Наука и методология

Было бы смешно настаивать на том, что открытия людей древнекаменного века обусловлены инстинктивным использова­нием правильного научного метода. Если бы это было так и если бы полученные результаты были правильны, то почему в таком случае ученые более позднего времени так часто приходят к со­вершенно иным выводам? И, кроме того, как мы видели, «науч­ного метода» просто не существует. Таким образом, если науку ценят за ее достижения, то миф мы должны ценить в сотни раз выше, поскольку его достижения несравненно более значитель­ны. Изобретатели мифа положили начало культуре, в то время как рационалисты и ученые только изменяли ее, причем не все­гда в лучшую сторону.

Столь же легко можно опровергнуть допущение: нет ни од­ной важной научной идеи, которая не была бы откуда-нибудь заимствована. Прекрасным примером может служить коперни-канская революция. Откуда взял свои идеи Коперник? Как он сам признается, у древних авторитетов. Какие же авторитеты влияли на его мышление? Среди других также и Филолай, кото­рый был бестолковым пифагорейцем. Как действовал Коперник, когда пытался ввести идеи Филолая в астрономию своего време­ни? Нарушая наиболее разумные методологические правила.

Там же. С. 516.

Имеется еще одна догма, которую следует рассмотреть, преж­де чем мы вновь обратимся к основной теме. Это убеждение в том, что все люди и все объекты совершенно автоматически под­чиняются законам логики и должны подчиняться этим законам. Если это так, то антропологическая исследовательская работа ока­зывается излишней. «Что истинно в логике, то истинно в психо­логии... в научном методе и в истории науки», — пишет Поппер.

Это догматическое утверждение не является ни ясным, ни истинным (в одной из его распространенных интерпретаций). Для начала согласимся с тем, что такие выражения, как «психоло­гия», «история науки», «антропология», обозначают определенные области фактов и регулярностей (природы, восприятия, челове­ческого мышления, общества). В таком случае данное утвержде­ние не является ясным, поскольку не существует такого един­ственного предмета — логики, — который способен раскрыть логическую структуру указанных областей. Существует Гегель, существует Бауэр, существуют представители формализма. Они

предлагают вовсе не разные интерпретации одного и того же на­бора логических «фактов», а совершенно разные «факты». И дан­ное утверждение не является истинным, поскольку существуют вполне правомерные научные высказывания, которые нарушают даже простые логические правила.

Там же. С. 415-416.

Мысль о том, что наука может и должна развиваться соглас­но фиксированным и универсальным правилам, является и нере­альной, и вредной. Она нереальна, так как исходит из упрощен­ного понимания способностей человека и тех обстоятельств, ко­торые сопровождают или вызывают их развитие. И она вредна, так как попытка придать силу этим правилам должна вызвать рост нашей профессиональной квалификации за счет нашей че­ловечности. Вдобавок эта мысль способна причинить вред самой науке, ибо пренебрегает сложностью физических и исторических условий, влияющих на научное изменение. Она делает нашу на­уку менее гибкой и более динамичной: каждое методологическое правило ассоциировано с некоторыми космологическими допу­щениями, поэтому, используя правило, мы считаем несомнен­ным, что соответствующие допущения правильны. Наивный фаль-сификационизм уверен в том, что законы природы лежат на поверхности, а не скрыты под толщей разнообразных помех. Эмпиризм считает несомненным, что чувственный опыт дает гораздо лучшее отображение мира, нежели чистое мышление. Те, кто уповает на логическую доказательность, не сомневаются в том, что изобретения Разума дают гораздо более значительные результаты, чем необузданная игра наших страстей. Такие предпо­ложения вполне допустимы, даже истинны. Тем не менее иног­да следовало бы проверять их. Попытка подвергнуть их проверке означает, что мы прекращаем пользоваться ассоциированной с ними методологией, начинаем разрабатывать науку иными спо­собами и смотрим, что из этого получается. Анализ конкретных случаев показывает, что такие проверки происходили всегда и что они свидетельствуют против универсальной значимости лю­бых правил. Все методологические предписания имеют свои пре­делы, и единственным «правилом», которое сохраняется, являет­ся правило «все дозволено».

Там же. С. 450—451.

Идея метода, содержащего жесткие, неизменные и абсолют­но обязательные принципы научной деятельности, сталкивается

со значительными трудностями при сопоставлении с результата­ми исторического исследования. При этом выясняется, что не существует правила — сколь бы правдоподобным и эпистемоло-гически обоснованным оно ни казалось, — которое в то или иное время не было бы нарушено. Становится очевидным, что такие нарушения не случайны и не являются результатом недостаточ­ного знания или невнимательности, которых можно было бы избежать. Напротив, мы видим, что они необходимы для про­гресса науки. Действительно, одним из наиболее замечательных достижений недавних дискуссий в области истории и философии науки является осознание того факта, что такие события и дости­жения, как изобретение атомизма в античности, коперниканская революция, развитие современного атомизма (кинетическая тео­рия, теория дисперсии, стереохимия, квантовая теория), посте­пенное построение волновой теории света, оказались возможны­ми лишь потому, что некоторые мыслители либо сознательно решили разорвать путы «очевидных» методологических правил, либо непроизвольно нарушали их.

Еще раз повторяю: такая либеральная практика есть не про­сто факт истории науки — она и разумна, и абсолютно необхо­дима для развития знания. Для любого данного правила, сколь бы «фундаментальным» или «необходимым» для науки оно ни было, всегда найдутся обстоятельства, при которых целесообраз­но не только игнорировать это правило, но даже действовать воп­реки ему.

Там же. С. 153—154.

Фуко Мишель-Поль (1926—1984) — один из наиболее зна­чимых современных философов, представитель французс­кого структурализма и постмодернизма. Наиболее важные философско-культурологические труды Фуко переведены на русский язык. Среди них: «Слова и вещи. Археология гума­нитарных наук» (СПб., 1997), «Мысльизвне» (М., 1996), «Ар­хеология гуманитарных наук» (М., 1966).