Глава третья 4 страница

В случае правоты последних, а их сейчас большинство, придется признать единственным центром становления маисового земледелия Мезоамерику, так как именно здесь локализуется ареал теосинте. В пользу этого как будто бы говорят новые открытия ботаников и результаты последних археологических исследований в пещере Гила Накиц (Оахака, Мексика), где в слоях X—VIII (IX—VII) тыс. до н. э. была встречена пыльца злака, напоминавшего и маис, и теосин­те ⁶³. Правда, многие древнейшие початки маиса первой половины

___________ П ОЗДНЕПЕРВОБ ЫТНАЯ ОБЩИНЛ_______________ 259

III (втор. пол. III — нач. II) тыс. до н. э. в Южпой Америке отно­сятся вроде бы к иным разновидностям, чем синхронный им маис Мезоамерики. На этот факт и обращают внимание те специалисты, которые предполагают самостоятельную доместикацию маиса в Юж­ной Америке⁶⁴. Но, как выяснилось в ходе недавних исследовании, древнейший маис из горного Перу оказался родственным ранним мексиканским видам. Если сторонники мезоамериканского происхож­дения маиса указывают на примесь теосинте во всех ранних южно­американских разновидностях, то их оппоненты высказывают догад­ку о возможном обитании теосинте в северных районах Южпой Аме­рики в прошлом. Впрочем, ранняя история маиса еще плохо извест­на, пока что нет серьезных оснований пересматривать теорию о его распространении из мезоамериканского очага⁶⁵.

Область предполагаемой доместикации маниока охватывает низ­менности Центральной Америки и северной части Южпой Америки. Ранние этапы этого процесса остаются неизвестными. По широко распространенной сейчас теории, сладкая разновидность маниока была введена в культуру в Мезоамерике, а горькая — во внутренних районах Венесуэлы⁶⁶. То же самое относится к батату, известному в диком виде и в Центральной, и в Южной Америке. Он тоже мог быть одомашнен в этих двух районах независимо друг от друга ⁶⁷. К этой категории растений относится, по-видимому, и тыква-горлянка, остатки которой известны на раннеголоцеповых памятниках Старого и Нового Света. Делать какие-либо выводы о ранних этапах ее доме­стикации и древних культурных контактах трудно, так как, во-пер­вых, критерии отличий дикой горлянки от культурной еще не раз­работаны, а во-вторых, она может легко распространяться с помощью морских течений без вмешательства человека ⁶⁸.

а) Мезоамерика. Этапы формирования мезоамериканского очага древнего земледелия в настоящее время лучше всего изучены в трех аридных горных районах Мексики: в Тамаулипасе (Северо-Восточ­ная Мексика), долине Техуакана (Центральная Мексика) и долине Оахакп (Южная Мексика). Здесь в раннем голоцене в X— VIII (IX— VII) тыс. до п. э. местное население выработало правильный сезон­ный хозяйственный цикл, чередуя обитание в пещерах п на открытых стоянках и осваивая самые различные ресурсы окружающей приро­ды. Основными занятиями служили охота и в особенности собира­тельство диких растений, кое-где изредка занимались рыболовством. В сухие сезоны общины распадались на мелкие родственные группы в несколько десятков человек, а во влажные — концентрировались в районах, богатых растительной пищей, где общины достигали го­раздо больших размеров (до 100 человек).

Становление земледельческого образа жизни происходило на про­тяжении VIII — III (VII — III) тыс. до н. э., несмотря на то что пер­вые культурные растения (тыква, перец, авокадо, бархатник, маис н др.) появились уже в самом начале этого периода. Земледелие по­лучило в хозяйственной системе первостепенное значение лишь тогда, 9*

260 Глава четвертая

когда вновь выведенные более продуктивные сорта культурных ра-стешш и развитие новых прогрессивных технических навыков сде­лали его достаточно надежным источником питания и позволили резко снизить зависимость от дикорастущих растений. Это произошло в Мезоамерике лишь во II тыс. до н. э. Тогда-то здесь и появилась прочная оседлость и возникли довольно крупные поселки с сырцовой архитектурой. В предшествующие периоды па открытых поселках люди жили в землянках.

Постепенное повышение роли растительной пищи начиная с IX (VIII) тыс. до н. э. повлекло за собой некоторые изменения в инвен­таре, вызвало появление таких орудий, как палки-копалки, зернотер­ки и куранты, песты и ступки, каменные чаши, корзины и циновки. С VIII (VII) тыс. до н. о. древние мезоамериканцы умели изготов­лять веревки и плести сети, однако ткани, первоначально из волокон агавы, юкки и магея, а потом и хлопка, появились только в III —

II тыс. до и. э. Керамическое производство возникло в Мезоамерике
также относительно поздно — лишь с середины III (конца III) тыс.
до п. о.⁶⁹. С середины IV (конца IV) тыс. до п. э. в горах Мезоаме­
рики были известны домашние собаки.

Среди древнейших культурных растений Мезоамерики ученые на­зывают несколько видов тыкв и фасоли, чилийский перец, маис, хлоп­чатник, бархатпик и другие важные сельскохозяйственные культуры. Характерно, что они были одомашнены в разных местах и в разные периоды. Это заставляет подразделять единый мезоамсриканский центр на несколько микроочагов, в которых процессы происходили параллельно и между которыми происходил обмен как информацией, так и отдельными культурными достижениями⁷⁰.

б) Андийский горный очаг. Как и в Мезоамерике, в горных Ан­дах рано возникло несколько микроочагов раннего земледелия. Сей­час процесс его становления прослежен лучше всего в Центральных Андах, где располагался перуанско-боливийский микроочаг. Здесь начиная с рапного голоцена шло постепенное формирование сезон­ного подвижного образа жизни. Люди жили мелкими группами то в пещерах, то на открытых стоянках, чередуя охоту на оленей и верблюдовых в сухие периоды с собирательством диких растений и охотой на мелких животных во влажные периоды. С VIII—VII (VII—VI) тыс. до н. о. роль собирательства возрастала, стоянки влажного сезона становились все более крупными и долговременны­ми, границы районов, осваиваемых отдельными общинами, сужались, но зато использование локальных ресурсов интенсифицировалось. Уже во второй половине VII (VI) тыс. до п. э. на севере Перу (пе­щера Гитареро) появились первые культурные растения — перец, фасоль обыкновенная и фасоль-лима, к которым в последующем при­бавилось несколько видов тыкв. В период с IV до второй половины

III (с IV до начала II) тыс. до н. о. в горах началось разведение
маиса и хлопчатника, а также были одомашпепы клубнеплоды (кар­
тофель, ока, ульюко), для которых, как предполагают, и нужны были

ПОЗДНЕПЕРВОБЫТНЛЯ ОБЩИНА 261

появившиеся в этот период мотыги. Развитие собирательства и зем­леделия требовало новых типов инвентаря: вначале горцы исполь­зовали для этого грубые терочники, позже они стали употреблять бо­лее совершенные зернотерки, ступки и палки-копалки с утяжелите­лями. Параллельно становлению земледелия и росту оседлости тел процесс доместикации животных: в V—III (IV—III) тыс. до н. э. в некоторых местах началось разведение лам и морских свинок, хотя окончательно ламоводство сложилось, видимо, лишь во II тыс. до н. э. Во второй половине VII—VI (втор. пол. VI—V) тыс. до н. э. у гор­цев уже имелись домашние собаки.

Особенности природной обстановки в Андах, где дикие растения росли небольшими сообществами на разных высотах, повлияли, ви­димо, на то, что земледелие здесь первое время развивалось как под­собное занятие в условиях подвижного охотпичье-собирательского образа жизни. Прочная оседлость возникла лишь в III (втор. пол.

III — пер. иол. II) тыс. до п. э., когда были выведены новые сорта
растений и человек научился создавать им необходимый микро­
климат искусственно, в частности путем контроля за водой. Инте­
ресно, что только в XXVI—XXI (XXII—XVIII) вв. до н. э. в Цент­
ральных Андах возникло керамическое производство. Плетение кор­
зин, веревок и ткачество были известны здесь несравненно раньше,
по меньшей мере еще в VII (VI) тыс. до н. э. Для ткачества вначале
использовали какие-то растительные волокна, отличавшиеся от хлоп­
ка. Последний проник в горы с побережья пе ранее второй половины

IV (III) тыс. до н. э. Разведение лам постепенно привело к появле­
нию и распространению тканей из шерсти, хотя в принципе местное
население, видимо, издавна умело использовать шерсть диких гуана­
ко и викуньи⁷¹.

Различные растения перуанско-боливийского очага были введе­ны в культуру в разных местах, возможно, разными группами насе­ления. Вместе с тем становление здесь земледельческого хозяйства п образа жизни происходило в условиях усиливающихся контактов между населением гор, предгорий, засушливых прибрежных районов и низменностей, расположенных к востоку от Анд, а комплекс сель­скохозяйственных культур, лежавший в основе оседлого земледелия в IV—III (III — II) тыс. до н. э., уже включал растения всех этих об­ластей. Более того, в IV тыс. до и. э. в него вошел маис, что свиде­тельствовало о том, что связи с мезоамериканским очагом установи­лись еще в докерамическую эпоху. Недавнее открытие раннеземле­дельческих поселков IV— III (III) тыс. до п. э. во внутренних райо­нах и на побережье Эквадора позволяет более детально проследить путь маиса, продвигавшегося, видимо, но горным и предгорным тер­риториям с севера. Дело в том, что эквадорская культура вальдивия, корни которой, как теперь выяснено, уходят в горную область, уже знала выращивание нескольких разновидностей маиса⁷². Следова­тельно, в горах Эквадора маис разводили по меньшей мере с IV тыс. до н. э. и именно оттуда он проник южнее в Центральные Анды.

262 Глава четвертая

в) Колумбийско-венесуэльский равнинный очаг. С колумбийско-венесуэльским очагом связано введение в культуру важнейшего для земледелия тропических лесов и саванн растения — горького манио­ка. К сожалению, сами остатки маниока в археологических комплек­сах почти не встречаются, а поэтому судить о ранних этапах его культивации приходится по косвенным данным, которые далеко не всегда могут интерпретироваться достаточно однозначно. Кроме того, внутренние районы северных областей Южной Америки, где, по наи­более обоснованной гипотезе, был одомашнен маниок, археологически изучены еще очень мало. Все это порождает разногласия среди спе­циалистов, весьма по-разному представляющих себе ранние этапы истории рассматриваемого района.

Как сейчас выяснено, важным рубежом в этой истории стало осе­дание населения на морских побережьях и в речных долинах и воз­никновение в IV (III) тыс. до н. э. долговременных поселений, жив­ших главным образом за счет рыболовства и морского промысла и в меньшей степени — охотой. Охота имела, видимо, большее значе­ние во внутренних, гораздо хуже изученных областях. Кроме того, в обоих случаях со временем росла роль собирательства, появились каменные терочники, песты, а также кое-где циновки, корзины, топоры и шлифованные орудия. Повсюду к середине IV (к нач. III) тыс. до н. э. распространялась грубая примитивная керамика.

Первые косвенные указания на разведение маниока происходят с памятников III — II (II —нач. I) тыс. до н. э. (Ранчо Пелудо, Мо-мил I, Маламбо и др.), где среди многочисленных черепков битой по­суды встречались обломки характерных противней «бударес», кото­рые часто использовались индейцами для изготовления муки и лепе­шек из маниока. В конце II (нач. I) тыс. доп. э. в Колумбии и Запад-поп Венесуэле распространился иной земледельческий комплекс, ос­нованный па разведении маиса, и противни здесь сменились зернотер­ками и курантами. Напротив, в Восточной Венесуэле и соседних с пей районах противни сохранили свое значение и дожили до этнографи­ческой действительности.

Таковы факты, которые подавляющее большинство современных исследователей интерпретируют как указание на замену более ран­ней земледельческой системы, связанной с маниоком, более поздней, основанной на разведении маиса⁷³. Наряду с этим существует и пря­мо противоположное мнение о смене маиса маниоком в Западной Ве­несуэле в середине I тыс. до н. а.⁷⁴ Как бы то ни было, находки на перуанском побережье остатков батата и ачиры, относящихся к се­редине III (концу III) тыс. до н. э., н маниока в конце II (начало I) тыс. до н э. свидетельствуют о наличии земледелия в тропических низменностях к востоку от Анд, откуда только и могли эти растения проникнуть на побережье.

Но сами по себе эти находки еще не говорят об истоках местного земледелия и обстановке, в которой оно возникло. Постепенное появ­ление древнейших противней на оседлорыболовческих памятниках

ПОЗДНЕПЕРВОБЫТНАЯ ОБЩИНА 263

севера Южной Америки могло бы трактоваться как указание на одо­машнивание маниока рыболовами (Г. Рейчель-Долматов), однако не в меньшей мере вероятно и предположение Д. Лэтрапа о переходе к земледелию первоначально во внутренних районах, откуда оно позже распространилось на побережье⁷⁵. Правда, предложение этого автора датировать начало земледелия VII—VI (VI—V) тыс. до н. э. вызывает серьезные сомнения, сильно расходись с довольно поздни­ми датировками, полученными как для противней, так и для находки маниока в Перу. Столь же преждевременно было бы утверждать о полной самостоятельности колумбийско-венесуэльского клубнеплод­ного земледелия. Вопреки Д. Лэтрапу, Ф. Ольсен, например, склонен считать древнейших культиваторов маниока в низменностях Колум­бии и Венесуэлы выходцами из горных и предгорных районов Эк­вадора и Колумбии, где земледелие возникло в более ранний период и уже включало маис ⁷⁶.

Приведенный обзор позволяет достаточно однозначно решить не­которые спорные проблемы, связанные с изучением происхождения производящего хозяйства. Прежде всего подтверждается гипотеза о полицентризме этого процесса, хотя пока что не удается определить окончательно количество первичных очагов, равно как и установить в ряде случаев характер их взаимоотношений Как правило, первые культурные растения появлялись в раннем или среднем голоцене, однако основанное па их разведении земледелие не всегда было свя­зано с оседлостью. 13 ряде случаев оседлость возникла на базе интен­сивного собирательства, рыболовства или морского промысла, а в дру­гих — на базе уже относительно развитого земледелия, далеко ото­шедшего от своего раннего прототипа. Переход к прочному оседлозем-ледельческому образу жизни в большинстве районов произошел в неолите и лишь кое-где — в мезолите. Он совершался тогда, когда земледелие становилось достаточно продуктивным, чтобы можно было отказаться от охоты, собирательства или рыболовства как основных способов добычи пищи. До этого момента земледелие являлось лишь второстепенным укладом в системе присваивающего хозяйства и не могло служить фактором, определявшим образ жизни населения.

Исходя из имеющихся фактов, представляется неправомерным возводить истоки земледелия в целом к верхнему палеолиту. Что же касается земледельческих обществ в полном смысле слова, то они, безусловно, возникли значительно позднее. Период от возникновения первых элементов земледелия до появления уже сложившихся осед-лоземледельческих общий Р. Брейдвуд справедливо назвал периодом «зарождающегося земледелия» или «зарождающейся культивации» ⁷⁷. Этнографическими аналогами археологических культур этого периода могут служить общества бродячих или полуоседлых охотников, соби­рателей и рыболовов, культурный уклад и годовой хозяйственный цикл которых связан прежде всего с этими занятиями, а не с земле-

264 Глава четвертая

делпем, которое у них хотя и существует, но в небольших мас­штабах.

Приведенные данные позволяют отвергнуть и восходящую к клас­сическому эволюционизму идею о том, что введение в культуру кор­не- и клубнеплодов повсюду предшествовало разведению злаков и зернобобовых. Во-первых, судя по имеющимся материалам, в разных районах человек использовал разные растения, одомашнивая прежде всего те из них, которые более всего отвечали его насущным потреб­ностям. Во-вторых, даже там, где люди имели под рукой и клубне­плоды и злаки, последовательность их доместикации могла быть са­мой разной. В Андах, например, зернобобовые (фасоль) были одо­машнены раньше, чем клубнеплоды (картофель, ока, ульюко), а в Юго-Восточной Азии доместикация риса, таро и ямса могла происхо­дить одновременно.

Что же касается характера использования древнейших культур­ных растений, уяснение которого представляется существенным для определения причин перехода к земледелию, то оно на первых порах было, несомненно, весьма многообразным: растения могли использо­ваться как сырье для производства (тыква-горлянка, хлопчатник), наркотики (орехи-арека) и т. д Однако, по-видимому, далеко не слу­чайно основное место уже в древнейших земледельческих комплексах занимали растения, игравшие существенную роль в пищевом ра­ционе древнего человека.

Становление скотоводства там, где оно было возможным, проис­ходило параллельно с развитием земледелия или же чуть-чуть от него отставало⁷⁸. Комплексное производящее хозяйство формирова­лось в Передней, Юго-Восточной и Восточной Азии и в перуанско-боливийской области. В других случаях в связи с отсутствием необ­ходимых видов животных земледелие возникло без скотоводства. Единственным животным, одомашнивание которого бесспорно совер­шилось в обществах с присваивающим хозяйством в верхнем палео­лите или мезолите, была собака, которая в конце плейстоцена уже имелась у охотников Передней Азии и Камчатки и, возможно, в не­которых районах Европы, а в начале голоцена появилась сначала в Северной, потом в Южной Америке. Все же она имелась далеко не у всех охотников и собирателей. В отдельных случаях исследо­вателям удалось зафиксировать ее проникновение к таким группам, как, например, бушмены, андаманцы, ведда и др., сравнительно не­давно, в условиях контактов с соседними более развитыми обще­ствами.

4. Условия и механизм перехода к земледелию и скотоводству

Археологические данные позволяют ответить не на все вопросы, связанные с возникновением производящего хозяйства. Поэтому представляется необходимым использование ряда этнографических

_________________ ПОЗДНЕПЕРВОПЫТНЛЯ ОБЩИНА_______________ 265

аналогий. Правда, процесс конвергентного становления производя­щего хозяйства этнографам неизвестен, однако, учтя специфические условия, в которых некоторые общества в недавнем прошлом пере­ходили к земледелию и скотоводству, можно существенно уточнить полученную по археологическим материалам картину и изучить дей­ствие механизмов, ускользающих от внимания археологов.

Конечно, переход к земледелию и скотоводству, который до сих пор совершается в некоторых областях мира, происходит под влия­нием более развитых обществ, однако было бы упрощением объяс­нять его только заимствованием. Соотношение между ролью заим­ствования и потребностями конвергентного развития определяется в данном случае, исходя из отмеченного выше членения истории зем­леделия на два этапа. Само по себе заимствование знаменовало лишь начало ранней фазы, на протяжении которой отдельные культурные растения или домашние животные, отдельные новые навыки и виды технологии и т. д интегрировались в культурную ткань обществ-реципиентов. Но облик последних оставался на первых порах в це­пом доземледельческим. Ведь их образ жизни по-прежнему опреде­лялся прежшши формами присваивающего хозяйства, тогда как зем­леделие или скотоводство представляли собой лишь второстепенный уклад, в некоторых случаях усиливающий эффективность хозяйства, но не влияющий на его основное направление.

Длительность этой первой фазы в разных ситуациях была различ­ной и зависела от того, насколько внутренняя и внешняя обстановка благоприятствовала нормальной жизнедеятельности общества в ус­ловиях сложившейся хозяйственной системы. Как только последняя теряла способность поддерживать нормальное функционирование об­щества, создавалась кризисная ситуация, оптимальным выходом из которой служил переход к образу жизни, основанному уже преиму­щественно на производящих формах хозяйства. Кризис мог иметь как внутреннюю, так и внешнюю основу, однако в любом случае он служил лишь побудительным мотивом, вызывая к жизни действие таких механизмов, которые никак не могли быть привнесены извне.

Следовательно, начало второй фазы, т. е. переход к собственно земледельческо-скотоводческому образу жизни, правильнее рассмат­ривать с позиций конвергентного развития. Этот переход осущест­влялся по одинаковым законам и в первичных, и во вторичных очагах.

Другое дело, что в ряде случаев кризис наступал в самом начале контактов охотников и собирателей с более развитыми земледель­цами и скотоводами, и тогда момент заимствования новых навыков мог не разделяться сколько-нибудь длительным временным проме­жутком с самим переходом к земледельческо-скотоводческому образу жизни. Как бы то ни было, и здесь перестройка общественного орга­низма осуществлялась прежде всего по внутренним законам его раз­вития. Вот почему современные этнографические данные представ­ляются ценным материалом, способным приоткрыть завесу над неко-

266 Глава четвертая

торыми малоизученными процессами в истории становления произ­водящего хозяйства.

Еще сравнительно недавно в науке господствовало убеждение о том, что отсталые охотники и собиратели жили в большой бедно­сти, влача полуголодное существование. С этой позиции переход та­ких групп к земледельческому образу жизни представлялся пред­почтительным. Однако детальные исследования, проведенные в по­следние годы, заставили внести в эту концепцию существенные кор­рективы Условия жизни многих охотников и собирателей оказались далеко не столь тяжелыми, а голодовки — не столь неизбежными, как считалось ранее⁷⁹. На основании новых данных М. Салинс высказал соображение об относительном благоденствии общества в доземле-дельческую эпоху, переход от которой к более суровому, по его мне­нию, земледельческому периоду казался ему удивительным⁸⁰. Кон­цепция М. Салинса, по словам некоторых из его критиков, знаменует собой рождение нового мифа, ибо жизнь охотников и собирателей, конечно же, имела свои трудности и даже у наиболее развитых из них отмечались периодические голодовки⁸¹. И тем не менее в свете новейших данных сколько-нибудь явные преимущества раннего при­митивного земледелия перед охотой и собирательством кажутся сом­нительными.

Конечно, образ жизни охотников и собирателей отличался от зем­ледельческого гораздо большей подвижностью, до некоторой степени изпурявшей людей и порождавшей у них стремление по крайней мере к временной оседлости. Это стремление со всей очевидностью наблюдается у современных охотников и собирателей, обитающих по соседству с более развитыми земледельцами и скотоводами и время от времени приходящих «на отдых» в поселки соседей. Однако в то же время их деятельность по добыче пищи не столь монотонна, ме­нее регулярна и часто требует меньше времени, чем тяжелый зем­ледельческий труд. Кроме того, будучи менее специализированными родами занятий, чем земледелие, охота и собирательство создают бо­лее гибкую структуру и облегчают обществу маневрирование и при­способление к меняющейся внешней среде. Не случайно голодовки, которые порой испытывают земледельцы, имеют для них гораздо более тяжелые последствия, чем временные перебои с питанием у охотников и собирателей.

Наконец, с переходом к земледелию сам характер питания изме­нился далеко не в лучшую сторону. Как бы ни были противоречивы сравнительные данные о питании охотников и собирателей и ранних земледельцев, они недвусмысленно свидетельствуют об обеднении рациона последних. У земледельцев повсюду наблюдается менее раз­нообразная, в основном растительная диета с резким преобладанием углеводов. Практически повсеместно у них отмечается белковое го­лодание, ухудшение содержания аминокислот и отсутствие некоторых важных витаминов в пище. Все это влечет ослабление сопротивляе­мости к инфекциям, вызывает хронические заболевания и обусловли-

_________________ ПОЗДНЕПЕРВОБЫТНАЯ ОБЩИНА_______________ 267

вает слабое физическое развитие людей. По мнению некоторых спе­циалистов, именно переход к земледелию вызвал широко распрост­раненный в раннем неолите Европы процесс грацилизации, и лишь с развитием скотоводства и сопутствующим ему ростом удельного веса белковой пищи указанный процесс был остановлен и повернул вспять к деграцилизацип.

По отмеченным выше причинам ранние земледельцы пытались теми или иными способами сохранить прежний более благоприятный пищевой баланс. На раппнх этапах они но примеру своих предков, охотников и собирателей, стремились иметь разнообразное питание, а позже старались ввести в свой рацион те или иные продукты, бога­тые содержанием белков. Среди растений к таковым относились все­возможные орехоплодные и зернобобовые, часть последних в резуль­тате была окультурена. Что же касается животных белков, то их ранние земледельцы продолжали добывать путем охоты и рыболов­ства. Однако роль этих занятий с развитием земледелия неизбежно падала, вследствие чего в ряде районов совершилась доместикация животных, призванная сохранить важный источник белковой пищи в условиях упадка охотничьей деятельности ⁸².

Единственным несомненным достоипством раннего земледелия перед доземледельческими способами существования можно признать только более интенсивное использование окружающей природной среды, т. е. его способность дать более высокий урожай с единицы площади, чем это было возможно в естественных условиях. Эта осо­бенность земледелия в свою очередь вызывала важные демографиче­ские и социально-экономические последствия. Так, переход к земле­делию открыл возможности для ускорения роста населения, его кон­центрации в компактных поселках и резкого усиления тенденции к оседлости. Однако сходные тенденции сопутствовали развитию та­кого вида присваивающего хозяйства, как интенсивное рыболовство, переход к которому вызывал во многом сходные последствия.

Таким образом, переход к раннему земледелию не давал каких-либо явных преимуществ охотникам и собирателям, развивавшимся в условиях, обеспечивающих бесперебойное функционирование их традиционных хозяйственных систем. Поэтому обитавшие во многих районах мира до недавнего времени по соседству с земледельцами и скотоводами охотники и собиратели не выказывали желания перейти к производящему хозяйству, хотя не только знали о его существова-нии, но и обладали необходимыми для ведения его навыками ^ъл.

В каких же условиях мог совершиться переход к земледелию? Из­давна замечено, что земледелие своими корнями восходит к собира­тельству, и именно с развитием собирательства следует, очевидно, связывать выработку технических приспособлений и навыков, не­обходимых для земледелия. С этой точки зрения особый интерес пред­ставляют, конечно, те группы низших охотников и собирателей, в хозяйстве которых собирательство занимает существенное место. Они-то и привлекли в свое время внимание немецкого исследователя

268 Глава четвертая

Ю. Липса, выделившего их из общей массы охотников и собирателей и назвавшего их; «народами — собирателями урожая». Правда, опре­делив их как «племена, добывающие пищу путем сбора урожая пло­дов одного или нескольких диких съедобных растений, которые снаб­жают их главным провиантом в течение всего года» ⁸⁴, Ю. Липе не­сколько упростил картину, ибо пародов, в такой степени зависимых в своей жизни от сбора плодов немногих видов диких растений, по-видимому, почти нигде и никогда не существовало. Даже у наиболее развитых из всех собирателей — калифориийцев определенную рол г, в хозяйстве играли охота и рыболовство.

Тем не менее у многих охотников и собирателей тропических и субтропических районов собирательство действительно давало до 80% пищи. Соответственно они обладали орудиями и навыками, состав­лявшими важные технологические предпосылки для перехода к зем­леделию. У них имелись палки-копалки, терочпики, а иногда зерно­терки и куранты, песты и ступки, использовавшиеся для обработки растительной пищи, а также корзины, деревянные блюда, плетеные мешки п в ряде мест — ямы для храпения запасов. Как показал А. Н. Максимов па примере некоторых групп австралийцев, они ов­ладели такими приемами, как жатва, молотьба, провеивание зерен, помол, замешивание теста и выпечка лепешек⁸⁵. Прекрасно изучив окружающий природный мир, австралийцы уже умели искусственно воздействовать па пего, улучшая условия обитания для полезных растений, животных и насекомых. В некоторых местах они строили запруды и обводняли заросли съедобных растений, в других — сти­мулировали размножение личинок. Они устраивали искусственные поджоги растительности для ее обновления, повышения ее пищевого потенциала и приманивания диких животных. В низовьях р. Муррей аборигены строили дамбы, значительно повышая эффективность местного рыболовства. Очевидно, они уже обладали элементарными знаниями о механизмах размножения растений и иногда пользова­лись ими, чтобы гарантировать получение урожая в будущем и рас­ширить границы обитания полезных растений⁸⁶.