Образно говоря, то, что ближе всего к нам по бытию, то дальше всего от нас по степени познаваемости.

Однако внимательный взгляд на неустранимые антиномии сознания позволя­ет все-таки воздержаться от столь пессимистического вывода. В выделенных выше оппозициях присутствует на самом деле и глубоко конструктивный элемент.

Во-первых, эти антиномии объективны и характерны именно для сознания, т.е. мы теперь имеем дело не с каким-то абстрактным и неопределенным бытием вообще, относительно которого только и можно было сказать, что оно есть бли­жайшее и первичное для нас, а с реальностью,обладающей вполне определенны­ми, хотя и бинарно-антиномическими атрибутами.

Во-вторых, взаимодействие подобных противоположных атрибутивных про­цессов (хотя бы имманентного и трансцендентного, отражательного и конструк­тивного) в жизнедеятельности сознания является источником его развития как динамической реальности. Причем, по-видимому, можно говорить об устойчи­вых – вневременных и сверхличных – закономерностях такого развития, несмот­ря ни на свободу конкретных носителей сознания, ни на бесконечный универсум его возможных вариаций в зависимости от культурно-исторического, националь­ного и других контекстов.

В-третьих, наличие противоположностей в сознании – это не только движу­щий фактор его развития, но условие и критерий отличия полноценно функцио­нирующей реальности сознания от реальности иллюзорной,в которой пребы­вает сознание психически больного субъекта, наркомана или личности, впавшей в состояние аффекта. Взаимодействие полярных ипостасей бытия сознания уберега­ет человека как от иллюзорного ухода в глубины имманентной субъективности, так и от угрозы абсолютного трансцендирования с потерей представлений о собствен­ном «Я». Через базовые антиномии уравновешивается естественная погружен­ность сознания в спонтанно-темпоральный поток переживаний со столь же есте­ственным сверхвременным памятованием о прошлом, творческими озарениями и надперсональной работой категориально-синтетических структур мышления.

Индивид, который все логически сознает (т.е. держит в фокусе своего со­знания), рискует утратить навыки «творческого забвения» (именно этому труднее всего научить компьютер!) или превратиться в невротика, зацикленного на какой-нибудь идее. Но вместе с тем и человек, живущий лишь бессознательными телес­но-эмоциональными импульсами или ожиданиями сверхсознательных открове­ний, ведет не менее иллюзорное существование, изолирующее его и от мира, и от самого себя. Примеры погружения сознания человека в иллюзорную реальность можно было бы и преумножить, но их общая метафизическая причина коренится в гипертрофировании одной из противоположных сторон за счет другой в вышеотмеченных антиномиях «здорового сознания».

Пока эти антиномические связи в сознании сохраняются и определяют сво­им «силовым напряжением» его общую динамику и функционирование – до той поры личность успешно живет и действует в окружающем мире, находится в гар­монии с собой и с окружающими людьми. Правда, эти базовые антиномии на то и являются антиномиями, а не мирным единством взаимодополнительных проти­воположностей, что их синтез – дело совсем нелегкое ни в жизни, ни в мысли.

На оселке этих предельных оппозиций проверяется и закаляется внутренний мир личности и обретаются положительные психологические качества. По-видимому, полностью снять фундаментальные антиномии сознания невозможно – для этого надо быть или полным идиотом, или Божественным Абсолютом, а посему в рацио­нальном плане речь может идти лишь о посильном разумном познании движущих противоречий сознания и их действенно-живом опосредствовании, гармонизации по мере восходящего развития личности.

Учитывая вышесказанное, можно дать следующее предварительное опреде­ление сознания. Сознание есть динамическая и противоречивая реальность, посредством которой познаются и преобразуются все иные виды реальности (природная, социальная, культурно-символическая и др.), включая ее саму.

Такое понимание остается, однако, еще крайне абстрактным и проблематич­ным. Непонятно, о какой конкретно реальности идет речь и можно ли вскрыть в этой парадоксальной и неуловимой реальности сознания хотя бы какие-нибудь устойчивые структуры? Зачастую для того, чтобы разобраться в природе какого-либо объекта, бывает полезно обратиться к этимологии слова, которым этот объ­ект поименован. Дело в том, что язык оказывается подчас мудрее нас, его суетных носителей.

Во-первых, следует обратить внимание на приставку «со» в слове «созна­ние». В ней явственно зафиксировано что-то превосходящее мое эго и органично отсылающее к некому «мы», к общности, трансцендентной моей имманентной и замкнутой самости. Однако «со» подразумевает не только «горизонтальную» общ­ность и связанность с тем, что мне подобно, т.е. с другими «Я» в рамках социаль­ного «мы»; но также связь с тем, что может быть и «выше», и «ниже» меня. Имеет­ся в виду органическая связь с природным миром и его многообразными формами, а также связь с высшими духовными началами, а, возможно, и деятельными «Я», которые могут превосходить меня по уровню своей организации. Низшее заслужи­вает сострадания и помощи, поскольку я нахожусь или должен находиться с ним в покровительственном со-общении; высшее – наоборот, требует с моей стороны благоговения и служения, поскольку дарует нечто, позволяющее мне лично со­вершенствоваться и восходить. Ницше совершенно верно обронил: «Обыкновенно принимают само сознание за общий сенсоризм и высшую инстанцию; тогда как оно есть лишь средство взаимного общения, оно развилось из сообщения и в ин­тересах сообщения»¹. Наконец, есть еще один, направленный вглубь аспект этого краеугольного «со» – сопричастность собственному внутреннему миру, который не менее таинственен и непонятен, чем предстоящее нашему внешнему восприя­тию мировое сущее. Словом, в этом русском «со» содержится мотив принципи­альной открытости человека всему, что только есть в окружающем бытии, в том числе и неизведанным глубинам собственного существа.

Во-вторых, подобное «со» как направленность на связь и общение с собой и миром всегда реализуется только в знании и через знание. Мы совершенно соглас­ны с чеканной формулой К.Маркса: «Способ, каким существует сознание и каким нечто существует для него, это – знание»². Ясно, что подобное утверждение

 

¹ Ницше Ф. Воля к власти. М., 1994. С. 242.

² Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 633.

выглядит сегодня довольно спорным, учитывая критику отождествления сознания и знания не только в философии, но и в психологии XX века¹. Однако если знание рассматривать в предельно широком контексте как включающее в себя не только явное, но и неявное, не только логико-рефлексивное, но также ценностное, прак­тически-волевое и эмоциональное знание, – тогда оппозиция сознания и знания лишается всякого смысла. Сознание всегда существует лишь в стихии многооб­разного знания и лишь посредством него реализует свои многообразные функции. Так, например, эмоции являются знанием о глубинах собственной души и ее воз­можностях, а также о том, к каким внутренним состояниям следует стремиться, а каких избегать. Даже совершенно, казалось бы, смутные и безотчетные душевные состояния (тревога, волнение, эмоциональный подъем) все равно являются знани­ем, пусть фоновым и латентным, но тем не менее необходимым для существова­ния и фиксации форм явного знания. Известно, что многие ученые и поэты всегда интуитивно знают, при каких душевных переживаниях у них рождаются лучшие идеи и самые вдохновенные строки и, соответственно, всегда внимательны к по­добным состояниям. Если мы рассмотрим практически-волевые акты, то и они подразумевают стремление к чему-то и преобразование чего-то, что существует в виде знания. Другое дело, что знания вышеприведенного типа могут не обладать свойством истинности и не быть прозрачными для рациональной рефлексии. По­пробуй «схвати» в рефлексивном акте сознания мгновенную эмоцию или беглое воспоминание, но не будь их – возможно, никогда не смогли бы возникнуть и вполне рациональные научные открытия и художественные озарения.

Наконец, в философии, начиная с Сократа, весьма эвристичным и глубоким яв­ляется парадоксальное словосочетание «знание о незнании», точно фиксирующее динамичность и многомерность существования сознания личности в стихии зна­ния. Можно привести и дополнительные этимологические аргументы, подтверж­дающие неразрывность сознания и знания. Корень «знать» присутствует в ключе­вых русских словах, описывающих не только познавательный процесс (узнавать – осознавать – распознавать – обознаться – дознание – знак – значение – при­знак), но также важнейшие модусы социально-экзистенциального существования (знатный – зазнайка – признание – знамя – тризна – знахарь и т.д.).

Кроме того, в русской культуре и философии сознание всегда сопрягается с жизнью: жить – значит так или иначе, явно или неявно со-знать; а обладать сознанием – значит универсально общаться и жить. Еще B.C.Соловьев писал в «Оправдании добра», что «по естественному значению слова сознание вообще есть определенное и правильное... взаимоотношение внутренней психической жизни данного существа с его внешнею средою»². Буквально ту же самую мысль о принципиальной связи сознания и жизненного общения можно найти у П.А.Фло­ренского³ и С.Н.Трубецкого⁴. Еще раньше на связь жизни и сознания, вплоть до их

 

¹ В рамках советской марксистской психологии тезис о неправомерности сведения сознания к знанию в отчетливой форме первым высказал В.Н. Мясищев (Сознание как единство отражения действительности и от­ношений к ней человека // Проблемы сознания. М., 1966).

² Соловьев B.C. Сочинения. В 2 т. Т. 1. М., 1988. С. 269.

³ Флоренский П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведе­ниях. М„ 1993. С. 284.

⁴ Трубецкой С.Н. Сочинения. М., 1994. С. 548, 695–699.

слияния в одном слове – «живознание» – указывали Г.С.Сковорода и И.В.Ки­реевский. Но в наиболее афористической форме эту идею, правда, со ссылкой на Плотина, высказал С.Л.Франк: «Сама жизнь – есть знание»¹.

В принципе тенденция к отождествлению сознания и жизни свойственна не только русской и восточной философии, но и западной. Но за немногими исклю­чениями (П.Тейяр де Шарден, М.Шелер, А.Н.Уайтхед) жизнь понимается там как преимущественно жизнь индивидуального сознания, как человеческий «жиз­ненный мир». Этот «жизненный мир» может трактоваться как текучий поток жиз­ненных переживаний, «где на основе переживания и понимания самого себя в их постоянном взаимодействии друг с другом формируется понимание проявлений другой жизни и других людей»². «Жизненный мир» может также пониматься как первичный человеческий «образ мира», пронизанный первичными ценностными предпочтениями, базовыми языковыми фигурами дискурса и другими неявными установками. Как писал поздний Э.Гуссерль, «под... установкой... понимается привычно устойчивый стиль волевой жизни с заданностью устремлений, интере­сов, конечных целей и усилий творчества, общий стиль которого тем самым также предопределен. В этом пребывающем стиле как в нормальной форме разверты­вается любая определенная жизнь...»³. Подобные – субъективно-переживающие и конструктивно-антропоцентристские – ракурсы рассмотрения связи между жизнью и сознанием вполне правомерны. Можно даже дать следующее образное определение сознания индивида: Сознание есть поле «жизненного мира», на ко­тором разыгрывается драма становления нашего индивидуального «Я».

Однако отечественная мысль, обращаясь к проблеме сознания, всегда утверж­дала нечто принципиально большее и значимое. Будучи, по меткому замечанию А.Ф.Лосева⁴, чуждой всякому субъективизму и безоговорочно онтологичной, рус­ская философия в лице своих наиболее прозорливых представителей подчеркива­ла изначальное антропокосмическое единство сознания и жизни. Актами своего духа мы конституируем не только «образ мира» (личный и всечеловеческий) и не только «свою жизнь», а сам мир и мировую жизнь! Наша со-знающая связь с пред­метностью любого рода, в том числе и природной, («со») – не только сугубо иде­альна, но и материальна, специфически физична в подлинном смысле этого слова. Наши мысли, образы и переживания – объективная вселенская сила, поскольку мы сами – краеугольная идеально-материальная сила мирового целого.

На этих онтологических аспектах бытия сознания мы еще остановимся ниже при анализе проблемы идеального, а пока целесообразно углубиться в гносеологи­ческую структуру индивидуального сознания, связанного многомерным общени­ем («со») «горизонтального», «вертикального» и «глубинного» характера с миром, с другими «Я» и с самим собой.

Иными словами, нас будет интересовать не онтологический вопрос: «что есть сознание?» по самому своему существу; а гносеологическая проблема «что есть сознание?» с точки устойчивых структур существования индивидуального

 

¹ Франк С.Л. Предмет знания. Душа человека. СПб., 1995. С. 592.

² Дильтей В. Наброски к критике исторического разума // Вопр. философии. 1988. № 4. С. 141.

³ Гуссерль Э. Кризис европейского человечества и философия // Вопр. философии. 1986. № 3. С. 106.

⁴Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. С. 509.

«жизненного мира». Подобный вопрос предполагает построение модели созна­ния как системы познавательных способностей сознания и соответствующих им видов знания. Такая модель должна, по нашему мнению, удовлетворять ряду требований:

– отражать вскрытую ранее антиномическую противоречивость бытия со­знания, т.е. фиксировать структурное единство разнообразных, в том числе и про­тивоположных, состояний сознания и видов знания;

– прояснять не только структуру, но и динамику сознания;

– опираться не только на логические, но и на наглядно-метафорические сред­ства понимания, учитывая парадоксальную предметность сознания и наличие в нем внедискурсивных компонентов.

При построении подобной структурной модели мы абстрагируемся от цело­го ряда проблем, достаточно хорошо исследованных и изложенных в современ­ной литературе по сознанию (в том числе и учебной): во-первых, от проблем ста­новления сознания в онто- и филогенетическом планах¹ и, во-вторых, от влияния социокультурных условий на жизнедеятельность сознания, в значительной мере определяющих потребности и характер личности.² К рассмотрению же структуры сознания (или «жизненного мира») личности мы теперь и переходим.

 

¹ Подобный материал читатель может найти в отдельной монографии автора: Иванов А.В. Сознание и мышление. М., 1994.

² В отечественной литературе проблемы становления сознания и его социальная природа отражены в сле­дующих наиболее значительных работах, помимо уже упоминавшихся: Воскобойников А.Э. Бессознательное и сознательное в человеке. М., 1997; Георгиев Ф.Н. Сознание, его происхождение и сущность. М, 1967; Дубров­ский Д.И. Проблема идеального. М., 1983; Ерахтин А.В. Диалектика становления мышления и сознания. Сверд­ловск, 1989; Жуков Н.И. Проблема сознания. Минск, 1987; Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. М., 1981; Спиркин А.Г. Сознание и самосознание. М, 1972; Тугаринов В.П. Философия сознания. М., 1971; Шорохова Е.В. Проблема сознания в философии и естествознании. М., 1961.

ЛЕКЦИЯ 23.

СТРУКТУРА СОЗНАНИЯ

 

1. Основные сферы сознания

 

Модель сознания, предлагаемая вниманию читателя, будет строиться через последовательное выделение и анализ его существенных частей и компонентов. Для облегчения подобной задачи весьма полезным оказывается обращение к наглядным схемам, служащим как бы исходным образно-символи­ческим «каркасом» развертывания такого рода теоретических построений. При этом мы не собираемся изрекать о сознании нечто принципиально новое. Боль­шинство фактов, которыми мы будем оперировать, достаточно хорошо известны в философской, религиозно-мистической и научной литературе. Наша цель состоит в ином: по возможности свести воедино и логически упорядочить такие эмпири­ческие данные о функционировании сознания человека, которые до сих пор пред­ставлялись несовместимыми в рамках единого гносеологического подхода. Осо­бенно важным представляется учет фактов внерационального опыта, устойчиво воспроизводящегося в течение многих веков в различных культурных традициях. Здесь важно лишь сохранить принципы рационального анализа, задаваясь вопро­сами не «что конкретно созерцает адепт подобного опыта?», а «насколько рели­гиозный и мистический виды опыта вообще возможны?» и «можно ли их гармо­нично согласовать с рациональной деятельностью сознания?», если исходить не из личных верований, а из признания многомерности и целостности «жизненного мира» человека.

Прежде всего представим себе сознание личности в широком смысле (или «поле» ее «жизненного мира») в виде круга¹, куда вписан крест, делящий его на четыре части. Обозначим каждый из секторов римскими цифрами от I до IV и попробуем поставить им в соответствие изученные в науке определенные сферы деятельности нашего сознания (см. рис. 1).

 

Рис. 1.

 

¹ В принципе наша модель сознания может быть легко представлена не в двухмерной, а в трехмерной форме, т.е. не в виде круга, а в виде сферы. Мы выбираем плоскостную модель исключительно ради простоты и наглядности изложения материала.

Важно при этом иметь в виду, что никакого буквального изоморфизма между той моделью сознания, которую мы будем разворачивать ниже, и между реальным человеческим сознанием (учитывая к тому же его сугубую индивидуальность) нет и быть не может, поскольку любая схема неизбежно беднее своего «живого» перво­образа. Мы, естественно, не настаиваем и на исключительности предлагаемой мо­дели. Учитывая антиномичность бытия сознания, закономерным представляется факт плюралистичности теоретических построений, касающихся его структуры. Наиболее близкой нам является модель внутреннего мира личности, предложен­ная итальянским исследователем Р. Ассаджоли¹.

И, наконец, последнее вводное замечание. Любое разделение сфер, уровней и способностей сознания всегда носит глубоко относительный характер, ибо в его реальном целостном функционировании жестко различить их не представляется возможным. В свое время С. Аскольдов остроумно уподобил сознание комнате, где все стены зеркальны и взаимно рефлектируют друг друга². Правда, и абсолю­тизировать так называемую недизъюнктивность (нерасчлененность) сознания не следует, ибо подобная позиция всегда внутренне противоречива.

После этих оговорок перейдем к общей характеристике основных сфер созна­ния и начнем ее с сектора I. Это та сфера, которая может быть названа сферой те­лесно-перцептивных способностей и получаемых на их основе знаний. К телес­но-перцептивным способностям относятся ощущения (внешние и внутренние), восприятия и конкретные представления, с помощью которых человек получает первичную информацию о своем внешнем окружении, о процессах, происходящих в его собственном теле, и о его взаимоотношениях с другими телами. Посредством такого рода знания обеспечивается удовлетворение базисных телесно-витальных потребностей индивида и его внешнепредметная деятельность. Главной целью и регулятивом бытия этой сферы сознания является полезность и адаптивная целе­сообразность поведения человеческого тела в окружающем мире.

С сектором II можно соотнести логико-понятийные компоненты сознания. Образно эта сфера может быть названа сферой Логоса. В ней коренятся способно­сти человека к обобщенному и систематическому постижению внутренних свойств и связей реальности, включая человека как объект, рядоположенный другим объ­ектам. С помощью мышления, по меткому замечанию американского психолога Дж. Брунера, человек выходит за пределы непосредственно чувственно данного, опираясь на мощь логических категорий и понятий различного уровня, опосредо­ванных знаковыми структурами³. Данную сферу сознания можно назвать царством «рациональных образов», четких аналитико-синтетических мыслительных опера­ций и строгих логических доказательств. Главной целью и регулятивом логико-понятийной компоненты сознания является истина как объективное соответствие наших понятийных конструктов познаваемой предметности любой природы⁴.

I и II секторы образуют как бы внешнепредметную составляющую сознания, где субъективно-личностные и ценностные компоненты нашего внутреннего мира

 

¹ Ассаджоли Р. Психосинтез. М, 1997. С. 22–25.

² Аскольдов С. (С.А.Алексеев). Сознание как целое. М., 1918. С. 22.

³ Брунер Дж. Психология познания. М, 1977. С. 211–212.

⁴ О проблематичности подобного «классического» взгляда на истину мы еще поговорим ниже. Здесь же излагается традиционный взгляд на сущность истины, как ее понимает большинство ученых.

носят снятый характер. Если использовать термин «жизненный мир», то можно сказать, что сквозь призму этих сфер нам дан жизненный мир,т.е. мир скорее в его предметно-телесных формах и связях, нежели в стихии жизненных пережи­ваний и проявлений. Не случайно критика гегелевского панлогизма исторически начиналась с позиций «философии жизни». С этой «левой половинкой» нашего сознания связан хорошо известный феномен проекции (опредмечивания) резуль­татов деятельности телесно-перцептивной и логико-понятийной составляющих сознания вовне, на внешний мир. Отсюда и проистекают наивно-сенсуалистиче­ская (внешний мир сам по себе тождественен миру, данному мне в чувствах) и наивно-рационалистическая (рассудочно-рациональный «образ мира» тождестве­нен его внутренней сущности) разновидности общей наивно-реалистической по­знавательной установки. Будучи целесообразными в определенных областях чело­веческого опыта, они обнаруживают свою явную ограниченность и ошибочность в общегносеологическом плане. Обратимся теперь к анализу «правой половинки» сознания.

Начнем с сектора III. Его можно связать с эмоционально-аффективной ком­понентой сознания. Она лишена непосредственной связи с внешним предметным миром. Это скорее сфера глубоко субъективных состояний, переживаний и пред­чувствий, а также эмоционально-жизненного отношения к другим человеческим «Я» и ситуациям, с которыми сталкивался, сталкивается или может столкнуться человек. В психологии эмоций выделяют различные элементы, относящиеся к этой сфере душевной жизни, но чаще всего указывают на бессознательно-аффек­тивные состояния или «органические чувствования» (стрессовые состояния в виде ужаса и восторга, предчувствия, смутные переживания, галлюцинации); эмоции (гнев, страх, радость); чувства, носящие социальный характер и отличающиеся большей осознанностью (любовь, ненависть, симпатия, антипатия); а также на­строения (тревога, усталость, грусть, душевный подъем и т.д.). Еще Б.Спиноза отметил, что главным регулятивом и целью бытия этой сферы сознания является «принцип удовольствия» и, соответственно, избегание неудовольствия¹.

И, наконец, сектор IV может быть соотнесен с ценностной компонентой еди­ного «поля» нашего сознания. Ее правомерно также назвать сферой Духа. Здесь укоренены высшие духовные стимулы и идеалы культурного творчества человека, а также способности к их воплощению и пониманию в виде фантазии, продук­тивного воображения, интуиции различных видов. Целью и регулятивом бытия этой сферы сознания выступают красота, правда и справедливость, т.е. не истина как форма согласования мысли с предметной действительностью, а ценности как формы согласования действительности с нашими духовными смыслами и целями, носящими идеально-модельный характер. На определенную оппозицию истины и ценности указывал еще М.Шелер², в современной западной литературе, напри­мер, Э.Агацци³, у нас – А.А.Ивин⁴. К соотношению истины и ценности мы еще не раз обратимся на последующих страницах наших лекций.

 

¹ Спиноза Б. Этика. М. – Л., 1933. С. 91.

² Шелер М. Избранные произведения. М, 1994. С. 337.

³ Агацци Э. Человек как предмет философии // Вопр. философии. 1989. № 2. С. 27.

⁴ Ивин А.А. Ценности и понимание // Вопр. философии. 1987. № 8. С. 132.

III и IV секторы образуют ценностно-эмоциональную составляющую созна­ния, где акцент должен быть сделан на жизненном мире, в который погружена личность и где предметом познания выступают внутренние переживания своего «Я», других «Я», а также продукты их творческой самореализации. Предметно-телесные формы и связи мира в свою очередь оказываются здесь снятыми и подчи­ненными «правой половинке» сознания. При этом возможны как аффективное, так и культурно-смысловое искажение реального образа мира проекциями ценностно-эмоциональной жизни сознания. Так, еще Ж.-П.Сартр не без тонкости отметил специфическую «магию эмоций», посредством которой строится иллюзорный мир и иллюзорно решаются проблемы, когда их реальное решение нам не подвластно. Типичный пример такого рода – это когда нам весь мир кажется безобразным из-за больного зуба или когда в злобе пинают камень, о который только что спотк­нулись¹. Примером же ценностной аберрации «жизненного мира» может служить «витание» в мире художественных грез и фантазий без реального учета окружаю­щей обстановки или без здравой оценки своих собственных дарований.

Предложенную нами, пока еще довольно абстрактную, схему сознания мож­но интерпретировать с точки зрения человеческих потребностей, удовлетворение которых нуждается в знании и, соответственно, в доставляющих это знание позна­вательных способностях. На такую возможность указывал в западной психологии А.Маслоу², а у нас – М.С.Каган³. В самом деле, телесно-перцептивная сфера со­знания удовлетворяет потребность в нормальном функционировании собственно­го тела и во внешних впечатлениях; эмоционально-аффективная сфера – потреб­ность в любви, душевной укрытости и эмоциональном общении; логико-понятий­ная сфера – в достоверном знании, обеспечивающем эффективную практическую и познавательную деятельность; ценностная – в общезначимых смыслах и идеа­лах гуманитарного бытия. «Правая половинка» сознания выражает потребность в собственно человеческом жизненном содержании, опосредованную предметным образом мира, а «левая половинка», в свою очередь, – потребность в адекватном «телесном» образе мира, опосредованном человеческим переживанием.

По-видимому, будет вполне правомерно соотнести нашу схему с фактом межполушарной асимметрии мозга, где «внешнепредметной» составляющей сознания будет соответствовать деятельность левого, аналитико-дискурсивного полушария, а ценностно-эмоциональной компоненте сознания – интуитивно-интегративная «работа» правого полушария. Возможно также сопоставление двух «поло­винок» нашего сознания с древнекитайским учением о бинарных силах «инь» и «ян», управляющих жизнью Вселенной. Привлекая также идеи К.Г.Юнга, можно связать доминанту «левой, янской половинки» с экстравертивной установкой со­знания, а доминирование «правой, иньской» – с преобладанием интровертивной психологической установки в существовании личности.

Телесно-перцептивная и эмоционально-аффективная сферы образуют «ниж­нюю половинку» поля нашего «жизненного мира», задавая повседневный чув­ственно-телесный образ реальности, а логико-понятийная и ценностная сферы

 

¹ См.: Сартр Ж.-П. Очерк теории эмоций // Психология эмоций. Тексты. М, 1984.

² См. о его концепции в работе: Хьелл Л., Зиглер Д. Теории личности. СПб., 1997. С. 479–527.

³ Каган М.С. Философия культуры. СПб., 1996. С. 152.

образуют его «верхнюю половинку», формируя идеально-смысловую картину бы­тия, лежащую за пределами непосредственно переживаемого и воспринимаемого. Иными словами, «нижняя» и «верхняя» сферы сознания отвечают, соответствен­но, за чувственное и рациональное познание.

Более того, взаимоотношения четырех выделенных сфер сознания будут подчиняться четырем типам универсальных отношений, которые характеризуют взаимодействия элементов в любой системе (отношения тождества, корреляции, субординации и оппозиции). С этой точки зрения, секторы II и IV (ценностно-гуманитарные и логико-понятийные компоненты), I и III (телесно-перцептивные и эмоционально-аффективные компоненты) будут находиться в отношениях кор­релятивной взаимодополнительности. Секторы I и II, III и IV– в отношениях субординации, где более высокие сферы сознания (секторы II и IV) онто- и фило­генетически возникают из генетически предшествующих им (I и III), но раз воз­никнув, подчиняют себе деятельность нижестоящих уровней. И, наконец, между сферами II и III, I и IV существуют отношения оппозиции. Так, духовно-смысло­вые (теургические) способности сознания противостоят телесно-перцептивным (теллургическим); а рационально-понятийные структуры противоположны субъ­ективно-эмоциональным и спонтанно-аффективным движениям человеческой души. Если же обратиться к архаическим и раннефилософским представлениям об универсальных классифицирующих возможностях четырех первоэлементов Космоса (огонь, земля, вода, воздух), то телесно-перцептивной сфере сознания можно поставить в соответствие землю, логико-понятийной – огонь, эмоцио­нально-аффективной – воду, а ценностной – воздух.

О всеобщности четырехчастного понимания мира во всех архаических тради­циях подробно писали М.Элиаде¹ и В.Н.Топоров². По свидетельству же неоплато­ника Порфирия, пифагорейцы владели тайным приемом «тетрактиды», «изящным и приложимым ко многим физическим вопросам»³. На эвристичность четверич­ного метода моделирования в связи с современной интерпретацией платоновского учения о первоэлементах Космоса указывал И.Д. Рожанский⁴.

 

2. Уровни сознания. Феномены бессознательного

и сверхсознательного

 

Если пытаться углублять и конкретизировать предложенную схему, то воз­никает соблазн позаимствовать из архаических мифопоэтических моделей мира и другой важнейший классификационный принцип – а именно – трехчленное вертикальное деление мира (небесный мир – земной мир – подземный мир). Тогда, памятуя о существовании в психологии и философии троичной вертикальной

 

¹ Элиаде М. Космос и история. М., 1987.

² Топоров В.Н. О космологических источниках раннеисторических описаний // Тр. по знаковым системам. Вып. 6. Тарту, 1973.

³ Порфирий. Жизнь Пифагора // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых фило­софов. М, 1979. С. 452.

⁴ Рожанский И.Д. Платон и современная наука // Платон и его эпоха. М, 1979.

схемы сознания (бессознательное – осознаваемое – сверхсознательное), верхний сегмент «поля» нашего сознания (небо) может быть связан с уровнем сверхсознания; нижний сегмент (подземный мир) – с бессознательным; а то, что располагается между бессознательным и сверхсознательным уровнями – это об­ласть сознательной души (или область осознаваемого), т.е. такие части «жизнен­ного мира», которые контролируются нашим «Я» или потенциально могут быть им контролируемы за счет волевых усилий. Учитывая то общее понимание созна­ния, которое было дано в рамках предыдущей лекции, отождествление сознания исключительно с осознаваемым представляется неверным, а выделение в рамках «жизненного мира» бессознательного и сверхсознательного уровней, напротив, вполне правомерным.

Подобное трехчленное «вертикальное» деление сознания является широ­ко распространенным в философских системах как на Западе, так и на Востоке. Неоплатоники, следуя традиции платоновского «Тимея», выделяли уровни ума, души и тела, определяющие как онтологическую развертку Космоса, так и раз­витие индивидуального сознания. В христианской богословской традиции также существуют указания на три уровня сознания: дух – душа – тело. Позднее Нико­лай Кузанский писал о трех иерархически связанных сферах сознания: интеллек­туальной (разумно-божественной), рациональной (рассудочно-душевной) и чув­ственной (неразумно-телесной). Гегелевская модель субъективного духа в первом разделе третьего тома «Энциклопедии философских наук» включает в себя три последовательно сменяющих друг друга уровня индивидуального сознания: природно-непосредственная душа – сознание – дух. З.Фрейд уже в XX веке вводит понятия об «Оно» (сфере эмоционально-аффективных побуждений личности, «ки­пящем котле инстинктов»), «Я» и «Сверх-Я» (области надличностных социальных регулятивов деятельности). В отечественной религиозно-философской традиции на троичную структуру сознания указывал Н.А.Бердяев в работе «О назначении человека»: греховно-бессознательное – сознательное – божественно-сверхсо­знательное. Таким образом, есть все историко-философские основания дополнить нашу исходную четырехчленную схему сфер сознания выделением трех его «вер­тикальных» уровней (рис. 2).

 

Дадим хотя бы краткую качественную характеристику сверхсознательного и бессознательного уровней сознания. Их противоположность, по нашему мнению, связана со следующими основаниями.

Во-первых, это касается типа детерминации нашей сознательной жизни. Бес­сознательное оказывает на него в основном причинно-следственное воздействие со стороны врожденных инстинктов, вытесненных аффектов и комплексов,

сформировавшихся автоматизмов поведения и т.д. Сверхсознательное подразумевает преимущественно целевую детерминацию, связанную с духовными императивами существования в виде творческих озарений и движущих идеалов деятельности. Бессознательное коренится в нашем прошлом опыте, сверхсознательное открыва­ет горизонты будущего.

Во-вторых, в бессознательном таятся определенные угрозы нашему «Я» со стороны телесных вожделений, страстей и болезненных воспоминаний, грозящих засосать нас в черную воронку безвременья и хаоса. Акты же сверхсознания всег­да возвышают наше «Я», давая ему возможность пережить сверхвременную ра­дость творчества.

В-третьих, повышение удельного веса бессознательной детерминации психики сопровождается сужением горизонта «жизненного мира». Бессознательное – всег­да ниже уровня моего сегодняшнего сознательного «Я». Еще 3.Фрейд и К.Г.Юнг, занимавшиеся изучением психологии толпы, заметили, что ее нравственность в целом всегда ниже уровня нравственности составляющих ее членов. Сверхсозна­ние как целевой тип детерминации высшим всегда, напротив, расширяет творче­ские и ценностные горизонты нашего «жизненного мира». Оно – выше уровня моего повседневного сознательного «Я»; и благодаря сверхсознательному опыту человек может контролировать и просветлять как витально-хтонические импульсы тела, так и свои аффективные состояния.

Переходя к содержательному анализу, констатируем следующее: к бессозна­тельному можно отнести совокупность телесных ощущений и влечений (низ сек­тора I), а также инстинктивно-аффективных переживаний, воспоминаний и ком­плексов (низ сектора III), которые находятся вне поля осознания и контроля со стороны нашего «Я». Учитывая гигантскую литературу, существующую по проб­лемам бессознательного, укажем лишь на некоторые новые научные результаты, проливающие дополнительный свет на содержание бессознательного уровня пси­хики. В рамках трансперсональной психологии доказано существование перина­тальных матриц памяти, т.е. человек не только ничего не забывает из своего прош­лого телесного и душевного опыта в постнатальный период существования, но при определенных условиях способен вспомнить свои ощущения в утробе матери и в период родов¹. Все более многочислен