До тех пор, пока некоторое число соединившихся людей смотрит на себякак на единое целое, у них лишь одна воля во всем, что касается до общегосамосохранения и общего благополучия. Тогда все пружины Государства крепки ипросты, его принципы ясны и прозрачны: нет вовсе запутанных, противоречивыхинтересов; общее благо предстает повсеместно с полною очевидностью, и, чтобыпонять, и чем оно, нужен лишь здравый смысл. Мир, единение, равенство -враги всяких политических ухищрений. Людей прямых и простых трудно обманутьименно потому, что они просты; приманки, хитроумные предлоги не вводят их взаблуждение: они недостаточно тонки даже для того, чтобы быть одураченными.Когда видишь, как у самого счастливого в мире народа крестьяне, сойдясь поддубом, вершат дела Государства и при этом всегда поступают мудро, можно лиудержаться от презрения к ухищрениям других народов, что делают себязнаменитыми, несчастными и ничтожными с таким искусством и со столькимитаинствами? Управляемому таким образом Государству требуется совсем немногозаконов, и по мере того, как становится необходимым обнародовать новые, такая необходимость ощущается всеми. Первый, кто их предлагает, лишьвысказывав то, что все уже чувствуют, и не требуется ни происков, никрасноречия, чтобы стало законом то, что каждый уже решил сделать, кактолько уверится в том, что другие поступят так же, как он. Людей, любящих порассуждать, обманывает то, что, видя лишь Государства, дурно устроенные с самого их возникновения, они убеждены, что в Государствахневозможно поддерживать подобного рода управления. Они смеются, воображаявсе те глупости, в которых ловкий мошенник или вкрадчивый говорун могутуверить жителей Парижа или Лондона. Они не знают, что Кромвель был бызаключения тюрьму (161) жителями Берна, а герцог де Бофор - женевцами. Но когда узел общественных связей начинает распускаться, а Государство- слабеть, когда частные интересы начинают давать о себе знать, а малыеобщества - влиять на большое, тогда общий интерес извращается и встречаетпротивников; уже единодушие не царит при голосованиях; общая воля не естьболее воля всех; поднимаются пререкания, споры; и самое справедливое мнениеникогда не принимается без препирательств. Наконец, когда Государство, близкое к своей гибели, продолжаетсуществовать лишь благодаря одной обманчивой и пустой форме, когда порваласьсвязь общественная во всех сердцах, когда самая низменная корысть наглоприкрывается священным именем общественного блага, - тогда общая волянемеет; все, руководясь тайными своими побуждениями, подают голос уже не какграждане, будто бы Государства никогда и не существовало; и под именемзаконов обманом проводят неправые декреты, имеющие целью лишь частныеинтересы. Следует ли из этого, что общая воля уничтожена или извращена? Нет: онавсегда постоянна, неизвратима и чиста; но она подчинена другимволеизъявлениям, которые берут над нею верх. Каждый, отделяя свою пользу отпользы общей, хорошо понимает, что он не может отделить ее полностью, нопричиняемый им обществу вред представляется ему ничем по сравнению с темиособыми благами, которые он намеревается себе присвоить. Если не считатьэтих особых благ, то он желает общего блага для своей собственной выгодыстоль же сильно, как и всякий другой. Даже продавая свой голос за деньги, онне заглушает в себе общей воли, он только уклоняется от нее. Его винасостоит в том, что он подменяет поставленный перед ним вопрос и отвечает нена то, что у него спрашивают, таким образом вместо того, чтобы сказать своимголосованием: " выгодно Государству", он говорит: " выгодно такому-то человекуили такой-то партии, чтобы прошло то или иное мнение". Итак, закон, которому в интересах общества надлежит следовать всобраниях, состоит не столько в том, чтобы поддерживать здесь общую волю, сколько в том, чтобы она была всякий раз вопрошаема и всегда ответствовала. Я мог бы высказать здесь немало соображений о первичном праве -подавать голос при всяком акте суверенитета, праве, которого ничто не можетлишить граждан, и о праве подавать мнение, вносить предложения, подразделять, обсуждать, которое Правительство всячески старается оставитьлишь за своими членами. Но этот важный предмет потребовал бы особоготрактата: и я не могу все сказать в этом. Глава II
