В Зак. 189S 153

сравнения обычно приходится передавать с заменой образа. Однако, заменяя образ при переводе, необходимо стремить­ся найти аналогичный русский образ, взятый из той же области.

Т. Драйзер следующим образом описывал характер из­вестного американского миллионера Дж. П. Моргана:

Не proclaimed his wild individualism as fiercely as does a lion.

По-русски лев — символ благородства и смелости (храб­рый как лев), поэтому дословно перевести это сравнение не удается. При замене образа желательно также исполь­зовать сравнение с диким зверем, но с таким, название которого вызывало бы у читателя отрицательные эмоции. В переводе О. Холмской читаем:

Он утверждал свой бесчеловечный индивидуализм со свирепостью тигра.

Рассмотрим еще один пример такого рода. В романе А. Кронина «Цитадель» есть такая фраза:

Don't stand there like a Presbyterian parson about to forbid the banns.

Смысл этого предложения можно передать словами Не стой с таким грозным видом, но как сохранить образ при переводе? Banns — это предварительное официальное оглашение имен вступающих в брак. Вряд ли можно со­хранить подобное сравнение в переводе, тем более что и сама эта процедура неизвестна русскому читателю, и образ может остаться непонятным. Однако и замена образа не должна далеко уходить от оригинала. Пусть в переводе останется священник, а заменено лишь действие, которое он совершает. Для замены нам надо подыскать знакомый русскому читателю обряд, но обязательно такой же на­правленности, т. е. неприятный для тех, против кого он применяется, например, предать анафеме:

Не стойте как пресвитерианский священник, кото­рый готовится предать кого-нибудь анафеме.

2) Развернутые метафоры

Особый интерес для переводчика представляет перевод развернутой метафоры. Английские авторы часто обыгры­вают образное выражение, создавая на его основе образную картину, все звенья которой тесно связаны между собой. В таких случаях у переводчика имеется два способа пере­дачи образа: он либо сохраняет основной образный стер­жень фигуры, либо полностью заменяет его, создавая соб­ственный, развернутый образ в переводе.

Естественно, что прежде всего следует попытаться со­хранить образ оригинала. При этом часто приходится отка­зываться от фразеологического аналога, который можно было бы использовать, если бы образ был не развернутый, а единичный.

Обычно английское сравнение as old as the hills пере­водится на русский язык старо как мир. Но вот Ч. Дик­кенс в романе «Дэвид Копперфилд» использует этот образ в развернутой метафоре:

... quaint little panes of glass and quainter little -windows though as old as the hills, were as pure as any snow that ever fell upon the hills.

Если перевести: все эти причудливые оконца были ста­ры как мир, то как быть со второй частью образа? При­ходится примириться с дословным переводом сравнения. Но можно ли сказать по-русски: старые (или древние) как холмы? Поскольку в русском языке нет такого идиома, «древность» холмов не является чем-то самоочевидным. Та­кое заявление по-русски будет слишком общим, неубеди­тельным. Тогда, может быть, ограничить его, указать, что имеются в виду лишь какие-то конкретные местные холмы? В переводе А. Кривцовой и Е. Ланна читаем:... хотя и были столь же древними как кентерберийские холмы, но казались чистыми как снег, когда-либо эти холмы покры­вавший.

При переводе книги А. Джонстона «Во имя мира» пе­реводчику встретилась такая метафора:

Dirt, for the millionaire scavengers, is worth many times its weight in gold.

Грязь можно было бы сохранить в переводе, так как и по-русски это слово широко употребляется в переносном

6В· 155

смысле, но как быть со словом scavengers? Это, ведь, му­сорщики или ассенизаторы, но вряд ли можно сказать по-русски, что мусорщик высоко ценит грязь. Такой образ будет бессмыслен, потому что непонятна его реальная основа. Кроме того, в тексте scavengers—слово явно ос­корбительное, а по-русски вряд ли можно использовать слово мусорщик с такой целью. Тогда придется заменить образ. Пусть, например, вместо грязи будет столь же не­приятное слово падаль. А как же назвать людей, которые ценят падаль? Ну, конечно, шакалами — ведь это слово часто используется в русском языке как оскорбительная кличка. Итак:

У миллионеров шакальей породы падаль ценится на вес золота.

Большие трудности возникают перед переводчиком, ког­да развернутая метафора создана путем оживления стерше­гося образа, обыгрывания его «внутренней формы».

Обычно сочетание red tape переводится как формализм, волокита и воспринимается как единое целое. А в сле­дующем предложении автор возвращается к первоначаль­ному значению сочетания — красная тесьма, создавая раз­вернутый образ:

They had reached the mysterious mill where the red tape was spun, and Yates was determined to cut through it here and now. (S. Heym, Crusaders)

Здесь образ состоит из трех компонентов: сама тесьма, фабрика, где ткут тесьму и намерение Йетса разрезать эту тесьму. Образ настолько сложен, что вряд ли можно его полностью передать.Вот как переведено это место (ИЛ, 1950, стр. 518):

Они уперлись в стену штабной бюрократии, но Йетс твердо решил тут же пробить эту стену.

3) Перевод эпитетов в публицистике

В новейшей публицистике, как и в художественной прозе, наблюдается тенденция к все большей простоте сти­ля, к все более полному освобождению от украшательст­ва, характерного для прошлого века. В газетной статье

и в публицистическом произведении мы все реже встре­чаемся с так называемыми традиционными стилистическими средствами — метафорами, метонимиями, перифразами, оли­цетворениями, гиперболами и т. п. И наряду с этим все значительней становится роль эпитета.

Вполне понятно, что эпитет как средство индивидуаль­ной и эмоциональной характеристики имеет большое зна­чение в художественной литературе. Однако не менее значительна его роль и в публицистике, где он нередко служит чуть ли не единственным средством индивидуаль­ной оценки, подчас выдающим идейную позицию говорящего (или пишущего) даже помимо воли последнего.

Особенную трудность представляют эпитеты для пере­водчика с английского языка, так как английские прилага­тельные, как и другие части речи, в большинстве своем многозначны. Важно иметь в виду, что некоторые англий­ские прилагательные могут употребляться в прямо проти­воположных значениях — положительном и отрицательном— и выражать, в зависимости от контекста и ситуации, то положительные, то отрицательные признаки. К числу по­добных прилагательных относятся такие, как например plain, tough, strong (и наречие strongly), deep, mean.

Так, plain может означать не только простой, скром­ный, но и некрасивый; tough — не только жесткий, несги­баемый, но и напористый, непокладистый; strong в отри­цательном смысле — крутой, резкий, a to feel strongly — ка­тегорически возражать, не терпеть; deep — не только глу­бокий, но и хитрый, a deep one — продувная бестия; mean — не только средний, но и подлый, низкий.

При переводе ряда эпитетов, отнесенных к одному су­ществительному, важно учитывать их взаимосвязь и взаи­модействие.

Так, в приводимом ниже отрывке из памфлета Т. Драй­зера «Америку стоит спасать» существительному thing предпосланы три эпитета: exciting, disturbing, straining:

Does the world move? It does. Believe it or not. There may have been a period in which more exciting, disturbing and straining things or developments were taking place, but no one who is alive today remembers them. (Th. Dreiser, America is Worth Saving)

В данном сочетании трех эпитетов это взаимодействие проявляется особенно ярко. Все три эпитета: exciting, dis-

turbing, straining объединяются одним понятием чего-то волнующего, * будоражащего. Однако если первый из них еще может 'выражать положительный признак «приятно-возбуждающего» явления, то два остальные, поставленные рядом, явно придают всему ряду насмешливо-отрицатель­ный характер.

Рассмотрим пример из «Американской энциклопедии»:

The condition of Belgium at that time (1909) was far from promising. Leopold II had gone to his grave " unwept, unhonour'd and unsung". His profligate vices, ambitions and autocratic magnificence, his domestic tyr­anny and private scandals had aroused almost universal indignation... (Encyclopedia Americana, I)

Три поставленные рядом эпитета также взаимно обусловлены, но их экспрессивная функция еще усили­вается четвертым элементом предложения — глаголом gone to his grave, который тоже имеет экспрессивно-оценочную функцию и может рассматриваться как эпитет. Вся эта смысловая группа had gone to his grave " unwept, unhonour'd and unsung" имеет ироническую окраску, передача ко­торой в переводе потребует прежде всего иронического осмысления.

Большую роль при переводе играет и порядок следова­ния эпитетов. В этом отношении необходимо прежде всего учитывать разницу между стилистическими нормами ан­глийского и русского языков. В английской художествен­ной прозе, публицистике, ораторской речи порядок следо­вания эпитетов нередко подчинен в основном фонетическо­му, вернее, интонационному принципу. Напротив, стили­стическая норма русского языка требует размещения эпи­тетов в строго логическом порядке (конечно, за исключе­нием нарочитых алогизмов). В русском языке эпитеты чаще всего следуют в порядке постепенного усиления. В отрыв­ке из памфлета Т. Драйзера по степени интенсивности вы­ражаемого признака самым сильным из трех эпитетов не­сомненно будет второй — disturbing, который должен быть переставлен на конец и сделан кульминирующим в пере­воде:

Вертится ли Земля? Да, она вертится. Хотите верьте, хотите нет. Быть может и было такое время, когда происходили еще более волнующие, ошелом-

ляющие и ужасающие вещи или события, да только никто из ныне живущих не помнит о них.*

При переводе приведенного выше примера из «Амери­канской энциклопедии» возникает добавочная трудность связанная с единоначатием однородных членов — одина­ковыми префиксами всех трех эпитетов — unwept, unho-nour'd and unsung. Единоначатие, как известно, служит одним из средств усиления экспрессии.

То, что этот стилистический прием очень распростра­нен также и в английской прессе, подтверждается следую­щим примером из «Дейли Уоркер»: