Способности даются природой, мастерство — трудом.

Игра самолюбий в самодеятельном театре приобрета­ет более острые формы, чем в профессиональном. Ведь для актера самодеятельного театра единственный сти­мул — моральное удовлетворение. То есть успех.

Хорошо, когда актер самодеятельного театра полу­чает удовольствие от самого процесса творческой работы, от ощущения, что он стал лучше понимать, тоньше чувствовать искусство. Но многим мало иметь успех у самого себя. Им нужен успех внешний. Успех у публики. А жела­ние такого успеха очень легко переходит в жажду, в по­гоню за ним. И все средства для достижения успеха считаются годными.

Полбеды, когда так начинают думать актеры. Но беда, когда такое позволяет себе режиссер!

Погоня за успехом толкает его на выбор эффектных, чувствительных пьес. Сложный учебно-педагогический процесс работы с исполнителями приносится в жертву внешней занимательности, красивости, развлекательно­сти. На плечи профессионально не подготовленных акте­ров взваливается непосильная задача. Результат, результат, во что бы то ни стало! И рождаются спектакли, в которых все старательно наигрывают, изображают.

Погоня за успехом свойственна в равной мере и про­фессиональному театру.

Леонид Миронович не раз напоминал, что легкий успех портит артиста. Особенно пристально он следил за развитием некоторых своих учеников, которых природа наделила эффектными внешними данными.

Был у нас способный актер, по всем своим данным — герой-любовник. Красавец, с прекрасной фигурой, хоро­шим голосом. Леонидов упорно поручал ему роли, тре­бующие наклеек и париков. Молодой актер страдал, не получая улыбок, аплодисментов и записок от восторженных девиц, но терпел. Надеялся, что, окончив институт, он будет играть другие роли. Но не тут-то было! Леони­дов строго-настрого запретил давать ему роли, в которых зрителям будет открыто лицо актера.

Потеряв надежду стать любимцем публики и приобре­сти армию поклонниц, молодой актер перестал изысканно одеваться, следить за модой. Он стал приходить на репетиции небритым, в мятых, несвежих сорочках...

Леонидов будто бы только и ждал этого.

— Не бреется? Хорошо. После спектакля уже не оглядывается, не ищет глазами поклонниц? Очень хорошо. А к рюмочке не стал прикладываться? Ах, подозреваете... Совсем хорошо. В ближайшие же дни выпустите его в роли Паратова.

— Но вы же сами, Леонид Миронович, запретили мне давать ему эту роль. Он играет цыгана Илью и весь заклеен курчавой бородой, как вы велели.

Не беспокойтесь. Он знает роль. Дайте ему две репетиции. На первой он будет демонстрировать свою обиду на вас, на меня, на театр. Будет делать вид, что ничего не знает и не может запомнить. Не обращайте внимания. На следующей репетиции ему будет уже не до демонстрации. Вечером выпускайте его на сцену.

А как же основной исполнитель?

Передайте ему от моего имени, что надо заболеть. Он человек серьезный, разумный, поймет, что до поры до времени надо скрыть от всех причины вашей перемены к актеру.

Моей?

Конечно. Пусть все думают, что вы, а не я дали ему Паратова. Пусть и ему самому кажется, что вы всту­пили с ним в союз против меня, чтобы доказать право этого актера на героические роли. Если я не ошибаюсь, в конце концов, вы меня очевидно убедите! — И Леонидов залился счастливым смехом.

Все произошло так, как говорил Леонидов. Спектакль прошел с большим успехом. Молодой актер был счаст­лив. Постепенно он перешел на «свои» роли.

Долгий эксперимент Леонидова удался. Актер прошел школу характерных ролей, научился трудиться, це­нить подлинный успех.

Ничто так не разрушает нравственные, этические основы театра, как неуважение, пренебрежение к труду. Говорить о пользе учебы, призывать к этому — мало. Надо делом, работой, на уроках и репетициях обнару­жить все недостатки актеров, убедить, что создание ха­рактеров — трудный, сложный, мучительный процесс.

В искусстве легко только тем, кто все умеет, и тем, кто не умеет ничего. Главный недостаток актерской и режиссерской профессии в том, что она кажется совсем не трудной.

Когда невежды сбивают с толку многочисленных любителей драматического искусства тем, что убежда­ют их, будто народные театры со временем заменят профессиональные, — совершается двойное преступление: перед искусством и перед участниками самодеятель­ности.