ЭТОЛОГИЯ — НОВАЯ НАУКА

(Лоренц)

1. ЭТОЛОГИЯ И ЕЕ ОСНОВЫ

Несколько веков назад философы для объяснения некоторых феноменов прибегали к скрытым качествам, но уже Мольер в «Мнимом больном» высмеял эту теорию, вложив в уста бакалавра слова, что опиум усыпляет потому, что он обладает «усыпляющим свойством». Самые современные теории, которые пользовались и пользуются широкой популярностью, следуют аналогичному методу, когда при наличии несходных между собой феноменов, касающихся человека и его проявлений и человеческого общества, прибегают к одному-единственному началу, которое якобы является причиной, определяющей все. Так libido, т. е., обобщенно говоря, инстинкт сексуальной природы был взят Фрейдом и прежде всего его последователями в качестве скрытого источника всех проявлений человека, от нормаль-

==232

Η. Аббанъяно. Мудрость философии

ных до патологических, так что даже самые высокие виды человеческой деятельности: искусство, религия, мораль и сама наука, считалось, связаны с его «сублимацией», т. е. с его перенесением на другие типы объектов.

На этот же путь встала и этология, т. е. новая наука, стремящаяся вывести из сравнительного изучения поведения животных точные указания для объяснения поведения людей. Эта наука приобрела много заслуг в области гораздо более точного и объективного познания поведения животных, изучавшегося прежде почти исключительно с антропологической точки зрения, которая скрывала или искажала многие его сущностные аспекты. Но встающая перед ней опасность диаметрально противоположна опасности, которой подвергала себя старая зоология, — рассмотрение человека с зоологической точки зрения, пренебрегая его специфическими чертами или затушевывая их. У животных главным руководителем является инстинкт, т. е. врожденная и мало подверженная изменениям склонность реагировать однообразным и постоянным способом на соответствующие обстоятельства. Поэтому инстинкт принимается этологами и в качестве основного руководителя человека, в качестве непосредственной причины добра и зла, на которые он способен. А поскольку наша эпоха изобилует проблемами, кризисами и вообще негативными и вызывающими беспокойство фе-

Лоренц

==233

номенами, для их объяснения прибегают к определенному инстинкту — инстинкту агрессии. Итак, войны, преступность, безжалостная конкуренция, неврозы, сексуальные отклонения и все проявления насилия, которых предостаточно в современном обществе, связаны якобы с этим врожденным духом агрессии, который, поскольку он врожденный, не поддается изменениям, и никакому воспитанию не под силу подавить или укротить его. Единственное, что может делать соответствующее воспитание, — так это направлять и контролировать агрессивные виды деятельности и, таким образом, уменьшать их интенсивность, утверждал сам Лоренц; но, с другой стороны, он также считал врожденными те моральные нормы, которые делают возможным мирное сожительство и сотрудничество между людьми и, следовательно, то чувство справедливости, которое руководит этими нормами и реализуется посредством них.

Исходя из этих основоположений, этология доходит до приписывания человеческой природе двух характерных черт, на которые ссылаются поочередно, — неизменности и необходимости. Врожденные инстинкты и предрасположенности как таковые составляют в человеке природу, которая по сути дела не может быть изменена влиянием, оказываемым на нее средой и обществом. Человек — противоположность tabula rasa*, на которой познание внешних обстоя-

 

==234

Η. Аббанъяно. Мудрость философии

тельств может начертать свои знаки. Стало быть, его поведение детерминировано природой. Из человека нельзя сделать все, что угодно; и ни одно общество не может обучить его на свой манер и слепить его по своему образцу.

2. КРИТИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Но именно против этого представления о человеческой природе направлена наиболее энергичная антиэтологическая критика. Безусловно, сегодня несостоятелен тезис, что человек может сделать из себя все, что угодно посредством своей абсолютной, т. е. безграничной или необусловленной свободы. Но от этого далеко и до того, чтобы допускать детерминированность его врожденной природы, которая была бы подлинным скрытым качеством. «Анти-Лоренц» Шмидбауэра (итал. перев. Schmidbauer. L'anti-Lorenz. Bari, 1978) имел ту заслугу, что установил предварительное различие, которое должно всегда учитываться, — различие между условием и причиной. Из причины следствие вытекает с необходимостью так, что, если она отсутствует, отсутствует и следствие; условие лишь ограничивает число предсказуемых возможностей. Врожденные предрасположенности человека — условия, а не причины: они ограничивают область того, чем человек может быть и что он

Лоренц

==235

может делать, но они не детерминируют его в единственном и неизменном направлении. Поэтому характерные черты личности, такие, как осознание собственной значимости, способность к успеху и агрессивность, не врожденны в том смысле, что являются неизменными и необходимыми; и столь же верно — напоминает Шмидбауэр — что они могут быть различными даже у однояйцевых близнецов, воспитывавшихся раздельно. В этом же самом смысле не является врожденной и способность научаться и приобретать определенные навыки. Человек — не Бог-творец самого себя, но он также и не строго запрограммированный робот.

Хотя Шмидбауэр и понимает это, на протяжении всей книги он противопоставляет «консервативную» идеологию этологов, согласно которой общество ничего не может сделать, чтобы изменить человека, «прогрессивной» идеологии, благодаря которой оно может это сделать. На это нужно сказать: да, безусловно, оно может сделать это, но лишь в тех границах, в которых человек может изменить самого себя. Ибо общество состоит из людей, и исторические факторы воздействуют на него опосредованно, ограничивая выборы, которые позволяют всем и каждому свободно выражать себя по отношению к миру.

==236

JÏ. Аббанъяно. Мудрость философии

3. ПОЗДНИЙ ЛОРЕНЦ

Но против догматических истолкований этологии как раз и высказался ее основатель Конрад Лоренц в своей последней книге «Обратная сторона зеркала», которая претендует быть «естественной историй познания» и показать, что познание необходимо для жизни и даже для ее самых простых форм, потому что оно обусловливает ее сохранение и развитие. Но что такое познание? Лоренц сразу же оказывается перед фундаментальной проблемой философии и скрупулезно рассматривает ее, полемизируя с двумя противоположными и традиционными решениями — реализмом и идеализмом. Реалист, пишет он, обращает взор лишь на внешнюю реальность, не давая себе отчета в том, что он является ее зеркалом; идеалист смотрит лишь в зеркало, отворачиваясь от внешней реальности; и, таким образом, оба они пренебрегают тем, что зеркало имеет обратную, не отражающую сторону, которая ставит его на тот же самый уровень, что и отражаемые им реальные вещи; и эта часть — физиологический аппарат, функция которого как раз и состоит в том, чтобы познавать реальный мир.

В показе его функционирования Лоренц весьма далек от материализма XIX века, который сводил его к материальному механизму. Он проницательно использует все новые направления,

Лоренц

==237

которые утвердились в науках: пробабилизм, бихейвиоризм, структурализм и особенно теорию информации. Жизнь, говорят биологи, — невероятный факт, непрерывная борьба против вероятности, стремящейся ее разрушить, т. е. свести ее к неорганической материи. Инструментом этой борьбы, пишет Лоренц, является познание, состоящее в проверке информации, которая поступает из среды, в исправлении ее в зависимости от результатов этой проверки и в использовании ее для нужд жизни. Так поступает амеба, самое простое живое существо, и так поступает человек, самое сложное существо. Поэтому познание — это всегда взаимодействие между живым существом и средой, между субъектом и объектом; и ни один из двух этих элементов не может быть сведен к другому или устранен. Лоренц называет «гипотетическим» этот реализм (который, безусловно, не нов в современной философии), потому что он берет его в качестве основы, чтобы разъяснить не только функционирование, но и достоверность познания. На самом деле, если последнее рождается и организуется, используя информацию, поступающую из внешней среды, его структуры должны каким-то образом соответствовать структурам самой реальности. Юм писал, что человек верит в причинность лишь потому, что видит, что за определенным событием постоянно следует другое; но что это не является доказательством, что за первым с не-

==238

Η. Аббаньяно. Мудрость философии

обходимостью должно следовать второе; и поэтому эта вера необоснованна. Но Лоренц замечает, что если существует это повторение, вера не является необоснованной и что ментальная категория причинности формируется как раз в силу этого постоянного повторения, которое физиологический аппарат регистрировал на протяжении всей эволюции вида. И таким образом, по мере того как познавательный аппарат становится все более мощным и сложным, объективный мир, в свою очередь, становится более сложным и более богатым, раскрывая себя в своих скрытых структурах.

Это происходит и в человеке. Лоренц против того, чтобы сводить различие между человеком и другими живыми существами к различию ступени эволюционного развития. Конечно, нельзя также и противопоставлять животное и человека как две формы бытия, между которыми нет никакой природной и исторической связи. Но если можно предвидеть, что науке удастся установить преемственность между неорганической материей и жизнью, показывая, как последняя рождается из первой, между человеком и другими существами, напротив, согласно Лоренцу, останется разрыв, невосполнимая пропасть, потому что познавательный аппарат человека является (как пишет он) «внезапной вспышкой», новым творением в эволюции жизни. У человека есть способность понимать, значительно пре-

Лоренц

==239

восходящая способность всех других животных. Рефлексия и концептуальная мысль позволяют ему включать поступающую извне информацию в сокровищницу приобретенного знания. Относящиеся к определенному моменту суждения могут сохраняться, становясь правилами жизни. И наконец, формирование традиции, независимой от объекта, который ее породил, делает возможной наследственную передачу всего, что было изучено, так что счастливая интуиция отдельно взятого человека может в значительной мере и навсегда увеличить знание, которым обладает все человечество. Так рождается духовная жизнь, которая никогда не является индивидуальной, но коллективной, «культура» сообщества индивидов, основанная на быстром распространении знания, на обмене мнениями и прежде всего на изучении отдельных социальных и этических поведенческих установок. «Очеловечивание — это внезапный взрыв способной накапливаться традиции, и головной мозг человека является его органом».

Но культура является также селективной и ограничивающей, ибо она предписывает не только то, чему должен научиться отдельно взятый индивид, но также и то, чему он не должен учиться. Кроме того, к культурной структуре, которую человек носит с самого рождения вписанной в свой познавательный аппарат, добавляется надстройка, создаваемая самой последней и наи-

 

К оглавлению

==240

Η. Аббанъяно. Мудрость философии

менее принимаемой во внимание традицией, которая определяет дальнейшие ограничения свободы поиска. Происходит так, что культуры эволюционируют аналогично видам животных и растений, каждая по-своему и на свой страх и риск, вместо того чтобы управляться рассудком и разумом, которые одни могли бы гарантировать их свободу и объективность. Феномены упадка и увядания, которые являет собой наша культура, приписываются Лоренцем именно этой ситуации, которая может быть исправлена или излечена только «рефлексивным самоанализом человеческой культуры», который, детерминируя ее функционирование, может направлять ее к подлинно разумному и свободному планированию. Иными словами, культура может спасти от распада свой «объективный» характер, свою независимость от табу и от идеологий, свою незаинтересованную обращенность к реальности, с которой она находится в отношении. Поворот в истории человечества сможет осуществиться лишь при этом положении, предпосылки которого хотел заложить своей книгой Лоренц.

Таким образом, Лоренц хотел опровергнуть самые необузданные и апокалиптические пророчества и вызвать отвращение ко всякому тоталитаризму: как к тому, который превозносит науку, так и к тому, который ее отрицает; как к тому, который видит спасение только в инстинкте или только в разуме, так и к тому, ко-

Лоренц

==241

торый верит в абсолютный фатализм или в абсолютную свободу, в конечную катастрофу или в конечное возрождение. Сегодня имеется работа, которую надлежит выполнить: это — тщательное, точное и объективное изучение нашего биологического и культурного состояния, чтобы можно было смело идти навстречу угрожающим нам опасностям. Лоренц приглашает нас к этому изучению и показывает нам, какой вклад взращиваемые им науки могут в него внести. Если бы его приглашение было принято с тем духом спокойной объективности, который он рекомендует, быть может, что-то могло на самом деле измениться.

 

==242

00.htm - glava18

примат духовности (Мунье)

1. ПЕРСОНАЛИЗМ

Эмманюэль Мунье (1905—1950), основатель журнала «Esprit» и зачинатель движения, которое должно было распространять его идеи и осуществлять их реализацию, был в годы, предшествовавшие второй мировой войне и непосредственно последовавшие за ней, поборником философского персонализма, который обычно рассматривается как одна из форм экзистенциализма, а именно христианского экзистенциализма с социальным и политическим уклоном. И тем не менее «Письма и дневники» весьма ярко свидетельствуют, что интерес Мунье был не теоретическим (т. е. абстрактно философским), а практическим интересом исследователя, который хотел найти для себя и для всех себе подобных путь выхода из кризиса, сгущавшегося над миром, и

Мунье

==243

с ним спасение достоинства и свободы человеческой личности. В дневнике господствует озабоченность судьбой журнала и следовавшего за ним движения, а письма стремятся расчистить путь к истинному и сердечному взаимопониманию с его корреспондентами относительно направления журнала.

По мысли Мунье, он должен был быть «бунтом против тирании нашего времени». К этим тираниям Мунье относил науку, поскольку она отделяет себя от мудрости и стремится лишь к пользе; философию, которая становится рабой науки и отказывается смотреть дальше; общество, которое организуется как коммерческое предприятие и подчиняет человека машине; частную жизнь, в которой господствуют инстинкты и которая имеет склонность к преступлениям; литературу, которая при всей своей изощренности игнорирует человеческую природу; и наконец, безразличие правителей к злу, терзающему мир. Эти разоблачения, относящиеся к 1932. году, безусловно, не утратили своей актуальности. Возвращение к «духовности», т. е. к высшим ценностям, присущим христианству, было, согласно Мунье, единственным путем к спасению от тираний нашего времени, путем, который может спасти личность, т. е. отдельно взятого индивида в его гармоничном отношении с сообществом, где он живет. Поэтому персонализм был

==244

Η. Аббаньяно. Мудрость философии

направлением, которое Мунье стремился защитить во всех отношениях и основоположения которого он постоянно пытался разъяснить в своих работах.

2. ПЕРСОНАЛИЗМ ПРОТИВ КОММУНИЗМА

Признание философской природы персонализма решающим образом повлияло на мысль Мунье и на его практические позиции. Во-первых, оно препятствовало ему искать союз или просто единения или сближения с направлениями, с которыми его связывала критика современного общества, т. е. с коммунизмом и со всеми силами марксизма. Тот «коммунистический католицизм», который защищали в Италии некоторые группы до войны и который еще сегодня, по крайней мере отчасти, продолжает существовать, всегда отвергался им как раз на основе его философской непримиримости с персонализмом. «Две радикально противоположные философии не могут брать начало из тождественных социальных структур», — писал он в 1933 году. Оппозиция коммунизму подтверждалась им при каждом удобном случае, точно так же всегда было твердым его убеждение, что посредством политической деятельности нельзя построить рай

Мунъе

==245

на земле. «Я считаю опасным стремление многих из наших современников искать абсолют в каком-то политическом режиме», — писал он в 1950 году. Религиозность Мунье вела его к тому, чтобы делать упор на той «духовности» человека, к которой взывала религия, но которая отрицалась марксистскими учениями. Духовность устанавливает иерархию между ступенями бытия, ступенями, по которым религиозная аскеза пытается подняться вплоть до самой высокой. Над материей существует жизнь, над жизнью — дух; и именно дух характеризует в подлинном смысле человека и формирует его личность, потому что делает для него возможным отношение с Высшим существом, каковым является Бог.

3. ПЕРСОНАЛИЗМ И ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ

Во-вторых, признание философской природы персонализма привело Мунье к тому, чтобы лучше определить его характерные черты, сопоставляя его с наиболее близкими направлениями и прежде всего с экзистенциализмом. Это было сделано в двух работах, опубликованных после войны, «Введение в экзистенциализм» (1946) и «Персонализм» (1949). В противовес оптимизму, свойственному рационализму и историзму, ко-

==246

Η. Аббаньяно. Мудрость философии

торый в первые годы XX столетия был унаследован из предыдущего века, Мунье признает замешанный на риске характер человеческого существования, который делает из него авантюру, но не полностью завершенную. И именно для того, чтобы ей смело шли навстречу, авантюра требует вовлеченности в ситуацию, в которой приходится оказываться человеку, и его солидарности с другими людьми, которых никогда нельзя игнорировать или сводить к вещам. Риск и вовлеченность — это, безусловно, те характерные черты, на которые делал упор экзистенциализм. Но в отличие от экзистенциализма Мунье настаивает на превосходстве сознания, т. е. внутренней жизни, интимного и особого отношения человека с самим собой. В этом аспекте его учения дает о себе знать наследие Бергсона. И все же он не стремится обесценить или редуцировать внешнюю жизнь, жизнь, состоящую в отношении с миром вещей. Антагонизм, установленный Марселем между «быть» и «иметь», отрицается им. «Иметь», которое распространяется на объекты, — конкретное требование личности, и его нельзя исключать или осуждать лишь потому, что возможно злоупотребление им.

Но вопреки негативному экзистенциализму, подобному экзистенциализму Сартра, Мунье делает упор прежде всего на требовании, чтобы личность входила в состав межличностной жизни,

Мунье

==247

являющейся «сверхличностью», т. е. более высокой и совершенной личностью. Организованное им движение как раз и стремилось, как к последней цели, к тому, чтобы реализовать эту сверхличность, которая, несмотря на все опасности существования, казалась ему обещанной той самой силой, вдохновляющей сознание человека, силой, в которой он признавал божественную печать человека. Бергсон писал, что мир — это «машина для того, чтобы делать богов». По Мунье, он, конечно же, не «машина»; и пружиной его жизни стала надежда на новое воплощение Слова Божьего в человеческом роде.

 

==248

00.htm - glava19

БЫТИЕ БОГА (Жильсон)

1. ПРИМАТ СВЯТОГО ФОМЫ

Французский академик Этьен Жильсон был прежде всего выдающимся историком по средневековой философии. Фигуры Святого Августина, Святого Бернара, Святого Фомы, Данте, Дунса Скота и весь период развития этой философии были им мастерски освещены в работах, в которых гармонично сочетаются эрудиция и критический ум. Но великой любовью Жильсона был прежде всего Фома, которому он посвятил не только свои специальные работы, но и видел в его учении непревзойденный критерий для того, чтобы вынести суждение о всякой древней и современной философии и установить границы ее достоверности. И это не потому, что Фома был (а таковым он был вплоть до нескольких десятилетий назад) официальным философом католицизма (в который верил Жильсон),

Жильсон

==249

а потому, что Святой Фома, согласно Жильсону, утверждал принцип, необходимый всякой философии, — принцип бытия. При всей своей внешней абстрактности этот принцип выражает непреложное требование ко всякому способу мышления, требование, что то, о чем говорят, то, что познают или могут познать или каким-то образом определяют, «существует». При познании вещей можно ставить акцент на одной или на многих, на истине, на благе, на связях, которые между ними имеются; но если сами вещи не существуют, эти их атрибуты также будут просто ничто. Бытие, реальность, как бы ее ни понимали или ни мыслили, являет себя до всего и ее следует признавать прежде всего. Такова фундаментальная истина, которую, согласно Жильсону, Святой Фома поставил на первое место, в полной мере используя философскую традицию.

Но Святой Фома имеет также заслугу в том, что он перенес этот самый принцип в область теологии. Бытие, о котором говорит философия, в теологии называется Богом. Томистская теология признает за Богом единственное собственное имя, т. е. «Я есмь», и вследствие этого она устанавливает истину, общую для всех возможных теологии; это и объясняет то, почему Святой Фома стал doctor communis* и покровителем всех христианских теологических школ. Следовательно, не диктат церковных властей

 

К оглавлению

==250

Η. Аббаньяно. Мудрость философии

отдал первое место Святому Фоме в теологической разработке христианства; но это место было обеспечено ему объективным признанием основ его учения. Святой Фома не желал заниматься философией так, как это делал Аристотель; но он пользовался аристотелевской философией при своем познании, как и всеми другими, для того чтобы прояснить истины христианства и сделать их доступными человеческому разуму, который исключительно своими силами был бы неспособен обрести их. Что Бог создал мир из ничего, поддерживает его существование и присутствует во всем, что существует; что он создал человека по своему образу и что в человеке образом Бога является интеллект; что цель интеллекта — зреть Бога и что человеческая душа бессмертна и в силу этого ей доступно вечное блаженство — фундаментальные истины христианства, которые лишь в томистском учении находят возможность понимания.

2. РОЛЬ ЦЕРКВИ

Поэтому томизм не нуждается в том, чтобы его навязывали христианам подобно тому, как в некоторых странах всем философам навязывается учение Маркса. Церковь, согласно Жильсону, ни у кого не оспаривает права философствовать, как ему кажется лучше: она не может иметь собст-

Жильсон

==251

венного учения по логике, по философии науки и по другим темам, занимающим ее исследование. Она может лишь отрицать, что то или иное учение является подлинным выражением истин, которые приемлет церковь и за которые она берет на себя ответственность. Ибо, если философии непрерывно изменяются, Божье слово неизменно, и для того чтобы заменить томистскую философию, нужно было бы открыть интерпретацию, которая была бы более глубокой и верной, чем томистская.

Но согласно Жильсону, эта интерпретация еще не найдена. Поэтому не нужно позволять себя сбить с толку «революционным» попыткам, которые были осуществлены в области теологии. «Истинным революционером является тот, кто даже тогда, когда весь мир оставляет истину, продолжает защищать ее, сколь бы древней она ни была. Другие сегодня сваливают вину на него, потому что считают ее заблуждением; но быть может, они сами примут ее завтра с распростертыми объятиями и будут считать своей истиной».

3. ОСУЖДЕНИЕ НОВАЦИЙ

Если в случае с Тейяром де Шарденом, истолковывавшим Христа как начало и конец космической эволюции, Жильсон склонен при-

==252

Η. Аббанъяно. Мудрость философии

знать, что речь идет о подлинно религиозной попытке, даже если она не имела успеха (потому что ее успех означал бы омерщвление Христа), то он не выказывает склонности допускать законность других попыток, которые делают упор на мирской, исторической или политической «природе» фигуры Христа. Безусловно, каждый христианин свободен предлагать новые истолкования христианства, потому что традиция, хранителем которой является Церковь, является не только консервативной, но и творческой. Но ни одно новое истолкование не может разрушить главное в христианстве: Бытие Бога и его присутствие в глубине сознания человека, который получает от этого присутствия достоинство и мужество. Как раз во имя этого принципа Жильсон отказывается вступать в «диалог» между католицизмом и коммунизмом, который во Франции был предложен Роже Гароди и который имел успех у многих теологов. Марксистскому гуманизму, обходящемуся без Бога, он продолжает противопоставлять «интегральный гуманизм», о коем говорил Жак Маритэн, согласно которому человек, созданный по образу Бога, предназначен к последней божественной цели и наделен средствами, необходимыми для ее достижения.

Жильсон рассказал, что находясь в России, он попросил у одного народного комиссара встретиться со своими коллегами из местного универ-

Жильсон

==253

ситета. Собрание, проходившее под надзором комиссара, было тягостным и бесплодным. Но при выходе один из участников подошел к нему, положил ему руки на плечи и сказал: «Позвольте мне немного посмотреть на свободного человека». И действительно, Жильсон был свободным человеком, обладая свободой, которую не смогли подточить ни религиозная вера, ни верность томизму и, более того, усилению которой они способствовали.

 

==254

00.htm - glava20

ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА — ПРОЕКТ, КОТОРЫЙ ДОЛЖНО РЕАЛИЗОВАТЬ (Ортега-и-Тассет)

«Я — это я и мои обстоятельства». Посредством этой знаменитой формулы, которая находится в «Размышлениях Кихота» (1914), Ортега-иГассет вкратце изложил центральный пункт своей философии. Подлинное Я человека. Я, поистине составляющее его индивидуальность, является не обособленной реальностью, чуждой обусловливающему миру, а живет лишь в отношении с этим миром и составляющими его вещами. В свою очередь, мир и вещи — не независимые от Я реальности, а обретают свое конкретное очертание вместе с Я и составляют перспективу, в которой живет и действует само это Я. Но согласно Ортеге, жизнь никогда не является обобщенной, безличной и абстрактной. Как жизнь Я, она проект существования определенным образом, реализации

Ортега-и-Гассет

==255

определенного плана или программы, программы, которая не выбрана человеком, а рождается с ним, является его подлинным «бытием», его судьбой, даже если обычно он ее лишь смутно предчувствует. Человеческая воля свободна реализовать или не реализовать эту жизненную программу, но она не может ни изменить, ни заменить ее. «Жизнь, — писал Ортега, — по сути дела драма, потому что она неистовая борьба с вещами и даже с нашим темпераментом, для того чтобы мы фактически добились того, чем мы являемся в проекте».

Разыгрывание этой драмы является решающим для человека. Если человек действует энергично ради реализации своего проекта жизни и если ему в какой-то мере удается его реализовать, он обретает подлинную личность, спасается от рассеяния и внутренних конфликтов, достигает мира и спокойствия в жизни. Тогда внешние обстоятельства перестают представать перед ним как препятствия или враждебные вмешательства, чтобы стать условиями и инструментами его индивидуальной жизни. Но если человек не вовлекается в реализацию своего жизненного проекта, его жизнь рассеивается в лишенных смысла обстоятельствах, делается бесполезной и становится более негативной, чем смерть. В этой альтернативе, согласно Ортеге, коренится жизненное значение разума, перед которым стоит задача прояснить

==256

Η;. Аббаньяно. Мудрость философии

изначальный проект человека и перспективу, в которой он должен реализоваться. Разум не противостоит жизни, а освещает ее и ведет к ее полноте, обогащая ее новыми возможностями для ее подлинной реализации. Предать разум, отказаться от ясности, которую он вносит в отношение человека с самим собой и с миром, значит предать жизнь и направить ее к разрушению. И вышеупомянутая жизнь — это не только жизнь индивида, но и жизнь всего человеческого сообщества, неотъемлемой частью которого является индивид. «История» этого сообщества становится возможной лишь благодаря разуму, освещающему его ситуацию в мире, проясняющему его проблемы и трудности и, таким образом, дающему ему возможность смело идти навстречу будущему и новым намечающимся ситуациям. Поэтому «жизненный» разум — это также и прежде всего «исторический» разум; но не в том смысле, что он вносит в историю заранее предустановленный порядок и гарантирует постепенное продвижение к этому порядку, а в том, что проясняет ее события, показывая их причины и следствия и, таким образом, намечает стратегию человеческой деятельности. И чтобы сделать это, у исторического разума есть лишь один путь — принять во внимание прошлое, прояснить уже свершившийся жизненный опыт, который неизбежно ограничивает план будущего опыта. Человек

Ортега-и-Гассет

==257

является в истории эмигрантом, «пилигримом бытия», который лишь из прошлого может извлечь некоторый свет для своего будущего.

Если понятие разума, подчиненного жизни, которая должна использовать и проверять его, связывает Ортегу с англо-американским прагматизмом, его понятие человека как существа, которое проектирует свое существование и пытается реализовать в мире свой проект, связывает его с экзистенциализмом и особенно с Хайдеггером. Но в работах Ортеги нет скрупулезного и обстоятельного анализа, который в экзистенциализме (начиная с Хайдеггера) обосновывал это понятие прежде всего на базе «возможностей», которые каждый проект должен использовать и которые повсюду находят в человеке условия и границы и прежде всего в том, что Хайдеггер называл «возможностью невозможности экзистенции», т. е. в смерти. И все же у Ортеги отсутствует негативный и замешанный на отказе аспект как немецкого экзистенциализма, так и раннего Сартра, аспект, согласно которому всякий экзистенциальный проект человека обречен на неудачу, потому что возможности, к коим он апеллирует, обнаруживают в конечном счете свою невозможность реализоваться. Умеренный оптимизм вдохновляет философию Ортеги, которая не предрекает всем человеческим существам одну и ту же судьбу. Ортега всегда учитывает индивидуальность проекта жизни, формирующего подлинное

 

==258

Η. Аббанъяно. Мудрость философии

Я человека. Если его философия состоит (как сказал его самый известный ученик Хулиан Мариас) в «свободном решении существа, верного собственной судьбе», то в силу этого она не превращает эту судьбу в однообразие, уравненное крахом. Но именно поэтому внимание Ортеги обращено на рассмотрение того, какие исторические условия делают возможным и облегчают для человека свободную верность собственной судьбе, а какие, напротив, затрудняют это или делают невозможным. Отсюда его анализ кризисов, через которые прошло и проходит человечество, потому что кризисы — это как раз те периоды, когда условия совместной общественной жизни отрицают или ограничивают свободу индивида реализовать собственную судьбу. Согласно Ортеге, существовал великий кризис в последние столетия Римской империи при переходе от языческой цивилизации к христианской; но существует другой, еще более серьезный кризис, который нависает над современной эпохой и который характеризуется тем, что Ортега называет «социализацией человека».

Согласно Ортеге, эта социализация не имеет ничего общего с прогрессом справедливой и мирной совместной человеческой жизни, являющейся сущностью самой цивилизации. Скорее это — тирания обезличенной коллективности над индивидом, лишающая индивида чувства и меры его ответственности. Наша жизнь как набор возмож-

Ортега-и-Гассет

==259

ностей, пишет Ортега, великолепна, роскошна и превосходит все известные в ходе истории существования. Но богатство этих возможностей сохраняется постоянной бдительностью, непрерывным усилием, которое одно может привести к их реализации. «Масса» же, напротив, склонна рассматривать себя как «природу», как приобретенное и гарантированное навсегда достояние, которое можно беззаботно эксплуатировать по своему усмотрению. Человек-масса — это паразитический персонаж, живущий за счет того, что он отрицает, и за счет того, что создали и накопили другие. Он восстает против всякой морали и авторитета и утверждает безграничную свободу, которая делает из него лишь шестеренку механизма и лишает его подлинной свободы его индивидуальной реализации. Таким образом, насилие — единственно возможное выражение человека-массы: и не как ultima ratio* для достижения узаконенной цели, а как prima ratio** для всякой произвольной цели. Неупорядоченный прирост населения, технология специализаций (делающая из экспертов в данной области невежд в остальных) и прежде всего этатизм, уничтожающий ту спонтанность, которая одна питает и приводит в действие судьбу людей, — вот основные причины, делающие из нашего времени неустойчивую и разрушительную ситуацию, поэтому-то они и подтачивают судьбу каждого человека.