ПОИСК АБСОЛЮТА(Спирито) Уго Спирито в течение всей своей жизни был неутомимым искателем, искателем непререкаемой Истины и последней Реальности, а также Абсолютной Тотальности, на которой бы основывались и Истина и Реальность. Спирито не раз казалось, что он определил конечный пункт своего исследования, Истину, Реальность, Целое, являющиеся его последними целями. Но всякий раз под напором происходящих вокруг него событий он снова возвращался назад, корректируя или изменяя свои тезисы, шарахаясь от одной абсолютной достоверности к другой, считающейся более надежной или лучше подтвержденной фактами. Правовой позитивизм был первым этапом его изысканий. Факты, которые последний стремился зарегистрировать и понять, представлялись ему тогда единственной неоспоримой реальностью. Актуализм Джентиле был следующим эта- ==262 Η. Аббаньяно. Мудрость философии пом, из которого Спирито обрел уверенность, что единственной подлинной реальностью является духовная деятельность, не знающая подразделений или границ, потому что каждый индивид растворяется в ней без остатка. Перенесенный на почву исторической и политической реальности, этот тезис служил Спирито для оправдания фашизма и истолкования экономического корпоративизма как совпадения абсолютного либерализма и абсолютного социализма. Это совпадение было лишь иным выражением совпадения между универсальностью и индивидуальностью, защищаемого идеализмом, и сведения индивидуальных интересов к интересам государства, которое пытался осуществить экономический корпоративизм. С изменением хода событий эти незыблемые истины заколебались в уме Спирито, в течение определенного времени сосредоточившегося на освещении той фундаментальной неустойчивости, к которой вело их падение. Тогда Спирито становится пророком проблематицизма, т. е. признания того, что мы находимся в ситуации радикальной неопределенности, которая заставляет почувствовать потребность в «неоспоримой» истине, но не дает средств, чтобы обрести ее. И все же эту ситуацию Спирито никогда не считал определяющей для человека и непреодолимой. Проблематицизм ничего общего не име- Спирито ==263 ет ни со скептицизмом, ни со всеми теми учениями, которые, критически признавая ограниченность человека, утверждают, что достояние, коим он может располагать, — это лишь вероятное познание. Он только подчеркивает ситуацию преходящей неопределенности, которая должна быть преодолена любой ценой, если жизнь хочет продолжаться. И Спирито делает разнообразные попытки, чтобы преодолеть ее. Одна состояла в том, чтобы указать путь выхода в искусстве («Жизнь как искусство», 1946 г.), другая — указать его в любви («Жизнь как любовь», 1952 г.) В последней наиболее ярко проявляется господствующее устремление философии Спирито. «Прожить жизнь как любовь, — писал он, — значит стараться объединиться со всем и вся [...]. Мы же пока вбили себе в голову два слова — личность и свобода, — от которых не можем избавиться и которые составляют наше истинное рабство. Путь любви ведет нас на другой уровень, но воздух нам кажется еще слишком разреженным. Сможем ли мы продолжать идти этим путем?» Но Спирито недолго шел по этому пути. В конечном счете он приходит к выводу, что унификация жизни, уничтожающая неповторимую личность и ее устремления (а также ее права), — неизбежный результат науки. В 1961 году Спирито озаглавливает «Начало новой эпохи» не-
==264 сколько эссе, в которых, исходя из посылки, что религия и философия отделяют людей друг от друга, делая их приверженцами различных и непримиримых верований, видит в науке путь к тому, чтобы уничтожить различие между человеческими индивидами и между людьми и природой и чтобы, таким образом, достичь унифицирующего Целого. К этому тезису Спирито не раз возвращался в последние годы своей жизни. Он не прекращал заявлять о себе как о «метафизическом» философе, но утверждал, что истинная философия та, которая отождествит себя с наукой. В книге «От мифа к науке» (1966) он увидел возможность этого отождествления в гипотетизме, т. е. в теории, что наука пользуется гипотезами, касающимися всей реальности, и что эти гипотезы будут приобретать силу догматов, чтобы утвердиться в завтрашнем мире. Таким образом, казалось, что Спирито, наконец, узрел будущую цель, которую его исследование всегда стремилось определить: мир, в котором господствуют наука и техника, мир без разнообразия мнений, без возможности конфликтов и поэтому без независимых индивидуальностей. Но в конечном счете эта уверенность также дала трещину. Наряду с наукой Спирито признал наличие антинауки, полностью состоящей из мотивов, стремлений и чувств, которые как раз Спирито ==265 и противопоставляют себя науке и препятствуют делу ее объединения. Антинаука может обрести силу и составить альтернативу самой науке, так что невозможно предвидеть будущий облик мира. Единственное, что можно сказать, так это то, что «мир будет тем, чем он будет». Ни одна программа, даже самая научно обоснованная, не сможет определить его форму. Революции также закончились, потому что идеологии и силы, которые должны были бы вызывать их, близки к истощению. Сам мир в его тотальности осуществит собственную революцию («Католицизм и коммунизм», 1975 г.). В «Мемуарах несознательного» (1977), являющихся его последний автобиографической книгой, Спирито говорит о «скачках», которые он делал без всякой логики и без всякой определенной цели, и поэтому он объявляет себя «несознательным». И эти скачки, безусловно, были, но всегда в поиске надежной и окончательной опоры, которая бы позволила сделать верный скачок к видению абсолютной и благословенной реальности. Он всегда выступал против религии, которая имеет свою основу как раз в вере в указанную реальность, потому что он считал ее источником разделений и конфликтов, а не единства. И тем самым все его творчество занято спором с религией, закончившимся не в его пользу. Относительно религии и ==266 Η;. Аббанъяно. Мудрость философии прежде всего религии, которую он больше всего критиковал, — христианства, ему недоставало главного признания — признания неустранимой реальности человеческой личности, пусть даже в ее ограниченности и обусловленности, признания свободы как ее основополагающего атрибута и отличительного знака ее достоинства. Без этого признания Спирито имел в своем споре лишь одного собеседника — самого себя; поэтому он всегда говорил от первого лица. Но монолог, даже если он содержательный и плодотворный, всегда заканчивается впадением в отчаяние одиночества.
==267 00.htm - glava22 руководящие ИДЕИ НАУКИ (Альтюссер) Философские проблемы, касающиеся мира, жизни и истории в их тотальности, и, следовательно, судьбы человека и целей, на которые он должен направлять свою деятельность, сегодня возникают спонтанно в лоне самой науки. Дойдя до определенного пути своих исследований и будучи поставленными перед новыми открытиями или новыми интерпретациями ранее полученных результатов, выдающиеся ученые пытаются предугадать тот целостный образ мира, который бы позволил открыть его истинный смысл и явился бы ориентиром не только для исследования и исследователя, но и самого человека как такового. Случаи с Моно и Лоренцем могут служить тому примером благодаря успеху, который приобрели их философские работы; но эта тенденция является более или менее явной в широком спектре современной философской литературы. Философия ученых, как правило, выходит ==268 Η. Аббанъяно. Мудрость философии далеко за рамки результатов и границ их науки; и доходит до интерпретаций, которые не могут быть непосредственно ни подтверждены, ни опровергнуты методом, который она использует; она ориентируется на материализм или спиритуализм или на какой-то другой из «измов», оспаривающих друг у друга место в философии, принимая лишь какие-то указания или какие-то косвенные доказательства из науки, из которой она исходит. Но существует ли или может ли существовать философия, которая бы не выходила за рамки науки, философия, свойственная ученым как таковым? Именно этот вопрос поставил себе Луи Альтюссер в курсе лекций («Философия и спонтанная философия ученых», 1976 г.), по сути дела подтверждающих тезис, который он защищал в предшествующих работах и особенно в книге под заглавием «За Маркса» (1965). Философия — это чисто теоретическое познание, поэтому ее главная задача состоит в том, чтобы провести четкую демаркационную линию между идеологией и наукой. Идеология имеет практический характер, она пытается навязать реальности определенные ценности, преобразовать ее; но она ложна в своей претензии представлять саму реальность. Философия ставит своей целью развенчать эту претензию, установить различие между тем, что является идеологическим, и тем, что является научным. Но для того чтобы до- Алътюссер ==269 биться этого результата, она должна действовать в области, в которой ученый и идеолог трудно отделимы друг от друга, в области современных наук, «эксплуатируемых» (как говорит Альтюссер) религиозными, идеалистическими и спиритуалистическими философиями, которые не принимают науки в качестве того, что они есть, а используют их существование, их ограниченность, трудности их роста (окрещенные «кризисами») как доказательство или гарантию «вненаучных ценностей», ценностей, которые продлевают жизнь классового общества и его конфликтов. Но если попытаться в этой области освободить от идеологических напластований то, что имеется научного в науках, то вычленяется «спонтанная философия ученых»: не представление о мире, которое они себе создали, а идеи, которые руководят их деятельностью как ученых. Эти идеи конденсируются в трех основополагающих верованиях: в вере в реальное внешнее и материальное существование объекта научного познания; в вере в объективность и, следовательно, достоверность этого познания; в вере в правильность и эффективность метода, который его производит. Эти верования, согласно Альтюссеру, следует брать в их спонтанном материалистическом смысле: если, например, объект науки интерпретируется как «данное опыта», уже впадают в идеализм, потому что отрицают материаль- К оглавлению ==270 Η. Аббаньяно. Мудрость философии ность этого объекта. Следовательно, для того чтобы защитить то, что является действительно научным в науке, ученые должны заключить союз с материалистической философией, но не с той, которая процветала в XVIII веке и считала, что с помощью разума она уничтожила своих антагонистов, а с материализмом, «возвращающимся к открытиям, посредством которых Маркс указал путь к познанию механизмов "социальных отношений идеологического характера" (Ленин) или роли практических идеологий и их классовых антагонизмов». Альтюссер считает, что этому материализму удастся сформироваться в подлинной форме лишь посредством борьбы против идеализма — бесконечной борьбы, потому что идеализм «еще долго будет господствовать в сознании интеллектуалов даже и после революции». Но в то же самое время он приглашает ученых к этому союзу с материализмом как с единственной философией, которая почитает науки, а также борется с обессиливающей их философией, не представляет себя в качестве окончательной истины и поэтому не допускает чудес, а предрекает лишь борьбу. Безусловно, если бы дело обстояло таким образом, приглашение Альтюссера следовало бы принять. Науку в ее исследовании реальности, в ее теориях, в ее методе не должно стеснять идеологиями, которые стремятся подчинить ее Альтюссер ==271 своим целям. И не только науку, но и литературу, искусство и любую интеллектуальную деятельность следует освободить от этого рабства. Но способен ли материализм стимулировать это освобождение? Такой, как он есть сейчас, в формах, которые он обрел в государствах или политических течениях, принявших его в качестве официальной доктрины, он обнаружил себя скорее как преграду и помеху свободе исследования во всех областях. С другой стороны, идеалистические и спиритуалистические философии не оказали, что касается науки, того ограничивающего и порабощающего воздействия, которое им приписывает Альтюссер. Эйнштейн проповедовал философию, которую, по терминологии Альтюссера, нужно было бы назвать «спиритуалистической», но она не помешала ему внести в науку один из самых плодотворных вкладов, которые помнит история. А в области биологии случай с Моно (на котором Альтюссер останавливается специально) столь же поучителен: даже если в философии Моно и существует идеалистический привкус, он не помешал ученому двинуть вперед свои исследования. В действительности Альтюссер говорит о материализме в двух совершенно различных смыслах. С одной стороны, он говорит о нем как о вполне определенном учении, которое есть «диалектический материализм» в форме, приданной ему Лениным в его защите той «объективной ==272 Η. Аббаньяно. Мудрость философии логики экономической эволюции», которая делает абсолютно несомненным конечный исход этой эволюции. Но эту логико-объективную необходимость сегодня наука не встречает ни в одной области. С другой стороны, в более современном и интересном развороте он видит в материализме открытую философию, которая должна еще сформироваться посредством научного исследования и борьбы за освобождение от идеологий. Но если дело обстоит таким образом, если сегодня мы мало что или ничего не можем предвидеть относительно этой освободительной философии, как можно говорить, что она будет все еще «материализмом»?
==273 00.htm - glava23 ФИЛОСОФИЯ И ЖИЗНЬ (Кантони) Ремо Кантони был выдающимся деятелем итальянской культуры последних десятилетий. Обладая богатой художественной и философской культурой, он внес вклад в популяризацию в Италии теоретических перспектив, которые, хотя они уже и созрели за границей, оставались все еще чуждыми итальянской культуре. Но главная задача, которую он взял на себя, состояла в том, чтобы показать тесную связь между философией и жизнью в качестве единственного средства для того, чтобы лучше понять природу человека. В силу этого у Кантони совпадали черты его личности и черты его философии. Как ученик и сотрудник Антонио Банфи он начал вместе с ним искать путь выхода из тупиков идеализма. В противовес призраку Абсолютного Духа, лишь обманчивой видимостью которого является человек, Банфи утверждал требование возвращения к тому живому и всеохватывающему опыту, из которо-
==274 Η. Аббан-ъяно. Мудрость философии го берут начало все проблемы человека и сама разумность, которая должна их разрешать. Кантони стремился подвергнуть строгому анализу конкретные аспекты этого опыта, чтобы постичь его общие основы, основы, характеризующие человеческую природу как таковую. В своей первой книге «Мышление первобытных людей» (1941) он считает, что «мистицизм» свойственен не только этим народам, но представляет собой ментальную структуру, действующую в жизни и культуре всех людей. В этом своем исследовании человека Кантони, таким образом, начал битву против расовых предрассудков, против закрытого общества, против духа трайбализма, против сектантских идеологий, против патологических мифов национализма, колониализма, империализма, против всякого ограниченного и узкого видения человека. И он продолжил эту битву в последующих работах «Иллюзия и предрассудок» (1967) и «Повседневная антропология» (1975), богатых новыми разворотами и оригинальными разъяснениями. Но если этот интерес к несходным и на первый взгляд разнородным формам, которые человеческая жизнь обретает в мире, и заставил Кантони разрабатывать антропологию, то последняя для него не сводилась к этнологическому исследованию, а определяла открытость более широкому и углубленному пониманию общественной жизни Кантони ==275 человека. Для него ассоциированная жизнь не составляла магму, в которую бы в конечном счете сплавлялись индивиды и утрачивали свою неповторимость, или еще хуже, основанную на необходимости структуру, которая, накладываясь на них, лишала бы их всякой способности к самостоятельному выбору. В книге «Гуманное или негуманное» (1958) Кантони продолжил защиту личности и индивидуальной свободы, хотя, с другой стороны, он и критиковал индивидуалистическую концепцию жизни и ценностей. Поэтому в своих исследованиях Кантони стремился представить не только образ жизни сообщества, но и некоторые выдающиеся фигуры, в которых проблема человека и трагические альтернативы, коим подчинен человек, находят свое наиболее характерное выражение. Так, он подверг анализу проблематичный гений Достоевского, который «выводит человека в его непрерывном движении, в его противоречиях, в вызывающем смятение сосуществовании противоположностей, в диалектике, которую не может без труда сплести ни одна логическая нить» («Кризис человека», 1948 г.). В Кьеркегоре он узрел прежде всего того, кто восстановил автономию и свободу религиозной жизни, кто очистил категории, в которых она состоит, даже если при этом он и повел непопулярную борьбу против всякой формы расхлябанного христианства,
==276 Η. Аббаньяно. Мудрость философии связанного с институтами власти и со спокойной жизнью в обустроенном сообществе («Беспокойное сознание», 1949 г.). А в творчестве Кафки он увидел представленным в наглядной и символической форме «негативное» его времени, все, что его (и наше) время имело трагического, иррационального, негуманного («Что действительно сказал Кафка», 1970 г.). И в самом деле, противоположность между гуманным и негуманным, давшая название его книге, всегда была одной из любимых тем философии Кантони. Негуманное — это все то, что заставляет человека нарушать меру или выходить за рамки собственных конститутивных границ, возвышая его до абсолютной и самодостаточной реальности; или что, напротив, низводит его до уровня незначительного проявления вышеупомянутой реальности. Негуманное — это человек, рассматриваемый вне истории и общества, в котором он живет, замкнутый в безвыходной ситуации; это — также человек, превращенный в простую марионетку общества и истории. В «Мифе и истории» (1953) Кантони разъяснял смысл присутствия мифа в истории и одновременно предостерегал против искушения мифологизировать историю. Во всех своих работах Кантони прояснял трагическую основу человеческого положения, всегда подверженного риску случая и непредсказу-
|
