ДЕФИЦИТ', как уже говорилось, любимое слово неврологов, и никакихдругих понятий для обозначения нарушения функции в современной науке несуществует. С точки зрения механистической неврологии, системажизнедеятельности организма подобна устройству типа конденсатора илипредохранителя: либо она работает нормально, либо повреждена и неисправна -третьего не дано. Но как быть с противоположной ситуацией - с избытком функции? Вневрологии нет нужного слова, поскольку отсутствует само понятие.Неудивительно поэтому, что 'продуктивная', 'энергичная' болезнь бросаетвызов механистическим основаниям нашей науки, - несмотря на важность ираспространенность, такие расстройства не получают должного внимания. В психиатрии дела обстоят по-другому - там рассматриваются 'полезные'нарушения, перевозбуждения, по- 123 леты воображения, импульсивность и мании. Патологоанатомы тоже говорято гипертрофиях и эксцессах - тератомах. В физиологии же нет эквивалентаопухоли или мании, и уже одно это подсказывает, что наше базовоетеоретическое отношение к нервной системе как к машине или компьютеруограниченно и нуждается в более живых и динамичных моделях. Этот фундаментальный пробел был не слишком заметен в первой частикниги, при рассмотрении утрат функции, однако в исследовании избытков - неамнезий и агнозий, а гипермнезий и гипергнозий, да и всех остальных случаевгипертрофии функций - недостаточность механистического понимания нервнойсистемы выходит на первый план. Классическая 'джексоновская' неврология не занимается избытками. Ее неволнует чрезмерность. Сам Хьюлингс Джексон, правда, говорил о'гиперфизиологических' и 'сверхпозитивных' состояниях, но в этих случаях он,скорее, позволял себе научные вольности. Оставаясь верен клиническимнаблюдениям, он шел против собственной теории (впрочем, такой разрыв междунатуралистическим подходом и жестким формализмом характерен для еготаланта). Неврологи начали интересоваться избытками лишь совсем недавно. В двухнаписанных Лурией клинических биографиях найден верный баланс: 'Потерянный ивозвращенный мир' посвящен утрате, а 'Маленькая книжка о большой памяти' -гипертрофии. Вторая работа кажется мне намного более оригинальной, посколькуона представляет собой исследование воображения и памяти, невозможное врамках традиционной неврологии. В моих 'Пробуждениях' тоже присутствует некое внутреннее равновесие: содной стороны, страшные, зияющие дефициты до приема L-дофы - акинез, абулия,адинамия, анергия и т. д.; с другой - избытки после начала приема -гиперкинез, гипербулия, гипердинамия, приводящие к почти столь же ужасающимпоследствиям... Обращаясь к крайним состояниям, мы наблюдаем появление новых,нефункциональных понятий. Импульс, 124 воля, энергия - все эти термины связаны главным образом с движением,тогда как терминология классической неврологии опирается на идеинеподвижности, статики. В мышлении луриевского мнемониста присутствуетдинамизм необычайно высокого порядка - фейерверк бесконечно ветвящихся ипочти неподвластных герою ассоциаций и образов, чудовищно разросшеесямышление, своего рода тератома разума, которую сам мнемонист называет 'Оно'.Но понятие 'Оно' не менее механистично, чем привычное понятие автоматизма.Образ ветвления лучше передает угрожающе-живой характер процесса. Вмнемонисте, как и в моих взбудораженных, сверхэнергичных пациентах наL-дофе, наблюдается непомерное, расточительное, безумное возбуждение: это непросто чрезмерность, а органическое разрастание, не просто функциональноерасстройство, а нарушение порождающих, генеративных процессов. Наблюдая только случаи амнезии или агнозии, можно было бы заключить,что речь идет просто о расстройствах функции или способности, но попациентам с гипермнезией и гипергнозией отчетливо видно, что память ипознание по сути своей всегда активны и продуктивны; в этом зернеактивности, в ее избыточном потенциале скрыты монстры болезни. Итак, от неврологии функции мы вынуждены перейти к неврологии действияи жизни. Этот шаг неизбежен при наблюдении за болезнями избытков, и без негоневозможно начать исследование 'жизни разума'. Механистичность традиционнойневрологии, ее упор на дефициты скрывает от нас живое начало, присущеецеребральным функциям, - по крайней мере, высшим из них, таким каквоображение, память и восприятие. Именно к этим живым (и зачастую глубоколичностным) потенциям сознания и мозга, особенно в пиковые, сияющие особымблеском моменты их реализации, мы теперь и обратимся. Усиление способностей может привести не только к здоровому иполноценному расцвету, но и к зловещей экстравагантности, к крайностям иаберрациям. Такой 125 исход постоянно угрожал моим постэнцефалитным пациентам, проявляясь ввиде внезапных перевозбуждений, 'перебарщиваний', одержимости импульсами,образами и желаниями, в виде рабской зависимости от взбунтовавшейсяфизиологии. Эта опасность заложена в самой природе роста и жизни. Ростгрозит стать чрезмерным, активность - гиперактивностью. В свою очередь,каждое гиперсостояние может перейти в извращенную аберрацию, впарасостояние. Гиперкинез превращается в паракинез - бесконтрольныедвижения, хорею* и тики; гипергнозия в парагнозию - аберрации воспаленныхчувств. Пылкость гиперсостояний способна обернуться разрушительнымнеистовством страстей. Парадокс болезни, которую так легко принять за здоровье и силу, лишьпозже обнаружив в себе ее скрытый злокачественный потенциал, - одна издвусмысленных и жестоких насмешек природы. Этот парадокс издавна привлекалхудожников и писателей, в особенности тех, кто видит в искусстве связь сболезнью. Тема болезненного избытка - тема Диониса, Венеры и Фауста - сноваи снова всплывает у Томаса Манна; с ней связаны и туберкулезная лихорадка в'Волшебной горе', и сифилитические вдохновения 'Доктора Фаустуса', илюбовные метастазы в последней повести Манна 'Черный лебедь'. Я уже писал о таких парадоксах, они меня всегда занимали. В книге'Мигрень' я упоминаю об экстатических переживаниях, иногда предшествующихприступам, и привожу замечание Джордж Элиот"* о том, что предвестником ееприпадков обычно являлось 'угрожающе хорошее самочувствие'. Какое зловещеепротиворечие заключено в этом выражении, в точности передающемдвусмысленность состояния, когда человек чувствует себя слишком здоровым! * Хорея (от греч. choreia - танец) - синдром, возникающий при поражениибазальных ганглиев - расположенных в глубине больших полушарий мозгаструктур, участвующих в регуляции движений. ** Джордж Элиот - псевдоним английской писательницы Мэри Анн Эванс(1819-1880). 126 На крепкое здоровье, естественно, не сетует никто. Им упиваются, невспоминая о врачах. Жалуются на плохое самочувствие, а не на хорошее, - еслитолько, как у Джордж Элиот, оно не связано с ощущением, будто 'что-то нетак', не предвещает опасности. Вряд ли пациент, которому 'очень хорошо',станет беспокоиться, однако 'слишком хорошо' может его встревожить. Центральной темой 'Пробуждений' были неумолимые перипетии болезни издоровья. Безнадежные пациенты, в течение многих десятилетий погруженные вбездны глубочайших дефицитов, внезапно, как по волшебству, выздоравливали -с тем только, чтобы вскоре оказаться в опасном водовороте избытков, вовласти 'зашкаливших', перевозбужденных функций. Некоторые из них находилисьв блаженном неведении, некоторые же понимали, что происходит неладное, ипредчувствовали катастрофу. Так Роза Р., радуясь возвращению здоровья,восклицала: 'Это потрясающе, восхитительно!', но, когда процесс сталнабирать скорость, приближаясь к точке потери контроля, она заметила: 'Такне может долго продолжаться. Надвигается что-то ужасное'. Подобноепроисходило и с другими пациентами. Для Леонарда Л. изобилие постепенноперешло в чрезмерность; вот что я писал тогда в своих заметках: 'Здоровье,сила и энергия, которые он называл 'благодатью', в конце концов перелиличерез край и стали принимать экстравагантные формы. Гармония и легкостьсменились ощущением чрезмерности и излишества; внутреннее давление распиралоего, угрожая разорвать на части'. Избыток - одновременно дар и несчастье, наслаждение и мука. Наиболеепроницательные пациенты остро чувствуют его сомнительную и парадоксальнуюприроду. 'У меня слишком много энергии, - сказал мне однажды больной ссиндромом Туретта, - все чересчур ярко и сильно, бьет через край. Этолихорадочная энергия, нездоровый блеск'. 'Угрожающе хорошее самочувствие', 'нездоровый блеск', обманчиваяэйфория, скрывающая бездонные 127 пропасти, - вот ловушка чрезмерности, и неважно, расставлена онаприродой в виде опьяняющей разум болезни или же нами самими в виденаркотика. Попавшись в эту ловушку, человек сталкивается с необычной дилеммой: онимеет дело с болезнью как с соблазном, что совершенно не похоже натрадиционное отношение к ней как к страданию и злу. Никто, ни одна живаядуша не может избежать этой странной и унизительной ситуации. В условияхневрологического избытка часто возникает своего рода заговор, в котором 'Я'становится сообщником недуга, все больше подстраивается под него, сливаетсяс ним, пока наконец не теряет независимого существования и не превращается впростой продукт болезни. Страх такого превращения выражен туреттиком Рэем вглаве 10, когда он говорит: 'Я же весь состою из тиков - ничего больше вомне нет'. Он также воображает опухоль разума - 'туреттому', которая можетего целиком поглотить. На самом деле Рэю, с его выраженной индивидуальностьюи сравнительно мягкой формой синдрома, это не грозило, но для пациентов сослабой или неразвитой личностью агрессивная болезнь несет в себе реальныйриск оказаться в полном рабстве у импульсов, лишиться самих себя. Этотвопрос подробно обсуждается в главе 'Одержимая'. 128
