потому что не­посредственная «экспрессия» избавляет от дли­тельной и прочной «импресии», или запечатления в глубинных структурах мозга. Жертвы затем свя­зывают это событие, вызвавшее страдание, с выу­ченной эмоцией, с умением держать дистанцию в качестве простого свидетеля происшествия.

Вот один из примеров: молодая женщина попа­дает в занос на горной дороге, ее машина не­сколько раз переворачивается и падает в овраг на глубину 20 метров. Автомобиль разбился, но водителя, к счастью, выбросило, и она зацепи­лась за кусты. Она не пострадала, но сильно по­мутилась разумом вследствие шока: она подума­ла, что умерла! Во время сеанса терапии — который состоялся спустя всего несколько ча­сов после аварии — я не ограничился тем, что попросил ее рассказать об этом. Она мимически изобразила это, она играла свои фантазии смер­ти, выкрикивая свой страх и свой гнев — чтоб уменьшить свое внутреннее напряжение путем его экспрессии вовне; более того, я ей предложил вообразить и воплотить различные актив­ные роли по своему выбору: она решила «быть» автомобилем, намеренно прыгнуть в овраг, по­том из него взлететь как самолет и т.д. Эти игры дедраматизировали ситуацию и позволили ей выйти из роли жертвы, заключенной в автомо­биль и лишенной всякой ответственности. Пос­ле часа «пережевывания» этой ситуации она пе­ревела дух и обрела возможность смеяться сквозь слезы. На следующий день, когда она разговаривала с полицией по поводу места про­исшествия, ее показания были спокойными и точными, так что они с трудом могли поверить, что именно она была той, кто накануне летел в овраг!...

Фрейд, Юнг... и другие

Мы выступаем за учреждение службы срочной пси­хологической помощи— центра «SAMU-гештальта», куда можно обратиться без предварительной записи именно в тот самый день, когда произо­шел несчастный случай, происшествие или поку­шение; здесь можно провести с «тепленьким» клиентом катарсическую работу и «измотать» его, разрядить и остудить до наступления сна.

Фрейд полагал, что «сновидения обладают силой исцеления, утешения», а его последователь Ференци приписывал сновидениям «травмалитическую» роль: они призваны разрушать травмирую­щие впечатления, «переваривать» их, увлекая за собой в бессознательное. Особенно это верно для повторяющихся, «рецидивирующих» сновиде­ний, цель которых состоит в постепенном стира­нии аффективного ореола, окружающего воспоми­нание о стрессовой ситуации.

Что касается Фрейда, сновидение у него часто пред­ставляет собой «невротический симптом», оно не яв­ляется трансцендентным посланием свыше, а имма­нентным сообщением снизу, родом из «черного конти­нента» бессознательных влечений. Юнг придавал сновидению чрезвычайно высокое значение, припи­сывая ему не только психологические и биографичес­кие основания, но бессознательное восприятие куль­турных глубин, общих для всего человечества. Соглас­но Юнгу, сновидения непрерывно простираются как к прошлому, так и к будущему, сновидение не прячет какое-нибудь вытесненное желание, но напротив выявляет содержание коллективного бессознательно­го и может даже приобретать эзотерическое значение.

А теперь посмотрим, как Перлз подходил к сно­видению:

«Всевозможные элементы сновидения, — говорит он, —являются элементами личности. Так как цель каждого из нас состоит в том, чтобы стать здо­ровой личностью, т.е. единой, нам нужно собрать воедино различные фрагменты сновидения. Мы дол­жны вновь обрести эти отброшенные и фрагментированные элементы нашей личности и таким обра­зом восстановить скрытый потенциал, который проявляется в сновидении [...]»

«В гештальт-терапии мы не интерпретируем сно­видения. Мы с ними делаем нечто куда более инте­ресное. Вместо того, чтобы анализировать снови­дение и заниматься его «вскрытием», мы хотим вернуть его в жизнь. Способ, каким этого можно достигнуть, состоит в повторном переживании сновидения, как если бы оно разворачивалось в на­стоящий момент. Вместо того, чтобы рассказы­вать о нем, как о давно минувшей истории, осуще­ствите его, проиграйте его в настоящем, чтобы оно стало частью Вас самих, которая в Вас на са­мом деле содержится [...]. Если Вы хотите в оди­ночку работать со сновидением, запишите его, на­бросайте перечень, список всех его элементов, всех его деталей, а потом работайте с каждой, дела­ясь каждой их них...» (из: «Сновидения и бытие в гештальт-терапии»)

Некоторые гештальтисты, такие как Изадор Фром, пошли намного дальше и рассматривали сновидение (особенно то, которое непосред­ственно предшествовало или наступало сразу пос­ле сеанса терапии) не только как проекцию, но также как ретрофлексию, т.е. как серьезное нару­шение границы-контакт между клиентом и тера­певтом: спящий бессознательно говорит самому себе нечто, вместо того, чтобы открыто сказать это своему терапевту.

«Фактически, — говорит Фром, — пациент в те­рапии в общем-то знает, что если он вспомнит сно­видение, его надо будет рассказать своему терапев­ту. Итак, я предполагаю, что этим в некотором роде предопределяется содержание сновидения у па­циента: это не просто сновидение, это сновидение, которое он расскажет своему терапевту.

[...]... Другими словами «ретрофлексию» можно было бы назвать «цензурой» или «удержанием»: пациент бессознательно рассказывает себе самому [...] то, что он не хотел бы или не может сказать терапевту».

Итак, Фром вновь вводит (более или менее явно) понятие переноса'.

«Перенос является «здесь и сейчас» проявлением тех чувств, которые существовали в прошлом [...]. Пре­лесть переноса состоит в том, что позволяет ситу­ациям, незавершенным в прошлом — такими ситуа­циями занимается любая терапия — разрешиться в настоящем [...]. Мы не способствуем развитию переноса, как это обычно делается в психоанали­зе, исходя из их метода. Но если мы его не развива­ем, это не означает, что мы его устраняем [...]. Было бы абсурдным говорить, что мы не используем перенос [...]. Мы ставим вопросы, которые склоня­ют нашего пациента беспокоиться по поводу пере­носа и развязывать его».

Десять подходов к сновидению

Таким образом небольшими шагами мы прихо­дим к десяти терапевтическим аспектам снови­дения — которые можно гармонично комбиниро­вать и без предубеждения использовать во благо клиенту и гештальтисту. Если Вы хотите, то мо­жете заняться самостоятельно анализом своего сновидения.

1. Само по себе сновидение, независимо от того, будет ли оно использоваться в терапии, име­ет — как мы видели — несколько естествен­ных «терапевтических» функций, прежде все­го это биологические функции адаптации и саморегуляции, которые впрочем вовсе не обязательно предполагают сознательное при­поминание сна: ревизия и прояснение наше­го генетического имущества, ассимиляция опыта, индивидуацияповедения (Жюве), по­степенное разрешение травматических пере­живаний (Ференци). Таким образом, снови­дение делает свою работу, даже если Вы с ним не работаете.

2. Даже простой вербальный пересказ сновидения сразу после пробуждения оказывается полез­ным, потому что он позволяет лучше осознать спонтанные ассоциации и способствует воз­можной дедраматизации.

3. Интерпретация сновидения с помощью ассо­циаций, относящихся к его содержанию или к его форме, а также его символическая рас­шифровка (Фрейд) позволяет глубоко погру­зиться в индивидуальное бессознательное.

4. Отсылка к универсальным символам, к коллек­тивному бессознательному, к посланию, скры­тому за символическим значением (Юнг), придавая трансперсональное или духовное каче­ство обычному сну, позволит подготовиться к грядущим событиям.

5. Сновидение можно разыграть в форме коллек­тивной психодрамы (Морено), чтобы выявить некоторые из его аспектов и обогатить его ре­акциями различных протагонистов, играющих роль персонажей из сна клиента.

1456. Группу можно использовать как резонатор или как «усиливающее эхо»; терапевт «доверяет» некоторые ключевые фразы сновидца разным членам группы — которые их затем (в конце работы) будут поочередно воспроизводить вслух (Анн Пейрон-Гингер).

7. Проработка сновидения (как проекции спя­щего — Перлз) побуждает к воссоединению различных аспектов индивида путем пооче­редного присвоения элементов сна, априор­но разрозненных.

Проработка сновидения (какретрофлексии — Фром) позволяет дополнить обмен терапевт/ клиент, который имеется внутри каждой пси­хотерапии, особенно гештальтистской.

9. Сновидение, которое человек запомнил, мож­но рассматривать как незавершенный гештальт (Гингер, Катрини): действительно, природой предусмотрено, что сновидение — внутренний процесс, следовательно, обычно находится вне сознания — точно также, как пищеварение. Если мы вдруг стали осознавать процесс пищеваре­ния (тяжесть в желудке и т.д.), значит происхо­дит что-то неладное, что-то не переваривается. Аналогично, если сновидение вдруг спонтанно вышло на уровень сознания во время бодрство­вания, то это может быть сигналом, что нечто не «переварено». В этом случае — и исключи­тельно в этом случае* — сновидению надо уде­лить внимание и помочь клиенту завершить свою прерванную работу. Тогда клиенту можно было бы предложить пересказать сон в настоящем, а затем закончить на свой лад, взяв ответствен­ность на себя — потому что сновидение принад­лежит ему — и показав его в форме монодрамы, чтобы ликвидировать бессознательное психи­ческое напряжение «незавершенной ситуации» и самому построить свое будущее.

Катрини учитывает только совокупность эмоций при пробуждении, а не образы воспоминаний. Он работает над слиянием (конфлюенцией) сновидца с его эмоциями.

10. И, наконец, сновидение может просто служить предлогом для работы, первым ходом, за кото­рым сеанс пойдет своим чередом; тот терапевт, который прежде всего интересуется формой рассказа «здесь и сейчас» (тон голоса, ритм ды­хания, жесты и позы, реакции на терапевта и т.д.), а не его содержанием, может дойти до

Со своей стороны, я возражаю против всякой несдержанной «погони» за сновидением, которую я считаю «насилием над бессознательным» (как будто ему не доверяют самому делать свою работу); и конечно же я выступаю против всякого обви­нения людей, «не видящих снов» (обычно подозреваемых в «вытеснении» и т.д.).

полного отрицания значимости содержания самого сновидения!

Итак, мы видим, что гештальт-терапевт не упус­кает случая воспользоваться этой «королевской дорогой» (Фрейд), чередуя и комбинируя (и тем самым взаимно обогащая) разные подходы, упо­мянутые выше.

Р.S. Большинство этих подходов можно также применять при работе с рисунком или картиной (гештальтистская арт-терапия).