Объяснение и предсказание

Структура научных процедур объяснения и предсказания впервые была описана в виде логико-методологической схемы К. Поппером в его книге «Логика научного открытия» (1935). Далее эта схема разрабатывалась К. Гемпелем и П. Оппенгеймом, потому ее часто на­зывают «схемой Гемпеля—Оппенгейма». Они сформулировали усло­вия методологической адекватности схемы объяснения (левую часть этой схемы принято называть объясняющей частью, правую — объяс­няемой).

1. Объясняемая часть должна быть логическим следствием объ­ясняющей части; она также должна отличаться от объясняю­щей части и любой из ее частей.

2. Объясняющая часть должна содержать по крайней мере один общий закон, без которого из нее нельзя вывести объясняе­мую часть.

3. В содержании объясняющей части должны быть эмпириче­ские (фактические) компоненты.

4. В объясняющей части не должно быть таких утверждений, ко­торые не используются в выводе из нее объясняемой части.

5. Утверждения, входящие в объясняющую часть, должны быть логически совместимыми.

Так как, согласно условию 3, в объясняющей части присутствует эмпирическое содержание, то можно вводить в нее любую гипотезу, лишь бы она была совместима с содержанием объясняющей части.

Довольно часто описанную схему характеризуют как «схему тож­дества» объяснения и предсказания. На самом деле — при общности схемы — имеется существенное различие между процедурами объяс­нения и предсказания:

+ когда схема используется для предсказания, тогда она «прочиты­вается» от посылок к заключению; + когда схема используется для объяснения, тогда она «прочитыва­ется» от заключения к посылкам.

Если из (эмпирической) гипотезы следуют несколько предсказа­ний, то все они совместимы, и их можно посредством конъюнкции соединить в одно сложное утверждение. Объяснение не является од­нозначным. Одно и то же заключение можно вывести из разных за­конов и условий. Например, удлинение металлического стержня мо­жет быть объяснено как на основе закона теплового расширения тел, так и на основе пластических свойств данного металла, позволяю­щих растянуть (возможно, предварительно нагретый) стержень.

Другое существенное различие касается точности. Утверждение, являющееся предсказанием, должно быть максимально точным: только в этом случае можно со всей определенностью судить о том, подтвердилось предсказание или нет. С этой точки зрения, количе­ственные суждения в качестве предсказаний обладают большей цен­ностью по сравнению с качественными или сравнительными сужде­ниями. А ценность утверждения, которое представляет объясняемую часть схемы, хотя и зависит от точности объясняющей части, однако не в столь значительной степени: от приемлемого объяснения требу­ется, чтобы объясняемая часть была логическим следствием из объ­ясняющей части. Схема Гемпеля—Оппенгейма совершенно четко указывает на важную роль логики в научном объяснении и предска­зании — именно она образует их основу: без установления отноше­ния логического следования объясняющая и объясняемая части бы­ли бы отделены одна от другой, и у нас не было бы ни объяснения, ни предсказания.

Теперь рассмотрим особенности объяснения и предсказания в со­циально-гуманитарном познании. Как известно, его принципиальная особенность заключается в том, что в нем субъект и объект познания в значительной мере совпадают друг с другом и в обоих присутствует отчетливо выраженный и существенно значимый идеальный компо­нент, связанный с разумом, волей и целеполаганием. Это обусловлива­ет и многие другие особенности социально-гуманитарного познания; в нем, например, не только эмпирический, но также и теоретиче­ский уровни исследования, фактически, связаны с непосредственным взаимодействием субъекта и объекта. В результате свои собствен­ные мысли об изучаемых явлениях и чувства, вызываемые ими у не­го, субъект вполне может принять за содержание этих явлений. Так, например, в исторической науке достаточно распространена погреш­ность, которую французский историк Л. Февр называет психологи­ческим анахронизмом, — склонность к проецированию в прошлое самих себя, со всеми своими чувствами, мыслями, интеллектуальны­ми и моральными предрассудками^[28]. Однако это вовсе не означает непременно погрешность познания, ведь изучаемые явления и были рассчитаны на определенный «отклик» в сознании и чувствах лю­дей. Собственно, они потому и есть, что есть этот «отклик». Поэтому, в частности, история философии входит в предмет философии, и поэтому история духовной культуры входит в духовную культуру.

Важное значение имеет относительная самостоятельность ду­ховной жизни общества по отношению ко многим характеристикам его материальной жизни, достаточно хорошо фиксируемым на точ­ном, количественном языке. Эта самостоятельность вызывается мно­гими причинами:

+ воздействием географической среды (например, даже в музыке можно проследить следы такого влияния: в итальянской музы­кальной школе — очевидно, ввиду климатических условий, благо­приятных для голосовых связок, — развивались преимуществен­но вокальные жанры, и до сих пор она, несмотря на многолетнее взаимодействие с другими школами (например, среднеевропей­ской и скандинавской), не утратила (впрочем, как и они) своей специфики;

+ сложностью, дифференцированностью и неоднородностью струк­тур духовной жизни, которые ведут к явлениям и процессам ду­ховной жизни, вызываемым именно взаимодействием различных ее областей и уровней, а не чем-либо еще; + взаимодействием существующих явлений духовной культуры с ос­татками старых;

+ взаимодействием друг с другом сосуществующих обществ на уровне духовной культуры и др.

В результате многие закономерности, устанавливаемые в социаль­но-гуманитарном познании, имеют в большинстве случаев стати­стический, а не динамический характер, и при этом весьма необычный.

Например, часто это закономерности с резко асимметричными («ги­перболическими») распределениями параметров и нелинейными ха­рактеристиками. Это, очевидно, следствие того совпадения субъекта и объекта, о котором говорилось ранее: нелинейность и асимметрич­ность появляются в результате наличия многочисленных «обратных связей», как «положительных», так и «отрицательных».

Отметим обусловленные названными факторами особенности объяснения и предсказания в социально-гуманитарном познании.

1. И в процедуре объяснения, и в процедуре предсказания (прог­нозирования) используется, как правило, несколько законов. Объяс­няя определенные процессы в жизни некоторого общества, нам придется привлечь установленные закономерности и материальных, и духовных процессов, а также факторы географической среды, преемственность внутри данного общества и взаимосвязь его жизни с жизнью других обществ и др. Соответственно, в объяснении неред­ко не удается выделить единственную причину. Например, в истори­ческой науке «монизм в установлении причины — вызван ли он предрассудком здравого смысла, постулатом логика или навыком судейского чиновника — будет для исторического объяснения толь­ко помехой. История ищет цепи каузальных волн и не пугается, если они оказываются (ибо так происходит в жизни) множественными»^[29].

А предсказание оформляется в виде совокупности различных «сценариев», которые наряду с варьированием условий учитывают взаимодействие законов, влияющих на предсказываемое явление.

2. Существенное значение имеют законы-тенденции, причем они часто противоречат друг другу. Совокупности этих законов содержат большое количество неопределенностей разного рода. Именно по­этому от их анализа трудно ожидать сколько-нибудь однозначных заключений (объяснений или предсказаний), на которые мы обычно можем рассчитывать в области естественных или технических наук. Вместе с распространенностью в социально-гуманитарном познании дедуктивно-статистической схемы объяснения и предсказания это означает, что если мы «подвели» объясняемое (предсказываемое) явление под совокупность законов, то тем самым мы не показали того, что оно должно было (будет) иметь место. Но если учесть, что среди существующего есть необходимо существующее и случайно существующее, т. е. такое, что хотя и существует, но могло бы и не существовать, то мы, очевидно, вправе считать, что «законы-тенден­ции», включенные в дедуктивно-статистическую схему, тоже обла­дают научным статусом.

3. С учетом сказанного ранее о существенном совпадении и взаи­модействии субъекта и объекта, немалую роль в объяснении и пред­сказании играют ссылки на психологические данные, относящиеся как к коллективной, так и к индивидуальной психологии, поскольку, как отмечает М. Блок, даже и «социальная однородность не так уж все­сильна, чтобы некие индивидуумы или небольшие группы не могли ускользнуть от ее власти»^[30]. Кроме того, заметим, что даже если нам удалось показать необычность действий некоторого человека, это не означает, что мы показали их бессмысленность.

4. В объяснении, как правило, присутствует генетический ком­понент, связанный с происхождением (истоками) и условиями про­исхождения и генезиса того или иного социального явления. Здесь таится определенная опасность — опасность принять описание исто­ков за собственно объяснение. Например, такого рода ошибка встре­чается у неискушенных этимологов: им кажется, что они «все» объ­яснили, если, толкуя современное значение слова, привели самое древнее из всех значений, которые им известны, как будто суть про­блемы состоит не в том, чтобы выяснить, как и почему произошел «сдвиг» значения.