Студопедия — Летописный рассказ
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Летописный рассказ






Имеющие авторскую характеристику князья из летописных рассказов о княжеской смерти всегда мыслятся в соответствии с христианским учением. Повествователь никогда не остается безучастным к судьбе своего героя: авторская характеристика главного героя может выдерживаться в панегирическом тоне и напоминать похвалу из княжеских некрологов (рассказы о Ростиславе Владимировиче (1066 год), Ярославе Владимировиче (1187 год) и пр.), но может и обличать пороки главного героя повествования (рассказы о Ярославе Святополчиче (1121 год), Владимире Галицком (1152 год) и пр.). В ходе анализа летописных рассказов мы попытаемся выявить общие копмозиционно-стилистические черты текстов, общие способы создания образов погибших князей, что позволит нам обосновать принадлежность того или иного повествования именно к рассказу, а не к некрологу или повести.

2.1. Рассказ о убиении Ростислава Владимировича. К рассказу о княжеской смерти, содержащему похвалу главного героя, принадлежит рассказ об убиении Ростислава Владимировича (1066 год). Русский князь Ростислав, собиравший дань с разных народов, испугал этим греков, которые подослали к нему котопана, и тот обманным путем отравил Ростислава. Похвала в данном тексте механически присоединяется к собственно событийному компоненту рассказа, завершая его.

Повествовательная часть текста образована тремя эпизодами. В первом из них рассказывается о причинах, побудивших греков подослать к русскому князю убийцу, второй посвящен собственно убийству, а третий – возвращению котопана в Корсунь. В рассказе всего два действующих лица – Ростислав и котопан. Каждый из них упоминается во всех трех эпизодах («Ðîñòèñëàâó ñhä#ùó âü Òìóòîðîêàíè è åìëþùè äàíü… ñåãî æå îóáî"âú æå ñ# Ãðhöè ïîñëàøà ñ ëåñòüþ êîòîïàíà» [155] – начало рассказа, «êîòîïàíú æå ïðèøåäú Êüðñóíþ ïîâhäà "êî â ñèè äüíü îóìðåòü Ðîñòèñëàâú "êîæå è áûñòü ñåãî же êîòîïàíà ïîáèøà êàìåíèåìú» [там же] – последний повествовательный эпизод). Однако если в начале текста и конце они представлены порознь, в центральной сцене отравления герои взаимодействуют. Центральный эпизод выделен анафорой, синтаксическим параллелизмом и паратактической полисиндетонной связью:

1 Wíîìó æå ïðèøåäøþ êü Ðîñòèñëàâó è îóâhðèâøþñ# åìó

2 è ÷ò#øå è Ðîñòèñëàâú

3 åäèíîþ æå ïüþùó Ðîñòèñëàâó ñ äðóæèíîþ ñâîåþ ðå÷å êîòîïàíú

êí#æå õîùþ íà ò# ïèòè

4 Wíîìó æå ðåêøó ïèè

5Wíú æå èñïèâú ïîëîâèíó ÷àøè à ïîëîâèíó âäàñòü êí#çþ ïèòè äîòèñíóâüñ# ïàë÷åìü â ÷àøþ áh áî èìh" ïîäú íîãúòåìü ðàñòâîðåíèå ñìåðòüíîå è äàñòü êí#çþ îóðåêú ñìåðòü äî wñìè äüíèè [там же].

Повествователь всячески подчеркивает, что котопан осуществляет задуманное, прибегая ко лжи: котопана «с лестью» послали к Ростиславу, убийца заранее знает день смерти жертвы, Ростислав же не знает о готовящемся против него преступлении и доверяет своему врагу. Именно этому посвящены два образующих сцену отравления диалога, невербальный и вербальный, между злоумышленником и жертвой. Связь между несколькими простыми предложениями приведенного фрагмента осуществляется с помощью союза-частицы «же» (1, 3, 4, 5), которая может выступать как в соединительном, так и в противительном значениях. Этот фрагмент противопоставлен связанной соединительным союзом «и» синтаксической конструкции (1, 2), которая и представляет собой невербальный диалог между героями: на действие котопана «îóâhðèâøþñ# åìó» (а мы знаем цель, с которой он проник в доверие князя) Ростислав отвечает действием «÷ò#øå è» (и в этом случае действие искренне). Далее невербальный искаженный диалог превращается в искаженный обмен репликами (4, 5). Начатый убийцей разговор содержит предельно лаконичные фразы, что создает атмосферу напряженности, усугубленную книжником с помощью лексического повтора «ïèòè (убийца) – ïèè (жертва)». Дело в том, что повтор маркирует для читателя несостоявшийся, по сути, диалог героев, ведь означаемое и означающее в реплике котопана «Êí#æå õîùþ íà ò# ïèòè» не совпадают, о чем не знает Ростислав, он отвечает, таким образом, только на означающее в речи котопана. Акцентируя внимание на коварстве убийцы и доверчивости его жертвы, повествователь стремится пространственно сблизить их, представить их вместе в эпизоде, посвященном отравлению. Он использует соединительную синтаксическую конструкцию, о которой мы уже говорили, и лексические повторы в речи действующих лиц, а также в собственной речи: описывая действия котопана и Ростислава, ведущих к смерти князя, он прибегает к повтору лексемы «половина» чаши (5).

Итак, в рассказе об отравлении Ростислава Владимировича наиболее значительным средством противопоставления князя и его убийцы оказывается вербальный и невербальный диалоги, приобретающие искаженную форму вследствие незнания жертвой истинных мотивов «собеседника». Традиционная антитеза, в основе которой лежат действия персонажей, в данном рассказе также есть. Несложно заметить, что котопан на протяжении всего повествования перемещается: он прибыл к Ростиславу и, отравив, уехал в Корсунь. Его движение, выраженное повтором глагола «ïðèøåäøþ êü Ðîñòèñëàâó» – «ïðèøåäú Êüðñóíþ» [там же], образует композиционное кольцо, в центре которого – сцена отравления. В отличие от него, Ростислав статичен, он не движется. Только вначале о нем сказано, что он сидит в Тмутаракани и собирает дань. А в следующей сцене все действия князя сводятся к «÷ò#øå» и «ðåêøó». Никакими глаголами движения в нарративной части текста Ростислав более не характеризуется.

Что касается похвалы Ростиславу, в которой читается характеристика князя «от автора», то она, как выше мы замечали, присоединятся к тексту механически и очень напоминает структуру некролога-похвалы (они к этому времени уже появляются в тексте летописи) добродетельных князей-христиан: содержит краткую информацию о добродетелях князя и месте его захоронения. В отличие от язычников Олега и Ярополка Святославичей, Ростислав – христианин, поэтому такая похвала становится возможной. Достоинства Ростислава повествователь разбивает на группы: княжеские и общеловеческие добродетели, а также внешняя привлекательность князя: «äîáðú íà ðàòü âüçðàñòîì æå ëhïú è êðàñåíú ëèöåìü ìèëîñòèâú îóáîãèìú» [там же]. Отметим, описание Ростислава выявляет еще один уровень антитезы между ним и котопаном: эксплицитная характеристика князя «от автора» в рассказе противопоставлена отсутствию эксплицитной характеристики его убийцы.

Пространный нарративный элемент, не характерный для княжеских некрологов, не позволяет отнести повествование о смерти Ростислава ни к одному из видов некролога. Лаконичность и нераспространенный агиографический стилистический пласт проанализированного здесь повествования не позволяют его отнести к повестям о княжеской смерти. Перед нами именно летописный рассказ с его документальностью, сжатостью, значимостью прямой речи, однако рассказ, наиболее приближенный по сравнению с рассказами об убийстве Олега и Ярополка к повестям о княжеской смерти за счет появившегося панегирического компонента, пока механически присоединенного к основному повествованию.

2.2. Рассказ о убиении Ярополка Изяславича. В рассказе о убиении Ярополка Изяславича (1087 год) появляется эксплицитная характеристика княжеского врага. Напомним, по летописному сообщению, Ярополк был убит Нерядцем, который заколол князя, направлявшегося в Звенигород. Повествование об этом событии, как и рассказ об отравлении Ростислава, содержит сюжетный компонент, посвященный убийству правителя, а также похвалу князю, напоминающую княжеские некрологи.

Центральное место в нарративной части рассказа занимает сцена убийства князя на пути к Звенигороду. Ей предшествует лаконичное (занимающее четыре строки) указание на правление князя во Владимире и его отношения с Владимиром Всеволодовичем Мономахом. Завершается повествовательный элемент рассказа перенесением тела убитого Ярополка во Владимир, а затем в Киев. Стремительность событий, с которых начинается сюжетная часть рассказа и которыми она завершается, отсутствие каких-либо подробностей, описывающих действия персонажей (Ярополк, например, «ïðèäå èç Ë#õîâú», «ñòâîðè ìèðú ñ Âîëîäèìåðîìú», «¿äå Çâåíèãîðîäó» [197]), противопоставлены изображению последних в кульминационной картине сюжетной части, посвященной убийству Ярополка. Эпизод убийства князя маркирован дважды упоминающимся именем убийцы (только здесь он и фигурирует): эта сцена начинается и заканчивается сочетанием имени собственного (Нерядец) с эпитетом «проклятый» в пре- и постпозиции соответственно: «ïðîáîäåíú áûñòü ^ ïðîêë#òàãî Íåð"äüöà» [197] и «áhæà Íåð#äåöü ïðîêë#òûè…» [198]. Вообще, в рассказе убийца упоминается четыре раза: дважды отмечается его имя, единожды на него указывает местоимение «wíú» [198], и единожды сам Ярополк называет его «âîðîæå» [198]. Таким образом, враг Ярополка характеризуется и самим князем, и повествователем. Кроме того, впервые называя виновника трагических событий, повествователь включает его имя в однородный анафорический полисиндетонный ряд: «ïðîáîäåíú áûñòü ^ ïðîêë#òàãî Íåð"äüöà ^ äü"âîë# íàîó÷åíü" ¿ ^ çëûõú ÷åëîâåêú» [197], определяя тем самым семантическое пространство Нерядца лексемами «зло», «дьявол», «проклятый». Эксплицитной характеристики Ярополка в сюжетной части рассказа мы не найдем. Она вынесена в панегирический компонент текста, который, кстати, не содержит упоминаний о Нерядце[26].

В кульминационной картине указывается расположение персонажей в момент самого убийства: сидящий на коне Нерядец убивает лежащего на санях Ярополка. Позиция, при которой враг Ярополка лишает князя возможности защищаться, выступает, по сути, средством характеристики как убийцы, видимо, испытывавшего страх перед князем[27], так и самого князя-жертвы, по традиции представленного не оказывающим никакого сопротивления, пассивным. Ранее мы отмечали, и позже будем говорить об этом подробнее, что в повестях о княжеской смерти князья представлены бездействующими, но «говорящими», в то время как словесное проявление себя не свойственно княжеским врагам. В рассказе об убийстве Ярополка мы встречаемся с тем же. «Молчащему» на протяжении всего повествования Нерядцу противопоставлен Ярополк, прямая речь которого дважды фигурирует в тексте. Ярополк не борется с убийцей действием, он вербально выражает себя. Заколотый Нерядцем, князь вдруг произносит: «Wõú òîò ì# âîðîæå ïîãóáè» [198]. Однако в повестях перед смертью князья обязательно произносят молитву, обращаясь к Богу, и прощают своих обидчиков. Речевое поведение Ярополка, как видим, иное: он не вспоминает о Боге, не произносит слов, которыми простил бы своего врага. И все же молитва князя в рассказе есть, но, не содержащаяся в сюжетной части рассказа и произнесенная князем не перед смертью, она выполняет функцию, отличную от функций молитв из повестей о княжеской смерти. Молитва Ярополка помещена в панегирический компонент рассказа, где впервые в тексте читается эксплицитная характеристика князя.

Некролог открывается сценой плача, которая изображает людей, скорбящих о смерти Ярополка. Прибегая к паратаксису и анафоре, повествователь постепенно вводит в эту сцену несколько групп действующих лиц: «è èçèèäå ïðîòèâó åìó áëàãîâhðíûè êí#çü Âñåâîëîäü ñî ñûíîìà ñâîèìà Âîëîäèìåðåìü è Ðîñòèñëàâîìü / è âñè áî"ðh / ¿ áëàæåíûè ìèòðîïîëèòú Èâàíú è ÷åðíîðèñöè ïðîçâóòåðû / ¿ âñè Êè"íå âåëèêú ïëà÷ü ñòâîðèøà íàä íèìü» [198]. Вынесенное в конец традиционное сочетание «великий плач» с постоянным эпитетом в препозиции объединяет появляющиеся по одной группы людей (князь, его сыновья, церковники и, наконец, все горожане), что создает эффект единой скорби, общего горя людей, вызванной утратой Ярополка, и придает сцене плача экспрессивность.

Эксплицитная характеристика князя, свойственная некрологам, приведена в тексте кратким экскурсом в жизнь героя, исполненного всяческими добродетелями. Бессоюзный ряд однородных эпитетов «êðîòîêú ñìèðåíú áðàòîëþáèâú» [там же], позиционирующих князя с точки зрения общечеловеческих душевных качеств, венчается субстантивным эпитетом «íèùåëþáåöü», далее поясненным «äåñ#òèíó äà" ^ âñèõú ñêîòú ñâîèõú ñâÿòhè Áîãîðîäèöè» [там же] и репрезентирующим Ярополка с позиции церковной добродетели. Эпитет «áðàòîëþáèâú», в свою очередь, коррелирует с последующим изображением Ярополка как безвинной жертвы, претерпевавшей беды: «ìíîãû áhäû ïðèåìü áåç âèíû èçãîíèìú ^ áðàòà ñâîå" wáèäèìú è ðàçãðàáëåíú íàêîíåöü è ñìåðòü ãîðêó ïðè" íî âh÷íhè æèçíè è ïîêîþ ñïîäîáèñ#» [там же]. Несчастья земной жизни, «горькая смерть», которая завершает перечень ярополковых бедствий и которая выступает как антитеза «вечной жизни» и «покою», в духе средневековых воззрений оказываются, так сказать, условием для обретения последних. Подтверждением этой мысли выступает и княжеская молитва, входящая в состав похвалы. Молитва Ярополка произносится им, как уже было ранее замечено, не перед смертью: ее предваряет авторский комментарий «ìîë#øå Áîãà âñåãäà ãëàãîë#» [там же]. В своем монологе Ярополк вспоминает историю Бориса и Глеба, убитых братом Святополком: «Ãîñïîäè Áîæå ìîè Ièñóñú Õðèñòå ïðèèìè ìîëèòâó ìîþ ¿ äàè æå ìè ñìåðòü òàêó "êîæå âäàëú åñè áðàòó ìîåìó Áîðèñó è Ãëháîâè ^ ÷þæþþ ðîóêó äà wìûþ ãðhõè âñ# ñâîåþ êðîâüþ ¿çáóäó ñóåòíàãî ñâhòà è ñèòè âðàæèè» [там же]. Страстотерпческая смерть Бориса и Глеба Ярополку представляется идеальной. Борис и Глеб здесь выражают самый смысл мученической смерти. Предсмертное поведение братьев, смиренно принимающих свою участь, становится образцовым: именно так ведут себя перед смертью князья из повестей о княжеской смерти. Желание Ярополка такой смерти, которая позволила бы ему встать в один ряд с христианскими мучениками, выводит историю его убийства из событийного плана (констатация факта) в идеологический: важно не то, что Ярополк убит, а то, что благодаря этому он становится Божьим избранником.

Желание, выраженное Ярополком в молитве, исполняется: «Åãîæå ïðîøåíü" íå ëèøè åãî áëàãè Áîãú îóñïðè" áëàãà" wíà» [198-199]. Авторский комментарий к молитве князя развивает мотив смерти как спасения. Напомним, ранее смерть Ярополка, венчавшая земные беды князя, а следовательно, выступавшая в событийном плане, характеризовалась эпитетом «горькая». Теперь же «страстотерпческая» смерть как явление идеологического порядка прямо называется «благодатью» («îóñïðè" áëàãà" wíà…»). Под утверждение смерти как категории, исполненной христианского смысла (а не как факт сам по себе), повествователь подводит библейскую подоплеку, завершая свой рассказ цитатой из Священного Писания: «…îóñïðè" áëàãà" wíà ¿õæå íi wêî íå âèäè íè âõî íå ñëûøà íè íà ñåðäöå ÷åëîâåêó íå âçèäå "æå îóãîòîâà Áîãú ëþá#ùèìú åãî» [199] (1Кор. 2:9). Этой выдержкой повествователь, подразумевая, безусловно, и Ярополка, тем не менее, выходит за пределы конкретной ситуации, достигая уровня глобального христианского обобщения.

В целом структура рассказа подчинена движению мысли повествователя. Имеющая в своей основе конкретный эпизод из земной жизни Ярополка (его убийство), мысль книжника получает развитие в идеологической сфере, пока также касающейся Ярополка (вечную жизнь он обретает, приняв мученическую смерть), и, наконец, вырывается в область глобального обобщения обо всех «любящих Бога», а не только о Ярополке. Любопытно, что пока речь шла исключительно о князе, средством выражения мысли повествователя служила его собственная речь, а также прямая речь его героя (предсмертный возглас Ярополка и его молитва). Для выражения глобального христианского обобщения слова повествователя, как и слова Ярополка, явно недостаточно, оно не авторитетно, и повествователь прибегает к цитированию Библии.

Таким образом, несмотря на очевидное в некоторых отношениях сходство повествования об убийстве Ярополка с жанром повести о княжеской смерти (четкое противопоставление убийцы жертве, традиционное смиренное положение жертвы в момент убийства, стремление повествователя создать положительный образ князя-христианина и пр.) мы не можем отнести этот текст к повестям о княжеской смерти. Не говоря уже о лаконичности, с которой изложено событийное содержание текста, в рассказе о Ярополке граница между повествовательным компонентом и похвалой четко прослеживается, непосредственной характеристики Ярополка в нарративной части текста нет, в то время как, мы покажем, в повестях о княжеской смерти границы между стилистическим пластами, нарративным и агиографическим, размыты. Кроме того, сам факт смерти князя в рассказе о Ярополке представлен не так, как в повестях, где смерть князя изначально явлена читателю идеологическим феноменом. Предсмертными молитвами князей повествователь показывает, что, непосредственно принимая смерть, Борис Владимирович, Игорь Ольгович или Андрей Боголюбский воспринимают ее сродни страданиям Христа, благодарят Бога за происходящее с ними. В рассказе же об убийстве Ярополка речевой реакцией князя является его возглас «Wõú òîò ì# âîðîæå ïîãóáè» [там же], а не молитва. И приведенной лишь в панегирической части рассказа молитвой князя повествователь переводит факт его смерти из событийного в идеологический.

2.3. Рассказ о смерти Ярослава Святополчича. Пассивность «положительного» героя из повестей и некоторых рассказов о княжеской смерти связана с его надеждой на Бога и смирением перед Божьей волей, между тем активное поведение расценивается как проявление гордости. Выражению этой мысли подчинено повествование об убийстве Ярослава Святополчича (1123 год), где повествователь создает отрицательный образ князя, получившего смерть в качестве наказания.

Рассказ состоит из двух частей, сюжетной и риторической. Сюжетную основу текста образует эпизод, посвященный неудачной попытке Ярослава захватить Владимир и находящегося в нем князя Андрея, что привело к убийству Ярослава. Здесь его смерть трактуется как Божье наказание за его гордость. Риторический эпизод посвящен размышлению о судьбе гордецов и благочестии Владимира Мономаха, с которым Ярослав враждовал. Здесь Ярославова смерть трактуется как Божья помощь Владимиру Мономаху, исполненному смирением и праведностью. Таким образом, в каждой части рассказа в поле зрения повествователя – двое персонажей, двое князей, находящихся в антитетичных отношениях. Рассмотрим в отдельности каждый из компонентов рассказа.

Главными героями сюжетного компонента, мы отмечали, являются Ярослав и Андрей, до определенного момента они изображаются параллельно, т.е. упоминание об одном влечет за собой его сопоставление (точнее, противопоставление) с другим. Первым в паре Ярослав – Андрей, всегда выступает Ярослав, «отрицательность» которого очевидна тем более, что Андрей оттеняет ее своей «положительностью». Повествователь не сразу называет главное различие между князьями, он постепенно подводит к нему читателей, изображая Ярослава активно действующим (Ярослав со своим войском «îáèñòóïèøà ãîðîäú Âîëîäèìåðú... ïîäúhõà... êú ãðàäó» [287]), а Андрея бездействующим («è Àíäðhþ ñóùó òîãäà â íåìú», т.е. во Владимире, [там же]). Андрей, таким образом, предстает пассивной (первое отличие его от Ярослава) жертвой, враг которой превосходит ее числом (второе, но еще не главное, отличие Ярослава от Андрея). В сюжетной части рассказа трижды подчеркивается, что с Ярославом было большое войско: в завязке рассказа («è ìíîæüñòâî âîè áh ñ íèìú» [там же]), в развязке («è òàêî îóìðå ßðîñëàâú... îó òîëöh ñèëh âîè» [там же]) и в кульминации, когда Ярослав выдвигает свои усилия Андрею и владимирцам: либо они сдаются, либо завтра город будет взят приступом. Многочисленная сила и придает Ярославу уверенность в победе: «Ðàçãîðähâøþ íàäh"ñ# íà ìíîæüñòâî âîè» [там же]. Гордости Ярослава повествователь противопоставляет набожность Андрея (это главное различие между князьями): «Àíäðåè æå èì#øå íàäåæþ âåëèêó íà Áîãà... è íà ^öà ñâîåãî ìîëèòâó íàäh"øåòüñ#»» [там же]. Выше мы говорили, что парное изображение князей в сюжетной части рассказа продолжается до определенного момента. Этим моментом является сцена убийства Ярослава, где Андрей не упоминается.

Спящий Ярослав был заколот ляхами и умер ночью, не дожив до того дня, когда он собирался захватить город. Гордость Ярослава повествователь называет причиной случившегося: «è òàêî îóìðå ßðîñëàâú... îó òîëöh ñèëh âîè» [там же]. Гордость Ярослава повествователь характеризует эпитетом «великая» в препозиции. Заметим, в рассказе уже встречался этот эпитет. Он характеризовал Андрееву надежду на Бога («íàäåæþ âåëèêó íà Áîãà» [там же]) и стоял в постпозиции. Этим противопоставлением князей и их судеб завершается сюжетный компонент рассказа.

Владимир Мономах и Ярослав оказываются персонажами риторической части повествования, где Мономах представлен как «благоверный», «смиренный» князь, ведущий «÷åñòüíîå æèòüå» [там же]. Композиция данного компонента повествования повторяет структуру сюжетного фрагмента рассказа, где характеристики Ярослава и Андрея чередовались (А, Б, А1, Б1). Характеристика Владимира Мономаха чередуется с авторским размышлением о судьбе гордецов, представленным в форме риторического обращения (А, Б, А1, Б1).

Риторический блок следует сразу за сценой убийства Ярослава и начинается с оценки ситуации Владимиром Мономахом. Владимир – новый герой в рассказе, и с первой строки о нем повествователь показывает разницу между ним и Ярославом. Так, узнав о гибели своего врага, «Âîëîäèìåðú æå ïðîñëàâè Áîãà w òàêîâîìú ÷þäåñè Áîæèè è w ïîìîùè åãî» [там же], в то время как Ярослав, мы помним, не уповал на Бога. Кроме того, реакция Владимира репрезентирует иную интерпретацию убийства князя: если для Ярослава его смерть – это наказание за грехи, для Владимира смерть врага – вознаграждение за праведность. Но мнение Владимира Мономаха, как и позиция собственно повествователя, не могут выступать в качестве последней истины, они не достаточно авторитетны, и, показав восприятие Ярославовой смерти Мономахом (А), повествователь утверждает справедливость гибели Ярослава цитатой из не подвергаемой сомнению Библии (Б): «"êî æå ïèñàíèå ãëàãîëåòú âåñü îóçíîñ#èñ# ñåðäöåìú íå÷èñòú ïðåäú Áîãîìú» [288] (Притч. 16:5). Риторическое обращение повествователя к дружине и братии комментирует библейскую реплику, развивая антитезу «гордый – смиренный»: «äðóæèíî è áðàòüå ðàçóìhèòå ïî êîòîðîìú åñòü Áîãú ïî ãîðäîìú ëè èëè ïî ñìèðåíîìú» [там же]. Повествователь активно проявляет свою позицию, оценивает Ярослава. Причем свое мнение он сближает с мнением Владимира Мономаха, который «âèæü ÷òî ïðåîäîëh ãîðäîñòü è ïàêû èñúïðàâèòü âú ñåðäöè ÷òî èñïðàâèòü ñìèðåíèå» [287-288] (о наказании Ярослава), «ìîë#ùþ Áîãà w íàñèëüè è wãîðäîñòè ßðîñëàâëè… è áûñòü âåëèêà ïîìîùü Áîæè" áëàãîâhðíîìó êí#çþ Âîëîäèìåðó» [288] (А1). В этом обращении к истории взаимоотношений Владимира и Ярослава в третий раз в рассказе читается эпитет «великий», характеризующий Божью помощь Владимиру (таким образом, дважды в рассказе (первое и третье употребление) «великий» коррелирует с лексемой Богъ и единожды – с «гордостью», побежденной с «великой» Божьей помощью).

В рассказах о княжеской смерти мы уже сталкивались с ситуацией, когда повествователь, отталкиваясь от конкретного эпизода, абстрагируясь, прорывается в сферу глобального обобщения. Рассказ о гибели Ярослава не исключение. Так, повествование завершается очередным риторическим обращением книжника, вновь противопоставляющего гордецам смиренных христиан. В нем речь идет не о конкретных персонажах (Андрей, Владимир или Ярослав), а о гордецах и смиренных вообще:

Âèæüòå áðàòèå

1êîëü áëàãú Áîãú è ìèëîñòèâú íà ñìèðåíû" è íà ïðàâåäåíû" ïðèçèðà" è ìüùà" èõú

2à ãîðäûìú Ãîñïîäü Áîãú ïðîòèâèòñ# ñèëîþ ñâîåþ

3à ñìèðåíûìú æå äàåòú áëàãîäàòü [там же]. Основанный на антитезе, маркированный синтаксическим параллелизмом и анафорой, этот отрывок, на первый взгляд, семантически избыточен: синтагмы (1), (3), образующие кольцевую композицию, говорят об одном, их лексический состав схож (лексические повторы «áëàãú – áëàãîäàòü», «ñìèðåíû" – ñìèðåíûìú»). Но, завершая текст отношением Бога к праведным, а не к гордецам, повествователь тем самым делает главной темой своего рассказа не Божье наказание грешников, а распространение Божественной благодати на праведников.

Таким образом, окруженная нарративной и риторической частями, имеющими одинаковую структуру, сцена убийства Ярослава занимает центральное место в тексте. Если в рассказе об убийстве Ярополка Изяславича и в повестях о княжеской смерти смерть интерпретируется как благодать, как показатель избранничества Богом того или иного князя, то для Ярослава Святополчича смерть – это Божье наказание. Внезапность смерти и подготовленность к ней – вот главные критерии отличия Ярослава Изяславича от Бориса, Игоря, Андрея и пр. Смерть для Ярослава стала внезапной, он, возгордившись, не был готов к ней, между тем в средневековье «внезапная смерть, к которой верующий внутренне не подготовлен, не успел исповедоваться и получить отпущение грехов, – страшная угроза для души христианина» [Словарь, 2003; 495]. Добродетельные князья же из повестей о княжеской смерти знают о приближающейся кончине, они произносят обращенную к Богу молитву, раскаиваясь в своих грехах, и, следовательно, обретают Царство Небесное, что и утверждается в соответствующих текстах.

2.4. Рассказ о смерти Владимира Галицкого. Как наказание за преступление смерть выступает в летописном рассказе о смерти Владимира Галицкого (1152 год.), посвященном киевскому посольству к галицкому князю. Отправ­ляющий должность посла киевский боярин Петр Бориславич прибывает к Владимиру Галицкому с грамотами о верности Изя­славу и возврате захвачен­ных городов. На этом Владимир целовал крест. Од­нако, преступив клятву, он велит послу воз­вращаться к его князю и в тот же день умирает.

Повествование открывается посольской речью. Киевский князь Изя­слав требует от Вла­димира Галицкого вернуть захваченные земли: «íà íèõúæå åñè ê íàìà ñ êîðîëåìú êðåñòú öhëîâàë íå õîùåøè ëè äàòè òî ñúñòóïèëú åñè êðhñòüíîãî öhëîâàíè"» [461]. Посол здесь только заместитель князя, он говорит от его лица и Владимир обращается к нему, как непосредственно к киевскому князю. Однако Петр приобре­тает самостоятельную роль и вы­ступает как инициатор проблематики произведения в ключевом для этой части (и для всего дальнейшего хода событий) разговоре с Влади­миром о кресте, на кото­ром князь принес клятву верности Изяславу. Петр пы­тается вразумить князя, который «êðåñòú åñè êú áðàòó ñâîåìó êú Èç#ñëàâó è êú êîðîëåâè öhëîâàëú» [462]. Владимир иронически спрашивает: «Ñèè ëè êðåñòåöü ìàëûè» [там же]. На что Петр ему отвечает: «Êí#æå à÷å êðåñòú ìàëú íî ñèëà âåëèêà åãî åñòü íà íåáåñè è íà çåìëè…… wæå Áîãú ñâîåþ âîëåþ íà òîìú ðóöè ñâîè ïðîñòåðëú åñòü» [там же]. Оче­видно, что оппоненты говорят о двух разных крестах. Эта анти­теза восходит к понима­нию Владимиром креста как вещи, со­измеримой другим бы­товым вещам и лишенной символического и божест­венного содер­жания (он, видимо, подразумевает нательный крест). В высказывании Петра крест есть символ, с бытовыми вещами не соизмеримый, имеющий вселенскую значимость (слова Петра «Áîãú ñâîåþ âîëåþ íà òîìú ðóöè ñâîè ïðîñòåðëú åñòü» соотносимы, в частности, со словами Христа: «И аще аз вознесен буду от земли, вся привлеку к себе» (Ин.12:32)). Таким образом, пыта­ясь вразумить Владимира, Петр Бориславич говорит о ходе событий, управ­ляемом Богом. А князь этому ходу противится. Владимир прогнал посла, проигнорировав требования, к нему предъявленные (тем са­мым он «ñúñòó­ïèëú êðåñòüíîãî öhëîâàíè"» [там же]) и пренебрегши христианской святыней.

Петр уезжает из Галича. Прогнав Петра и напоследок посмеявшись над ним («ïî­hõà ìóæü Ðóñêèè wáóèìàâú âñ# âîëîñòè» [462-463]), князь идет к вечерне. Когда он возвращается с нее, то «íà ñòåïåíè èäåæå ïîðóãàñ# Ïåòðîâè» [463], он вдруг говорит: «Wëå òh íhêòî ì# îóäàðè çà ïëå÷å» [там же]. «È íå ìîæå ñ òîãî ìhñòà íè ìàëî ïîñòóïèòè» [там же], – заключает повествователь. Сцена, таким образом, обрамлена двумя репликами Владимира Галицкого, в которых выражается соответст­венно «торжество нечестивца» и его скорое «падение».

Здесь получает неожиданную актуализацию трижды звучавший в речах Изяслава и Петра глагол «ñúñòó­ïèòè» («ñúñòó­ïèëú êðåñòüíîãî öhëîâàíè"»). Мы имеем дело со своего рода «реверсивной с







Дата добавления: 2015-12-04; просмотров: 198. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Композиция из абстрактных геометрических фигур Данная композиция состоит из линий, штриховки, абстрактных геометрических форм...

Важнейшие способы обработки и анализа рядов динамики Не во всех случаях эмпирические данные рядов динамики позволяют определить тенденцию изменения явления во времени...

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ МЕХАНИКА Статика является частью теоретической механики, изучающей условия, при ко­торых тело находится под действием заданной системы сил...

Теория усилителей. Схема Основная масса современных аналоговых и аналого-цифровых электронных устройств выполняется на специализированных микросхемах...

Образование соседних чисел Фрагмент: Программная задача: показать образование числа 4 и числа 3 друг из друга...

Шрифт зодчего Шрифт зодчего состоит из прописных (заглавных), строчных букв и цифр...

Краткая психологическая характеристика возрастных периодов.Первый критический период развития ребенка — период новорожденности Психоаналитики говорят, что это первая травма, которую переживает ребенок, и она настолько сильна, что вся последую­щая жизнь проходит под знаком этой травмы...

Медицинская документация родильного дома Учетные формы родильного дома № 111/у Индивидуальная карта беременной и родильницы № 113/у Обменная карта родильного дома...

Основные разделы работы участкового врача-педиатра Ведущей фигурой в организации внебольничной помощи детям является участковый врач-педиатр детской городской поликлиники...

Ученые, внесшие большой вклад в развитие науки биологии Краткая история развития биологии. Чарльз Дарвин (1809 -1882)- основной труд « О происхождении видов путем естественного отбора или Сохранение благоприятствующих пород в борьбе за жизнь»...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.011 сек.) русская версия | украинская версия