АТРИБУТИВНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ

 

Категории субъекта и объекта являются важнейшими усло­виями последовательного и рационального осмысления любого вида познава­тельной деятельности. Аналоги этих категорий можно найти и в китайской, и в индийской философской мысли. При этом жесткое противопоставление того, кто осуществляет познавательный акт (субъект), тому, на что этот познавательный акт направлен (объект или предмет)¹, характерно для европейской рационалистиче­ской мысли Нового времени, когда под объектом чаще всего понимается природа, противостоящая человеку как мыслящему субъекту. Законы природы здесь или же «высвечиваются» извне естественным светом человеческого разума (позиция реа­лизма), или же привносятся внутрь природного хаоса, как он нам дан в многообра­зии чувственного опыта конструктивной теоретической мыслью самого человека (позиция трансцендентализма). Для философии XX века характерно остро кри­тическое отношение к обеим этим познавательным установкам и, как следствие, общее неприятие классической категориальной пары «субъект – объект», как ле­жащей в основании неадекватного понимания бытия и познания.

 

1. Критика субъект-объектной дихотомии

И ее ограниченность

 

Критика классической субъект-объектной познавательной установки (вплоть до попытки выбросить ее за борт философии как ненужный «метафизический хлам») обусловлена в XX веке целым рядом вполне объектив­ных причин, которых мы уже отчасти касались на предыдущих страницах.

Во-первых, за гипертрофированным вниманием новоевропейской философ­ской мысли к категориям субъекта и объекта лежит, по мысли М.Хайдеггера, пре­вращение человека в демиурга мира (субъект – букв. «подлежащее», «то, что в качестве основания собирает все на себя»²), где мир, в свою очередь, превращается в картину мира,в объект-образ, в значительной мере порождаемый интеллектом

 

¹ В литературе принято различать объект и предмет той или иной науки, ссылаясь на то, что один и тот же объект (скажем, человек) может быть предметом рассмотрения разных наук (медицины, этнографии, психоло­гии). С методологической и пропедевтической точек зрения такое разведение имеет смысл. Однако в гносеологи­ческом плане человек во всех этих науках является объектом (или предметом) познавательной деятельности, т.е. тем, что должно быть познано субъектом.

² Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993. С. 48.

самого человека. «Определяющее для существа Нового времени скрещивание обоих процессов, превращения мира в картину и человека в субъект, – пишет немецкий мыслитель, – заодно бросает свет и на, казалось бы, чуть ли не абсурд­ный, но коренной процесс новоевропейской истории; чем шире и радикальнее человек распоряжается покоренным миром, чем объективнее становится объект, чем субъективнее, наступательнее выдвигает себя субъект, тем неудержимее на­блюдение мира и наука о мире превращается в науку о человеке, в антропологию. Неудивительно, что только там, где мир становится картиной, впервые восходит гуманизм»¹. Относительно же сущности новоевропейского гуманизма, основан­ного на обожествлении человеком самого себя и, как следствие, на агрессивно-по­требительском отношении к природе, раньше и, пожалуй, точнее, чем М.Хайдег­гер, высказался П.А.Флоренский: «Парадокс: человек хотел образовать натура­листическое миропонимание – и разрушил природу; хотел дать гуманистическое миропонимание – и уничтожил себя как человека»². Жесткий диагноз европей­ской культуре, поставленный этими выдающимися мыслителями, сохраняет свою правоту и по сию пору.

На рубеже тысячелетий стало окончательно ясно, что природа вовсе не есть пассивный объект познания и практического воздействия. Она не должна рассмат­риваться в качестве безликой окружающей среды, в жизнь которой человек может вмешиваться по своему произволу. Это ведет к неотвратимой гибели и природы, и самого человека. Биосферу необходимо рассматривать иначе. Она представляет собой иерархически упорядоченную целостную систему, своеобразный и исклю­чительно сложно организованный субъект жизнедеятельности, законы существо­вания которого есть одновременно и законы существования человеческого сооб­щества.

Эти глубинные закономерности гармоничного развития и оптимального функционирования природного организма отнюдь не прозрачны для холод­ного и самоуверенного научного рассудка, привыкшего понимать под ними свои собственные теоретические конструкции, извне, актом субъективного произвола приписываемые природе. Об этой парадоксальной способности че­ловеческого интеллекта наделять объективным существованием свои собственные идеальные порождения мы еще поговорим ниже, анализируя проблемы сознания. Подобная слепота не может остаться безнаказанной. Еще Ф.Бэкон, в сущности основоположник технократической установки сознания, предупреждал последую­щие поколения своих не в меру ретивых учеников, что успешно преобразовывать природу можно лишь считаясь с ее собственными глубинными закономерностями.

Во-вторых, человек не является абстрактным и безликим субъектом познава­тельной деятельности. Он есть конкретный – живой, чувствующий и творческий – деятель, руководствующийся в познании вовсе не только и не столько всякими кате­гориальными схемами и всеобщими идеями, сколько личностными целями и инте­ресами, эмоциональными предпочтениями и мечтами. Его отношение к миру не от­чужденно-объектное, а вовлеченно-соучастливое; он не противостоит познаваемой предметности, а буквально живет ею в творческом акте, как бы растворен в ней.

¹ Там же. М, 1993. С. 51.

² Флоренский П.А., священник. Сочинения. В 4 т. Т. 3 (2). М., 1999. С. 453.

В-третьих, субъект-объектное понимание познавательного процесса игно­рирует межличностные (как иногда говорят, субъект-субъектные) связи между людьми. Отношение человека к миру, в том числе и познавательное, всегда опо­средствовано отношением к другим людям, и в конечном счете именно межлич­ностные связи (отношения «я – ты» и «я – мы») являются самыми значимыми в человеческом существовании. Человек есть прежде всего эмоционально пережи­вающее и сопереживающее, оценивающее и социально утверждающееся, а только потом уже – разумно познающее существо.

В-четвертых, в классическом рационализме совершенно не учитывались до-рациональные структуры опыта, обеспечивающие первичное – бытийственное, т.е. неотчужденное от бытия – понимание себя и мира. «Когда я говорю, что первичным является бытие, – пишет в этой связи Н.А.Бердяев, один из самых последовательных критиков субъект-объектной дихотомии, – то я говорю не о том бытии, которое уже рационализировано и выработано категориями разума... а о первожизни, предшествующей всякой рационализации, о бытии еще темном... Противостоит познанию как объект лишь то бытие, которое познанием до этого препарировано и рационализировано. Но сама первожизнь не противостоит по­знающему, ибо он в нее изначально погружен. Выбрасывание познания из бытия есть роковой плод рационалистического просвещения...»¹.

Возникает естественный вопрос: может, следует и вправду, отталкиваясь от этих вполне здравых аргументов, избавиться от «замшелых» категорий субъекта и объекта как от наследия так называемого классического просвещенческого рацио­нализма, развенчанного в современной философии? Такую позицию можно до­вольно часто встретить на страницах современных философских трудов. Однако при внимательном анализе она предстает как плод явного недоразумения.

Конечно, волевым актом можно избавиться от терминов «субъект» и «объект», но избавиться от предельных категориальных смыслов, в «пространстве» которых рационально осмысляется познавательный процесс невозможно в принципе. Буду­чи отвергнутыми, они неизбежно воспроизведутся, скажем, в виде следующих ка­тегориальных пар: «познающий – познаваемое» или «акт сознания – предмет со­знания». Даже сами негативные суждения типа «субъект и объект тождественны» или «разделение на субъект и объект неверно» утверждают бытие этих категорий, ибо подразумевают некую объектность, относительно которой некто (субъект) вы­носит подобное суждение.

Главными источниками недоразумений, восходящими, кстати, к классической установке просвещенческого рационализма, являются или онтологизация катего­рий субъекта и объекта (отождествление их с оппозицией «человек – мир»), или наделение их ценностным (аксиологическим) и психологическим содержанием (отождествление с противоположностью «я – не-я»). Отсюда – совершенно не­оправданные возмущения типа: «как же можно человека превращать в безликий субъект познания?» или «как же можно другое живое «Я» рассматривать в виде объекта?». Отсюда же и лишенное смысла утверждение о необходимости учета субъект-субъектных отношений. Здесь везде не учитывается то, что есть

¹ Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993. С. 21.

различные философские категории, имеющие свои области метафизического примене­ния. Их никогда не следует валить в одну кучу. Категориальная пара «субъ­ект – объект» представляет собой средство метафизического осмысления именно познавательного процесса. Это язык метафизической рефлексии над знанием, а не истолкования бытия или человеческого ценностного отноше­ния к миру. Даже если гносеологические категории в таком контексте неправо­мерно использовались (и используются), то это еще не повод, чтобы избавляться от категорий как таковых.

Наконец, необходимо учитывать, что в реальных познавательных актах (не только художественных, философских и религиозных, но даже и в научных) по­знающий и познаваемое чаще всего совпадают: художник живет задачей вопло­щения эстетического идеала, аскет-подвижник растворен в созерцании божества, физик полностью поглощен решаемой научной задачей. Творческий познава­тельный акт всегда имеет бытийственное и ценностное измерения. Однако как бы сознание ни совпадало в нем со своим предметом, субъект-объектная дихотомия восстанавливается с железной необходимостью всякий раз, как только мы ставим своей задачей подвергнуть этот творческий акт теоретико-познавательной рефлексии.

Более того, субъект-объектная метафизическая исследовательская установка появляется и в том случае, если творец просто желает записать или вспомнить свой творческий опыт. Даже в мистическом опыте йоги, видящей свою цель в из­бавлении от ложной дуальной установки сознания, категориальная пара «субъ­ект – объект» (от которой как раз и хотят избавиться!) оказывается все равно не­обходимой для более или менее удовлетворительной передачи своего опыта чужо­му сознанию или для его текстовой объективации¹.

Таким образом, задача заключается не в устранении неустранимой пары гно­сеологических категорий «субъект» и «объект» из ткани теоретико-познаватель­ных исследований, а в уточнении их возможного смыслового содержания и, самое главное, характера связи между ними.

 

2. Объект познания

 

Под объектом познавательной деятельности в самом широ­ком смысле слова следует понимать все то, на что направлен взор познающе­го субъекта. Соответственно, не все, что объективно существует в мире, может быть объектом познавательной деятельности. Объект и объективная реальность – вещи совершенно разные. Например, человек что-то не может сделать объектом познания в силу чисто исторических причин: неразвитости технических средств наблюдения, не сформировавшегося методологического аппарата анализа и т.д. Так, элементарные частицы и атомные ядра, несомненно, существовали во вре­мена древних греков, но не были предметом их анализа; точно так же и сегодня

¹ См. знаменитый анализ практики йоги в кн.: Эванс-Вентц К. Tibetan Yoga and Secret Doctrines. L., 1958. P. 85.

существуют такие вещи и процессы, которые мы не можем познавать в силу сво­ей исторической ограниченности¹. С другой стороны, какие-то вещи и процессы могут не являться объектом моей познавательной деятельности по причине от­сутствия познавательной направленности на них. Я могу бесконечное число раз щелкать электрическим выключателем, но не иметь ни малейшего представления о том, что такое электричество. Человек, искренне и непосредственно переживаю­щий чувство любви, может оказаться абсолютно неспособным сказать что-либо вразумительное о том, чем является любовь по самому своему существу.

Одновременно полноправными объектами познания являются состояния и факты сознания (восприятия, эмоции и т.д.)², а также его различные порождения, включая те, которые не существуют в самой действительности: кентавры, черти с хвостиками, роботы из научно-фантастических фильмов и даже логически не­возможные образования (типа «круглого квадрата»). В принципе все, что только может помыслить или представить себе человек, способно стать предметом его познавательной деятельности, любые фантазии и гипотетические ситуации. Более того, способность творчески конструировать гипотетические объекты познания, даже могущие не встретиться ни в какой объективной действительности, как раз и является существеннейшей характеристикой именно человеческого бытия, спо­собного в отличие от животных планировать возможные сценарии будущего. Не будет, по-видимому, большой ошибкой определить человека как животное, спо­собное строить и познавать гипотетические объекты.

Однако какой бы объект познания мы ни рассмотрели – реальный (живого человека), идеальный (понятие «человек») или идеально-гипотетический (пред­ставление о человеке, способном жить 300 лет) – везде обнаруживается нечто принципиально общее, а именно: любой объект познания представляет собой нечто трансцендентное, некую тайну, загадочное «х»,относительно которого мы хотим получить знание³. Даже в объектах, произвольно сконструированных и придуманных нами, эта неизвестность присутствует. Мы ведь можем задать себе (и очень часто задаем) весьма интересные и важные вопросы: а как будет смотреть на мир человек, который живет 300 лет, какова его возможная психология? Или же: а какой могла бы быть физиология и психология кентавра? Или: проявлением каких болезненных черт американского характера и американской культуры явля­ются их навязчивые фильмы ужасов о восстании роботов в грядущей мертвенно-технотронной цивилизации?

Можно сделать следующий вывод: если нечто существующее в мире, в нашем сознании или в культуре не является для нас таинственным, не несет в себе тайны, этого самого «х», то оно никогда и не будет выступать перед нами в роли объекта познавательной деятельности.

В то же время объект не может быть абсолютно трансцендентным. В таком случае он рисковал бы остаться попросту неизвестным, как бы пребывающим в состоянии гносеологического небытия наподобие кантовской вещи в себе.

 

¹ Так, в галактике, по-видимому, существуют такие отдаленные планетные системы, которые мы просто не можем наблюдать в силу того, что свет от них не успел еще достичь Земли за время ее существования.

² На сознании как особо сложном предмете познания мы еще остановимся ниже.

³ См. об этой особенности объекта познания в уже упоминавшейся работе С.Л.Франка «Предмет знания».

Поэтому правы те мыслители, которые утверждают момент имманентной бытийной связности познающего сознания со своим объектом, отсутствие непроходимой границы между ними. Это особенно относится к объектам нашего внешнего опы­та. Весь процесс познания, по мысли B.C.Соловьева, как раз и покоится на том, что «познающий известным образом внутренно связан с познаваемым, находится с ним в существенном единстве».¹ Эта интуиция первичного единства человека с миром, нашей имманентной укорененности в нем присутствует у разных мыслите­лей XX века – С.Л.Франка, М.Хайдеггера, М.Шелера.

Любопытно, что в этом пункте западная мысль сходится с восточной. Так, в буддийской психотехнике целью устранения дуальной, жестко рационалисти­ческой установки сознания как раз и является возвращение на новом уровне к онтогенетически исходной познавательной способности, которая носит название праджня-интуиция (ср. рус. «пра-знание»).² Она подобна детскому, наивно-от­крытому и незамутненному предрассудками, непосредственному переживанию сродства с миром и вместе с тем ощущению его огромности и таинственности. Это как бы первичное истинное видение объектности как таковой (и, соответ­ственно, бытия как такового) в виде органического диалектического единства ее трансцендентности и одновременно имманентности сознанию познающего. Оно потом утрачивается взрослым человеком, задавленным ворохом рационалистиче­ских предрассудков и социальных установок. Не случайно, по-видимому, Христос призывает своих учеников учиться глядеть на мир, как глядят на него маленькие дети. Впрочем, существование подобного опыта переживания объектности как таковой, генетически предваряющего любое рациональное отношению к объек­ту, остается в настоящий момент объектом дискуссий, ибо не очень понятно, как можно рационально обсуждать то, что по определению предшествует любым ра-ционализациям.

Объект познания имеет еще одно очень важное свойство – он не остается неизменным. Любое добытое знание об объекте раскрывает в нем новые тайны. Так, объект под названием «атом» со времен древних греков претерпел существен­ное гносеологическое развитие:мы теперь знаем о его внутреннем строении, весе, изотопах и т.д. То же самое можно сказать о таких объектах, как натураль­ный ряд чисел, электромагнитные явления, закономерности организации генома и т.д. Любой объект как бы временится, что отражается в истории науки, кото­рая его изучает. С особо сложными случаями мы сталкиваемся тогда, когда объ­ект претерпевает не только гносеологическое, но и собственное развитие. Вплоть до середины XX века считалось, что собственную историю имеют человеческое общество, культурные образования (например язык), живые объекты (разного рода биологические виды), а также биогеоценозы. Однако теперь – в контексте совре­менных синергетических исследований – становится понятным, что и неживая природа (если только такая на самом деле есть) эволюционирует, претерпевая про­цесс качественных необратимых изменений. И если еще в начале века выдающий­ся французский физик и математик Ж.-А.Пуанкаре усматривал преимущества фи­зики по сравнению с другими науками в исторической неизменности ее предмета,

 

¹ Соловьев B.C. Сочинения. В 2 т. Т. 1. М, 1988. С. 722.

² См. об этом подробнее в монографии автора: Иванов А.В. Мир сознания. Барнаул, 2000. С. 97-105.

то сегодня вполне серьезно обсуждаются проблемы эволюции фундаментальных физических законов.

Все это заново ставит принципиальный теоретико-познавательный и мето­дологический вопрос о соотношении собственного и гносеологического развития объекта – вопрос, который поставил и по-своему блестяще решил еще К. Маркс в «Капитале». Использованный им познавательный принцип носит название един­ства логического и исторического и гласит, что в теоретической системе знания собственная история объекта должна быть вскрыта в его существенных и необ­ходимых моментах – логически, но при этом необходимо опираться на историю его познания, ибо развитие идей в той или иной степени запечатлело собственную историю объекта. Одновременно именно с высоты теоретически познанного пред­мета становятся ясными закономерности истории его познания и каждый мысли­тель прошлого получает по заслугам.

Мысль о необходимости глубокой проработки истории своей науки для лю­бого крупного теоретика очень точно сформулировал итальянский ученый С.Кан­ниццаро, с именем которого связывают завершение формирования атомно-молекулярной теории в химии: «Часто бывает, что ум, усваивающий новую науку, должен пройти все фазы, которые прошла наука в своем историческом развитии»¹. Сло­вом, теоретическая реконструкция собственной истории объекта опирается на историю его познания (на его гносеологическое развитие), а его гносео­логическое развитие проясняется только на основании логики собственного развития, вскрытой теоретической мыслью.

Таким образом, объект глубоко диалектичен по своему существу: он транс­цендентен и вместе с тем имманентен сознанию познающего; он в существенной мере зависит от позиции субъекта познавательной деятельности и одновременно не зависит от него, имея собственную логику развития. Однако и субъект познаватель­ной деятельности имеет не менее сложные и противоречивые характеристики.

3. Субъект познания

 

На первый взгляд может показаться, что с пониманием субъ­екта познания дело обстоит намного проще и его можно напрямую отождествить с человеческим индивидом, осуществляющим познавательный акт. Такая позиция близка нашему повседневному наивно-реалистическому опыту и наиболее рас­пространена. Она трактует субъект в качестве так называемого психологического субъекта познания. Здесь познающий чаще всего рассматривается как пассивный регистратор внешних воздействий, с той или иной степенью адекватности отра­жающий объект.

При всей интуитивной очевидности подобного подхода в нем есть один суще­ственнейший недостаток – он не учитывает активный и конструктивный характер поведения субъекта, то, что последний способен не только отражать, но и форми­ровать объект познания. Более того, знание всеобщего и необходимого характера,

 

¹ Цит. по: Джуа М. История химии. М., 1978. С. 212.

что особенно зримо наличествует в логике и математике, нельзя вывести, исходя из теории отражения объекта и представлений о субъекте как психологическом инди­виде. Поскольку не совсем понятно, что отражают в мире математические понятия и теории (скажем, мнимые числа), и еще более непонятно, как математики-инди­виды, обладающие принципиально разными индивидуально-психологическими, национально-культурными и историческими особенностями, способны одинаково осуществлять всеобщие и необходимые математические доказательства, то гораз­до логичнее предположить следующее: субъект познания вопреки очевидности сверхпсихологичен и сверхиндивидуален. Во многих индивидуальных психологи­ческих субъектах, независимо от их эмпирических особенностей, есть нечто оди­наковое и доопытное (априорное), благодаря чему они единообразно формируют объект познания и познают его.

Иными словами, существует некое инвариантное и устойчивое «познаватель­ное ядро» в каждом человеке, которое обеспечивает единство познания в контекс­те различных эпох и культур и выявление которого составляет подлинную цель теоретико-познавательной деятельности. Такая трактовка субъекта восходит к И.Канту и получила название трансцендентального субъекта познания. Разви­тие опытных наук, особенно психологии, подтвердило правоту многих кантовских философских интуиции. Действительно, у индивида существует целый комплекс первичных доопытных идей и установок, формирующих его картину мира, более или менее одинаковую с картинами мира у других людей: эталоны восприятия цвета, звука и формы, категориальные структуры мышления, языковая компетен­ция и т.д.¹

Сам основоположник трансценденталистского взгляда на субъект познания уклонялся от вопроса «каково происхождение этого доопытного познавательного ядра в каждом человеке?». По И.Канту, он попросту лишен смысла: структуры трансцендентальной субъективности априорны²; а потому все попытки ответить на этот вопрос неизбежно приводят к логическому кругу, когда сама постановка проблемы подразумевает наличие того, о происхождении чего спрашивают. Од­нако последующая философская и психологическая традиция предложила целый спектр решений проблемы происхождения трансцендентальной субъективности.

Так, Н.Хомский и К.Лоренц считали их биологически врожденными форма­ми адаптации к миру, Ж.Пиаже – следствием инвариантных структур деятель­ности, которыми ребенок овладевает на ранних стадиях развития, марксистская психологическая парадигма рассматривала их как продукт влияния инвариантов культурной среды. В рамках восточной гносеологической традиции также призна­ется существование устойчивого познавательного ядра личности, но оно связы­вается с механизмами духовной врожденности, с универсальными когнитивны­ми характеристиками монад, остающимися неизменными в череде их духовных перерождений. Любопытно, что и в христианских религиозных гносеологических моделях признается некое духовно врожденное ядро субъективности,

 

¹ См. классические психологические исследования этих вопросов в кн.: Узнадзе Д.Н. Психологические исследования. М., 1966.

² Кантовскую априорность (доопытность) не следует путать с декартовскими врожденными идеями. Такая позиция неприемлема для кенигсбергского мыслителя в силу ее натурализма.

обеспечивающее общность базовых принципов познания и практической деятельности¹. Во всех вышеприведенных объяснениях природы и происхождения трансценденталь­ной субъективности есть, по-видимому, рациональный смысл, однако и такое по­нимание природы субъекта не является исчерпывающим.

Гегель был, по-видимому, первым, кто достаточно убедительно показал: ин­дивид, какими бы общими с другими индивидами структурами субъективности он ни обладал, тем не менее познает по-разному в каждую конкретную историческую эпоху в зависимости от господствующих в обществе общекультурных предпосы­лок, идеалов и норм познавательной деятельности. Один и тот же объект носители разных познавательных традиций могут даже видеть (а не то, что познавать) со­вершенно по-разному. К примеру, дикарь с острова Борнео и современный уче­ный-биолог увидят в компьютере разные вещи: один – магически мерцающий и загадочно звучащий объект, от которого желательно держаться подальше, вто­рой – вершину достижений человеческого научного гения, существенно облег­чающую его научную деятельность.

Стало быть, индивидуальная познавательная активность двух субъектов определяется какими-то надперсональными структурами, имеющими как бы свою собственную жизнь и логику развития. Более того, объем знаний, который суще­ствует в социуме на данный момент исторического времени, всегда превосходит объем знаний и навыков, которыми владеет каждый отдельный познающий инди­вид. Отсюда вытекает идея существования коллективного (или соборного) субъ­екта познания,практически реализующегося посредством усилий многих инди­видуальных психологических субъектов, но к ним несводимого и относительно от них автономного. Примером бытия подобного субъекта может служить научный коллектив, группа научно-исследовательских коллективов, профессиональное со­общество (например сообщество философов-профессионалов) или даже человече­ское общество в целом.

Однако философская интерпретация феномена надперсональной детермина­ции познавательного процесса может быть и радикально иной, персоналистической. Коллективный субъект познания здесь наделяется автономным и разумным существованием, приобретая черты абсолютного субъекта познания,как это было свойственно некоторым вариантам русской религиозной гносеологии Сереб­ряного века, хотя подобную идею можно найти у неоплатоников в учении о Миро­вой Душе и даже у самого Платона.

Здесь индивидуальная познавательная деятельность человека рассматривает­ся как часть деятельности Божественной Премудрости, в которой она укоренена и к слиянию с которой она, в идеале, стремится. Только в Абсолютном Субъек­те познавательной деятельности (или в Абсолютном Сознании)² объект и субъект оказываются тождественными, а не противостоят друг другу ни в онтологическом,

 

¹ См. о подобной позиции, например, в кн.: Лосский Н.О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. М., 1995. С. 202–204, 304–305.

² Трактовка этого Абсолютного Субъекта познания различна у разных русских философов. У одних (С.Н.Булгаков) таковым признается София-Премудрость Божия; у других (Е.Н.Трубецкой) – сам Христос-Ло­гос. «Есть некоторое сверхпсихологическое сознание, – пишет, например, Е.Н.Трубецкой, – безусловное и всеобщее как по форме, так и по содержанию. И я – психологический субъект – могу сознать истину, лишь по­скольку я так или иначе приобщаюсь к этому сознанию» (Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. М., 1994. С. 14).

ни в гносеологическом, ни в аксиологическом планах. Это как бы абсолютное и совершенное смыслобытие, где совпадают знание и существование, нравственный поступок и нравственная мысль. Одновременно наличием такого неявного «сверх­субъекта познания» объясняются и происхождение трансцендентальных структур субъективности, и тайна имманентной связности субъекта с объектом в многообраз­ных познавательных усилиях человека, и взаимопонимание между самими людьми, и, наконец, идеальная цель когнитивных человеческих стремлений в целом.

Любопытно, что предположение о существовании в Космосе иерархии созна­ний, в том числе и намного превосходящих человеческий уровень, сегодня уже не кажется достоянием различных форм религиозно-мистического мировоззрения, а воспринимается как вполне правдоподобная гипотеза, учитывая вступление че­ловечества в эпоху антропокосмического поворота, связанного с поиском братьев по разуму во Вселенной и признанием космического измерения в деятельности самого человека.

Подытоживая различные трактовки субъекта познания, можно попытаться дать его общее определение, учитывающее вышеотмеченные аспекты: под субъ­ектом познания следует понимать наделенного сознанием человека, включен­ного в систему социокультурных связей и укорененного в рамках космиче­ского целого, чья активность направлена на постижение тайн противостоя­щего ему объекта.

 

4. Сущность, общая динамика

и основные характеристики знания

 

Разорвать субъект и объект можно лишь в абстракции, ибо реальный процесс познания всегда представляет собой взаимодействие между субъектом и объектом. Это взаимодействие проявляется в том, что:

– деятельность познающего субъекта всегда предметна (объектна), т.е. на­правлена на познаваемый объект, который этой направленностью сознания субъек­та (интенциональностью – в терминологии феноменологического направления) в значительной степени и вызывается к существованию;

– объект всегда относительно автономен и как бы сопротивляется произволу субъекта, оказывая на него обратное влияние и заставляя согласовывать человече­ские действия с его вполне объективными закономерностями.

Взаимоотношения между субъектом и объектом познавательной деятельно­сти – неважно, рассматриваем ли мы их в историческом или в индивидуальном познавательных планах – всегда носят характер вечно возникающего и вечно раз­решающегося противоречия. Это противоречие разрешается в знании.

Знание – это зафиксированные в познавательном образе1субъекта су­щественные черты и закономерности познаваемого объекта. Можно сказать даже короче: знание есть результат совпадения субъекта и объекта.

 

¹ Словосочетание «познавательный образ» используется здесь в предельно широком смысле, т.е. к по­знавательным образам могут быть отнесены не только образы восприятия и конкретные представления, но также научные гипотезы, теории и т.д.

Совпадение между субъектом и объектом никогда не является полным, абсо­лютным. Когда добывается знание об объекте и, казалось бы, его тайна исчезает, открываясь нам в форме того или иного типа знания, на самом-то деле происходит следующее: любое вновь получаемое знание обнаруживает в объекте новые не­познанные свойства и грани, новые тайны, требующие разгадки. Таким образом, происходит гносеологическое развитие объекта, не говоря уже о возможности его собственного развития во времени.

С другой стороны, не остается неизменным и субъект познания, формируя новые методы исследований, совершенствуя свой логический и терминологиче­ский аппарат анализа, процедуры гносеологической рефлексии, свои человеческие качества и т.д. Следовательно, противоречие между субъектом и объектом вос­производится на новом качественном уровне, требуя нового разрешения в новом знании.

Существует следующая важная закономерность: по мере исторического раз­вития человечества и экспоненциального роста знания последнее само во все воз­растающей степени становится объектом познания. Доля рефлексивного знания в общем объеме циркулирующей в обществе информации непрерывно растет. Зна­ние действительно все более превращается в некую автономную и самоценную реальность, подпитывая платонические теории познания и разного рода теории «коллективного субъекта», «глобального интеллекта» и т.д. Особенно зримо по­добные тенденции проявились в конце XX века в связи с процессами информати­зации общества.

Здесь возникают два серьезных вопроса: а) какова общая логика развития че­ловеческих знаний? и б) возможно ли в будущем полное совпадение субъекта с объектом?

Начнем с ответа на второй вопрос. Большинство гносеологических доктрин (даже религиозного характера) подчеркивает невозможность полного совпадения субъекта с объектом ни в смысле достижения абсолютной истины мирового бы­тия, ни в смысле исчерпания существа той или иной предметности. Любой объект всегда богаче знания, которое имеет о нем человек, даже если объектом человече­ского познания становятся продукты его собственной деятельности. Часто самые, казалось бы, тривиальные вещи открываются с совершенно неожиданной сторо­ны. А сколько нас окружает плодов человеческого «творчества», увы, не только не познанных, но уже и вышедших из-под нашего контроля! Здесь достаточно ука­зать на феномен радиационного и химического загрязнения окружающей среды с совершенно неизученными долгосрочными последствиями его влияния на генети­ческий аппарат наследственности.

К тому же получение абсолютной истины о мире и о самом себе означало бы смерть человека как творческого существа, ибо какой же интерес и стимул жить в мире, где все исчерпывающим образом познано?

Если в каком сознании и имеет место абсолютно полное совпадение между субъектом и объектом, так это только в Божественном (Абсолютном) Сознании, если таковое существует. Правда, и в ряде религиозно-философских учений (на­пример, у Эриугены, Шеллинга, Бердяева) можно встретить еретическую мысль о том, что и само Божество себя не знает, а нуждается в познавательных усилиях человека для своего самопознания.

Что же касается первого вопроса, то можно выделить три основных варианта его решения.

Первый из них, восходя еще к позиции просвещенческого «гносеологиче­ского оптимизма», постулирует необратимый линейный прогресс наших знаний о мире и о самих себе, уходящий в «светлую бесконечность». Самым зримым про­явлением такого прогресса является рост общего массива наших научных знаний, который удваивается теперь каждые 2–3 года, а также несомненный прогресс тех­ники, особенно электронно-вычислительной.

Вторая позиция менее популярна. Она носит скорее пессимистический харак­тер и связана с идеей «вечного возвращения» (даже упадка знания). В свое время ее высказали еще стоики, в XIX веке она была вновь реанимирована Ф.Ницше¹, а в XX столетии ее можно обнаружить у французского мыслителя традиционалист­ского направления Р.Генона. Последний утверждает упадочность современной науки и философии и настаивает на необходимости возвращения к сакральным традиционным знаниям, лежащим в истоках всех мировых религий².

Гносеологическим основанием подобной позиции служит, во-первых, явле­ние забвения многих научных гипотез, которые не оцениваются по достоинству современниками и забы