Студопедия — КОРОЛИ И ПЕЧАТЬ
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

КОРОЛИ И ПЕЧАТЬ






Вслед за папскими буллами последовали королевские законы о введении и организации предварительной цензуры.

В Англии первое постановление королевской власти относилось к 1530 г., а затем последовало дальнейшее развитие первоначального распоряжения в целую систему в 1585 г. и еще подробнее в 1637 г. В Германии первый закон светской власти относится к 1521 г., направленный против Лютера и утвердивший распоряжение духовной власти. В 1548 г. силою особого «имперского полицейского устава» временная цензура превратилась в постоянное учреждение.

Во Франции светская власть впервые начинает публиковать распоряжения о предварительной цензуре в 1538 г.

Правительственная власть через особо назначаемых лиц или целые комиссии строго наблюдала за издательством, распространением печатных произведений, за содержанием каждой выходящей книги, на которой непременно должны были выставляться имена типографщика, издателя и автора. Число типографий строго ограничивалось, для того, чтобы легче было следить за печатанием только разрешенных книг, и горе тому типографщику, у которого при обыске находили произведения, «противные доктрине и дисциплине... церкви, или государству, или правительству», горе автору, осмелившемуся высказать «возмутительные, еретические или соблазнительные мысли» – их ждали штрафы, тюрьмы, позорный столб, клеймение, изувечение и даже смертная казнь.

Образчиком жестокости, с которою преследовались нарушители закона о печати, может служить страшная казнь, которой подвергся типографщик Твин, осмелившийся тайно напечатать политический памфлет, недозволенный цензором. На Твина был сделан донос Лестранжу, который распорядился произвести у него ночью обыск, и, поймав его с поличным, предал суду. Несчастный типографщик сознался в своем преступлении, но привел в свое оправдание, что он не знал содержания памфлета и считал его совершенно безвредным, а так как он очень беден, и ему надо заботиться о куске хлеба для своей семьи, то он и рискнул напечатать памфлет, чтобы заработать деньги. Суд нашел его виновным. Он был приговорен к смертной казни: его должны были предварительно повесить за руки, затем вскрыть ему живот, выпустить внутренности и, на его глазах, пока он жив, изжарить их, после того его четвертовать, отрезать голову и части тела выставить в разных местах...

Это было в XVII в. в Англии.

В течение всего периода властвования Лестранжа над печатью журналисты и типографщики подвергались самым жестоким преследованиям, хотя, впрочем, ни один не подвергался такой страшной казни, какая была произведена над Твином «для примера». Но кнут, виселица, позорный столб, каторжные работы и т.п. были обычными способами наказания для нарушителей закона о печати. Время управления Лестранжа может быть названо «временем террора» для английской журналистики...[456][2].

А вот что происходило во Франции, где за тридцать два года до революции в 1757 г. грозили смертной казнью «всем, кто будет уличен в составлении и печатании сочинений, заключающих в себе нападки на религию или клонящихся к возбуждению умов, оскорблению королевской власти и колебанию порядка и спокойствия королевства».

До каких огромных размеров доходило жестокое гонение, которому подвергалась с этого времени литература, может вполне понять тот, кто изучил во всей подробности историю Франции в XVIII столетии. То не был один из тех последних случаев притеснений, которые встречаются здесь и там; это было продолжительное и систематическое стремление задушить всякое исследование и наказать всех исследователей. Если составить список всех литераторов, которые писали в течение семидесяти лет, следовавших за смертью Людовика XIV, то окажется, что, по крайней мере, девять из каждого десятка претерпели от правительства тяжкие обиды, а большинство из них было даже посажено в тюрьму...

Между авторами, которые были наказаны, Бокль встречал имена почти всех французов, сочинения которых пережили тот век, в который были написаны. Среди тех, которые подверглись или конфискации имущества, или заключению, или ссылке, или штрафам, или запрещению их сочинений, или позорному принуждению отречься от того, что ими написано, великий историк нашел, кроме множества второстепенных писателей, имена Бомарше, Беррюе, Бужана, Бюффона, Д'Аламбера, Дидро, Дюкло, Фрерэ, Гельвеция, Ла-Гарпа, Ленге, Мабли, Мармонтеля, Монтескье, Морелле, Рэналя, Руссо, Стюарда, Тома и Вольтера.

Всего за девять лет до революции, когда никакие земные силы не могли спасти учреждения Франции, правительство было в таком неведении об истинном положении дел и до того было убеждено в возможности укротить дух, возбужденный его же деспотизмом, что одно должностное лицо (генеральный адвокат) сделало в 1780 г. предложение уничтожить всех издателей и не дозволять печатать никаких книг, исключая тех, которые будут исходить из прессы, оплачиваемой, определяемой и контролируемой исполнительною властью. Это чудовищное предложение, будь оно приведено в действие, естественно отдало бы в руки короля все влияние, каким может располагать литература.

И в Австрии и в Германии печать была не менее закрепощена, и там с величайшей энергией охранялись незыблемые основы королевской власти и власти помещиков над крестьянами, и там журналистов бросали в казематы со скованными руками и ногами, и там годы преследования печати поистине были «годами мученичества».

Эти преследования становились нелепыми и невыносимыми, когда в других соседних странах угнетенный народ восставал против старого порядка и хранителей его. В Австрии, например, в 1848 г. воспрещалось писать о событиях в Париже, а правительственным газетам поручено было освещать события так, чтобы всякому ясно было, какое счастье быть подданным австрийского императора, подданным государства, в котором все обстоит благополучно.

Когда дворец короля находился в Париже в руках народа, правительственные газеты Австрии сообщали: «Париж совершенно спокоен»...

В Германии точно так же воспрещалось писать о революционных событиях 1830 г., происходивших во Франции.

Цензора с ожесточением набрасывались на все, что напоминало о существовании народа, о его правах там, где царила власть короля – первого помещика и его всевластных министров. Слова «нация», «свобода», «конституция» были словами нецензурными. Национальное достоинство топталось. Порабощенный народ не должен был слышать о правах и свободе. Он должен был трудиться, терпеть, служить своим господам и хранить верность возлюбленному королю.

Благонамеренная печать и действовала в этом духе, а неблагонамеренная печать должна была молчать и молчала!

А если писатель хотел говорить, он покидал родину, основывал вольный станок и посылал своим соотечественникам свои вольные статьи с того берега. Так делали и Гейне, и Берне, и другие лучшие граждане своей страны, обреченной на вынужденное молчание.

И вот что писали из Франции, где казнен был король и разрушена ненавистная народу Бастилия, Гейне и Берне на родину о цензуре:

 

«Наши остряки принуждены воздерживаться от всяких намеков на действительных высокопоставленных особ и за это ограничение вознаграждают себя нападением на театральных королей и кулисных принцев. Не имея почти никаких политических журналов, мы всегда были тем благодатнее наделены бесчисленным количеством эстетических газет, наполненных исключительно пустыми сказочками и театральными рецензиями, так что, взглянув на наши периодические издания, почти можно было подумать, что вся германская нация состоит только из болтливых нянюшек да театральных критиков. Но такое заключение было бы ошибочным. Насколько подобное бумагомаранье мало удовлетворяет нас, это стало ясно после июльских дней, лишь только, по-видимому, было дозволено свободное слово и в нашем дорогом отечестве. Внезапно появились газеты, разбиравшие хорошую или дурную игру не театральных, а действительных высокопоставленных особ, и не одна из этих последних, забывшая свою роль, была освистана в собственной резиденции».

 

Так писал Генрих Гейне, остривший, что немецкие цензоры хотят достигнуть уничтожения цензуры запрещением всех изданий: «Если бы у нас запретить все издания, то и цензуры не будет у нас»...

 

«Цензура! – писал Л. Берне в 1819 г., – слово, которое самого легкомысленного, веселейшего, беззаботнейшего ветрогона превращает в меланхолика, серьезное размышление доводит до изумления и ужаса, угрюмейшего брюзгу заставляет разражаться неудержимым хохотом! Слово – в одно и то же время страшное и смешное, возвышенное и мизерное, удивительное и дюжинно-нелепое, смотря по тому, знаменательные ли и важные результаты преследует и достигает она, или у ней в виду цель чисто ребяческая, да и то ею не достигаемая.

... Действия цензуры в том виде, в каком они проявляются в отношении к "Газете вольного города Франкфурта", не могут быть описаны никакими словами. Ее нельзя упрекнуть в строгости и невозможно похвалить за снисходительность. Она не следует никаким принципам – ни справедливости, ни мягкосердечия, ни благоразумия. У нее нет никаких правил, никаких посторонних указаний, никаких собственных мнений. В ней неизменчива только ее изменчивость, постоянно только ее непостоянство. Пусть бы уж она следовала, по крайней мере, своим воззрениям на свободу слова и печати и этим указывала определенное направление редакции газеты. Но часто вымарывается то, что 24 часа спустя, дозволяется к печатанию... Цензура поступала одинаково непостижимо как в тех случаях, когда она не препятствовала печатанию, так и в тех, где она являлась преградой. Ее "дозволено" и "не дозволено" были равно изумительны».

 

Далее великий сатирик жаловался на приемы цензоров, без всякого стеснения уничтожавших работу писателя и заставлявших его об этом молчать, оставляя читателя в неведении.

 

«Запрещение целых статей еще не так обременительно и мучительно, – писал Берне, – как исключение из статьи отдельных фраз и слов, нарушающее общую связь, производящее бессмыслицу и ставящее редактора в злополучную необходимость – посягать на монополию полицейского правления, т.е. выражаться скверным слогом. Редактор замещал вычеркнутые цензором места точками или черточками и таким образом спасал честь своего ума и своего стиля... Цензура... сочла невозможным остановиться на этом: она стала сперва казнить ненавистные для нее мысли, а потом и преследовать их даже в могиле. Она убивала мои идеи и в то же время запрещала мне ставить над ними надгробные памятники».

 

Всех приведенных фактов слишком достаточно, чтобы видеть, что предварительная цензура действовала без послаблений. Добросовестно работали цензоры и спасли отечество!

Но, увы! Не спасли папские буллы и списки запрещенных книг разлагавшееся папство от реформации, от пробуждения умов и религиозного искательства, от возмущения обираемого народа и отобрания церковных имуществ.

Не спасла королевская цензура неограниченных всевластных «королей Божией милостью» от восстания народа и переворота в общественных и политических отношениях, от уничтожения крепостного права...

Цензоры были послушными орудиями твердой и сильной власти, они верили в святость и незыблемость основ, но жизнь оказывалась сильнее королевских приказов и цензорских преследований. Цензоры задерживали статьи о свободе и о правах народа, но не могли они задержать никакими декретами развития страны, раз она уже вступала на путь этого развития.

Они преследовали подстрекателей и агитаторов, проповедовавших идеи возмутительного мятежного содержания, но они были бессильны перед ростом капитала, ростом фабрик и заводов, ростом машин, а ведь каждая машина являлась подстрекательницей и каждая фабрика несла с собой ядро революции.

Цензоры могли губить печать, убить разумное вдохновенное слово, но что они могли сделать с духом времени, смеявшимся над цензурой и над живыми мертвецами и уже рывшему могилу старому порядку...

Цензура предварительная отживала свой век, и ее повсюду уничтожали.







Дата добавления: 2015-10-19; просмотров: 378. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Аальтернативная стоимость. Кривая производственных возможностей В экономике Буридании есть 100 ед. труда с производительностью 4 м ткани или 2 кг мяса...

Вычисление основной дактилоскопической формулы Вычислением основной дактоформулы обычно занимается следователь. Для этого все десять пальцев разбиваются на пять пар...

Расчетные и графические задания Равновесный объем - это объем, определяемый равенством спроса и предложения...

Кардиналистский и ординалистский подходы Кардиналистский (количественный подход) к анализу полезности основан на представлении о возможности измерения различных благ в условных единицах полезности...

Типовые ситуационные задачи. Задача 1. Больной К., 38 лет, шахтер по профессии, во время планового медицинского осмотра предъявил жалобы на появление одышки при значительной физической   Задача 1. Больной К., 38 лет, шахтер по профессии, во время планового медицинского осмотра предъявил жалобы на появление одышки при значительной физической нагрузке. Из медицинской книжки установлено, что он страдает врожденным пороком сердца....

Типовые ситуационные задачи. Задача 1.У больного А., 20 лет, с детства отмечается повышенное АД, уровень которого в настоящее время составляет 180-200/110-120 мм рт Задача 1.У больного А., 20 лет, с детства отмечается повышенное АД, уровень которого в настоящее время составляет 180-200/110-120 мм рт. ст. Влияние психоэмоциональных факторов отсутствует. Колебаний АД практически нет. Головной боли нет. Нормализовать...

Эндоскопическая диагностика язвенной болезни желудка, гастрита, опухоли Хронический гастрит - понятие клинико-анатомическое, характеризующееся определенными патоморфологическими изменениями слизистой оболочки желудка - неспецифическим воспалительным процессом...

ФАКТОРЫ, ВЛИЯЮЩИЕ НА ИЗНОС ДЕТАЛЕЙ, И МЕТОДЫ СНИЖЕНИИ СКОРОСТИ ИЗНАШИВАНИЯ Кроме названных причин разрушений и износов, знание которых можно использовать в системе технического обслуживания и ремонта машин для повышения их долговечности, немаловажное значение имеют знания о причинах разрушения деталей в результате старения...

Различие эмпиризма и рационализма Родоначальником эмпиризма стал английский философ Ф. Бэкон. Основной тезис эмпиризма гласит: в разуме нет ничего такого...

Индекс гингивита (PMA) (Schour, Massler, 1948) Для оценки тяжести гингивита (а в последующем и ре­гистрации динамики процесса) используют папиллярно-маргинально-альвеолярный индекс (РМА)...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.01 сек.) русская версия | украинская версия