Специфика ценностного отношения к миру

 

Для установления своеобразия ценностного отношения к миру по сравнению с онтологической и гносеологической установками сознания

 

¹ В данном разделе мы не будем подробно касаться атрибутов ценностного познания, а сосредоточимся преимущественно на онтологических и социологических аспектах аксиологической проблематики, т.е. на при­роде, функциях и свойствах ценностей, а также формах их социального воплощения. При этом ясно, что неиз­бежны концептуальные «переклички» между тем, что будет излагаться далее, и тем, что писалось выше о природе гуманитарного и экзистенциального видов знания.

полезно обратиться к конкретному примеру. Предположим, мы созерцаем в летний полдень березу, растущую на берегу Волги. Если мы задаемся вопросами о причи­нах возникновения березы, о соотношении случайного и необходимого в ее бытии, о ее конструктивных функциях в рамках окружающего ландшафта, то в данном случае наше видение березы будет онтологическим. Мы оказываемся здесь цент­рированными на закономерностях существования березы как таковой. Если же мы интересуемся проблемами типа: «А каково соотношение чувственного и рацио­нального в нашем постижении березы?» или «А доступна ли нам в актах восприя­тия сущность березы самой по себе?», то в этом случае наш ракурс исследования предмета будет теоретико-познавательным.

Но глядя на березу, я могу отнестись к ней совсем по-другому. Береза на бе­регу Волги может выступить для меня символом России – воплощением ее воли, необъятной шири и нравственной чистоты. Впрочем, я могу отнестись к той же бе­резе и сугубо эстетически, просто наслаждаясь сочной зеленью ее кроны на фоне синевы волжских вод и полдневных, залитых солнцем небес. Однако при виде бе­резы я могу занять и куда как более прозаическую, сугубо утилитарную позицию, подсчитывая, например, сколько дров на зиму можно заготовить, если эту березу спилить и поколоть. Наконец, береза может быть оценена мной и с той точки зре­ния, что из ее веток могут получиться отличные веники для бани и даже испытать при соответствующей яркости воображения целую гамму приятных телесно-эмо­циональных переживаний.

Все эти четыре типа отношений к березе будут носить именно ценностный характер, где проблемы ее собственного бытия и нашего ее познания не будут иметь принципиального значения. Береза здесь важна не сама по себе, а в ее со-от-несенности с нашими внутренними потребностями, интересами и чаяниями; она встраивается здесь в наш человеческий мир, занимая в нем определенное место.

Специфика ценностного отношения по сравнению с онтологическим и гносео­логическим ракурсами в том и состоит, что в отличие от онтологического вопроса «что по самому своему существу представляют собой данный предмет или явле­ние?» и гносеологического вопроса «как мы их познаем?» оно подразумевает отве­ты на вопросы «в чем смысл существования данных вещей и явлений и насколько они важны (или не важны) для нашего человеческого существования в мире?».

Ценностное отношение к миру можно уподобить свету, высвечивающему пе­ред человеком жизненную дорогу и во многом определяющему характер его дви­жения по ней. Можно сказать и несколько иначе: ценностное отношение опреде­ляет базовую конфигурацию жизненного мира человека – динамический порядок его тяготений и отталкиваний, симпатий и антипатий, любви и ненависти.

Именно ценностное измерение отличает человеческое бытие от животного. Животное всегда приспосабливается к миру и живет в соответствии с прошлой целесообразностью. В его генотипе закодированы органы и черты поведения, не­обходимые для выживания в соответствующих условиях природной среды. Если эта прошлая биологическая целесообразность перестает соответствовать внеш­ней среде, то наступает гибель отдельной особи, а в предельном случае – гибель всего вида. Даже у человекообразных обезьян – высших представителей отряда приматов – наступает кризис адаптивного поведения, если задачи, поставленные

внешней средой, серьезно расходятся с исторически отобранными стереотипами и схемами поведения.

Конечно, животное стремится к вкусной пище, к телесному комфорту и к по­зитивным эмоциям (удовольствиям от игры, охотничьего азарта и т.д.), проявляя зачатки ценностного отношения к миру. Живя с человеком, оно способно даже на демонстрацию некоторых социальных чувств типа верности, жертвенности и т.д. Но говорить о ценностном отношении к миру в собственном смысле слова нельзя. Здесь еще нет никакой свободы и никакого сознательного ценностного выбора, сколь бы поразительно сложным и гибким ни было поведение животных. Они не могут целенаправленно изменить ни ценностных оснований собственного бытия, ни усло­вий внешней среды. Животное не властно ни над своим прошлым, ни над своим будущим. Оно живет в основном настоящими инстинктами и потребностями.

Сущностью же свободного ценностного бытия как раз является отрицание прошлой целесообразности¹, ибо человек имеет облик homo sapiens до той поры, покуда способен активно изменять как собственную жизнь, так и внешние условия существования. С этих позиций не только неверен, но и глубоко порочен тезис, что задача воспитания – научить человека гибко адаптироваться к изменяющим­ся условиям социальной среды и что он должен-де научиться быстро менять со­циальные роли. Таким путем можно воспитать лишь социального конформиста и приспособленца, не имеющих твердой системы ценностей. В качестве предельно­го случая возможна духовная смерть свободной человеческой личности даже и при продолжающейся биологической жизни. Этот печальный финал наступает в тот момент, когда личность полностью утрачивает способность к духовному творче­ству, к критической оценке и переоценке своих взглядов, привычек и ценностей.

Таким образом, можно в самом общем виде выделить следующие черты цен­ностного отношения к миру:

– оно отличается исключительно многообразием;

– отличается от онтологического и гносеологического ракурсов понимания мира своей ярко выраженной практической направленностью;

– это всегда свободное человеческое отношение к бытию, отличное от био­логически и исторически фундированной системы предпочтений и отторжений у животного.

 

2. Ценность и бытие. Ценность и истина

 

Совершенно ясно, что жестко оторвать аксиологическое изме­рение бытия от онтологического и гносеологического можно лишь в философской рефлексии, ибо в повседневном существовании человека они спаяны воедино.

Так, ценности и ценностные акты всегда обладают некоторым бытием и имеют вполне конкретное материальное воплощение (на этих моментах мы еще остано­вимся ниже), а любое, даже самое незаинтересованное постижение бытия (скажем, в математике и в физике) является, как выясняется, ценностно нагруженным.

 

¹ Здесь мы возвращаемся к некоторым идеям, высказанным нами в онтологическом разделе книги при обсуждении проблемы свободы.

Однако есть одна существенная разница: при онтологическом ракурсе по­стижения предмета это особенно зримо проявляется в естественных науках, мы традиционно заключаем в скобки (или, по крайней мере, стремимся заключить) свои собственные человеческие предпочтения, оценки и пристрастия. В вышепри­веденном примере с березой при попытках познания ее происхождения и суще­ственных свойств мы должны постараться абстрагироваться от своих этических установок, эстетических симпатий или чувственно-телесных ассоциаций. Это справедливо также при познании любых разновидностей социального и психиче­ского, а не только природного бытия.

При аксиологической же установке сознания именно человеческие цели, пред­почтения и антипатии играют ключевую роль. Здесь даже свойства самой реальной березы, как мы выясним ниже¹, не являются определяющими для ценностного от­ношения. Важно именно человеческое, субъективное измерение бытия. Впрочем, существует целый спектр аксиологических доктрин, тяготеющих к платонической линии философствования и утверждающих, что бытие Космоса само по себе имеет ценностное измерение и иерархию, а человеческие представления и ценностные акты объективно укоренены в структуре мирового целого². Анализ разнообразных подходов к проблеме природы ценностей мы дадим в рамках следующей темы.

Что касается взаимоотношений ценностного и познавательного аспектов ис­следования, то разорвать их еще труднее, чем онтологические и аксиологические аспекты.

Во-первых – и мы об этом уже писали в предыдущем разделе книги, – гу­манитарное рациональное познание не может быть жестко отделено от ценностно­го измерения бытия в принципе. Познание любого историка или литературоведа, а тем более художника, всегда осуществляется сквозь призму тех или иных цен­ностей, начиная с отбора фактов и их теоретической интерпретации и заканчивая стилистическими особенностями письма. Весь вопрос состоит только в том, что­бы исследователь, равно как и художник, по возможности критически осознавали свои ценностные предрассудки и не выдавали их за абсолютные.

Во-вторых, в рамках современной науки ценностные проблемы вышли на первый план. Это касается и проблем манипулирования сознанием человека че­рез электронные СМИ, и экспериментов над его геномом, и границ допустимого практического изменения жизненных форм в биосфере (проблема так называемых генетически модифицированных объектов – ГМО).

Еще 30–40 лет назад казавшаяся в основном теоретической проблема допус­тимости или, наоборот, недопустимости практического использования последних научных достижений в политических или коммерческих целях трансформирова­лась ныне в витально значимый вопрос о моральной и юридической ответствен­ности самого ученого за характер своей научной деятельности и возможные прак­тические следствия, получаемые из его открытий³. Еще более серьезные

 

¹ И вопреки точке зрения обыденного сознания, что какой-то объект для нас ценен в силу объективно при­сущих ему свойств.

² В рамках русской религиозной философии такой позиции последовательно придерживался Н.О. Лосский. См. его работу «Ценность и бытие» в кн.: Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М, 1994.

³ См., например, ставшую уже классической теоретическую монографию: Фролов И.Т., Юдин Б.Г.Этика науки: Проблемы и дискуссии. М., 1986, а также популярное введение в биоэтическую проблематику: Введение в биоэтику: Учеб. пособие. М., 1998.

аксиологические дилеммы встают сегодня перед техническим знанием и инженерной деятельностью¹.

В-третьих, сама научная истина и ее поиск обладают безусловной ценностью для ученых и общества в целом, воплощая дух интеллектуальной открытости и бесстрашного дерзания человеческого разума².

Однако при внимательном рассмотрении в оппозиции истины и ценности есть глубокий смысл, о чем мы говорили в рамках теории познания, рассматривая взаимоотношения логико-понятийной и ценностной сфер сознания. В самом деле, если истинное знание в науке подразумевает посильное устранение субъективной составляющей, то ценность без ее субъективного переживания и акта субъектив­ной оценки существовать не может в принципе. Если наука ориентирована на рациональное интерсубъективное доказательство, то из ценностного отношения к миру невозможно устранить факт личного приятия или неприятия чего-либо. И, наконец, самое главное: если истина³ есть по преимуществу форма согласова­ния мысли с предметом, то ценность, напротив, есть форма согласования предмет­ности любой природы с идеальным содержанием нашей мысли.

Благодаря истинному знанию мы знаем о существенных свойствах и законо­мерностях бытия, разумное согласование с которыми обеспечивает успех в нашей практической деятельности. С этих позиций совершенно справедливо понимание «свободы как познанной необходимости», ибо здесь схвачена гносеологическая сторона свободы. Но посредством ценностей реализуется ее другая, и столь же необходимая, сторона – возможность свободного изменения человеком мира и самого себя в соответствии с эталонными представлениями о полезном, справед­ливом, добром или прекрасном.

Как верно замечает Э. Агацци, «мы имеем основания назвать ценностью неко­торое совершенство, идеальную модель, некое «как должно быть», то, что направ­ляет любое человеческое действие...»⁴. В самом деле, благодаря представлениям о ценности пищи и тепла мы растим хлеб, шьем одежду и создаем строительные материалы. Исходя из этических ценностей, мы оцениваем поведение окружаю­щих и влияем на них, а также оцениваем и изменяем самих себя. Руководствуясь эстетическими представлениями о прекрасном, возвышенном и гармоничном, мы создаем и воспринимаем произведения искусства, украшаем быт и меняем свою внешность. Наконец, на основании правовых и политических ценностей мы стро­им правовое государство, требуем соблюдения его законов, награждаем заслужен­ных людей, преследуем и караем нарушителей.

Во всех приведенных выше примерах ценность является необходимым усло­вием активного преобразования себя и мира. Она несет в себе осознаваемый или неосознаваемый, явный или неявный, проективный и оценочный потенциал. Ис­ходя из этого, можно дать следующее определение ценности.

 

¹ См. также ставший классическим учебник: Митчем К. Что такое философия техники? М., 1995.

² Одни из наиболее ярких воплощений темы ценности научного творчества – это труды Э.Кассирера и Г.Башляра. См.: Башляр Г. Научное призвание и душа человека // Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987; Кассирер Э. Глава XI «Наука» из работы «Опыт о человеке. Введение в философию человеческой культуры» // Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М., 1998.

³ При всех оговорках, которые были сделаны выше применительно к категории «истина» в соответствую­щем разделе книги.

⁴Агацци Э. Человек как предмет философии // Вопр. философии. 1989. № 2. С. 27.

Ценности есть идеально-эталонные побуждения, цели и нормы деятельности человека, в соответствии с которыми он оценивает (выражает субъективное отно­шение), а также практически преобразует себя и мир.

Ясно, что над многими ценностями, определяющими его бытие, человек час­то не задумывается в своем повседневном существовании. Так, витальные потреб­ности своего организма он воспринимает как нечто само собой разумеющееся и, скажем, ценность воды или воздуха для нормальной жизнедеятельности организ­ма часто осознает лишь в условиях их острой нехватки. Какие-то этические или политические ценности становятся для него предметом размышлений только в си­туации столкновения с ценностями иных социальных групп или культурно-нацио­нальных общностей и т.д. Зачастую же ложную ценностную мотивацию своего поведения человек осознает лишь тогда, когда общество уже применило к нему соответствующие юридические санкции. Это особенно часто случается с моло­дыми людьми, еще не обладающими жизненным опытом и навыками ценностной рефлексии.

Поэтому – возвращаясь к проблеме соотношения истины и ценности – всегда желательно, чтобы наши ценности, которыми мы руководствуемся в своей жизнедеятельности, были ясно осознаны и по возможности четко обоснованы раз­умом, а поиск истины, в свою очередь, имел твердые ценностные основания.

В идеале же должны совпадать истинное знание, подлинное бытие и ценность, где гармоничное, нравственное и творческое существование отдельной личности может быть наглядным и зримым подтверждением единства всех аспектов.

Именно к такому истинно знающему и воплощающему высшие ценности личному бытию всегда в сущности призывали и призывают все наиболее глубо­кие философские и религиозные учения – будь то платоновский образ Сократа, образы Иисуса Христа или Будды. Показательно, что связь между совершенным личным бытием и достижением высот в познании и творчестве подтверждается жизнями по-настоящему выдающихся деятелей мировой культуры. В рамках ев­ропейской культурной традиции это фигуры Николая Кузанского и Леонардо да Винчи, Лейбница и Гете. В России – это жизненные пути и открытия М.В.Ломо­носова и Ф.М.Достоевского, Д.И.Менделеева и Н.К.Рериха, В.И.Вернадского и П.А.Флоренского.

Глубоко прав был А.С.Пушкин: «Гений и злодейство – две вещи несовмест­ные!». Частные истины, грозящие разрушением и хаосом, типа водородной бом­бы или PR-овских информационных технологий, гениями не создаются. Это – в лучшем случае удел талантливых людей. Гений же – всегда талант плюс нрав­ственная ответственность. Отсюда становится понятным воспитательное значение святыни и ценностного идеала в культуре, о чем мы еще поговорим ниже.

Однако в окружающей нас жизни гармоничное совпадение истины и ценно­сти, а тем более их слияние в жизненном пути и облике отдельного человека проис­ходит, увы, довольно редко. Гораздо чаще мы сталкиваемся с ситуациями даже не рассогласования, а прямой оппозиции истинного и ценностного измерений бытия.

Так, какое-то истинное знание лишь после своего разрушительного практи­ческого приложения может получать адекватное ценностное осмысление и соот­ветствующую моральную оценку. Типичные примеры – негативное ценностное

отношение к ядерному оружию после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки; се­годня – осторожное отношение к перспективам развития ядерной энергетики, раз­рушительные экологические и антропологические последствия которой стали по­лучать правильную критическую оценку лишь после чернобыльской катастрофы.

Может быть и обратная ситуация: человек (и общество в целом) выносят цен­ностное суждение относительно какого-то явления или процесса еще до того, как последние подверглись всестороннему научному осмыслению. Здесь всегда есть как опасность бездумной ценностной эйфории («Ах! Как это прекрасно, полезно и прогрессивно!»)¹, так и инерционного ценностного отторжения («Зачем нам нуж­ны сомнительные новации – жили и проживем без них»).²

Наконец, разительным примером повседневного расхождения истинного и ценностного знания служит ситуация, когда человек держится своих ценностных предпочтений и предрассудков вопреки, казалось бы, самым неопровержимым ло­гическим аргументам и очевидным эмпирическим фактам. «У каждого своя прав­да» – этот релятивистский ценностный принцип, который мы еще проанализируем в дальнейшем, касается именно таких случаев. Весьма распространенная ошибка здесь – пытаться и дальше убеждать упрямца, а тем более – насиловать его сво­бодную волю. В лучшем случае это вызовет в человеке озлобление – «Да пропа­дите вы все пропадом вместе с вашими прописными истинами»; в худшем – спро­воцирует его на неверный жизненный шаг из чистого чувства самоутверждения. В подобных случаях следует твердо, но мудро – по сознанию – сказать человеку правду, пробуждая в нем желание самому критически и творчески осмыслить свои жизненные ценности, а дальше пусть уже сама жизнь продолжает преподносить ему ценностные уроки.

Мир истинных ценностей и гармоничное ценностное бытие в мире, с одной стороны, исключают подавление свободной воли человека; а с другой – подразу­мевают опору не только на разум, но также на жизненный опыт и ценностную интуицию, позволяющие принимать единственно правильное – мудрое – решение в каждой конкретной жизненной ситуации.

 

3. Функции ценностей

 

Ценности – и это вытекает из их определения, данного выше, – выполняют четыре важнейших функции в человеческом существовании. 1. Без ценностей невозможны акты целеполагания, составляющие самую сущ­ность человеческого бытия в мире. Без целей же и анализа средств их достижения не может быть человека как свободно определяющегося творческого существа.

 

¹ Что-то подобное происходило в середине 1990-х годов в связи со стремительно развивавшейся глобаль­ной информационной сетью Internet.

² Здесь в качестве примера можно привести сопротивление объективному процессу компьютеризации со стороны многих представителей гуманитарной науки старшего поколения, до сих пор предпочитающих писать научные статьи от руки и потом печатать их на старомодной пишущей машинке. При этом не осознается тот факт, что культура становится иной, что в использовании компьютеров, наряду с негативными моментами, таится огромный, в том числе гуманитарный, потенциал. Людей, которые сознательно отказываются от использования современной коммуникативной техники, можно уподобить людям, которые отказываются изучать грамоту, до­вольствуясь уровнем разговорной речи.

Личность всегда стремится к будущему, желая достичь того, что считает полез­ным, добрым, прекрасным и соответственно избавиться от того, что рассматрива­ет как вредное, порочное или безобразное. Конечно, в целеполагании всегда есть опасность постановки утопических и недостижимых целей, но не менее опасным является отказ от активного целеполагания и безвольное смирение с существую­щим положением вещей. Утопизм и конформизм – две противоположных, но равно тупиковых ипостаси ценностного отношения к будущему.

Многие ценностно-целевые установки человек усваивает в ходе социализа­ции, но наиболее значимые для формирования личности цели – всегда плод ее соб­ственных раздумий и усилий. Главная же цель жизненных стремлений, составляю­щая смысл ее неповторимого индивидуального бытия¹, всегда обретается личнос­тью свободно и самостоятельно при косвенном влиянии социума, а иногда – даже и вопреки ему². Это отнюдь не противоречит тому факту, что огромную помощь в обретении смысла личной жизни (или цели целей индивидуального бытия) чело­веку оказывают окружающие люди. Напротив, дельный и своевременный совет, а тем более присутствие мудрого духовного наставника – это всегда существенная помощь личности в обретении ею надежных ценностных маяков.

2. Благодаря системе ценностей человек способен не только планировать свою будущую деятельность и активно изменять мир, но также объективно оценивать себя и окружающих. Акты оценки и самооценки есть всегда акты интерпретации событий, вещей и собственных переживаний сквозь призму оппозиций приятного и неприятного, плохого и хорошего, значимого и незначимого, достойного и не­достойного и т.д. Вся жизнь человека, начиная с сознательного возраста, пред­ставляет собой в сущности бесконечную череду актов оценки событий прошлого и настоящего³ на предмет их соответствия или рассогласования с имеющейся у него системой ценностных координат. Параллельно – это всегда «шлифовка» старых или выработка новых ценностных эталонов.

Если же у личности такой системы ценностей нет или если последняя аморф­на, то такая личность будет подвержена сильным влияниям со стороны социально­го окружения вплоть до возможности ее подчинения более сильной воле с тверды­ми ценностными представлениями. Если же, наоборот, система ценностей носит предельно жесткий характер, лишена динамики и не берет поправок на конкрет­ный контекст оценивания, то подобная личность не будет склонна к компромиссам и попытается насильно навязать свои ценностные представления окружающим.

Отсутствие ценностного стержня («бесхребетность» в обыденном языке), равно как и его излишняя жесткость⁴, – две других опасных крайности в цен­ностном существовании человека.

 

¹ Если, конечно, она вообще обретается человеком. В случае отсутствия оной о гармоничном и психологиче­ски устойчивом существовании личности говорить проблематично. Помощь в обретении личного смысла – глав­ная задача такого влиятельного направления психологии, как логотерапия. См.: Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.

² Отсюда знаменитая оппозиция предназначения и судьбы у М.Шелера. «...Индивидуальное предназначе­ние, – пишет он, – может находиться отчасти в отношении соответствия, а отчасти – в отношении противо­речия (причем в какой угодно степени) и со структурой его окружающего мира, и с его судьбой...» (Шелер М. Избранные произведения. М., 1994. С. 347).

³ В случае с будущим акт оценки переходит в акт целеполагания с соответствующей процедурой анализа его возможных средств и результатов.

⁴ Еще в «Дао дэ цзине» отмечается, что «если дерево не гнется – живет до первой бури».

3. Ценностное бытие, включающее в себя механизмы целеполагания, оценки и самооценки, есть всегда творческое волящее бытие. Недаром еще древние греки го­ворили об Эросе – исконном стремлении человека или к высокому творчеству, или к низменному потаканию своим телесным вожделениям. Никакое творчество (или антитворчество) ни в искусстве, ни в сфере межличностных отношений, ни в поли­тике, ни в науке, ни в других областях человеческой культуры невозможно без систе­мы ценностей (или антиценностей). Творят всегда ради каких-то истинных ценно­стей против ценностей ложных (или антиценностей). В творческих актах всегда что-то отрицают и что-то утверждают. Чужие творения также или принимают и наслаж­даются ими, если они соответствуют ценностным предпочтениям личности, или же их отвергают, если они симпатиям и установкам этой личности противоречат.

Крайне желательно, чтобы творческий процесс осуществлялся всегда во имя подлинных и гуманных ценностей, не осквернял ценностей других людей и уж тем более не угрожал самим основам человеческой жизни. Словом, не был бы связан с творческим произволом. Произвол есть превращенная ипостась бытия человека как свободного и творческого существа. Это как бы абсолютная инаковость живот­ной адаптации к миру в виде безграничного волевого самоутверждения вплоть до абсолютного отрицания прошлой целесообразности. Крайними формами такого произвола, грозящими разрушением устоев бытия, являются самоубийство, ядер­ная или экологическая катастрофы.

4. Наконец, система эффективно функционирующих в обществе ценностей, где особую роль играет ценностная традиция, имеет самое прямое отношение к процессам социализации индивида, т.е. гармоничному вписыванию его в контекст социального существования. Процесс социализации – это усвоение правовых и социальных ценностей через эффективно функционирующий институт семьи, а также государственную систему образования и воспитания. Круг этих вопросов входит в компетенцию уже прикладной аксиологии, неотделимой от педагогики, социологии и философии образования.

Подытоживая, можно констатировать, что ценности выполняют исключитель­но важные функции в существовании как отдельного человека, так и общества в целом. Направляя, они никогда не определяют полностью поведения человека, а подразумевают его свободный ценностный выбор, имеют самое непосредственное отношение к жизнеустроению личности, но совсем не гарантируют ее от ошибок и даже антиценностного поведения. Соответственно под антиценностями следует понимать такие мотивы и «идеалы» деятельности человека, которые разрушают телесные, социальные и духовные основания человеческого бытия, провоцируют иллюзорное целеполагание, ложную оценку и самооценку, а также творческий произвол, не говоря уж о том, что антиценности ложатся в основу антисоциально­го, преступного поведения.

Исходя из основных функций ценностей в культуре и наличия ценностных со­блазнов в бытии личности, можно попытаться сформулировать следующие общие рекомендации, позволяющие ей вести гармоничное существование: ставь перед собой продуманные и исторически¹ оправданные цели; строго оценивай

 

¹ Под исторически оправданными целями здесь имеется в виду история не только общества, но и личная история индивида, его биографическое время. Всегда прискорбно видеть, когда человек ставит перед собой цели, к которым его дух по тем или иным причинам просто не подготовлен.

прежде всего свои собственные мысли и поступки и старайся руководствоваться в творче­ских актах истинными ценностями, не оскорбляющими ценности других людей. Если ты руководствуешься такими принципами, то тебе обеспечена полноценная социализация и социальный успех.

 

4. Ценностная рефлексия

и истоки рождения аксиологии

 

Внимание к ценностным аспектам бытия может стимулиро­ваться у личности самыми разными обстоятельствами – общением с носителями иных ценностных ориентаций и культурных традиций, когда возникают пробле­мы взаимопонимания; возрастными факторами; сменой привычной обстановки; встречей с неординарным человеком и т.д. Однако острая потребность в аксио­логической рефлексии над ценностными основаниями существования чаще всего возникает в обществе (равно как и в бытии личности) тогда, когда оно оказывается в ситуации ценностного кризиса.

Для личности непосредственными причинами такого кризиса могут стать болезнь, какие-то потрясения и утраты, круто изменяющие ее судьбу. Для обще­ства в целом – крушение традиционного уклада жизни в результате стихийных бедствий, войн, революций. Кризисы могут внешне проявляться совершенно по-разному, но они всегда связаны с тем, что базовые ценности, которыми люди почти автоматически руководствовались в своей повседневной жизни, теперь перестают выполнять свои прямые функции, а именно:

– на их основе невозможно рациональное целеполагание, адекватное новым общественным, бытовым или экзистенциальным обстоятельствам;

– они не позволяют проводить верную оценку происходящего и осуществ­лять истинный личный выбор;

– не стимулируют творческий процесс;

– не способствуют успешной социализации.

Одна из самых трагических и тяжелых для экзистенциального мироощуще­ния человека граней ценностного кризиса – это расхождение официально декла­рируемых и реально исповедуемых в обществе ценностей, а также общественное осуждение идеалов (а тем более – публичное глумление над ними), которые об­разуют ценностный стержень его личности.

В этих, говоря языком К.Ясперса, пограничных ситуациях и возникает со­вершенно естественное желание подвергнуть критическому осмыслению свои базовые ценности: провести их систематическую инвентаризацию, дать им объ­ективную оценку и строгое обоснование, а возможно, и осуществить радикальную переоценку. Именно в такие кризисные эпохи пробуждается жгучий обществен­ный интерес к аксиологической проблематике, особенно этического и обществен­но-политического характера, а значит, прямо или косвенно кристаллизуется проб­лематика ценностей как самостоятельная отрасль философствования.

Чем острее и продолжительнее общественный кризис и чем большую потреб­ность испытывает общество в обстоятельной ценностной рефлексии, тем

настойчивее аксиология заявляет о своих теоретических правах и тем больший удельный вес занимает ее тематика (этическая, эстетическая, правовая, политическая и т.д.) в общем массиве философских текстов.

Таков кризис космоцентристских установок античного мира и центрация на проблеме этических ценностей у христиан, стоиков и скептиков. Таков кри­зис средневековых теистических ценностей в эпоху Возрождения и Реформации и начало формирования системы антропоцентристских аксиологических систем, берущих начало с бэконовского лозунга о человеке как господине природы. Таков, наконец, общесистемный кризис европейских просветительских идеалов Свобо­ды, Разума и Прогресса, начавшийся в конце XIX века. Точно такой же кризис испытывает сегодня современная культура, с трудом адаптирующаяся к системе глобальной коммуникации и созданию единого коммуникационного пространства, размывающего особенности локальных культур.

Если теперь обратиться к жизненному пути личности, то ценностная реф­лексия в условиях экзистенциального кризиса может осуществляться ею с разной степенью обстоятельности и глубины, начиная с совершенно поверхностных том­лений или унылой депрессии и кончая глубочайшими духовными переворотами в жизни человека, имеющими не только индивидуальное, но выдающееся обще­ственное и даже общечеловеческое значение. История хранит имена этих великих страдальцев и великих революционеров духа, к счастью, оставивших потомкам письменные свидетельства о причинах и скрытых мотивах пережитых ими духов­ных переворотов. Таковы исповеди Августина Блаженного и Пьера Абеляра, Рус­со и Толстого. Личные жизненные испытания и потрясения – исток гениальных прозрений Б.Паскаля и Ф.М.Достоевского, источник ценностной рефлексии у С.Кьеркегора и Ф.Ницше, С.Н.Булгакова и Д.Бонхеффера.

Знаменательно, что усилиями таких великих умов и сердец осуществляется не только наиболее тонкое проникновение в ценностные глубины индивидуально­го человеческого духа, но и наиболее обстоятельная аксиологическая рефлексия над ценностным фундаментом эпохи или духом национальной культуры. Устами великих выносится приговор старым и дается импульс рождения новым системам ценностей. Одновременно именно они являются самыми действенными и после­довательными проводниками вечных ценностей человеческого существования в бушующих волнах исторического времени.

К краткому экскурсу в историю аксиологии и анализу взглядов ее выдающих­ся теоретиков на природу ценностей мы теперь и переходим.

 

 

ЛЕКЦИЯ 29.