Глава 4. Быть мудрым и любить

 

Ведь быть разумным и влюбленным трудно

Ведь даже боги любят безрассудно!

Уильям Шекспир. Троил и Крессида

 

– Я думал, что ты, по крайней мере, сочинишь песню после всего случившегося, – сказал Джем.

Уилл удивленно посмотрел на своего парабатая. Джем, хоть и позвал Уилла, не был в хорошем расположении духа. Он спокойно сидел на краю кровати в чистой рубашке и штанах, при этом рубашка была свободной и делала его еще худощавей. На его ключицах были еще пятна от засохшей крови, как будто брутальное ожерелье.

– Сочинить песню о чем?

Рот Джема изогнулся.

– О нашей победе над червем? – спросил он. – После всех твоих шуточек…

– Последние несколько часов я не в настроении шутить, – сказал Уилл, его глаза метнулись на кровавые лохмотья, которые покрыли прикроватную тумбочку, потом на миску с розоватой жидкостью.

– Не переживай, Уилл! – сказал Джем. – Все суетятся надо мной, а я просто не выношу это; я позвал тебя, потому что – потому что, ты не стал бы. Ты заставляешь меня смеяться.

Уилл вскинул руки вверх.

– Так, ладно, – сказал он. – Как насчет этой?

– Поверь мне, я больше не тружусь напрасно,

Чтоб доказать, что демонический сифилис перекашивает мозг.

Так что жаль, что это не напрасно

То, что червь охваченный им был убит:

Поверить мне, должны вы соизволить.

Джем взорвался от смеха.

– Что ж это было ужасно.

– Это была импровизация!

– Уилл, есть такая вещь, как метрика стиха… – В один момент смех Джема обратился в новый приступ кашля. Уилл бросился вперед, когда Джем согнулся, его худые плечи вздымались. Кровь забрызгала все белое одеяло.

– Джем… – Рукой Джем указывал на шкатулку, лежащую на тумбочке. Уилл потянулся за ней; изысканно нарисованная на крыше женщина выливала воду из кувшина, была хорошо знакома ему. Он ненавидел ее. Он открыл шкатулку и остановился. То, что выглядело, как легкое напыление из серебристой сахарный пудры слегка покрывало деревянное дно. Возможно было больше, еще до того, как Безмолвный брат лечил Джема.; Уилл не знал. Он не знал, что должен хранить больше.

– Джем – произнес он подавленным голосом – это, что все?

Джем перестал кашлять. На его губах осталась кровь, а Уилл просто наблюдал, слишком потрясённый, чтобы двигаться, Джем поднял руку и рукавом вытер кровь с лица. Ткань мгновенно окрасилась алым. Он выглядел так, будто его лихорадило, его бледная кожа пылала, хотя он не проявлял никаких других признаков беспокойства.

– Уилл, – мягко сказал он.

– Два месяца назад… – начал Уилл, но понял что повысил голос, не без усилий сбавил тон. – Два месяца назад я купил достаточно Инь-Фень, его должно было хватить на год.

Во взгляде Джема была смесь вызова и тоски.

– Я увеличил дозу.

– Увеличил? На сколько?

Теперь Джем не встречался с ним взглядом.

– Я принимаю в два, быть может в три раза больше.

– Но скорость, с которой ты принимаешь препарат связан с ухудшением здоровья, – сказал Уилл, и когда Джем ничего не ответил, голос Уилл повысился и дал трещину на одном единственном слове – Почему?

– Я не хочу жить неполноценной жизнью.

– Такими темпами ты не проживешь и половины оставшегося! – прокричал Уилл и глубоко вздохнул. Выражение лица Джема изменилось, и Уилл отшвырнул шкатулку обратно на тумбочку, пытаясь сдержать порыв и не ударить стену кулаком.

Джем сидел прямо со сверкающими глазами.

– Лучше полноценно жить, чем не умирать, – сказал он, – Посмотри на то, как ты живешь, Уилл. Ты горишь ярко, словно звезда. Когда я принимал маленькие дозы, то они помогали мне выживать, а не чувствовать себя хорошо. Небольшое увеличение дозы перед сражениями, возможно, давали мне немного больше энергии. Но все остальное в жизни было для меня серым.

– Ты изменил дозу сейчас? Это началось с момента помолвки? Это из-за Тесс?

– Ты не должен винить ее в этом. Это было мое решение. Она не знает об этом

– Она хочет, чтобы ты жил Джеймс.

– Я не буду жить! И Джем вскочил на ногах, его щеки покраснели, он был таким злым, каким Уилл его никогда не видел. – Я не буду жить, и я могу выбрать, быть лучшим для нее, чем я есть, гореть для нее так ярко, как я хочу, и в течение более короткого времени, чем обременять ее с кем-то только наполовину живим на более длительное время. Это мой выбор, Уильям, и ты не можешь ничего сделать для меня.

– Возможно могу. Я всегда был одним из тех, кто покупал тебе иньфен для тебя

Краски вернулись на лицо Джема.

– Если ты не хочешь больше этого делать, то я куплю это сам. Я всегда был готов. Ты только сказал, что хотел быть тем, кто покупает это для меня. А так же вот это – Он сдернул кольцо семьи Кастарс и протянул Уиллу. – Возьми его.

Уилл посмотрел сначала на кольцо, а потом на лицо Джема. Через его ум прошли десятки ужасных слов или поступков, которые он мог бы сделать. Он не перестал быть тем, кем он был, когда думал, что проклят, так быстро. Он играл роль жестокого парня так долго, что притворство было у него на первом месте.

– Ты хочешь, чтобы на тебе женился? – спросил он наконец.

– Продай кольцо, – сказал Джем. – За деньги. Как я говорил, ты не должен был платить за мой наркотик. Я однажды заплатил за твой, как ты знаешь, и я помню то чувство. Это было не очень приятно.

Уилл вздрогнул и перевел взгляд на символ семьи Карстаирсов, который лежал в бледной, покрытой шрамами ладони Джема. Он протянул руку и спокойно закрыл ладонью кольцо.

– Когда ты стал таким безрассудным, а я таким осторожным? С каких пор я начал охранять тебя от тебя же самого? – его глаза начали искать лицо Джема, – Помоги мне понять тебя.

Джем стоял очень тихо. Затем сказал.

– В начале, когда я понял, что влюбился в Тессу, я думал, что из-за любви мне становится лучше. У меня долго не было приступов. И когда я попросил ее выйти за меня замуж, я рассказал ей об этом. Что любовь исцеляет меня. После этого, когда возник новый приступ, я не мог ей рассказать об этом, чтобы она не подумала, что моя любовь к ней ослабла. Я принял больше наркотика, чтобы предотвратить новый приступ. Вскоре мне началось требоваться больше лекарства, чем раньше, чтобы просто быть на ногах в течение недели. Я не говорю о годах, Уилл. У меня нет даже месяцев. И я не хочу, чтобы Тесса узнала об этом. Пожалуйста, не рассказывай ей. Не только ради нее, но и ради меня.

Против своей воли Уилл начал понимать его; он бы тоже сделал все, подумал он, сказал бы любую ложь, взял бы на себя любой риск, чтобы Тесса любила его. Он сделал бы…

Почти все. Он никогда не смог бы предать Джема. Это единственная вещь, которую он не смог бы сделать. И сейчас Джем стоит рядом с ним, его руки лежат в руках Уилла, его глаза просят сострадания и понимания. И как Уилл мог не понимать его? Джем сейчас напомнил ему себя, стоящего в гостиной Магнуса, и умоляющего его отправить себя к демонам, а не жить час, или момент той жизни, которой он терпеть не мог.

– Что ж, раз ты умираешь во имя любви, тогда, – сказал наконец Уилл, и голос едва был слышим ему самому. – Умирай за любовь побыстрее. Есть вещи куда хуже, чтобы умереть.

Уилл отпустил руку Джема; Джем перевел вопрошающий взгляд от кольца к нему.

– Уилл…

– Я поеду к Уайтчепел, – сказал Уилл, – этой ночью. И привезу весь инь фэн, что есть, весь, что может тебе понадобится.

Джем покачал головой.

– Я не могу просить тебя делать что-либо, что идет вразрез с твоей совестью.

– Моя совесть… – прошептал Уилл, – Ты – моя совесть. И всегда ею был, Джеймс Карстаирс. Я сделаю это для тебя, но прежде возьму одно обещание.

– Какого рода обещание?

– Несколько лет назад ты попросил меня прекратить поиски лекарства для тебя, – сказал Уилл, – я хочу, чтобы ты освободил меня от этой просьбы. Освободи меня, чтобы хотя бы посмотреть. Освободи для поисков.

Джем посмотрел на него с некоторым удивлением.

– Что ж, когда я думаю, что прекрасно знаю тебя, ты снова меня удивляешь. Да, я освобожу тебя. Ищи. Делай, что должен. Я не могу сдерживать твои лучшие намерения – это будет только жестокостью – и если бы был на твоем месте, я сделал бы то же самое. Но ты знаешь это, не так ли?

– Знаю, – Уилл сделал шаг вперед. Он положил руки на плечи Джема, чувствуя их угловатость под своими ладонями, кости, как птичьи крылья. – Это не пустые обещания, Джеймс. Поверь, нет никого, кто знал бы лучше, чем я, боль ложных надежд. Я буду искать. Если и есть что-то, что можно найти, я найду это. Но до тех пор, твоя жизнь принадлежит тебе и как ее прожить выбирай сам.

Невероятно, но Джем улыбнулся.

– Я знаю, – сказал он, – но очень любезно с твоей стороны напомнить это.

– Я ничто, если не сама любезность, – сказал Уилл. Его глаза изучали лицо Джема, знакомое, как свое собственное. – И проясним. Ты не оставишь меня. Не пока я жив.

Глаза Джема расширились, но он ничего не сказал. Нечего было говорить. Уилл опустил руки с плеч своего парабатая и повернулся к двери.

Сесилия стояла там же, где и днем раньше с ножом в правой руке. Она подняла его до уровня глаз и затем выпустила нож, позволяя ему лететь к цели. Он застрял в стене, в непосредственной близости от нарисованного круга.

Разговор с Тессой не успокоил ее нервы, а наоборот сделал хуже; она вдохнула, выбрасывая из головы огорчение из-за Тессы, которая заставила ее чувствовать себя едкой и тревожной. Как бы она не злилась на Уилла, она не могла понять, но чувствовала, что Тесса беспокоилась за него всем сердцем, и Сесилия хотела понять из-за чего. Как она могла защитить своего брата, когда не знала от чего его нужно защищать?

Извлеча нож, она подняла его до уровня плеч и вновь бросила. На сей раз он застрял еще дальше от круга, что заставило ее гневно вздохнуть.

– Uffern nef! – пробормотала она на валлийском языке. Ее мать была бы в ужасе, но ее здесь нет.

– Пять, – сказал протяжно голос из коридора.

Сесилия обернулась. В дверном проеме появилась тень, которая по мере приближения оказалась Габриелем Лайтвудом, со своими растрепанными каштановыми волосами и острыми зелеными, как стекло, глазами. Он был высоким как Уилл, возможно даже выше, и крупнее, чем его брат.

– Я не понимаю, что вы имеете ввиду, мистер Лайтвуд.

– Ваш бросок, – сказал он, элегантно вытягивая руку.

– Я оцениваю его в пять очков. Мастерство и технику, возможно, следует доработать, но у вас есть природный талант. Если что тебе и надо, так это практика.

– Уилл обучал меня, – сказала она, когда он подошел ближе.

Уголок его рта немного скривился.

– Как я и сказал.

– Я полагаю, ты можешь лучше.

Он сделал паузу и выдернул нож из стены. Тот сверкал, пока Габриель вращал его меж своих пальцев.

– Могу, – сказал он, – Я прошел подготовку у лучших и так же тренировал мисс Коллинз и мисс Грей…

– Я слышала. Пока вам не стало скучно. Возможно, и не обязательно было искать наставника. – Сесилия сохраняла голос холодным; она помнила прикосновение Габриеля, когда он помог ей подняться на ноги в доме Лайтвудов, но она знала, что Уиллу он не нравился, и сохраняла в своем голосе самодовольство.

Габриель прикоснулся кончиком пальца к острию ножа. Кровь скатилась к лезвию красной бусинкой. У него были мозоли на пальцах, а тыльная сторона ладони оказалась спрыснута веснушками.

– Вы сменили снаряжение.

– Оно было покрыто кровью и ихором, – она взглянула на него, осмотрев сверху до низу, – А вы, я так понимаю, нет.

На мгновение его лицо странно изменилось. Это выражение тут же исчезло, но она видела, как брат скрывает эмоции достаточное количество раз, чтобы распознать эти признаки.

– Здесь нет ничего из моей одежды, – сказал он, – и я не знаю, где буду жить. Я мог бы вернуться в одну из резиденций семьи, но…

– Вы думаете остаться в Институте? – удивленно сказала Сесилия, прочитав это на его лице, – Что скажет Шарлотта?

– Она позволит, – лицо Габриеля быстро изменилось. Оно больше не выражало уязвимости, лишь твердость, показанную ранее.

– Здесь мой брат.

– Да, – сказала Сесилия, – как и мой.

На мгновение Габриель остановился, почти как если бы этого с ним и вовсе не происходило.

– Уилл, – сказал он, – Вы очень похожи на него. Это… нервирует.

Он покачал головой, словно бы стряхивая с нее паутину.

– Я только что видел вашего брата, – сказал Габриель, – Стучащего кулаком по крыльцу Института, будто его преследуют Четверо Всадников. Я не думаю, что Вы знаете, к чему это?

Цель. Сердце Сесилии подпрыгнуло. Она выхватила нож из рук Габриеля, не обращая внимания на испуганный возглас.

– Вовсе нет, – сказала она, – но я намерена это выяснить.

В то время как в части Сити Лондона рабочий день подходил к концу, в Ист Энде жизнь только пробуждалась. Уилл шел по улице вдоль линии киосков, продающих подержанную одежду и обувь. Тряпичники и точильщики ножей, тащили свои телеги через переулки, предлагая свои товары хриплыми голосами.

Мясники развалились в дверных проемах, их фартуки были забрызганы кровью, туши животных виднелись сквозь окна ларька. Женщины, развешивающие белье, окликали друг друга через всю улицу, перекрикивая всех сквозь звон колоколов, у них был сильный акцент, возможно они были русскими, насколько Уилл мог догадываться.

Начался мелкий дождь, и намочил волосы Уилла в то время, как он вышел за поворот около табачной, и пошел по узкой улице. Он видел шпиль церкви Уайтчапел издалека.

Тени сгущались, туман был густой и мягкий, пахло железом и мусором. По центру улицы шла узкая сточная канава, заполненная неприятно пахнущей водой. Впереди виднелась дверь, над которой висела газовая лампа, покачивающаяся из стороны в сторону. Когда он дошел до двери, он нырнул в нее и вытянул руку.

Кто-то вскрикнул, затем он притянул к себе, одетую в черное фигуру – это была Сесилия, на нее был накинут поспешно надетый плащ. Темные волосы виднелись из под капюшона, ее голубые глаза смотрели на него с яростью.

– Отпусти меня!

– Зачем ты преследуешь меня по всем закоулкам Лондона, ты, маленькая дуреха? – Уилл за руку втащил ее на свет.

Ее глаза сузились.

– Утром я была милой, а теперь дуреха?

– На этих улицах опасно, – сказал Уилл, – и ты ничего не знаешь о них. Ты даже еще не используешь руны. Есть еще одна вещь, которую тебе надо уяснить: может, ты ничего и не боялась пока жила в деревне, но это Лондон.

– Я не боюсь Лондона, – вызывающе сказала Сесилия.

Уилл наклонился ближе, почти шипя ей в ухо.

– Fyddai’n wneud unrhyw dda yn ddweud wrthych i fynd adref?

Она рассмеялась.

– Нет, возвращение меня домой не принесет тебе никакой пользы. Rwyt ti fy mrawd ac rwy eisiau mynd efo chi.

После этих слов Уилл уставился на нее. Ты мой брат и я хочу идти с тобой. Это было похоже на то, что он мог бы услышать от Джема, и несмотря на то, что Сесилия никоим образом не могла быть похожа не него, было одно качество, которое они оба разделяли: абсолютное упрямство. Когда Сесилия говорила, что чего-то хочет, это не было похоже на обыкновенное пассивное желание – лишь железную решимость.

– И тебя даже не заботит то, куда я иду? – сказал он, – что если я иду в Ад?

– Всегда мечтала увидеть Ад, – спокойно сказала Сесилия, – Разве не все этого хотят?

– Большинство из нас тратят время, изо всех сил пытаясь держаться от него подальше, – сказал Уилл, – Если ты хочешь знать, я иду в притон Ифрит, покупать наркотики у жестоких, развратных нечестивцев. Они могут остановить взгляд на тебе и продать тебя.

– Разве ты их не остановишь?

– Думаю, это зависит от того, сколько они мне предложат.

Она покачала головой.

– Джем твой парабатай, – сказала она, – Он твой брат по Анклаву. Но я твоя сестра по крови. Почему ты готов сделать все в мире для него, но хочешь, чтобы я вернулась домой?

– Как ты узнала, что лекарства для Джема?

– Я не тупая, Уилл.

– Нет, тем хуже, – пробормотал Уилл, – Джем… Джем – лучшая часть меня. Я и не ожидал, что ты поймешь. Я обязан ему за это.

– Тогда что значу я? – спросила Сесилия.

Уилл выдохнул. Слишком раздраженно, чтобы себя контролировать.

– Ты моя слабость.

– А Тесса – твое сердце, – сказала она, не сердито, а вдумчиво.

– Как я и говорила тебе, я не тупая, – добавила она к его удивлению, – Я знаю, что ты любишь ее.

Уилл приложил руку к голове, будто ее слова вызывали там острую боль.

– Ты никому не говорила? Ты не должна, Сесилия. Никто не знает, и это должно оставаться так же.

– И вряд ли кому-то скажу.

– Нет, я думаю, не скажешь, не так ли? – его голос звучал тяжело, – тебе должно быть стыдно за брата, укрывающего незаконные чувства к невесте своего парабатая…

– Мне не стыдно за тебя, Уилл. Что бы ты ни чувствовал, ты не можешь на это повлиять, и я думаю, что мы все хотим того, чего не можем получить.

– Да? – сказал Уилл, – И чего же хочешь ты?

– Вернуть тебя домой, – пряди темных волос, прилипшие к ее щекам, делали ее взгляд похожим на то, как если бы она плакала, но Уилл знал, что это не так.

– Институт – мой дом, – Уилл вздохнул и откинул голову к стене каменной арки, – я не могу оставаться здесь и спорить с тобой весь вечер, Сесси. Если ты полна решимости следовать за мной в Ад, не смею тебя задерживать.

– Наконец-то, ты понял здравый смысл. Так и знала, что все-таки ты мой родственник, даже после всего.

Уилл поборол желание встряхнуть ее. Снова.

– Ты готова?

Она кивнула и Уилл поднял руку, чтобы постучать в дверь. Дверь распахнулась.

Гидеон стоял на пороге своей спальни, моргая, словно бы он был в темном помещении и только что вышел на свет. Его брюки и рубашка были помяты, а одна из подтяжек сползла до локтя.

– Мистер Лайтвуд? – сказала Софи, нерешительно стоя у порога. В руках она держала поднос, загруженный булочками и чаем, достаточно тяжелыми, чтобы это было неудобно.

– Бриджит сказала мне, что вы просили легкую закуску…

– Да. Конечно, да. Заходите.

Взбодрившись, будто по щелчку, Гидеон выпрямился и провел ее через порог. Его ботинки были сняты и отброшены в угол. Да и всей комнате не хватало ее обычной аккуратности. Снаряжение было разбросано по креслу с высокой спинкой – Софи внутренне вздрогнула, подумав, что будет с обивкой – недоеденное яблоко лежало на тумбе, а растянувшийся на середине кровати Габриель Лайтвуд крепко спал.

Он явно носил одежду своего брата, так как она была чересчур коротка на запястьях и лодыжках. Во сне он выглядел моложе, привычное напряжение исчезло с его лица. Одна из рук, будто для уверенности, удерживала подушку.

– Я не могу разбудить его, – сказал Гидеон, неосознанно сложив руки на груди, – Мне следовало бы вернуть его к себе в комнату, но… – он вздохнул, – Я не смог себя заставить.

– Он остается? – спросила Софи, устанавливая поднос на тумбу, – в Институте, я имею ввиду.

– Я… Я не знаю. Думаю, да. Шарлотта сказала ему, что он принят. Думаю, она привела его в ужас, – рот Гидеона слегка скривился.

– Мисс Бранвелл? – Софи ощетинилась, как всегда делала, когда думала, что ее госпожа подвергается критике.

– Но она добрейшая из людей!

– Да – именно поэтому я и думаю, что она ужаснула его. Она заключила его в объятья и сказала, что если он останется здесь, инцидент с моим отцом останется в прошлом. Не уверен, о каком именно инциденте она говорила, – сухо добавил Гидеон, – Вероятно, о том, когда Габриель поддержал его предложение взять на себя Институт.

– Вы не думаете, что она имела ввиду последний? – Софи заправила прядь волос, освободившуюся из-под ее чепчика, – С…

– Гигантским червем? Как ни странно, нет. Не в характере моего брата рассчитывать на прощение. На что-либо. Он понимает только строжайшую дисциплину. Возможно, он думает, что Шарлотта пыталась подшутить над ним, или, что она сошла с ума. Она показала ему комнату, которую он может занять, но я думаю, что само это право испугало его. Он пришел ко мне, чтобы обсудить это и уснул, – Гидеон вздохнул, глядя на своего брата со смесью нежности, раздражения и печали, которая заставляла сердце Софи проникнуться симпатией.

– Ваша сестра… – начала она.

– О, Татьяна даже не рассматривала бы вариант остаться здесь хоть на секунду, – сказал Гидеон, – Она сбежала к Блэкторнам, родне со стороны мужа, и скатертью дорога. Она не глупая девушка – в действительности, она даже считает, что обладает превосходным интеллектом – но у нее высокое самомнение, она тщеславна, и в ее отношениях с братом не было той любви, которую можно было бы потерять. Я уверяю вас, он не спал несколько дней. Ожидающий в том проклятом доме, отрезанный от библиотеки и стучащий в двери, когда ответа от отца уже не могло быть…

– Вы чувствуете необходимость его защитить, – заметила Софи.

– Конечно, чувствую; он мой младший брат, – он подошел к кровати и провел рукой по растрепанным волосам Габриеля, другой юноша пошевелился и издал беспокойный звук, но не проснулся.

– Я думала, он не простит вам того, что вы пошли против своего отца, – сказала Софи, – Вы сказали, что боялись его. Боялись того, что он будет рассматривать ваши действия, как предательство имени Лайтвудов.

– Я думаю, что и он начал сомневаться в имени Лайтвудов. Так же, как и я, в Мадриде, – Гидеон отошел от кровати.

Софи опустила голову.

– Я сожалею, – сказала она, – Сожалею о вашем отце. Что бы о нем ни говорили, и что бы он ни сделал, он был вашим отцом.

Он повернулся к ней.

– Но, Софи…

Она не поправила его за использование своего Христианского имени.

– Я знаю, что он поступал скверно, – сказала она, но, тем не менее, вы должны иметь возможность скорбеть по нему. Никто не сможет отобрать у вас это горе, оно ваше и только ваше.

Он легонько коснулся ее щеки кончиками пальцев.

– Знаешь ли ты, что твое имя значит – мудрость? Оно очень тебе подходит.

Софи судорожно сглотнула.

– Мистер Лайтвуд…

Он взял ее лицо в руки и склонился к ней.

– Софи… – выдохнул он, и потом их губы нашли друг друга, и легкое прикосновение сменилось нажимом страсти, когда он наклонился еще ближе. Она нежно обвила его руками – такими жесткими, испорченными вечным мытьем и ношением тяжестей, чисткой решеток и вытиранием пыли. Она встревожилось, но он, казалось, не заметил этого, или его это не волновало.

Она шагнула к нему, и каблук ее туфли зацепился за ковер, и она потеряла равновесие. Гидеон схватился за нее, и они оба повалились на пол. Лицо Софи горело от смущения. Господи, он мог подумать, что она толкнула его намеренно, что она была одной из тех безумных распутниц, готовых на все ради страсти. Ее чепец свалился, темные кудри разметались по лицу. Ковер под ней был мягок, а Гидеон над ней взволнованно шептал ее имя. Она повернула голову, ее щеки все еще пылали, и недоуменно уставилась под кровать.

– Мистер Лайтвуд, – сказала она, приподнявшись на локтях.– Это булочки под вашей кроватью?

Гидеон замер, моргнул, как кролик, загнанный в угол собакой.

– Что?

– Там, – она указала на темные очертания под балдахином.– Под вашей кроватью настоящая гора пшеничных булочек. Почему они на земле?

Гидеон сел, провел рукой по волосам, в то время как Софи пыталась от него отодвинуться, шурша подолом своего платья.

– Я…

– Вы вызывали меня из-за этих булочек. Каждый день. Вы просили их, мистер Лайтвуд. Почему вы делали это, если они вам были не нужны?

Его щеки покраснели.

– Это был единственный способ видеть тебя. Ты не хотела со мной разговаривать, не хотела слушать, когда я пытался заговорить с тобой…

– Так вы лгали? – схватив упавшую шляпку, Софи поднялась на ноги. – Вы себе представляете, сколько всего мне приходиться делать, мистер Лайтвуд? Разводить уголь и нагревать воду, чистить пыль, полировать мебель, убирать за вами и всеми остальными – и я не возражаю или жалуюсь по этому поводу, но как вы смеете заставлять делать меня дополнительную работу – таскать тяжелые подносы вверх и вниз, только для того, чтобы принести вам то, что вам даже не нужно?

Гидеон поднялся на ноги, его одежда выглядела еще более помятой, чем раньше.

– Прости меня, – сказал он. – Я не подумал.

– Нет, – сказала Софи, яростно заправляя волосы под шляпку. – Вы никогда много не делали, не так ли?

И с этим, она вышла из комнаты, оставив Гидеона безнадежно смотрящим ей вслед.

– Хорошая работа, брат, – сказал Габриель с кровати, моргая сонными глазами на Гидеона.

Гидеон запустил в него булочкой.

– Генри, – Шарлотта пересекла крипту. Ведьмин огонь горел так ярко, что можно было подумать, будто сейчас день, однако она знала, что время близится к полуночи. Генри склонился над самым большим из деревянных столов, расставленных по центру комнаты. Что-то непонятное горело в стакане на другом столе, источая клубы лавандового дыма. Большой бумажный лист, похожий на те, что используют мясники для упаковки своих товаров, был развернут по всему столу Генри, а тот, в свою очередь, исписывал его всеми видами таинственных шифров и расчетов, бормоча себе что-то под нос и раз от раза делая небрежные записи.

– Генри, дорогой, ты разве не устал? Прошло уже несколько часов.

Генри пошевелился и посмотрел вверх, поправив в рыжих волосах очки, которые носил во время работы.

– Шарлотта! – он, казалось был удивлен, если не восторжен, увидев ее. Только Генри, – подумала Шарлотта, – может быть удивлен, увидев жену в их собственном доме.

– Мой ангел, что ты тут делаешь? Здесь ужасно холодно. Это может сказаться на ребенке.

Шарлотта рассмеялась, но не стала возражать, когда Генри поспешил заключить ее в свои объятья. С тех пор, как он узнал, что у них будет ребенок, он стал беречь ее, словно хрупкий фарфор.

Генри коротко поцеловал ее в макушку и отступил назад, вглядываясь в лицо жены.

– Похоже, ты слегка на взводе. Думаю, будет лучше, если мы попросим Софи принести тебе в комнату укрепляющий чай? Я пойду и…

– Генри. Мы решили не ужинать несколько часов назад – каждый захватил по сендвичу себе в комнату. Джем все еще слишком слаб, чтобы есть, а братья Лайтвуды слишком потрясены. И ты знаешь, как переживает Уилл, когда с Джемом что-то не так. И Тесса, конечно, тоже. В самом деле, весь дом сейчас на взводе.

– Сендвичи? – сказал Генри, который, казалось, уловил лишь это в речи Шарлотты. Он выглядел задумчиво.

Шарлотта улыбнулась.

– Наверху есть еще немного для тебя, Генри, если сможешь оторваться. Наверное, я не должна ругать тебя – пройдя через те, довольно увлекательные, журналы Бенедикта – но над чем ты работаешь?

– Портал, – сказал Генри с нетерпением, – форма транспорта. Кое-что, что сможет перенести сумеречного охотника из одной точки земного шара в другую за считанные секунды. Кольцо Мортмэйна натолкнуло меня на эту идею.

Шарлотта широко раскрыла глаза.

– Но кольцо Мортмэйна – истинно черная магия…

– А портал – нет. Ох, есть кое-что еще. Пошли. Это для Буфорда.

Шарлотта позволила мужу взять ее за руку и провести через всю комнату.

– Я уже сто раз говорила тебе, Генри, моего сына никогда не будут звать Буфордом… Именем Ангела, это что, колыбель?

Генри улыбнулся.

– Это лучше, чем колыбель! – объявил он, вскинув руку и указав ею на деревянную детскую кроватку, висящую меж двумя столбами так, чтобы та могла раскачиваться из стороны в сторону. Шарлотта признала, что это был довольно красивый предмет мебели.

– Это – колыбель-самокачалка!

– Что? – слабо спросила Шарлотта.

– Смотри, – Генри важно шагнул вперед и нажал какую-то невидимую кнопку. Колыбель осторожно начала раскачиваться из стороны в сторону.

Шарлотта облегченно вздохнула.

– Это прекрасно, дорогой.

– Разве тебе не нравится? – улыбнулся Генри, – Теперь она качается намного быстрее.

Эти легкие, подергивающие движения напомнили Шарлотте чувство, словно бы она была выброшена в бурный поток посреди штормового моря.

– Гм, – сказала она, – Генри, я бы хотела кое-что с тобой обсудить. Кое-что важное.

– Более важное, чем то, что наш ребенок будет убаюкан и уложен спать каждую ночь?

– Конклав решил выпустить Джессамину, – сказала Шарлотта, – она возвращается в Институт. Через два дня.

Генри повернулся к ней с недоверчивым взглядом. Колыбель за ним стала раскачиваться еще быстрее, как повозка, мчащаяся на полном ходу.

– Она возвращается сюда?

– Генри, ей больше некуда идти.

Генри открыл было рот, чтобы ответить, но прежде, чем он это сделал, раздался ужасный треск и колыбель, сорвавшись с петель, полетела к самой дальней стене, где разлетелась на щепки.

Шарлотта коротко ахнула, вскинув руку, дабы прикрыть ею рот. Генри нахмурился.

– Возможно, с некоторыми изменениями в дизайне…

– Нет, Генри, – твердо сказала Шарлотта.

– Но…

– Ни при каких обстоятельствах, – голос Шарлотты звучал подобно кинжалу.

Генри вздохнул.

– Хорошо, дорогая.

Адские механизмы не знают жалости. Адские механизмы не знают раскаяния. Адские механизмы бесчисленны. Адские механизмы никогда не остановятся.

Слова, написанные на стене в кабинете Бенедикта, эхом звучали в голове Тессы, когда та сидела у кровати Джема, наблюдая за его сном. Она не была уверена, сколько точно времени; наверное, – предрассветные часы, или, как без сомнения сказала бы Бриджит, – за полночь. Джем не спал, когда она пришла – сразу после того, как ушел Уилл; не спал и сидел достаточно уверенно для того, чтобы принять чай и тосты, хотя и был значительно бледнее и слабее, чем ей хотелось бы видеть.

Софи пришла позже – убрала пищу и улыбнулась Тессе.

– Взбей его подушки, – шепотом предложила она. Тесса так и сделала, пусть Джем и смеялся над тем, как она суетится. Ей всегда не хватало практики пребывания с больными. Забота о пьяном брате была единственным опытом – игры в сиделку, который она имела. Но не в случае с Джемом; не тогда, когда она сидит, держа его руку, пока тот слабо дышит с полузакрытыми глазами, а ресницы едва трепещут на его скулах.

– Не слишком по-геройски, – сказал Джем, не открывая глаз, хотя голос его звучал ровно.

Тесса обернулась и слегка наклонилась к нему. Она переплела свои пальцы с его раньше, и их сомкнутые руки легли на кровать рядом с ним. Пальцы Джема казались холодными в ее собственных, а пульс замедленным.

– Что ты имеешь в виду?

– Сегодня, – сказал он, понизив голос, и закашлялся, – Коллапс и отхаркивание крови по всему дому Лайтвудов…

– Все только улучшило вид этого места, – сказала Тесса.

– Ты сейчас говоришь, как Уилл, – Джем сонно улыбнулся, – но так же, как и он, меняешь тему разговора.

– Конечно, меняю. Как будто от этого я меньше думаю о том, что ты болен. Ты знаешь, что это не так. И сегодня ты вел себя довольно героично. Уилл как-то говорил, – добавила она, – что все герои плохо заканчивают, и он не представляет, почему каждый все равно хочет стать одним из них.

– Ах, – Джем на секунду сжал, а затем отпустил ее за руку, – Что ж, Уилл смотрит на это с точки зрения героя, не так ли? Но, как и для каждого из нас, ответ прост.

– Разве?

– Конечно. Герои существуют потому что мы нуждаемся в них. Не ради них самих.

– Ты говоришь так, будто сам не один из них, – она убрала прядь волос со лба. Он наклонился к ее прикосновению, закрывая глаза.

– Джем… Ты когда-нибудь… – она колебалась, – ты когда-нибудь думал о том, чтобы продлить свою жизнь без лекарства от наркотика?

На это его веки распахнулись.

– Что ты имеешь ввиду?

Она подумала о Уилле, захлебывающемся от святой воды на полу чердака.

– Ты мог бы стать вампиром. Мог бы жить вечно…

Он вертикально поднялся на подушки.

– Тесса, нет. Нет… ты не можешь так думать.

Она отвела взгляд.

– Неужели мысль стать жителем Нижнего Мира настолько ужасна для тебя?

– Тесса, я Сумеречный охотник, Нефилим. Так же, как и мои родители до меня. Это наследие, которое я получил, так же как маму. Это не означает, что я ненавижу отца. Но я чту подарок, который они мне сделали, кровь Ангела, доверие, оказанное мне при произношении клятвы. Также я думаю, что буду не очень хорошим вампиром. Вампиры в общем и в целом презирают нас. Иногда нефилимы превращаются в них, ради забавы, но этот вампир презирается другими. Мы бодрствуем днем и огонь Ангела в наших жилах, они все это ненавидят. Они будут меня презирать и нефилимы будут меня презирать. Я больше не буду парабатайем Уилла, мне больше не будут рады в Институте. Нет, Тесса. Я предпочитаю умереть и возродиться, чтобы можно было видеть солнце, чем жить до конца своих дней без солнечного света.

– Тогда Молчаливым братом, – сказала она, – Кодекс говорит, что руны, которые они ставят на себе, делают их достаточно сильными для того, чтобы избежать смерти.

– Молчаливые братья не могут жениться, Тесса, – он поднял подбородок. Тесса уже давно знала, что под мягкостью Джема кроется то же упрямство, что и у Уилла. Она ясно видела это сейчас, сталь под шелком.

– Ты знаешь, я предпочла бы видеть тебя живым и не женатым на мне, чем… – она оборвала себя на полуслове.

Его взгляд слегка смягчился.

– Путь превращения в Безмолвного брата закрыт для меня. С иньфенью в моей крови, загрязняющей ее, я не смогу пережить руны, которые им накладываются при превращении. Мне пришлось бы перестать пользоваться лекарством, пока оно не исчезло бы из моего организма, но это скорее всего убило бы меня. – Он должно быть увидел что-то на ее лице, потому что он смягчил голос.

– И что за жизнь у этих Безмолвных братьев, тень и темнота, а также тишина и никакой музыки. – Он сглотнул, – И я не хочу жить вечно.

– Я могу жить вечно, – сказала Тесса. Она до сих пор не понимала, как чудовищно это звучит. Было трудно поверить в то, что твоя жизнь никогда не закончится.

– Я знаю, – сказал Джем. – И мне очень жаль, потому что мне кажется, что это бремя никто не должен нести. Знаешь, я верю, что мы возродимся снова, Тесса. Я вернусь, даже если не в этом теле. Души, которые любят друг друга, притягиваются друг другу в других жизнях. Я увижу Уилла, моих родителей, моих дядь, Шарлотту и Генри…

– Но ты не увидишь меня. – Это было не в первый раз, когда она думала об этом, но она всегда выкидывала эти мысли из головы, как только они возникали. Если я бессмертна, то у меня есть только одна эта жизнь. Я не возрожусь как ты, Джеймс. Я не увижусь с тобой на небесах, или на берегах великой реки, или в какой либо другой жизни.

– Я вижу тебя сейчас. – Он протянул руку и положил на ее щеку, его ясные серебристо-серые глаза искали ее глаза.

– И я вижу тебя, – прошептала она, и устало улыбнувшись, закрыла глаза. Она положила свои руки поверх его, которые находились на ее щеках. Она сидела безмолвно, его пальцы на ее коже, пока его дыхание не замедлилось и его пальцы стали легкими в ее руках; он заснул. С грустной улыбкой, она опустила его руки поверх покрывала на его стороне.

Дверь спальни открылась; Тесса повернулась в своем кресле и увидела Уилла, стоящим на пороге, все еще в пальто и перчатках. Один взгляд на его обезумевшее лицо, заставило ее немедленно подняться и последовать за ним в коридор.

Уилл вышел в коридор так быстро, словно за ним по пятам шел дьявол. Тесса осторожно закрыла дверь спальни и поспешила к нему.

– Что, Уилл? Что произошло?

– Я только что вернулся из Ист Энда, – сказал Уилл. В его голосе слышалась боль; боль, которую она не слышала с того самого дня, как сказала ему в гостиной, что помолвлена с Джемом.

– Я пошел искать больше инь фэна. Но его нет.

Тесса едва не споткнулась, когда настигла его.

– Что ты имеешь ввиду, говоря, что его нет? У Джема были запасы, не так ли?

Уилл повернулся к ней лицом, пятясь вниз по лестнице.

– Он закончился, – сказал он прерывисто, – Джем не хотел, чтобы ты знала, но сейчас нет смысла скрывать это. Он закончился и я не могу найти больше. Я всегда был тем, кто покупал инь фэн. Я ходил к поставщикам, но они либо исчезали, либо приходили с пустыми руками. Первый раз я пошел в то место, где вы с Джемом нашли меня. Но у них нет инь фэна.

– Тогда в другом месте…

– Я был везде, – сказал Уилл, обернувшись. Они вошли в коридор на втором этаже Института, где были библиотека и гостиная. Обе двери были открыты, заливая холл золотистым светом.

– Везде.