РЕВЕНЮ КОРЕНІ - RHEl RADICES 1 страница

Причина первая

Причина вторая

Причина третья

Причина четвертая

Причина пятая

Причина шестая

Причина седьмая

Причина восьмая

Причина девятая

Причина десятая

Причина одиннадцатая

Причина двенадцатая

Причина тринадцатая

Причина четырнадцатая

Причина пятнадцатая

Причина шестнадцатая

Причина семнадцатая

Причина восемнадцатая

Причина девятнадцатая

Причина двадцатая

Причина двадцать первая

Причина двадцать вторая

Причина двадцать третья

Причина двадцать четвертая

Причина двадцать пятая

Причина двадцать шестая

Причина двадцать седьмая

Причина двадцать восьмая

Причина двадцать девятая

Причина тридцатая

Причина тридцать первая

Причина тридцать вторая

Причина тридцать третья

Причина тридцать четвертая

Причина тридцать пятая

Причина тридцать шестая

Причина тридцать седьмая

Причина тридцать восьмая

Причина тридцать девятая

Причина сороковая

Причина сорок первая

Причина сорок вторая

Причина сорок третья

Причина сорок четвертая

Причина сорок пятая

Причина сорок шестая

Причина сорок седьмая

Причина сорок восьмая

Причина сорок девятая

Причина пятидесятая

Предисловие к русскому изданию

Несколько слов об авторе, д-ре Бёрнетте, или, как иногда пишут его имя, Бурнетте. Джеймс Комптон Бёрнетт (Burnett) (1840―1901) три года изучал медицину в Вене, после чего вернулся в родной Глазго и защитил там (1872) диплом бакалавра медицины. В 1876 г. он получил степень доктора медицины. В гомеопатию Бёрнетт пришел во время своей работы в Барнхилльском госпитале в Глазго по совету своего друга, д-ра Альфреда Хоукса из Королевской пехоты. Учил гомеопатию он в Ливерпуле, под руководством д-ров Джона Дрисдэйла (ок.1816―ок.1890) и Берриджа. Бёрнетт был одним из самых известных британских гомеопатов 19-го века, чьими заслугами, наряду с большим литературным наследием, было введение в гомеопатическую практику бациллина, морбиллина, карцинозина и других нозодов, а также разработка концепции вакциноза — болезней, старт развитию которых дали прививки. Был членом знаменитого "Куперовского клуба". C 1879 по 1885 гг. занимал пост редактора "Homeopathic World". За 1878―1901 гг. им было выпущено 28 книг, среди которых наиболее известны "Natrum muriaticum как доказательство учения о динамизации лекарств" (Natrum mur as a Test of the Doctrine of Drug Dynamization), 1878; "Предотвращение врожденных дефектов развития" (Prevention of Congenital Malformation Defects), 1881; "Излечимость катаракты лекарствами" (Curability of Cataract with Medicines), 1882; "Лекарственное лечение увеличенных миндалин" (Enlarged Tonsils Cured by Medicines), 1883; "Возможность излечения опухолей лекарствами" (Curability of Tumors by Medicines), 1884; "Болезни кожи с точки зрения функций организма" (Diseases of the Skin from the Organismic Stand-Point), 1886; "Стригущий лишай: его конституциональная природа и лечение" (Ringworm: its Constitutional Nature and Cure), 1888; "Пятьдесят причин, почему я гомеопат" (Fifty Reasons for being a Homoeopath), 1888; "Болезни печени" (The Diseases of the Liver), 1890; "Органическое заболевание у женщин" (Organ Disease of Women), 1893; "Подагра и ее лечение" (Gout and its Cure), 1894; "Опухоли молочной железы" (Tumors of the Breast), 1896; "Вакциноз" (Vaccinosis), 1884, второе издание в 1897 г., и др. Бёрнетт занимал центристскую позицию между пуристами с обеих сторон, возглавлявшимися Джоном Генри Кларком и Ричардом Юзом. Именем Бёрнетта была названа кафедра Materia medica при Лондонском гомеопатическом госпитале... Подробнее о д-ре Бёрнетте можно прочитать в недавно вышедшей прекрасной книге "The Faces of Homoeopathy" Джулиана Винстона, который любезно предоставил фотографии д-ра Бёрнетта для этого сайта.

К сожалению, русскоязычный читатель мало знаком с трудами замечательного английского гомеопата. На русский язык были переведены лишь предлагаемая ниже книга Бёрнетта "Пятьдесят причин, почему я гомеопат" (СПб, 1888, в переводе В.Я.Герда, позднее опубликованная и во "Враче-гомеопате" и недавно наконец переизданная "Гомеопатической книгой") и его лекция "Ганеман как человек и врач" (СПб, 1882, также в переводе В.Я.Герда), прочитанная им в 1880 г. в Лондонской школе гомеопатии.

Сообщая о выходе "Пятидесяти причин" в свет, российский "Гомеопатический вестник" писал (1888, 11, с. 721):

 

Эта бойкая, необыкновенно увлекательная и живо написанная книжка в форме переписки между автором и несведущим, но задорным оппонентом, каких много, которые, возражая против гомеопатии, даже не понимают значение этого слова и совершенно незнакомы с теми неопровержимыми фактами, на которых основано ее истинное значение. Она представляет целый ряд удачных излечений, истории которых переданы в такой занимательной и остроумной форме, что интерес читателя приковывается с первой страницы и не ослабевает до последней. Раз взявши эту книжку в руки, читатель не выпустит её раньше, чем дочитает до конца.

В некоторых отношениях книга небезупречна, и подчас рассуждения Бёрнетта могут показаться наивными. Некоторые случаи, где Бёрнетт прибегал к слишком частой смене лекарств, называя это "перекладинами одной лестницы", выглядят не всегда убедительно. Но как бы то ни было, я хочу надеяться, что проснувшийся в последнее время интерес к классическому гомеопатическому наследию побудит издателей познакомить нынешнее поколение гомеопатов, чьим родным языком является русский, с книгами д-ра Бёрнетта.

Александр Коток

ПЯТЬДЕСЯТ ПРИЧИН, ПОЧЕМУ Я ГОМЕОПАТ

Д-ра мед. К. Бёрнетта

опубликовано во «Враче-гомеопате», 1901, №№ 4-9

В январе 1888 г. мне случилось обедать у одного члена парламента, пригласившего также и племянника своего, доктора Т. А. К., который только что вернулся из путешествия по материку Европы, где он посетил Париж, Гейдельберг, Вену, Берлин и другие города, представляющие медицинский интерес.

За десертом я постепенно стал сознавать, что мой хозяин, который был и моим пациентом, пригласил меня, главным образом, с тем умыслом, чтобы его племянник и я потолковали о различным "патиях", так как ему хотелось, чтобы племянник сделался гомеопатом.

Сначала все шло гладко и спокойно, но затем мы оба разгорячились, я потерял терпение — и уже более не находил его в тот вечер. Мой собеседник заклеймил всех гомеопатов шарлатанами, а я прибегнул к аргументу tu quoque, что, разумеется, не поправило дела.

Уверения, что унизительный эпитет не относился ко мне, я принять не мог, заявляя, что если все гомеопаты шарлатаны, то, как неизбежное следствие, и я, индивидуальный гомеопат, должен быть тем же. Как бы то ни было, в конце концов, я обратился к доктору К. со следующими словами: "Любезный сотоварищ! Ваш ум переполнен схоластическим самомнением, и потому научная медицина Вам недоступна; Ваша чаша полна знаний, но только знаний ошибочных; знания Ваши похожи на эти грецкие орехи, высушенные в печке и поэтому бесплодные; посадите их в землю, и они не будут расти, — то же самое и с Вашею схоластическою ученостью: все сведения, которыми Вы обладаете, были предварительно иссушены в школах и сделались бесплодными. Высушенные в печке грецкие орехи имеют некоторое значение, как пищевое вещество, но они мертвы; Ваши знания имеют известную цену, как умственная пища для других, если Вы захотите сделаться учителем, но они схоластически иссушены и бесплодны. У Вас нет живой веры в живую медицину; вся Ваша медицина, поскольку она касается действительного непосредственного излечения больных, совершенно мертва".

"Быть может, и так", — возразил доктор К. "Вы, конечно, хотите сказать, что Ваш способ представляет единственный путь к медицинскому спасению. Все вы, гомеопаты, таковы, и позвольте Вам сказать, что это именно и есть причина, почему мы, патентованные практики, иногда называем Вас шарлатанами — не сердитесь, пожалуйста; повторяю Вам, что я не отношу этого выражения к Вам лично".

"Точно так, — сказал я, — это очень, очень старая история — ругать и злословить отсутствующих беспричинно. Знаете ли, что я мог бы представить вам пятьдесят причин, почему я гомеопат, и эти причины, если не в отдельности, то, по крайней мере, в совокупности, должны были бы убедить и камень".

"Пятьдесят причин, почему Вы гомеопат! Мой любезный доктор, подавайте их сюда; я никогда еще не слышал ни одной основательной причины. Вы, дядюшка, ложитесь спать, а я посижу и выслушаю эти пятьдесят причин, которые покажут мне, как излечивать все недуги земные, включая и мой собственный morbus scholasticus, моё схоластическое самомнение, и всё это, разумеется, на основании лицемерной формулы — similia similibus curantur. (Обращаясь ко мне:) Дорогой доктор, пятьдесят причин довольно значительная доза, даже если каждая из них не больше крошечной крупинки!"

Но я уже был в передней и пожелал им спокойной ночи. Этим, однако же, дело не кончилось; мой "патентованный" собрат тотчас же сел и настрочил нижеприведенное письмо, которое я получил на следующий день:

"М. г.,

Ссылаясь на Ваше несколько хвастливое заявление, только что сделанное Вами за столом моего дяди, что Вы можете привести пятьдесят причин, почему Вы гомеопат, причем, однако же, Вы не захотели представить их тотчас же, под предлогом позднего времени (хотя теперь только одиннадцать часов), я пишу Вам без замедления, с целью дать Вам случай изложить эти пятьдесят причин. In limine, позвольте Вам заявить, что, несмотря на мое "схоластическое самомнение" (Вы, кажется, очень возбуждены против школ) и мое "бесплодие" (надеюсь, только умственное!), я желаю только добиться истины.

Я получил образование в школах, как и Вы (и, мне кажется, Ваши нападки на них обнаруживают большую неблагодарность), но я не осмеливаюсь претендовать, что я уже знаю больше моих наставников, учивших меня, что Ганеман был старый шарлатан, хвастун и невежда, и к методам и поступкам так называемых гомеопатов я, выражаясь мягко, не имею ни малейшей симпатии.

Вы, по-видимому, питаете сильную веру в гомеопатию, и я теперь приглашаю Вас представить те пятьдесят причин, которые, согласно Вашему, я должен сказать, насколько хвастливому заявлению, Вы можете привести.

Ваш Т. А. К. "

 

Я отвечал так:

"М. г.,

Могу Вам привести не только пятьдесят причин, почему я гомеопат, а пятьдесят раз пятьдесят; но ars longa, vita brevis и Вы сами дополните остальное. Вам хорошо известно, что я человек занятой, и мне нелегко уделять время на изложение моих причин во всей подробности и в таком виде, чтоб удовлетворить Ваш образованный ум. Если Вы действительно хотите добиться истины о Ганемане и его гомеопатии, позвольте предложить Вам изучить сочинения этого самого Ганемана и нескольких десятков его знаменитых учеников. Ведь дело происходило не впотьмах или в углу, и Вы можете приобрести эти сочинения почти в любой гомеопатической аптеке — есть одна на улице, где Вы живете. В особенности просил бы Вас прочитать "Фармакодинамику" и "Терапевтику" д-ра Юза; "Лекции" д-ра Гранве; труды Ганемана в переводах д-ра Деджона, и вообще, все написанное этим врачом и его сотрудниками в "British Journal of Homoeopathy". Если, пройдя все это, Вы пожелаете узнать еще немного правды о Ганемане, то прочитайте речи, произнесенные в честь его д-рами Дёджоном, Юзом, Попом, Кларком, а также мою, под заглавием "Еssе Medicus".

Если бы Вы даже захотели узнать, какая на самом деле великая вещь наше лекарствоведение, то потрудитесь заглянуть в "Энциклопедию чистого лекарствоведения" д-ра Аллена — все эти книги и много других Вы найдёте в моей библиотеке, которая к Вашим услугам, если Вы искренний искатель гомеопатической истины.

Мне будет также приятно представить Вас врачам Лондонского гомеопатического госпиталя, где Вы можете наблюдать их деятельность.

Поверьте, что гомеопаты не то, чем Вам их изображали; у нас тайн нет; все мы стараемся, каждый по-своему, как умеем, споспешествовать истинным интересам нашего благодетельного искусства, и наше усерднейшее желание, перед Богом и человеком, познакомить с тем, что мы знаем, всех любознательных искателей истины.

Я с Вами церемониться не стану: те, которые утверждают, что Ганеман невежественный шарлатан, что гомеопаты шарлатаны — ну, говорят неправду. Слово, которое мне хотелось бы употребить, Вас шокировало бы, может быть; пусть так: Вы знаете, что я хочу сказать. Скажите это с крыш домов и пусть оно шокирует загрубелый, порабощенный врачами, скудоумный мир.

Ваш Бёрнетт ".

 

Затем я получил следующее письмо:

"М. г.,

Вы выражаетесь языком несколько более сильным, чем тот, к которому мы привыкли в "школах", но этот сильный язык еще не аргумент. При всем уважении к Вам, мне кажется, что Вам не идет упрекать общепризнанную профессию в грубости к гомеопатам, которым она не верит; во всяком случае, мы не называем вас лжецами. Впрочем, так как я первый употребил слово шарлатан, то видно, мне нужно снести слово "лжет".

Я предлагаю, чтобы мы не удалялись от трезвой, беспристрастной речи и чтобы вместо брани Вы представили мне Ваши пятьдесят причин, почему Вы гомеопат. Вы говорите, что можете привести "не пятьдесят только причин, а пятьдесят раз пятьдесят", а между тем Вы не приводите ни одной и только ссылаетесь на Вашу литературу! Самая масса этой литературы составляет для меня достаточную причину, чтобы не быть гомеопатом! Не могу же я всю жизнь оставаться в школе — и так уже некоторые полагают, что школы не оказали на меня благотворного влияния!

Я не могу сказать, чтобы я был, как Вы, занятой человек, но я нахожусь в переговорах относительно приобретения практики или, скорее, товарищества в Манчестере, и тогда у меня, верно, будет довольно работы — но что же делать? Дядя настаивает на том, чтоб я вступил в товарищество с более пожилым человеком, и я должен повиноваться, так как на это деньги отпускает он. Впрочем, это не относится к вопросу. Теперь я пишу только с тем, чтобы поблагодарить Вас за любезное приглашение воспользоваться книгами Вашей библиотеки. Нет, очень благодарен. У меня нет охоты проводить время в чтении всех этих книг или даже некоторых из них.

Мне хорошо известно, что вы, гомеопаты, пишете изумительное количество книг по всевозможным предметам, и Вы сами, кажется, не без греха в этом отношении; но мне не нужно вашей литературы, и я вовсе не желаю прочитывать тошнотворные восхваления учителя (!) ганемановскими ораторами (!) — все они ведут к одному: Бог один, гомеопатия одна (простите, Гомеопатия всегда с прописного "г"!) и Ганеман — ее пророк. Я не только не желаю воспользоваться многочисленными книгами Вашей библиотеки, но и не хочу, чтоб Вы приводили из них длинные цитаты, в виде причин; обладая таким бойким пером, Вам очень легко было бы обработать пятьдесят цитат из литературы вместо причин, но я их отклоняю; я требую Ваших причин, т.е. настоящих, живых, практических причин из Вашей профессиональной жизни, хотя и не таких, которые "в отдельности или в совокупности, могли бы убедить и камень".

Вообще вы, гомеопаты, чересчур хвастливы; вы, по-видимому, излечиваете все, что профессия объявляет неизлечимым, как-то: рак, эпилепсию, чахотку и опухоли. Вы, кажется, претендуете даже, что можете излечивать катаракту лекарствами. Могу только сказать, что я хотел бы видеться с человеком, которому удалось рассеять старческую катаракту с помощью лекарств. Объявляю решительно, что это вещь невозможная.

Ваш Т. А. К. "

 

На это я отвечал:

"М. г.,

Нужно сознаться, что Вы очень строги к гомеопатам вообще и ко мне в особенности, но в этом я виноват сам, так как удостоил обсуждать с Вами предмет, о котором Вам решительно ничего неизвестно — гомеопатию. Я могу рассуждать о ботанике только с ботаником, о зоологии — с зоологом; с этим Вы, конечно, согласитесь. Между тем Вы, по-видимому, полагаете, что я могу говорить с Вами о гомеопатии, хотя Вы даже хвалитесь незнанием ее.

В минуту увлечения я неосторожно вызвался привести пятьдесят причин, почему я гомеопат, и Вы теперь обязываете меня, намекая, что если я этого не исполню, то это должно быть потому, что я не в состоянии. Повторяю, что я мог бы привести пятьдесят раз пятьдесят причин, хотя быть может не исключительно из моего собственного опыта. По-моему, с Вашей стороны не совсем справедливо не допускать меня обращаться к нашей литературе за пятьюдесятью причинами; во всяком случае, Вы должны дозволить мне цитировать из моих собственных сочинений, так как в них заключаются сливки всего того, что я узнал и что видел.

Позвольте также просить Вас, в видах простой справедливости, предварительно ознакомиться, хотя бы в общих чертах, с основами гомеопатии из сочинений, мною указанных, или из других книг, по Вашему усмотрению, и тогда мы можем приступить к беспристрастному обсуждению различных вопросов, которые будут подлежать разбору.

К чему издеваться над описанными нами случаями исцеления рака, эпилепсии, чахотки, катаракты и опухолей; во всяком случае, они показывают, что мы стараемся излечивать эти болезни, а Ваша школа и этого не делает. Я сам, например, многократно настаивал на излечимости некоторых из них лекарствами, но можно ли мне обсуждать эти вопросы с Вами, когда Вы незнакомы с простейшими элементами нашего метода? Чтобы понимать меня, Вы должны хорошо знать не только гомеопатическую пропедевтику, но и то, что я назову Penetralia homoeopathica, а между тем, для этого у Вас не хватает ни терпения, ни прилежания; сомневаюсь даже, чтоб Вы питали искреннюю любовь к истине. "Ищите и обрящете" справедливо и в данном случае, но необходимо сперва искать, Вы же отказываетесь искать, а хотите найти.

Вы считаете себя вправе осмеивать и отрицать наблюдения выдающихся врачей-гомеопатов — на каком основании? Вы присутствовали? Вы видели эти случаи? Вы ничего не знаете о гомеопатии, никогда ее не испытывали, а между тем присваиваете себе право судить о трудах гомеопатов. Вы пребываете в хроническом самообмане, говоря, что Вы не верите такому-то или такому-то гомеопатическому излечению; Вы, собственно заявляете следующее: я, с моей патентованной практикой, не в состоянии излечивать эти случаи; мои профессора — точно так же; мы согласны, что они вовсе неизлечимы, следовательно, эти заявления гомеопатов неосновательны. Другими словами, Вы не в состоянии разрезать кусок сукна стальным ключом, и поэтому я не могу разрезать его стальными ножницами, так как и ключ, и ножницы сделаны из стали. Вы утверждаете, что сталью разрезать сукно нельзя, а выходит, что Вы подразумеваете стальной ключ, а я — стальные ножницы.

Если Вы захотите к обеду жареного рябчика, то его прежде нужно купить и изжарить, сам по себе жареным он к Вам в рот не повалится.

Не подпишетесь ли Вы, по крайней мере, на Monthlу Homoeopathic Review, Homoeopathic World и Hahnemannian Monthly — ну хотя бы на один год? Тогда мы возобновим нашу беседу об этих предметах.

Что бы Вы сказали, если бы Ваш садовник стал сеять семя, подготовив предварительно землю и не очистив ее от сорной травы? Так и здесь: я хочу, чтоб Вы повыдергали сорную траву схоластических предрассудков и подготовили, хотя бы в некоторой степени, Вашу умственную почву, так как иначе посеянное мною доброе семя, в виду неподготовленности почвы или совсем не взойдет, или же тщетно будет бороться с сорною травою самомнения, неведения и предрассудков.

Нет, друг мой, надо быть справедливым даже к ненавистной и презренной гомеопатии.

Ваш К. Бёрнетт ".

 

Затем д-р К. писал:

"М. г.

Пишу Вам, как видите, из Манчестера, где я вступил в товарищество, о котором прежде упоминал Вам. Это объяснит замедление в моем ответе на Ваше последнее письмо. Я сообщил моему товарищу о нашем препирательстве и о пятидесяти причинах, почему Вы гомеопат, еще ожидаемых от Вас, и как бы Вы думали, что он говорит? Он говорит: "Всё это гниль!". С этим вульгарным изречением я склонен согласиться, хотя вовсе не желаю Вас оскорбить, зная, что Вы верите в поддерживаемые Вами теории. Я также допускаю известную справедливость в Вашем требовании, чтоб я изучил гомеопатию прежде, чем рассуждать о ней, но Вы заметите, что я не имею претензии рассуждать о ней, или, если имел, то отказываюсь от такой претензии и только скажу — подавайте мне обещанные пятьдесят причин. Вы не хотите меня учить, потому что я невежествен, но, мне кажется, это именно и есть добавочный повод, чтобы научить меня. Я не менее других желаю знать истину, хотя я не совсем энтузиаст, но мне необходимо заняться практикой, так как я собираюсь скоро жениться.

Вы говорите, что я осуждаю гомеопатию, хотя ничего о ней не знаю. Пусть так; но Вы должны помнить, что на это у меня тот же самый авторитет, как и на все мои медицинские познания, а именно моих учителей в Кембриджском университете, которые не только обучили меня всему, что я знаю о медицине, но научили меня также порицать Ганемана и гомеопатию. Я не имею возможности входить во все возбужденные Вами пункты и сразу перехожу от отвлеченного к конкретному. Хотите или не хотите Вы сообщить мне Ваши пятьдесят причин, почему Вы гомеопат. Для меня безразлично, были ли Ваши причины опубликованы или нет, лишь бы они были Ваши собственные, а не собраны из чужих книг. Тем не менее, они должны быть такие, как Вы первоначально заявили в доме моего дядюшки, — я хорошо помню сущность Вашего обещания: Вы сказали, что можете привести пятьдесят причин, почему Вы гомеопат, взятых из Вашей деятельности и из Вашего профессионального опыта. К этому я Вас обязываю непременно или Вам придется слезть с дерева.

Ваш Т. А. К. "

 

Мое окончательное согласие было выражено так:

"М. г.,

Так как я заявил, что могу привести пятьдесят причин, почему я гомеопат, а Вы настаиваете на том, чтобы я исполнил это или "слез с дерева", то я по необходимости должен подчиниться, потому что и армии сдаются перед force majeure, и приступаю при первой свободной минуте.

Не имея возможности привести их все сразу, я разделю их на части по числу причин.

Потрудитесь не забывать, что я не предоставляю Вам никакого права возражать или рассуждать, так как Вы не хотите предварительно изучить предмет, а я не могу допустить, чтобы даже "патентованный" практик мог знать предмет, не изучив его. Я буду писать Вам еn maitre. Вы непременно хотите моих причин; хорошо же, Вы их получите, все до единой.

Ваш К. Бёрнетт "

Причина первая

Любезный доктор!

Довольно много лет тому назад, находясь в один скучный, пасмурный день в своем кабинете в Б-ой больнице, где я был несколько времени занят составлением свидетельств о смерти, я вдруг встал, охваченный уже в пятидесятый раз каким-то особенным, неопределенным ощущением. Я не мог хорошенько объяснить это чувство, но оно было связано с неудовлетворительностью моих клинических результатов. Первоначально я был большой энтузиаст в медицине, но один скептик профессор совершенно вышиб из меня всякую в веру, а затем усиленная больничная работа и ответственность, не по годам и опытности, еще более охладили меня. Пройдясь по комнате, я бросился в кресло, и мечты унесли меня в зеленые поля и веселые дни детства. Как раз в этот момент мимо окна проносили труп, и я сердито спросил служителя: "Тим, кто это теперь умер?" — "Маленький Джорджи, сударь".

Маленький Джорджи был безродный, бездомный сирота, которому мы дозволяли пользоваться пустыми кроватями. Он был общим любимцем, все ухаживали за ним, и смерть его опечалила всех.

Случилось это так: мне понадобилась кровать для страждущего острой болезнью и я велел переместить маленького Джорджи из занимаемого им теплого угла на кровать, стоявшую у окна; там он простудился, схватил плеврит и умер.

Сказал я cебе: если бы я только мог остановить первоначальную лихорадку, последовавшую за простудой у окна, Джордж, вероятно, остался бы в живых. Между тем, Джорджа лечили, кроме меня, три больничных врача совместно, и все-таки за лихорадкой последовал плеврит, а за плевритом водянка, и бедный маленький Джорджи скончался. Старый Тим был суровый человек, и я никогда не видел, чтобы он проявлял какое-нибудь чувство или сожаление о чьей-либо смерти, но и он, очевидно, собирался уронить слезинку в память Джорджи, ибо я заметил, что его внимание было как-то необычайно приковано к поверхности вымываемых им склянок. Как бы то ни было, Джорджи не стало, а я был уверен, что его можно было спасти, и это сознание подавляло меня.

В тот же вечер ко мне зашел пообедать сотоварищ, которому я сообщил о моем горе и о полурешимости отправиться в Америку и сделаться фермером: по крайней мере, я мог бы вести здоровую, натуральную жизнь.

Он убеждал меня изучить прежде гомеопатию и опровергнуть ее или же, если она покажется основательной, испытать ее в больнице.

После многих колебаний и опасений — точно я замышлял преступление — я добыл "Фармакодинамику" и "Терапевтику" Юза, которые, по словам моего приятеля, представляют хорошее введение в гомеопатию.

В одну или две недели я усвоил себе главнейшие пункты, придя к заключению, что или гомеопатия чрезвычайно важная вещь, или этот доктор Юз очень большой... Нет, слово это непарламентарно. Вам не нравится слово...? Mне оно нравится, потому что с такою точностью выражает именно то, что я хочу сказать; в столь важном вопросе для меня нет срединного пути: или это чистая Божья правда, или это черная ложь. Дураком он никак не мог быть, потому что дуpаку таких книг не сочинить, а он говорит так красноречиво, от благородной души, что я тотчас же был извлечен из топи уныния — на короткое только время, а затем снова наступила реакция: разве я не прибегал часто к хваленым спецификам и планам лечения и не испытывал горького разочарования? Итак, мною опять овладело прежнее сомнение. "Как?, — говорил я, — да сбыточное ли это дело? Нет, этого быть не может. Я получил образование в школах, и там добросовестные люди учили меня, что гомеопатия — терапевтический нигилизм. Нет, я не могу быть гомеопатом; я испытаю ее у постели, докажу, что она обман, и изобличу ее перед глазами восхищенной профессии".

Мысли мои, по случаю судьбы Джорджи, были заняты лихорадкой, и потому я изучил то, что гомеопаты говорят о ней, и нашел, что по их заявлению простая лихорадка купируется Аконитом. Если это верно, подумал я, и Аконит был бы дан заблаговременно, то маленький Джорджи был бы спасен.

Впрочем, простудные лихорадки встречались очень часто, а я заведовал палатой, где помещали больных детей, прежде чем выяснилась их болезнь, а затем их переводили в другие палаты, смотря по тому, появлялись ли у них пневмония, плеврит, ревматизм, гастрит, корь и проч.

У меня была под рукой тинктура аконита Флемминга, и я опустил несколько капель в большую бутылку с водой и поручил сиделке давать понемногу всем детям на одной стороне палаты, немедленно по их поступлении. Дети, находившиеся на другой стороне палаты, не должны были принимать раствор Аконита, а подлежали установленному до того времени правоверному способу лечения. На другое утро я нашел, что почти все дети на аконитной стороне были без лихорадки и большинство из них играли в постели. Только у одного оказалась корь и его пришлось перевести в соответствующую палату: я удостоверился, что Аконит не излечивает кори; остальные через день или два были отпущены восвояси.

Дети же, находившиеся на неаконитной, правоверной стоpоне, были в худшем или в том же самом положении, и были переведены в больницу большей частью с локализованными воспалениями, катарами, корью и проч.

То же самое повторялось изо дня в день: те, которые получали Аконит, обыкновенно через сутки или двое суток находились на пути к выздоровлению, исключая только те сравнительно редкие случаи, когда простуда оказывалась предвестницей какой-нибудь специфической болезни, как-то: кори, скарлатины, ревматической лихорадки; на них Аконит очень мало влиял. Большинство же случаев представляли настоящие простуды, которые Аконит излечивал сразу, хотя малютки обыкновенно становились бледными и, как я потом узнал, очень сильно потели.

Я ничего не сообщил сиделке о содержании моей бутылки, но она очень скоро окрестила ее в "лихорадочную бутылку д-ра Бернетта".

Некоторое время я был просто ошеломлен и проводил значительную часть ночей в изучении гомеопатии: днём у меня не было досуга.

Однажды я не мог сделать своих обычных обходов по палатам — кажется, я отсутствовал двое суток, с субботы по вторник — и, когда я опять пришел утром в детскую палату, сиделка показалась мне какой-то сдержанной и с несколько притворной покорностью сообщила мне, что, по её мнению, можно отпустить всех больных.

"Это почему?", — спросил я.

"Да так как Вас, доктор, не было ни в воскресенье, ни вчерашний день, то я давала Ваше противолихорадочное средство всем; право, я не могу более видеть Ваших жестоких опытов; все вы, молодые врачи, только производите опыты".