Лаконичные некрологи

Остальные некрологи Ипатьевской летописи, менее подробно представляющие образ князя, мы предлагаем разделить на 4 группы: 1. Некролог-похвала. Такие некрологи ограничены нераспространенной похвалой князю; 2. Некролог-плач, содержащий плач над телом князя; 3. Некролог, совмещающий похвалу с плачем; 4. Некролог, не содержащий ни похвалы, ни плача, а свидетельствующий исключительно о месте захоронения князя.

2.1. Некролог-похвала. Некролог-похвала строится по схеме: замечания о смерти и захоронении князя + эксплицитное перечисление княжеских добродетелей. Несмотря на универсальность элементов структуры, каждый из таких некрологов имеет индивидуальные особенности композиции. Под 1078 годом в Ипатьевской летописи читается некролог Глеба Святославича. Открывающийся замечанием о смерти князя и завершающийся сообщением о его захоронении, панегирический фрагмент некролога является осью симметрии текста.

Похвала репрезентирует Глеба с позиции его душевных качеств и церковных добродетелей: («Áh æå Ãëháú ìèëîñòèâú íà âáîãè" è ñòðàíüíîëþáèâú òùàíüå èìh" êú öåðêâàìú òåïëú íà âhðîó è êðîòîêú âçîðîìú êðàñåíú») [190-191]. Замечанием о внешней привлекательности князя завершается перечисление его психологических качеств. Формула «взором красен» позже встретится в некрологе Изяслава Ярославича, портрет которого дополняется сочетанием «òhëîìú âåëèêîìü» [193]. Если психологическая характеристика Глеба, его церковная добродетель представлены в некрологе, то княжеского портрета нет. Для книжника это менее важно. И портрет далеко не всегда встречается в некрологах[13].

В некрологе Святослава Ростиславича (1172 год) портрета князя нет. Между тем, композиционное кольцо сохраняется. Его образуют замечание о смерти и захоронении князя с одной стороны и традиционный перифрастический оборот «ïðèëîæèñ# êú ^öåìú ^äàâú îáüùèè äîëãú» [551] с другой стороны. Перечисление достоинств Святослава имеет вступление и заключение: «Ñüè æå áëàãîâhðíûè êí#çü Ðîñòèñëàâè÷ü Ñâÿòîñëàâú áh îóêðàøåíú âñ#êîþ äîáðîähòåëüþ» [550] – «wâî æå ïðàâ#øå äóøè ñâîåè» [551] соответственно. И собственно похвала помещена в еще одну, внутреннюю, рамку.

Вступление похвалы содержит традиционный эпитет «благоверный» и определение «всякою» к лексеме «добродетель», которые влекут за собой пояснения:

1È á#øå õðàáîðú íà ðàòè

2È ëþáîâú èìh"øå êî âñèìú

3Ïà÷å æå ìèëîñòüíè ïðèëåæàøå è ìàíàñòûðè íàáä# è ÷åðíüöh îóòhøåâà" è ìèðüñêè" öåðêâè íàáä# è ïîïû è âåñü ñâ#òèòåëüñêèè ÷èíú äîñòîèíîþ ÷åñòüþ ÷ò#øå

4èìh"øå äðóæèíó è èìhíü" íå ùàä#øå íå ñáèðàøå çëàòà è ñðåáðà, íî äàâàøå äðóæèíh [550-551]. Храбрость Святослава и его любовь «ко всем» отмечает повествователь, используя для выражения этой мысли анафору и хиастическую конструкцию (1, 2). Принципиальным же для книжника оказывается отношение князя к церкви и к дружине. Именно на этом он концентрирует внимание. Паратаксисом, полисиндетоном и синтаксическим параллелизмом маркирована синтагма (3), позиционирующая церковные добродетели Святослава. Забота Святослава о дружине выражена в тексте антитезой «íå ùàä#øå íå ñáèðàøå – íî äàâàøå» (4). Если церковные добродетели князей отмечаются в большинстве некрологов и являются традиционными, то отношение к дружине – индивидуальная характеристика князя. Ничего подобного мы не встречали в некрологе Глеба Святославича и не встретим в некрологе ГлебаЮрьевича (1173 год).

В качестве индивидуальной характеристики князя в этом некрологе выступает его отношение к братьям и крестоцелованию: «Áh êí#çü áðàòîëþáåöü êü êîìó ëþáî êðåñòú öhëîâàøåòü òî íå ñòóïàøåòü åãî» [563]. Князь наделен и церковными добродетелями, для передачи которых повествователь использует традиционные формулы: «È äî ñìåðòè á#øå æå êðîòîêú áëàãîíðàâåíú ìàíàñòûðh ëþá# ÷hðíhöüêèè ÷èíú

÷ò#øå íèùà" äîáðh íàáä#øå» [там же]. Двухчастная похвала Глебу (индивидуальная характеристика + отношение к церкви) обрамлена сообщениями о смерти и захоронении князя.

Структура некролога -похвалы Святослава Дюрдевича (1175 год) отличается от других некрологов этого типа. Композиционный центр текста составляет цитата «òhëî åãî ìó÷èòüñ# à äóøà åãî ñïàñåòüñ#» [579-580], маркированная повествователем как взятая из «книг». Поводом для обращения к «книгам» становится болезнь князя, в результате чего он умер. Традиционное кольцо из замечания о смерти Святослава, в состав которого входит постоянный эпитет «благоверный» [579], и сообщения о захоронении князя «âü öåðêâè ñâÿòhè Áîãîðîäèöè» [580] оказываются внешней рамкой некролога. Смерть князя вследствие болезни заставляет повествователя назвать его избранником Божьим: лексический повтор – «èçáðàíèêú Áîæèè» [579] и «Áîæèè îóãîäíèêú èçáðàíûè» [580] – образует внутреннюю рамку для выдержки из «книг». Болезнь Святослава воспринимается как благодать[14]: мыслью о том, что «áîëåçíè ïðîñ#õó íà ñ# ñâ#òèè àïîñòîëè è ñâ#òèè wöè îó Áîãà» [579], подводится читатель к указанной выше маркированной цитате. Христианское следствие «мучение тела, т.е. спасение души» влечет за собой антитезу повествователя «íå äà åìó Áîãú êí#æèòè íà çåìëè è äà åìó öàðñòâî íåáåñíîå» [580]. Анафорическое противопоставление строится на базе сочетаний «êí#æèòè íà çåìëè» и «öàðñòâî íåáåñíîå», выступающих в качестве контекстуальных антонимов. Таким образом, характеристика князя в некрологе Святослава Дюрдевича опосредована его болезнью. Приведшие к смерти телесные страдания князя позволяют книжнику делать выводы об «избранничестве» Святослава Богом, в то время как «индивидуальные» особенности князя в тексте никак не представлены.

Среди княжеских некрологов Галицко-Волынской летописи также встречаются тексты, которые принадлежат к некрологу-похвале. Запись 1271 года сообщает о смерти Василька Романовича, князя Владимирского. В качестве его характеристики выступают два постоянных эпитета, стоящих в пре- и постпозиции по отношению к определяемому «князь»: «Преставися благовhрныи князь и христолюбивый…» [Памятники, 1981; 366]. Более пространной представляется похвала краковскому князю Болеславу в некрологе 1279 года: «…преставися велики князь краковьский Болеслав, добрыи, тихии, кроткии, смиреныи, незлобивыи» [там же, 374]. Не отмечая непосредственно церковных добродетелей князя, повествователь выстраивает асиндетонный пятичленный ряд оценочных эпитетов, носящих синонимический характер и называющих только душевные свойства Болеслава.

И все же в большинстве некрологов, ограниченных похвалой, князь выступает как, главным образом, образцовый христианин, что выражено в использовании летописцем традиционных формул, подчеркивающих любовь князя к церкви. Это постоянный мотив некрологов, и именно качества смиренного христианина будут культивироваться в повестях о княжеской смерти.

2.2. Некролог-плач. Второй тип некрологов – некрологи-плачи. Обязательными элементами структуры таких некрологов являются сообщение о смерти/захоронении князя, а также замечание о плаче над телом князя, прямая характеристика которого в тексте отсутствует. Примерами некрологов-плачей могут служить некролог Мстислава Изяславича (1172 год) из Киевской летописи, а также некрологи Лестька Казимирича (1286 год) и Ивана Глебовича (1292 год) из Галицко-Волынской летописи.

Открывающаяся традиционным сообщением о смерти князя, композиция некролога Лестька Казимирича образует кольцо. Центром повествования оказывается сообщение о захоронении князя: «И тако положиша тhло его во Краковh городh во церкви святhй Троицh» [Памятники, 388]. Рамкой к этому высказыванию выступает сам плач: «Епископъ же, и игумени, и поповh, и дьякони спрятавше тhло его, пhвше обычныя пhсни» [там же]. «И плакашася по немъ вси людье, боярh и прости, плачемь великомъ» [там же]. Книжник таким образом организует сцену плача, что первоначально речь идет о церковном чине, исполняющем традиционный обряд пения «обычных песен»; создавая образ церковников, повествователь выстраивает полисиндетонный ряд однородных подлежащих. И только потом, после захоронения тела, возникает образ народа, оплакивающего правителя. Возрастание эмоционального напряжения вызвано тем, что, конкретизируя сочетание «всех людей», повествователь прибегает к контекстуальным антонимам – «боярh и прости», обозначающим противоположные социальные слои, объединенные здесь любовью к умершему Лестьку и горем. Семантическое объединение контекстуальных антонимов сочетанием «все люди» позволяет ввести в ткань некролога имплицитную характеристику и самого князя, образ которого приобретает положительную коннотацию. Своего пика эмоциональное напряжение достигает за счет завершающей сцену плача и некролог в целом традиционной гиперболы «великий плач».

В качестве эпитета атрибутив «великий» встречается и в некрологе -плаче Мстислава Изяславича (1172 год) из Киевской летописи. Некролог открывается известием о болезни князя. А сообщение о его смерти отделяет замечание о болезни, выраженное формулой «болезнь крепка», от плача над телом князя и его захоронения, завершающих текст.

Характеристика Мстислава имплицитно представлена в сцене плача: «è ñïð#òàâøå òhëî åãî ñ ÷åñòüþ âåëèêîþ è ñü ïhíüè ãëàñîõâàëíûìè è ïîëîæèøà òhëî åãî âü ñâÿòhi Áîãîðîäèöè…» [559]. Положительный образ князя создается с помощью эпитета «великий», занимающего постпозицию по отношению к определяемой лексеме «честь», и единожды встречающегося в Ипатьевской летописи в таком контексте композита-эпитета «гласохвальный» также в постпозиции по отношению к «песням».

Для изображения людской скорби в пространном некрологе Ивана Глебовича (1292 год) книжник прибегает к семантическому объединению антонимов «мал – велик», обозначающих социальный статус. В этом некрологе сцена плача, предваренная сообщением о смерти Ивана и завершающая некролог, занимает лишь одно предложение: «Плакахуся по немь вси людье от мала и до велика» [Памятники, 1981; 424].

Итак, образ князей, лишенных в некрологах-плачах эксплицитных характеристик, создается, тем не менее, имплицитным средством. В качестве такого средства и выступает плач над телом князя.

2.3. Некролог, совмещающий похвалу с плачем. Некрологи, совмещающие похвалу с плачем, имеют три разновидности.

2.3.А. В качестве эксплицитного панегирического элемента в первой разновидности таких текстов выступает постоянный эпитет «благоверный», занимающий препозицию по отношению к определяемой лексеме «князь» и входящий в состав сообщения о смерти, которым открывается некролог: «ïðåñòàâèñ# áëàãîâhðíûè êí#çü…» [275, 566, 694] (некрологи Святополка-Михаила Изяславича (1113 год год)[15], Мстислава Андреевича (1173 год) и Глеба Юрьевича (1195 год))[16]. В некрологах Изяслава Андреевича (1165 год) и Ярослава Юрьевича (1166 год) к атрибутиву «благоверный» добавляется эпитет «христолюбивый», предваряющий княжеское имя: «ïðåñòàâèñ# áëàãîâhðíûè êí#çü õðèñòîëþáèâûè…» [524, 525]. Сообщение о захоронении князя в той или иной церкви закрывает некрологи Святополка-Михаила Изяславича, Глеба Юрьевича, Изяслава Андреевича, Ярослава Юрьевича. В некрологе Мстислава известие о захоронении предшествует сцене плача. При этом в некрологах Святополка-Михаила и Мстислава повествователь указывает на основателя церкви, в которой похоронен князь: Михаил похоронен «âú öåðêâè ñâ#òîãî Ìèõàèëà þæå áh ñàìú ñîçäàëú» [275], а Мстислав – «âú ñâÿòîh Áîãîðîäèöè Âîëîäèìhðh þæå öåðêîâü îó÷èíèëú wòåöü åãî Àíäðhè» [566]. Сцены плача в указанных здесь некрологах различаются составом действующих лиц. Если Михаила-Святополка оплакивают «áî#ðå è äðóæèíà åãî» [275], по Мстиславу «ïëàêàøàñ# … îòåöü åãî è âñ# Ñóæäàëüñêà" çåìë"» [566], а тело Глеба провожают «ñ wáû÷íûìè ïhñí#ìè» «ìèòðîïîëèòú Êèåâüñêûè èãîóìåíè âñè è êí#çü âåëèêûè Ðþðèêú Êûåâúñêûè» [694], то Изяслава оплакивают Мстислав, его брат, и отец – князь Андрей, а по Ярославу Юрьевичу «ïëàêàñ#…áðàòú Àíäðhè» [525]. Следовательно, сцена плача оказывается единственным элементом структуры приведенных здесь некрологов, дифференцирующим образы князей. А эксплицитная характеристика репрезентирует княжескую православную добродетельность и, выраженная одним-двумя постоянными эпитетами (благоверный, христолюбивый), является нераспространенной.

2.3.Б. Более пространная хвалебная часть из некролога Юрия Владимировича (1292 год) позволяет отнести этот текст ко второй разновидности некрологов, совмещающих похвалу с плачем. Асиндетонный ряд эпитетов, входящий в состав сообщения о смерти князя, характеризует его душевные свойства: «Преставися Пиньский князь Юрьи, сынъ Володимировъ, кроткый, смиреный, правдивый» [Памятники, 1981; 424]. Очевидно, что добродетельность князя носит общий, а не сугубо православный[17] или социальный характер, т.е. княжеские качества Юрия (такие, как, например, отношение к дружине) эксплицитно не выражены. Тем не менее, можно говорить об имплицитной характеристике Юрия как князя, помещенной повествователем в сцену плача, завершающую некролог. Образ народа, появившийся в этой сцене, характеризует Юрия Владимировича в качестве правителя:

1 «И плакася по немь княгини его и сынове его и братъ его Демидъ князь,

2 и вси люди плакахуся по немь плачемь великимь» [Памятники, 1981; 424].

Каждая из приведенных синтагм (а вместе они представляют паратактический отрезок, маркированный анафорой и хиазмом) содержит образ оплакивающих Юрия людей. В первом случае (1) – это родные князя, во втором (2) – «вси люди», т.е. и его народ. Лексическим повтором книжник демонстрирует самостоятельность и независимость двух групп людей друг от друга: действие каждой из них названо отдельно – «плакася» (1) – «плакахуся» (2). На синтагму же, содержащую образ народа, приходится традиционное словосочетание с эпитетом в постпозиции «плач великий», как мы ранее отмечали, выступающее в летописи имплицитным средством положительной характеристики правителя. В целом, нагнетанием однокоренных слов (тройным использованием в анализируемой сцене семы «плач») книжник стремится передать скорбь, вызванную у людей потерей действительно добродетельного правителя.

Необходимо отметить, что, несмотря на более пространную хвалебную часть некролога с эксплицитно выраженными общечеловеческими добродетелями Юрия Владимировича, а также несмотря на имплицитную социальную характеристику Юрия образ князя лишен каких бы то ни было индивидуальных особенностей.

Более детализировано изображен Владимир Глебович в соответствующем тексте (1187 год), который мы также отнесли ко второй разновидности некрологов, совмещающих похвалу с плачем. Открывается текст сообщением о смерти князя (в результате болезни) и его захоронении. Наибольшая часть некролога отведена эксплицитно выраженной похвале Владимира, композиционное кольцо вокруг которой образует сцена плача, занимающая в тексте два предложения: «È ïëàêàøàñ# ïî íåìü âñè Ïåðå"ñëàâöè» [653] и «W íåì æå Îóêðàèíà ìíîãî ïîñòîíà» [там же]. Панегирический элемент посвящен княжеской добродетели правителя.

1Áh áî ëþá# äðîóæèíîó è çëàòà íå ñáèðàøåòü èìhíè" íå ùàä#øåòü íîäà"øåòü äðîóæèíh

2Áh áî êí#çü äîáðú è êðhïîêú íà ðàòè è ìîóæüñòâîìú êðhïêîìú ïîêàçà"ñ#

3è âñ#êèìè äîáðîähòåëìè íàïîëíåíú [там же].

Маркированные анафорой и составляющие похвалу князя, синтагмы (1) и (2) выявляют, во-первых, отношение Владимира к дружине, выраженное традиционной формулой, о которой мы вели речь в связи с некрологом Святослава Ростиславича (1172 год)[18], а во-вторых, представляют военные качества Владимира, о чем говорят устойчивый оборот «äîáðú è êðhïîêú íà ðàòè» и лексический повтор «êðhïîêú – êðhïêîìú», характеризующие князя как отважного воина. Общечеловеческие добродетели правителя представлены кратко: они названы в синтагме (3), обобщающей достоинства Владимира Глебовича.

Таким образом, отличительным признаком второй разновидности некрологов, совмещающих похвалу князя с плачем над его телом, является относительно распространенная эксплицитная характеристика правителя, не ограниченная его церковными добродетелями.

2.3.В. К третьей разновидности некрологов принадлежит семейная хроника, состоящая из двух некрологов – Владимира Всеволодовича Мономаха (1126 год) и его внука Изяслава Мстиславича (1154 год). В этих текстах правители представлены сочетающими непосредственно православную добродетель (в обоих случаях читаются традиционные эпитеты «благоверный», «христолюбивый») с княжеской. Существенным для объединения некролог в семейную хронику является общее, впервые появляющееся в княжеских некрологах, сравнение, согласно которому князь приходится отцом своему народу. Отметим, в обоих случаях это сравнение помещено в сцену плача.

Композиция некролога Владимира Мономаха представлена двумя частями (похвалой и плачем), имеющими четко выраженную границу, которая обозначена сообщением о дате княжеской смерти и месте захоронения Владимира Всеволодовича: «ñåãî ïðèñòàâëåíèå áûñòü ìàè" âú äåâ#òûè íà äåñ#òü è ñïðàòàâøå òhëî åãî ïîëîæèøà îó ñâ#òhè Ñîôüh âú òüöà Âñåâîëîäà» [289]. Панегирический фрагмент некролога начинается с указания на смерть Мономаха (без даты случившегося) и содержит традиционные эпитеты «благоверный» и «христолюбивый» в пре- и постпозиции по отношению к лексеме «князь» соответственно. Основную площадь похвалы составляет перечисление княжеских добродетелей Мономаха, титул которого определен как «âåëèêûè êí#çü âñå" Ðóñè» [там же]. Значение Владимира для Руси подчеркивается повтором словосочетания «Русская земля», которое образует композиционное кольцо панегирического фрагмента:

1 Èæå ïðîñâhòè Ðóñêóþ çåìëþ àêû ñîëíöå ëó÷à ïóùà"

2 Åãîæå ñëóõú ïðîèçèäå ïî âñèìú ñòðàíàìú

3 íàèïà÷å æå áh ñòðàøåíú ïîãàíûìú

4 áðàòîëþáåöü è íèùgëþáåöü

5 è äîáðûè ñòðàäàëåöü çà Ðóñêóþ çåìëþ [там же].

В начале похвалы, повествователь играет с полисемией глагола «просвети». Имеющий, среди прочих, значения «озарить» и «наставить» [СлРЯ: вып. 20, 1995; 211], этот глагол коррелирует со сравнением Мономаха с солнцем[19] (1). Если синтагмы (1) и (5) «заключают» правителя в пространство его государства, то синтагмы (2) и (3) «выводят» русского князя на неограниченную территорию «всех стран», слышавших о нем. Это позволяет повествователю лаконично и емко выразить мысль о добродетели Владимира как правителя-христианина, борющегося с языческими народами (3). Эпитет «страшен», характеризующий Владимира в его отношении к язычникам, вступает в антитетичные отношения с родственными существительными-эпитетами «братолюбец» и «нищелюбец» (4), а также с сочетанием «добрый страдалец» (5), репрезентирующими Мономаха как благодетеля христианской Руси. Стоит обратить внимание также на то, что, если христианская земля названа именем собственным, которое даже с формальной точки зрения выступает в тексте в качестве границы (им открывается и закрывается похвала), то языческие страны никакой конкретизации не имеют, они и между собой никак не разграничены. Таким образом, Мономах-«братолюбец» предстает правителем, придерживающимся мирной политики на христианской (замкнутой) территории, но готовым к вражде вне ее.

В некрологе Владимир Всеволодович дважды назван «добрым». Второе употребление этого эпитета приходится на сцену плача. Панегирические элементы содержатся и в сцене плача, где Владимир Всеволодович назван «святым» и «добрым»: «Ïhâøå wáû÷íû" ïhñíå íàä íèìú ñâ#òèòåëè æå æàë#ùåñè ïëàêàõóñ# ïî ñâ#òîìú è äîáðîìú êí#çè» [там же]. Действующими лицами в этой сцене оказывают святители, народ, дети Мономаха, названные поименно, и его внуки. В стремлении изобразить скорбь народа по умершему правителю повествователь прибегает к обилию повторов экспрессивных лексем: «æàë##ùåñè» – «æàëîñòüþ», «[æàëîñòüþ] âåëèêîþ» – «[ïëà÷åìú] âåëèêîìú»; трижды встречаются в тексте глагол «ïëàêàõóñ#» и словосочетание «âñè ëþäèå». Единожды это словосочетание выступает как подлежащее, однородное сочетанию «весь народ». Такой тавтологией повествователь маркирует синтагму, содержащую сравнение Мономаха с отцом и матерью: «âåñü íàðîäú è âñè ëþäèå ïî íåìü ïëàêàõóñ# "êîæå ähòè ïî ^öþ èëè ïî ìàòåðè» [там же]. Это сравнение является точкой наибольшего эмоционального напряжения в некрологе.

Итак, среди отличительных черт анализируемого некролога можно назвать выраженное повествователем нерасторжимое единство княжеских и христианских добродетелей Владимира Мономаха, а также высокую степень экспрессивности плача над телом правителя.

Менее распространенная похвала свойственна некрологу внука Владимира Мономаха, Изяслава Мстиславича. Панегирическая часть следует за сообщением о болезни Киевского князя и состоит из четырех эпитетов, характеризующих Изяслава: «è ÷hñòíûè áëàãîâhðíû è õðèñòîëþáèâûè ñëàâíúè Èç#ñëàâú Ìüñòèñëàâå÷ü» [469]. Выражающие христианские добродетели, атрибутивы «благоверный» и «христолюбивый» на сей раз занимают препозицию по отношению к имени князя и окружены эпитетами, один из которых указывает на светское качество Изяслава как правителя, а другой, «славный» с семантикой «достойный славы», «прославленный», «почитаемый» и т.п. [СлРЯ: вып. 25, 2000; 58-59], подводит итог всем достоинствам князя.

Основное пространство некролога образует плач над телом князя, состоящий из двух частей, границей между которыми является сообщение о смерти Изяслава и захоронении тела[20]. Части сцены плача отличаются друг от друга составом действующих лиц: в первой части народ оплакивает своего правителя, во второй – родные Изяслава Мстиславича. Наиболее яркой чертой начального эпизода оплакивания можно считать сравнение: «È ïëàêàñÿ ïî íåìü âñ# Ðóñêàÿ çåìë# è âñè ×åðíè Êëîáóöè è "êî ïî öàðè è ãîñïîäèíh ñâîåìú íàèïà÷å æå "êî ïî ^öè» [там же]. Сравнение князя с отцом для его народа в некрологах встречается второй раз. Первый случай этого сравнения мы комментировали в связи с некрологом Владимира Мономаха.

Во второй части некролога представлен плач Вячеслава, дяди Изяслава, и Мстислава, его сына. Этот фрагмент графически отделен от основной ткани текста, он представляет собой начало следующего за некрологом повествования, которое посвящено тому, как Вячеслав по политическим причинам не пустил в Киев Черниговского князя Изяслава Давидыча, желавшего оплакать тело брата. Вторую часть плача и последующий за ним текст объединяет прием драматизации повествования. История с Изяславом Давидычем включает монолог Вячеслава и диалог между ним и Изяславом. То, что мы считаем второй частью плача, так же содержит прямую реплику Вячеслава, произносящего по поводу смерти Изяслава: «Òî ìîå áûëî ìhñòî íî ïðåäú Áîãîìú íh ÷òî îó÷èíèòè» [там же] (до сих пор в некрологе Изяслава прямой речи не было). Открывшее текст прощание с Изяславом его дяди и сына подчеркивает драматизм ситуации, в которой оказался брат умершего Изяслава, не сумевший с ним проститься.

Но плач Вячеслава и Мстислава содержит доказательство того, что этот фрагмент принадлежит и некрологу Изяслава: он скрепляется с ним градационным наречием «наипаче». Так, метонимически перечисляя в первой части оплакивающих Изяслава – «Ðóñêàÿ çåìë#» и «×åðíè Êëîáóöè», во второй части повествователь говорит: «Â#÷åñëàâú æå ñòðûè åãî íàèïà÷å ïëàêàñ# (курсив наш – Т.Р.) ïî ñûíîâöè ñâîåìú» [там же]. Кроме того, без второй части плача некролог Изяслава был бы менее экспрессивен, поскольку именно вторая часть завершает прощание с Изяславом его сына, который «ñïð#òàâú òhëî ^öà ñâîåãî è ïîêëîí#ñ# ãðîáó åãî è åõà îó ñâîè Ïåðå"ñëàâëü» [там же].

Таким образом, воспользовавшись тем, что смерть Изяслава, в результате которой освободился Киевский престол, имела политическое значение, летописец «переходит» некрологом Изяслава Мстиславича к новому повествованию, посвященному тому, как Ростислав Мстиславич стал Киевским князем.

2.4. Некролог–сообщение о месте захоронения князя. Последняя группа княжеских некрологов отличается от погодной записи, сообщающей о смерти князя, тем, что, помимо этого, содержит информацию о месте захоронения его тела, например: «Âî òîì æå ëhòh ïðåñòàâèñ# Wëåãú Ñâ#òîñëàâè÷ü ìåñÿöà ãåíâàð# âú si è ïîëîæèøà îó ñâ#òîãî Ìèõàèëà» [613]. Иногда летописец называет создателя церкви, где похоронено тело князя: «Ïðåñòàâèñ# Áîðèñú êí#çü Äþðãåâè÷ ìåñÿöà ìà" âú â äüíü è ïîëîæèøà è áðàòè" âú öåðêâè ñâ#òîþ ìîó÷åíèêó þæå áh ñîçäàëú wòåöü åãî Äþîãè íà Íåðëè âú Êèäåêøè èäåæå áh ñòàíîâèùå ñâ#òîþ ìó÷åíèêó Áîðèñà è Ãëháà» [493]. Таких некрологов в Ипатьевской летописи много, мы не будем останавливать на них внимание.