Большие мастера режиссуры велики именно тем, что умели настраивать актерскую душу, умели обращаться с этим сложнейшим инструментом и извлекали из него прекрасную музыку.

Скажем точнее, они учили актера познавать его собственную творческую природу, помогали дисциплинировать ее, как это делал К. С. Станиславский. Высшее призва­ние режиссера состоит в том, чтобы воспитывать в ак­тере художника, творца, в том, чтобы создать наиболее благоприятные обстоятельства для раскрытия актерского таланта.

Школа Станиславского, его учение, «система», служат этой великой цели. Но нет двух одинаковых актеров, двух одинаковых режиссеров. Поэтому одного знания системы Станиславского для режиссера мало. Мало иметь опыт и профессиональные знания. Надо еще быть хорошим психологом, надо иметь волю, терпение, культу­ру, такт.

Казалось бы, лучший тип руководителя — это руководитель, прислушивающийся к критике, советующийся с людьми, умеющий убеждать, а не заставлять. Но жизнь опровергает этот вывод. Наилучших результатов достигли театры, руководимые режиссерами волевыми, власт­ными, решающими многие вопросы единолично. Доста­точно вспомнить К.С.Станиславского, Вл.И.Немирови­ча-Данченко, Е.Б.Вахтангова, В.Э.Мейерхольда, А.Я.Таирова.

Режиссуру Станиславского не без оснований когда-то называли деспотической. Теперь деспотическую режиссуру называют диктаторской. Хотя всякая диктатура ограничивает свободу творчества, почему-то под власть ряда режиссеров-диктаторов многие хорошие актеры очень хо­тят попасть.

Актеры, увлеченные гражданскими, эстетическими и этическими идеями режиссера, охотно и добровольно становятся под его знамя. Строгие порядки и высокие требо­вания не пугают их, а привлекают. Они готовы пойти да­же на известные материальные лишения ради искусства. Поэтому, думаю, добрая половина всех актеров, не очень задумываясь, предпочла бы беспринципной и «доброй» режиссуре принципиальную и строгую.

Принципиальность и требовательность — непременные черты творчески одаренного режиссера, всякого взыскательного художника.

Принципиальность и требовательность выглядят упрямством и даже деспотизмом в глазах актеров-ремесленников, не умеющих или не желающих понять режиссе­ра. А режиссер применяет не волю, а власть тогда, когда не может увлечь и убедить.

Есть у нас режиссеры с завидной общей культурой, отлично владеющие профессией, наделенные хорошим вкусом, добрым характером, ну, словом, очень хорошие режиссеры. А работать с ними — мука. Потому что, зная все, они не знают только двух слов: «да» и «нет». Неопре­деленность, «обтекаемость» их взглядов, позиций, реше­ний раздражают, бесят актеров, рождают глухую нена­висть по отношению к тихому, любезному, всегда доброжелательному режиссеру. Актеры скорее простят режиссеру гнев, несдержанность, резкость, чем беспринципность.

Дело не в том, оказывается, «диктатор» режиссер или «демократ». Важно, на что направлена его воля, ради чего он непреклонно требователен к актеру и к чему он нетерпим.

Сейчас очень распространено слово «самовыражение». «Никто не вправе запретить мне так видеть мир», — гово­рят многие молодые художники.

Между писателем и читателем, живописцем, скульптором и зрителем нет посредников. Писатель, однажды, мо­жет представить солнце черным, живописец — нарушить перспективу или анатомические пропорции человеческого тела. Слова, как и линии, краски сами по себе мертвы, инертны. Они одушевляются художниками. Режиссер же имеет дело с «материалом» одушевленным, с живым, мыслящим и действующим актером. Он творит в основ­ном, вместе с актером, через актера. Скульптор не посвя­щает глину в свой замысел.

Режиссер, не умеющий или не желающий увлечь ак­тера и поэтому требующий беспрекословного подчине­ния живого человека, актера, думает, что осуществляет право творческой свободы, дарованное ему природой искусства. Он ошибается. Право так, а не иначе видеть мир имеют и. актеры. Спектакль — плод совместного творчества актеров и режиссера, объединенных общими идеями. Творческая свобода режиссера несовместима с порабощением актера.

Я так вижу мир», — говорят некоторые молодые режиссеры, запрещая актерам общаться, заставляя их извиваться в конвульсиях или застывать в странных позах. Деспотическая воля таких режиссеров, возможно, осно­вана на каких-то принципах, какой-то художественной программе.

Но режиссер, так «выражающий» себя, режиссер, пользующийся пьесой и актерами лишь как «строи­тельным материалом», прямо противоположен режиссеру, вся воля и энергия которого направлена на выражение ав­торской идеи, на раскрытие актерских индивидуаль­ностей.

Г. А. Товстоногов — волевой режиссер. Но воля его направлена не на самовыражение. Для него актеры не «материал», не исполнители его замыслов, а соратники, союзники. Он неумолимо требователен и бескомпромис­сен по отношению к ним, добиваясь одного: чтобы они в себе самих воспитывали характеры персонажей чехов­ской, горьковской драмы, чтобы они наиболее полно рас­крывали свои дарования.