Глава 16. Leave your mark under my skin,
Leave your mark under my skin, Oh my, how strong you are! And feast your eyes on my disdain, And hope this one won't scar. I will never belong to you, again, I will never belong to you… Seether, "Diseased";
Три пополуночи. Неспокойный сон за стенкой — Джон пришел сегодня поздно и не в духе. Причину Шерлок знал, но не находил решения. Три пополуночи. Так сказали зеленые мерцающие цифры на микроволновке. Шерлок безучастно зарегистрировал этот факт и взял из холодильника молоко. Расфокусированно посмотрел на него, встряхнул, прислушался к бульканью и поставил обратно. Молоко лучше оставить на завтрак Джону. Это была жалкая подсознательная попытка компенсировать собственное поведение. Бесполезная попытка, потому что идея задобрить Джона едой обидно рассмеялась и самоликвидировалась еще на стадии зарождения. «А Джим умеет готовить блинчики», — некстати всплыло в голове между мысленным пролистыванием должностей в Министерстве иностранных дел и сопоставлением графика отпусков Гокса с оружейными скандалами. Шерлок раздраженно захлопнул дверцу холодильника. Затем прижался к ней лбом, стараясь восстановить душевное спокойствие посредством этого большого снежно-белого вместилища искусственного мороза. Ясность химических формул. Красота атомных цепочек. Почему людям обязательно надо испортить и усложнить заложенные природой принципы? Сердце — фиброзно-мышечный орган, обеспечивающий ток крови по кровеносным сосудам. Зачем наделять его несуществующими свойствами, зачем оно «выскакивает из груди», «уходит в пятки», «разбивается», зачем оно «чистое», «золотое» и «каменное»? Зачем оно горит? То как будто внутрь насыпали жгучий перец, то как будто в груди разложили костер и медленно, методично поджаривают, а иногда словно сжимают огненными щипцами… — По плану! — раздался надтреснутый голос. Заскрипел диван. Темноту вспороло яростное дыхание человека, борющегося со своими кошмарами. Шерлок медленно отошел от холодильника. На его лице расцвела потусторонняя пугающая улыбка. Так улыбается палач, которому посчастливилось свести с казнимым личные счеты. Так улыбается перед смертью самоубийца. В голове вдруг стало легко и пусто. *** — Темница, милая темница, — с фальшивым воодушевлением пропел Джим, бросив покупки. О них чуть не споткнулся вошедший следом Джон, тоже нагруженный всевозможными пакетами и свертками. Нагруженный однобоко, а точнее, одноруко, но основательно. — Предпочитаешь апартаменты в Скрабсе? — усмехнулся Шерлок. — Это можно устроить. Он аккуратно поддержал Джона и отпихнул пакеты в сторону, чтобы освободить проход. На пятачке у лестницы трем мужчинам и куче хрустящих фирменных упаковок было тесновато. — Предпочитаю душ, — кратко информировал Мортон. И никуда не двинулся. Видимо, предполагая, что по его слову душ осознает всю низость поступка горы, не пришедшей на зов Магомета, и материализуется прямо перед входной дверью. — В очередь. Я только что понял, что безумно соскучился по душу. Нам надо с ним поговорить… по душам, — Джон ощущал себя расплавившейся аморфной массой, и с вялым любопытством разглядывал пакеты, пытаясь определить, какие из них его. Стараниями Шерлока все покупки смешались в одну блестяще-шелестящую массу преимущественно черного цвета. — Может, мы просто поделим все это и не будем мучиться с сортировкой? — Это называется коммунизм, Джонни, — Джим нежно похлопал его по плечу. — Когда все общее. — Это называется бардак, — отмахнулся доктор. Его фактически заставили купить пугающее количество новой одежды. И зажим для галстука с национальным гербом. Что-то с этим гербом было не так, но Джим не дал возможности рассмотреть аксессуар более детально («О, Джонни, детка, померь еще вот это, будем делать из тебя секси-медсестру… я хотел сказать, доктора»). Непринужденный смех Мортона прокатился по сердцу внезапным теплом. Даже уголки губ Шерлока сами собой приподнялись. Боже, по какому принципу ты раздаешь людям смех? Почему было не поместить этот прекрасный звук в уста кого-нибудь более достойного такого дара? Это ведь оружие. И довольно опасное. — А у меня великолепное предложение, — отсмеявшись, сказал Джим. — О, нет, — Шерлок разочарованно отмахнулся. — Душ втроем это скучно. И неудобно. — Смотря в каких позах. Кроме того, мы с Джоном почти инвалиды, — возмущенный взгляд Джона Мортон проигнорировал. — А вдруг нам понадобится помощь? — Поднять мыло? — Ауч, это было грубо. — Ты первый об этом подумал. — Я всегда первый. Мне помощь понадобится точно. Видишь ли, повязка намокнет. Последние слова осели на горячем воздухе, все еще искрящемся от смеха, морозным инеем. Приговором. Как будто они запускали некий разрушительный механизм. — Но я надеюсь на тебя, Шерлок, — тяжелый взгляд из-под полуопущенных ресниц не вязался с игривым тоном. — На твои сильные руки. На твой… рационализм. Ты же не заставишь несчастного калеку мучиться с перевязкой? Я бы попросил нашего доктора, но он тоже не в лучшей форме. А вчера у тебя так хорошо получилось. — Ты делал ему перевязку? — Джон был удивлен. Очень удивлен и обеспокоен. — Я думал, в больнице… Шерлок прервал его излишне резко: — В больнице этот истерик устроил сцену, поэтому дома мне пришлось вспоминать навыки оказания первой помощи. — Тогда я должен осмотреть ногу. — Не стоит беспокойства, — Джим сделал шаг назад, спрятав руки за спину как нашкодивший мальчишка. — Истерики так легковозбудимы. Буду вырабатывать характер. Слабость всегда можно обратить в силу. Метаморфозы, о, да! Алхимия, Шерлок, ты когда-нибудь пробовал превратить смерть в жизнь? — С этим хорошо справляется природа, — сухо заметил детектив. — Мертвое тело дает жизнь различным микроорганизмам. — Фу, не порть мне аппетит. В тебе не хватает возвышенности, духовности! Ты собираешься описывать безутешной вдове, какие микроорганизмы нашли приют в теле ее мужа? А как же байки про жизнь вечную, реинкарнацию, наконец, бессмертие через детей? Лучше предоставь это мне. Шерлок вспыхнул, почувствовав вторжение на свою территорию: — Ты не знаешь, о чем ее нужно спрашивать. Рот Джима образовал влажную, тщательно удивленную букву «О». — Вот как. Что у тебя за секреты с отставным полковником, который может быть причастен к нападению в парке? — Непричастен. Тебе это известно. — О каком полковнике вы говорите? — вмешался Джон, невольно прикрывая здоровой рукой раненую. Шерлок заметил это движение и поморщился: — Майкрофт может рассказать о нем больше, чем я. Этот человек полезен. Остальное неважно. Пустые надежды, дорогой Джим, информацию ты не получишь. — Я был таким плохим мальчиком? — губы Мортона вполне натурально задрожали. И тотчас же разъехались в масляной улыбке. — Твои костыли в виде информации мне не понадобятся. Миссис Гокс через полчаса после знакомства согласится продемонстрировать мне, чем они с мужем занимались в спальне. Все остальное она выложит еще раньше. — Беспринципный ублюдок, — почему-то в устах Шерлока это прозвучало восхищенно. — Хочешь пари? — Что ты предлагаешь? — Мы будем обрабатывать вдову вдвоем — звучит пошло, правда? — а когда я узнаю все, что нужно… — Если ты узнаешь. Джим довольно вытянулся вдоль стены и постановил: — Значит, на само пари ты согласен. — Шерлок! — возмущенно вмешался Джон. Он почувствовал себя грязным. Вывалянным в отвратительном разговоре. В памяти всплыла недавняя сцена унижения Андерсона, и доктор содрогнулся. — Лучше я сам поговорю с этой женщиной, твое отношение… — вместо нужных слов на язык лезли какие-то совсем нецензурные аналоги. — Снова этические концепции. Оставь это, Джон. Что касается вдовы — ее вообще здесь нет, поэтому мы не нанесли никакого ущерба ее чувствам. А завтра я обещаю быть корректным. О, да. Джон знал, что для детектива действительно необъяснимы некоторые проявления чувств. Он постигал подобные вещи разумом, но не сердцем. Поэтому в большинстве случаев Джон не обращал внимания. Джон восхищался — этому невероятному созданию царства Мысли, свету в конце любого ментального тупика. Личному, очень личному спасению. Куда он вернулся после Афганистана? Фактически в пустоту. Там он ни с кем толком не сблизился. Здесь потерял даже те связи, что оставались. В некотором роде Шерлок вернул его к нормальной... не совсем нормальной, но к жизни, а не к существованию. Он понимал Мортона, черт возьми, он понимал этого сукиного сына! Но видеть, как его присутствие с уродливой яркостью озаряет темную сторону личности Шерлока было невыносимо. — Джонни, успокойся. Неужели ты всерьез думаешь, что у нас достанет наглости тревожить бедную вдовушку? — оскорбленный тон Джима скорее усиливал опасения, а не рассеивал их. *** Голоса вибрировали в пространстве разнонаправленными энергетическими потоками. Уставшие, защищающиеся. Разобщенные. Когда-то миссис Хадсон увлекалась искусством фэн-шуй (проще было перечислить, чем она НЕ увлекалась), а фэн-шуй совершенно точно не одобрял распространение в доме негативной энергетики. Эмма наткнулась на своих квартирантов в холле у лестницы. — Вы, должно быть, не выспались, — предположила она, оценивая хмурого Джона, смиренного Джима и настороженного Шерлока. — Такая гроза, уснуть невозможно. Три пары глаз, под которыми полумесяцами темнели круги, согласно моргнули. — Доктор Ватсон, может быть, вам дать моих травок? Рука не беспокоит? Просто ужасно, чем в наше время может обернуться прогулка в парке. Я бы на вашем месте потребовала у городских властей компенсацию за моральный и физический ущерб. Джон представил, как будет требовать у Майкрофта компенсацию. Интересно, можно ли считать таковой потраченные на одежду средства? Хороший вариант. Точно. Он так и будет это называть — компенсация. — Благодарю за заботу, миссис Хадсон, ранение не очень серьезное. Пуля прошла… — для наглядности доктор осторожно взял руку стоявшего ближе Джима и показал место, — здесь. И застыл. Мортон дернулся назад, вырываясь из хватки, но Джон уже опознал бледные синяки на нежной внутренней стороне запястья. Следы от пальцев. И без дактилоскопии понятно, чьих. Время растянулось в уродливый смазанный кадр, синеватые пятна на чужой коже ударили по собственным рецепторам Джона. Обеспокоенный голос Шерлока прозвучал невнятной какофонией. Чистый алмаз его гения покрылся отвратительными синими пятнами в форме пальцев. И это святотатство возмутило Джона до основания, потому что — как можно? Да Винчи осквернить Мону Лизу? — Никто из вас ничего мне не сказал. А мне нужно знать. Что произошло ночью? — он даже не заметил, как произнес это вслух. Понимание ситуации ускользало от него по опасному льду предположений. «Мне нужно знать, что произошло. Мне нужно знать, что ты не перешел черту. Пожалуйста, оправдайся. Сочини какую-нибудь историю про то, как вы гуляли по крыше, он случайно сорвался и тебе пришлось крепко ухватить его за руки, чтобы вытащить». Синие пятна вытянулись в человеческий рост и закрыли солнце. — Джон, послушай, — Шерлок сам не понимал, насколько фальшиво звучит его голос. — Мы всего лишь спорили. Я не… Миссис Хадсон, о которой забыли все, кроме, пожалуй, Джима, всплеснула руками: — Боже, эти грозы! Я слышала, они очень сильно влияют на поведение и настроение. Все ходят нервные, раздражительные. Я и сама вчера не удержалась от пикировки с соседкой, хотя обычно мы очень хорошо ладим. Удивительно неприятно, но что поделаешь, эта погода, она просто берет свое. Шерлок, дорогой, не огорчайся, в парах всегда бывают размолвки. — Миссис Хадсон! — рявкнул детектив, которому казалось, что он барахтается в зыбучем песке чужих ожиданий, страхов и надежд. Он не умел и не хотел вести такие разговоры, но необходимость объясниться перед другом толкала его вперед. И сводила с ума. — Пожалуйста, хватит засорять атмосферу бессмыслицей! И не надо вымещать на мне нерастраченные родительские инстинкты! Вас никто не заставлял тогда делать аборт! Джон ахнул. Домоуправительница прижала ладони ко рту. Ее плечи ссутулились, а лицо как-то враз постарело. — Избыток солнца тоже вредит организму, — обволакивающим шелковым тоном произнес Джим. Слова упали в гулкую тишину как камень в шахту. — Шерлок сегодня перегрелся. Не обращайте на него внимания, миссис Хадсон. «Я дурак», — думал Джон, злясь на себя, на Шерлока, на Мортона, и жалея, что не принял предостережения Майкрофта всерьез. — «Сентиментальный дурак». — Да-да, конечно, — Эмма придала дрожащим губам подобие улыбки. — Доктор, а за травками вы все-таки зайдите. Трое молча наблюдали, как она удаляется к себе. Когда шаги на лестнице затихли, Джон негромко заметил: — Не ожидал от тебя. Ожидал от… — он запнулся, не договорив. Детектив сжал губы, укрывшись за треснувшей каменной маской, и эта непроизвольная защитная реакция подсказала Джону, что его друг… боится. Чего именно — он и сам может не знать точно. И ничего не скажет. Как обычно. Горечь и обида закрутились водоворотом. Гнев взмыл к горлу и уже готов был вырваться наружу, когда доктор ринулся в сторону входной двери. Лента его терпения опасно затрещала, грозя обеспечить симметричное количество новых синяков на обоих гениях. Нет-нет-нет, надо остыть. Это не метод, это не поможет. Остыть. Желательно, побыстрее, пока два идиота не сотворили друг с другом что-нибудь непоправимое. Что-нибудь, что очень хотел бы сотворить с ними в данный момент Джон. — Душно. Пойду прогуляюсь. К вечеру вернусь. Можете спорить до инвалидности, меня это не касается. — Джон! — Шерлок позвал почти отчаянно. — Я не собираюсь обвешивать людей взрывчаткой, если ты беспокоишься об этом. Ватсон остановился. Вздохнул. Привычно проклял тот день, когда Мориарти отшибло память, и попытался сдержать эмоции. Чтобы Шерлок перестал смотреть на него как жители Помпеи на вспыхнувший яростью богов вулкан. — Пока нет. Послушай. Я уверен, что ты не станешь обвешивать никого взрывчаткой. Ты и без этого можешь сделать любую жизнь невыносимой. Мы как-то говорили о героях. Поговорим об обычных людях? О вдове, например. О миссис Хадсон. Или… хотя бы об Андерсоне. Он, конечно, ублюдок, я не отрицаю, но это не повод втаптывать его в грязь. — Так скромно, Джонни, — вмешался нежный голос с ирландским акцентом. — Перечислил всех и забыл про себя. Всегда забываешь, верно? Профессиональная деформация? Врач первым делом заботится о пациентах, клятва Гиппократа — ты понимаешь, о чем я. А ведь у меня есть ответ на твой вопрос. Что произошло ночью. Шерлок с подозрением сощурился. Джон всем корпусом повернулся к первопричине конфликта. — Ничего страшного. Абсолютно ничего. Эти узоры на запястьях… Это я виноват. Правда, я сам напросился. Я его спровоцировал. Джон украдкой глянул вверх. Небо не падало. Огненного дождя тоже не наблюдалось. Значит, ближайший лес просто не досчитался пары сотен обитателей. Очень крупных. Или киты повыбрасывались на берег. Да, нужно будет проверить статистику по китам. — Сам напросился, — повторил он, все еще пытаясь уложить слова «я виноват» и «Джим Мориарти-Мортон» в одну плоскость. Слова разбегались и противно хихикали. Для лжи это было слишком безумно. — Хорошо. Хорошо, когда знаешь, чего хочешь. Дверь закрылась за ним с мягким щелчком. *** Желтый пласт света из кухни льнул к полу. Шерлок перешагнул через него, ступая осторожно, мягко, как неотвратимая беда, и остановился, споткнувшись взглядом о распростертое на диване тело. Втянул носом воздух. Во время метаний Джим сбросил плед. Обнаженный торс белел в полумраке комнаты. Криминальный гений увяз в фазе неспокойного сна. Его пальцы мелко подрагивали, словно хотели схватить что-то недосягаемое, а рот был приоткрыт и изредка выплескивал в пространство бессмысленные слова сухими губами. Вся его фигура, будто слепленная из эластичного пластика, двигалась, трансформировалась, перестраивалась. Напрягались и расслаблялись мышцы, в болезненных гримасах менялось выражение лица. Джеймс Мориарти пытался выбраться из могилы. Шерлок смотрел на свое наваждение и не понимал, что он видит. Джеймс Мориарти был мертв. Похоронен внутри собственного тела, закопан надежнее, чем под несколькими тоннами земли. И все же этот труп продолжал бороться. Детектив почувствовал себя патологоанатомом, с которым вдруг поздоровался только что вскрытый мертвец. «О, сэр, восхитительная погода сегодня! Что это у вас в руках? Моя печень? Прошу прощения, она у меня не в лучшей форме уже лет десять. Взгляните лучше на аппендикс, мне его не удаляли». Будь здесь Майкрофт, он бы сказал, что сходные ощущения вызывает «Спящий Амур» Караваджо. Амур написан с мертвого ребенка, которого художник обнаружил во время вечерней прогулки по городу. Присмотревшись, на теле якобы спящего маленького бога можно заметить признаки болезни и разложения. Болезнь и разложение. Они терзали и Мортона, и Шерлока с одинаковой силой. Это нужно было как-то прекратить. …Когда из одного кошмара Джим вынырнул в другой, тяжелый и жаркий, выдохнувший «Ни звука» в ушную раковину, он не удивился. «Ни звука», потому что в комнате наверху по лабиринтам Морфея плывет Джон, и он едва-едва держится на плаву, а воды чертогов сна впадают в Стикс — река змеится по царству теней, куда Джону еще рано. *** Вашему брату жить надоело. СМ Он не сделает ничего против воли вашего подопечного. Сейчас увидите. МХ Предпочел бы не видеть. СМ Джентльмен. МХ Просто традиционалист. СМ Это про политические пристрастия? МХ Если они там занимаются политикой… СМ В некотором роде, и этим тоже. МХ Мое мнение о политике изменилось к лучшему. Предлагаю выпить кофе. СМ За десять минут не управятся. МХ Предлагаю выпить. За подонка, из-за которого мы в это влипли. Не чокаясь. Русский обычай. СМ
Майкрофт деликатно прервал трансляцию с Бейкер-стрит и помассировал виски. Мистер Мортон из почти нейтральной категории «Одна проблема — это часть решения другой» в его персональном табеле перешел в раздел «Индивидуальная непереносимость, опасность острого приступа идиосинкразии». К счастью, Шерлок никогда не воспринимал секс как повод для чувств. *** «Ни звука» — шипят вплавленные друг в друга атомы двух тел, растекаясь жидким азотом по пылающей мышце в груди, медленно, медленно, медленно она отбивает дикий ритм. «Ни звука» — трепещет под пальцами во влажной коже, яд тянется к кровотоку через поры, яд поет на кончике языка, но кто отравлен, кто отравитель? «Ни звука» — молит чужое дыхание у шеи, стонет ночь. Музыка прикосновений. Язык жестов. Единственно не лживый. Джим принимает вызов, принимает правила игры. Принимает вес и жар другого тела. Черные крылья гладят череп изнутри, потому что это правильно, это нужно, ей тоже это нужно. Птице. Памяти. «Оставь меня, открой меня, пойми меня, отдай меня, найди меня», — бьется в голове, когда Шерлок вжимается в его бедра и застывает так в мучительном бездействии. Птица кричит. Тогда Джим подается вперед, захватывает тяжело дышащий рот своим и наслаждается вкусом гнева, а взамен пропитывает гнев безумием. Птица хохочет. Поймать почему-то дрожащие ладони, провести по ним языком, прожигая едва блестящие в полутьме глаза своими, выгнуться, когда сорвавшееся дыхание коснется соска. Шерлок сжимает зубы, приподнимаясь и стягивая с себя белье, а птице становится страшно, что вес и жар больше не вернутся. Как же она глупа. Шерлоку тоже это нужно. Он устроил так, чтобы Шерлоку было это нужно. Шерлоку нужно опуститься вниз, к его члену, да, ближе, еще ближе, и Джим почти забывает о необходимости тишины, потому что птица рвется ввысь и рвет на части мозговую ткань. Лоскуты здравого смысла поглощает ночь, к черту, пока пальцы зарываются в темные кудри. Под спиной кряхтит диван. Джим запрокидывает голову и инстинктивно вскидывает бедра, но это все не то, этого мало, мало! Им обоим этого мало. Поэтому он судорожно дергает Шерлока за волосы, и прикусывает язык, когда чувствует внутри себя смазанный каким-то кремом палец. Его поняли. Черные точки на черном фоне — птичьи глаза, они взрываются изнутри, закладывает уши, но ничего, взрыв — это уже было. Было, рассекло на части, разнесло по разным сторонам. Нужна цельность. Он оплетает ногами талию Шерлока, когда тот входит. Чтобы не дать дороги назад. Они не шевелятся некоторое время. Слишком остро, слишком невероятно. Слишком странно, когда детектив тянется к его покрытому испариной лбу, чтобы поцеловать, и шепчет, что все будет так, как надо. «Себя ли ты утешаешь, меня ли?» Но Джим верит и начинает двигаться. Птица поет. Впервые она поет. _______
|
