Подражание

 

Заражение и подражание. Одним из наиболее массовид-ных явлений социально-психологического общения является под­ражание, самым тесным образом связанное с заражением и внушением.

Вопрос о соотношении подражания, внушения и зараже­ния является спорным. Часть исследователей рассматривает за­ражение как проявление подражания. Так, французские социологи А. Вигуру и П. Жукелье говорили о психическом заражении как разновидности подражания, квалифицируя, в частности, психическую заразу как случай непроизвольного подражания. " Психическая зараза является одной из форм под­ражания, но это подражание непроизвольное" [9, с. 190].

По мнению же французского социолога Г. Лебона, подра­жание, наоборот, представляет собой лишь частный случай за­ражения. " Подражание, — писал он, — которому приписывается такая крупная роль в социальных явлениях, в сущности состав­ляет лишь одно из проявлений заразы" [10, с. 255].

Тард считал, что подражание связано с природой гипно­тизма, является разновидностью последнего [11, с. 89].

В попытках сближения понятий заражения, подражания и внушения есть известная доля оснований, поскольку все эти ме­ханизмы социально-психологического общения не поддаются полному контролю сознания человека.

Этим, видимо, объясняется и то обстоятельство, что Б. Ф. Поршнев рассматривал подражание и внушение как раз­личные формы психического заражения людьми друг друга, ведущими к известной стандартизации поведения, а при опре­деленных условиях и к нивелировке личности.

При этом уровень, степень интенсивности функциониро­вания различных форм психического заражения в пределах той или иной социальной общности находятся в прямой зависимос­ти от степени ее однородности, от уровня присущего этой об­щности сознания и чувства " мы", от степени внутренней солидарности, взаимного доверия, а следовательно, и степени взаимной внушаемости.

Чем сильнее чувство противопоставления " мы" и " они", тем выше коэффициент взаимной доверчивости и тем боль­ше шансов для фунционирования внушения и взаимной мис­тификации.

Вот почему, в частности, возможности для иллюзорных форм сознания столь велики (конечно, наряду с другими причи­нами) в условиях такой классически замкнутой формы общно­сти людей, какой являлась, например, первобытная община.

Ясно, что опасность мистификации общественного созна­ния не в меньшей степени может угрожать и тем социальным общностям, которые доводят механизм противопоставления себя другим общностям до уровня сознательной изоляции от других наций и народов. Примером этого может служить исто­рия нацизма в Германии.

Стремясь подчеркнуть тесный характер взаимодействия заражения, подражания и других механизмов общения, некото­рые исследователи иногда недооценивают те различия, кото­рые существуют между этими механизмами.

Так, социальные психологи Г. Гибш и М. Форверг из фак­та тесного переплетения различных механизмов общения дела­ют вывод о тождественности идентификации с сознательным подражанием: " Сознательное подражание... мы называем иден­тификацией. Если мы сознательно подражаем какому-либо жи­вому существу, то мы идентифицируем себя с ним" [12, с. 128].

Конечно, сознательное подражание может в определенных случаях быть проявлением идентификации. Однако это не дает оснований для отождествления данных понятий.

Анализ наблюдений и экспериментальных данных, полу­ченных целым рядом отечественных и зарубежных психологов, приводит к заключению, что процесс идентификации личности может осуществляться не только через подражание, но и через другие механизмы социально-психологического общения: зара­жение, убеждение, негативизм, конформизм и т. д.

Как правило, эти механизмы тесно переплетаются и вза­имодействуют друг с другом. Так, по данным Т. В. Драгуно-вой, образцы поведения взрослых усваиваются подростками как путем прямого подражания (моде, курению, лексикону и т. д.), так и путем самовоспитания интеллектуальных и физи­ческих качеств.

Венгерские психологи В. Геллес и М. Дьердь, исследуя ус­ловия и мотивацию татуировки в среде 9—15-летних мальчи­ков — воспитанников детских домов, обнаружили различные механизмы идентификации, в том числе как подражание взрос­лым, так и негативизм по отношению к ним.

Таким образом, на основе всего сказанного выше есть осно­вание различать понятия подражания и заражения, равно как и дру­гие близкие к ним термины: внушение, идентификация, мода и т. д.

Различия между заражением и подражанием, на наш взгляд, сводятся к следующему: заражение характеризует подвержен­ность индивида определенным психическим состояниям и осу­ществляется через сопереживание им этих внутренних психических состояний, настроений, переживаний других лю­дей.

Подражание направлено на воспроизведение индивидом определенных внешних черт и образцов поведения, манер, дей­ствий, поступков, которые характеризуются и сопровождают­ся при этом определенной эмоциональной и рациональной направленностью.

Роль, виды и функции подражания. Явление социально-пси­хологического подражания, подмеченное еще А. Смитом и ис­следованное Н. К. Михайловским, нашло отражение в работах Г. Тарда, Д. М. Болдуина, У. Мак-Дауголла, Г. Зиммеля и др.

Особенно большое значение этому феномену было придано в работах Г. Тарда. Последний разделял подражание на несколько видов: 1) логическое и внелогическое; 2) по последовательности и механизму движения — на внутреннее и внешнее; 3) по степени устойчивости — подражание-мода и подражание-обычай, 4) по социальной природе — подражание внутри класса и подра­жание одного класса другому и т. д. [11, с. 145, 200—251].

Рассматривая подражание как универсальное социальное явление, аналогичное наследственности в биологии и молеку­лярному движению в физике, Г. Тард пытался объяснить при помощи подражания всю общественную жизнь.

" В общественном отношении, — писал он, — все оказывается изобретениями и подражаниями; подражания — это реки, вытекающие из тех гор, что представляют собой изобретения" [11, с. 3].

Подражание, по Г. Тарду, выполняет функции воспро­изведения, распространения и унификации изобретений и открытий, обеспечивая тем самым как прогресс, так и одновременно определенную стабильность социальных отношений и учреждений.

Благодаря подражанию и моде происходит " распростра­нение нововведений", и одновременно благодаря этому же ме­ханизму население Европы, как отмечал Г. Тард, превратилось в " издание, набранное одним и тем же шрифтом и выпущенное в нескольких сотнях миллионов экземпляров" [11, с. 15].

Подражание как способ снятия психической напряженно­сти выбора. Характеризуя природу и функции подражания, не­мецкий социолог прошлого века Г. Зиммель рассматривал последнее как " психологическое наследование".

Вместе с тем он видел в подражании средство приобще­ния индивида к системе групповых ценностей, позволяющее из­бавиться от тяжести персональной ответственности и мук выбора за счет предпочтения той или иной модели поведения. " Подражая, мы не только перекладываем с себя на дру­гих требование производительной энергии, но одновременно и ответственность за совершенное деяние; так оно освобождает индивидуума от муки выбора и позволяет ему выступать как сознание группы..." [13, с. 33].

Кроме того, в подражании Г. Зиммель видел одно из су­щественных средств взаимного понимания. " Подражание дру­гому, — писал Г. Зиммель, — дает нам возможность посидеть в его шкуре..." [14, с. 125].

Большое значение подражанию как механизму массового поведения придавал Н. К. Михайловский.

" Непреодолимая сила бессознательного подражания, — писал он, — выдается иногда так резко из общих условий жиз­ни, что относительно ее наличности не может быть никаких со­мнений. Понятное дело, что в явлениях патологических интенсивность подражания должна выступать резче" [1, с. 135].

Критика концепции подражания Г. Тарда. Вместе с тем Н. К. Михайловский критиковал Г. Тарда за попытку абсолю­тизации им роли и значения подражания как фактора массово­го поведения.

Случаи психической заразы, отмечал он, при отсутствии определенных единоличных центров движения, несмотря на всю яркость, с которою в них выражается зараза, доходя до кол­лективных галлюцинаций, ясно свидетельствуют, что к одной заразе, к одному подражанию дело не может быть сведено.

Тарду, говорил он, даже в голову не приходит сделать со­ответствующие ограничения в области подражания. Психоло­гическую сторону массовых движения Тард понимает грубо, односторонне, а стороны социологической, можно сказать, со­всем не касается.

Обстоятельная критика концепции подражания Г. Тарда с марксистских позиций была дана в работах Г. В. Плеханова. В отличие от Г. Тарда, который поставил исследование зако­нов подражания на ложную основу, абсолютизировав подра­жание, приписав ему неограниченную силу, превращавшую массы в слепых последователей героев, Г. В. Плеханов гово­рил об относительности той роли и того значения, которое име­ет явление подражания в историческом процессе.

Он отмечал, что наряду с подражанием имеет место и оп­ределенное противодействие как отдельных лиц, так и целых социальных групп друг другу.

Кроме того, различая два вида подражания в пределах од­ного и того же класса и между классами, Г. В. Плеханов рас­сматривал подражание низшего класса высшему как признак неразвитости классового самосознания первого.

" Известно, — писал он, — что низшие классы подражают высшим. Но когда они делают это? Тогда, когда они еще не достигли самосознания. Подражание низшего класса высшему есть верный признак того, что низший класс еще не созрел для борьбы за свою эмансипацию..." [15, с. 117].

Но из сказанного не следует отрицание значения подра­жания как фактора социальной жизни.

Свойственное человеку подражание играет весьма суще­ственную роль в человеческом поведении, накладывая отпеча­ток на психику людей и на их взаимные отношения друг с другом.

Под влиянием подражания формируются не только про­стейшие навыки деятельности, но и духовные ценности — идеи, вкусы, наклонности и манеры поведения.

" Что подражание играло очень большую роль в истории наших идей, вкусов, моды и обычаев, — писал Г. В. Плеханов, — это не подлежит ни малейшему сомнению. На его огромное значение указывали еще материалисты прошлого века: чело­век весь состоит из подражания, говорил Гельвеции" [16, с. 295].

Особенно велико положительное значение подражания на ранних ступенях становления и развития человеческой личности.

Но не только в онтогенезе, но и в филогенезе человече­ства подражание играло и сейчас продолжает играть несомнен­но прогрессивную роль.

Как справедливо отмечает в этой связи известный польский логик Т. Котарбиньский: " Нет обучения без подража­ния; достаточно представить себе это, чтобы понять огромное значение подражания для прогресса... Благодаря поочередно­му и изменчивому прибавлению актов изобретения и актов под­ражания накапливаются и сливаются в законченное единое целое завоевания предков, прапредков и их современных по­томков" [17, с. 874].

Природа и сущность подражания. Одной из наиболее рас­пространенных в прошлом была попытка трактовки природы подражания с позиций инстинктивной теории (В. Вундт, В. Джемс, Г. Тард, У. Мак-Дауголл, Б. Болдуин, 3. Фрейд и др.).

Подражание, по мнению В. Джемса, присуще человеку " на­равне с другими стадными животными и представляет собой инстинкт в полном смысле этого слова".

Эта точка зрения, ведущая к отрицанию качественного различия между человеческими и животными формами обще­ния, а тем самым и к биологическому редукционизму, уже была подвергнута обстоятельной критике в нашей социально-психо­логической литературе.

Условия и факторы подражания. Гораздо более оригиналь­ной представляется трактовка природы подражания, предпри­нятая Н. К. Михайловским.

Последний различал внешние условия и внутренние фак­торы, предрасполагающие к подражанию.

Внешним по отношению к индивиду побудительным фак­тором подражания является, по его мнению, пример поведе­ния человека, находящегося в каких-либо необычных обстоятельствах.

" Всякому случалось, — пишет он, — испытывать стран­ное и почти неудержимое стремление повторять жесты чело­века, находящегося в каком-нибудь чрезвычайном положении" [21, с. 106].

Развивая свою мысль, Н. К. Михайловский конкретизи­рует ее на примере большой заразительной силы актов преступ­ления и наказания, если они становятся объектом публичного созерцания.

Эту же мысль Н. К. Михайловский поясняет на примере " радения" у сектантов, где подражательный элемент играет су­щественную роль, поскольку вид бешенно крутящегося чело­века увлекает и других.

Наряду с внешними Н. К. Михайловский различал и внут­ренние, предрасполагающие к подражанию механизмы психи­ческой деятельности людей. К таким предпосылкам он относил скудность, бедность внутреннего мира индивида.

" Разнообразие общественной жизни, взятой в целом, мо­жет, как я много раз это доказывал, находиться в прямом про­тиворечии с богатством личной жизни и даже обусловливать собою ее однообразие, скудность, односторонность. И в таком случае мы найдем, может быть, чрезвычайную наклонность к подражанию" [1, с. 163].

Однако однообразие и скудность внутренней жизни при­водят к подражанию при условии предрасположенности к внеш­нему воздействию, внушаемости, слабости воли и недостаточно развитой способности сознательного контроля своих действий.

Подражательность, по мнению Н. К. Михайловского, " даже в наивысших своих болезненных формах есть лишь специаль­ный случай омрачения сознания и слабости воли, обусловлен­ный какими-то специальными обстоятельствами" [1, с. 154].

Вот почему люди терпеливые и волевые, способные на большое и длительное напряжение сознания и воли, не склонны, как правило, к подражанию.

" Эти люди, так полно владеющие собой, так сильно за­держивающие самые, по-видимому, неизбежные двигательные реакции на внешние впечатления, очевидно, не могут быть склонны к подражанию" [1, с. 160].

Признавая правомерность указания на роль элементов бес­сознательного и фактор предрасположенности к подражанию, нельзя вместе с тем абсолютизировать значение и этих момен­тов в самом механизме подражания.

А. М. Агальцев, на наш взгляд, совершенно справедливо и достаточно аргументированно критикует точку зрения тех психологов, которые рассматривают подражание как проявле­ние врожденных способностей, исключающих момент научения и освоения нового жизненного опыта.

Возражая против одностороннего сведения подражания к акту автоматического и бессознательного повторения задан­ного образца, он вполне резонно настаивает на необходимости рассмотрения подражания как достаточно сложного социаль­но-психологического явления, предполагающего не только сле­пое копирование, абсолютное повторение, но и творческое воспроизведение того или иного примера.

Но как простое копирование, так и творческое воссозда­ние того или иного образца поведения всегда является в более широком смысле процессом воспроизведения какого-то акта.

Отсюда уже делается и совершенно обоснованный вывод относительно формулировки самого понятия подражания, ко­торое бы позволило наиболее полно охарактеризовать его с самых существенных сторон. Подражание есть воспроизведе­ние образца или примера с учетом имеющегося опыта и обсто­ятельств воспроизведения.

Разумеется, все сказанное относительно природы, социаль­ной роли и функций подражания как социально-психологическо­го явления далеко не исчерпывает всех сторон рассматриваемой проблемы. В настоящее время особенно актуальной становится разработка вопроса о механизмах и структуре самого процесса подражания, об индивидуально-типологических особенностях подражания и др.