Предпосылки паники

Один из способов разгадать загадку паники — попытка разо­браться, в каких случаях она не возникает. Вступлению Велико­британии во Вторую мировую войну предшествовал долгий пери­од ожидания. Из Лондона начали эвакуировать детей. Дороги бы­ли окружены укреплениями из мешков с песком. Люди ходили с противогазами, закрылись кинотеатры. Над головами день за днем барражировали самолеты английских ВВС. Власти боялись, что немецкое нападение на гражданское население (когда оно случится) вызовет широкомасштабную панику. Редактор British Journal of Medical Psychology написал в lancet. «В силу того, что воздушные налеты могут породить в среде гражданского населе­ния панику, было бы разумно рассмотреть факторы, способные облегчать или снизить панику, а также выяснить, какие шаги, если таковые возможны, можно предпринять для ее нейтрализации».

Но когда с неба наконец посыпались бомбы, люди повели себя совершенно неожиданным образом. После начала войны Молли Пантер-Даунс в своих увлекательных ре­портажах из Лондона описывала в New Yorkerдерзкий стоицизм публики следующим образом: «Англичане — это либо самые хлад­нокровные, либо самые глупые люди в мире». Апеллируя к тради­ционному чувству юмора и национальной идентичности англичан, министерство информации выпустило серию остроумных агитаци­онных объявлений, описывающих «правильное британское поведе­ние» в стрессовой обстановке: «Что я делаю во время воздушной тревоги? Я не паникую. Я говорю себе, что наши ребята уже разби­раются с ними», и так далее». (Заметьте, с какой восхитительной бравадой используются слова «и так далее».) После первой круп­ной авиабомбежки, в результате которой погибло 400 человек, пас­сажиры поездов хвастались друг другу размерами воронок от бомб, упавших в их кварталах, как, по словам Пантер-Даунс, «в мирный летний день хвастались бы своими розами и кабачками».

Через 40 лет ожидание паники охватило власти Соединенных Штатов после аварии на атомной электростанции Three Mile Island в Пенсильвании, Это был беспрецедентный случай, и досто­верная информация поступала очень медленно. Было даже непонятно, кто и за что отвечает. Если говорить о ситуации, когда па­ника уже почти назрела, то это оказалось именно таким событи­ем. Сначала губернатор посоветовал всем живущим в радиусе десяти миль людям не выходить на улицу и не открывать двери и окна. Позднее он заявил, что из пятимильной зоны должны эва­куироваться беременные женщины и дети дошкольного возраста. Б состояние полной боевой готовности была приведена нацио­нальная гвардия. Б центральных районах столицы штата прозву­чали сирены воздушной тревоги. Но в результате эвакуация ока­залась похожей на любую эвакуацию перед ураганом. Меньше всего были склонны эвакуироваться пожилые люди, а те, кто ре­шил уехать, делали это спокойно и организованно. Анархия, ко­торую, по прогнозам, должны были устроить паникующие авто­мобилисты, так и не наступила.

Почему же люди сохраняли хладнокровие? Английский спе­циалист по процессам эвакуации Эд Галеа ужа давно задумывался о том, насколько сильно зависит реакция публики на экстренные ситуации от культурных особенностей общества. В конце концов, англичане славятся своей сдержанностью, а американская куль­тура, несмотря на все различия между странами, тесно связана с английской. Возможно, степень благоразумия публики определя­ется ее национальностью?

В январе 2005 г. Галеа провел эксперимент в попытке выяснить это. Будет ли совпадать реакция бразильцев и англичан на внезап­ную пожарную тревогу? Перед началом эксперимента британские коллеги Галеа сделали ставки на то, что может произойти. Полови­на из них сказала, что бразильцы будут реагировать медленнее анг­личан. Они посидят, допьют кофе, а потом начнут раздумывать, всего лишь раздумывать о том, чтобы покинуть помещение. Мне­ние другой части его коллег о бразильцах было еще хуже: они ска­зали, что бразильцы впадут в нечто типа латиноамериканской исте­рической пляски, то есть запаникуют и побегут во все стороны.

Сначала он проверил бритов. В самом начале учебного года в библиотеке Гринвичского университета он провел внезапные уче­ния, которые прошли в весьма организованной манере. Затем Га­леа вылетел в Бразилию. Прибыв туда, он обнаружил, что бра­зильские власти уважают свой собственный народ так же мало, как его коллеги. Они были убеждены, что учения (в отличие от по­стоянно думающей о пожарной безопасности Британии для Бра­зилии это было крайне необычное событие) вызовут панику. Они настолько нервничали, что Галеа чуть было не пришлось отменить эксперимент. Один высокопоставленный чиновник даже сказал, что люди от испуга пооткусывают себе языки. И как это будет вы­глядеть? Десятки лишившихся языков ни в чем не повинных людей будут бежать из библиотеки, и все это просто ради науки! В конце концов, Галеа все-таки получил разрешение провести свой экспе­римент.

Как выяснилось, бразильцы действовали настолько же органи­зованно и рационально, как и англичане. Галеа не нашел никакой статистически значимой разницы в скорости их реакции. И — о чудо! — ни в том, ни в другом полушарии ни один человек не отку­сил себе язык.

В 1954 г. Энрико Л. Карантелли, молодой кандидат наук в области социологии Чикагского университета, отбросил все расхожие мнения и самым тщательным образом изу­чил, когда паника возникает, а когда — нет. Отчет по результатам исследования, опубликованный в American Journal of Sociology, отличался сухостью, но поражал своей революционностью. Про­ведя 150 интервью по следам трех различных катастроф, Каран­телли выработал своеобразный рецепт паники.

Ученый сделал вывод, что для возникновения паники существу­ет три необходимых и достаточных условия. Во-первых, люди должны чувствовать, что, возможно, оказались в ловушке. Четкое понимание безвыходности своего положения — это совсем дру­гое. В действительности в таких катастрофах, как, например, кош­марная гибель российской подводной лодки «Курск» в 2000 г., люди вряд ли ударятся в панику. Экипаж знает, что выхода нет. Ведь на таких глубинах выжить невозможно, даже если удастся выбраться из подводной лодки через какой-нибудь люк.

Но опасения людей в связи с тем, что они, возможно, оказались в безвыходной ситуации, могут инициировать панику даже на со­вершенно открытом пространстве. «Во время военных действий беженцы на большом поле, над которым на бреющем полете про­летает вражеский самолет, могут ощущать столь же острое чувст во потенциальной безвыходности, что и люди, наблюдающие за тем, как в результате толчков землетрясения у здания, в котором они находятся, заваливает обломками все выходы», — написал Карантелли.

Во-вторых, для возникновения паники требуется ощущение полной беспомощности, которое, кстати, нередко появляется в процессе взаимодействия с другими людьми. Чувство личного бессилия растет и усиливается по мере того, как люди видят его многократные отражения в окружающих. Один человек, пере­живший взрывы на заводе, сказал об этом Карантелли так: «Я мо­гу честно признаться, что паника охватила меня, когда я услышал стоны и крики других людей». Возможно, блицкриг и инцидент на атомной электростанции Three Mile Islend, как и большинство других катастроф, не вызвали паники, потому что люди не чувст­вовали себя беспомощными. В конечном счете они могли спря­таться в бомбоубежище или эвакуироваться. Кроме того, в согла­сии с «эффектом Лэйк Уобегон — психологи­ческим феноменом, названным в честь придуманного Гаррисоном Кейллором счастливого городка, большинство людей, скорее все­го, подозревали, что повезет-то именно им,

Последняя предпосылка паники, как выяснил Карантелли, — чувство полной изоляции. Находясь в окружении других, ощу­щающих себя настолько же бессильными людей, мы осознаем, что остались совершенно одни. Мы понимаем, что нас можно спасти, но никто не собирается этого делать. В каком-то смысле, пани­ка — это то, что происходит с человеком, когда он вдруг осознает приближение собственной кончины и знает, что в принципе ее можно было бы предотвратить.

В некоторых аспектах анализ Карантелли не вполне удовлетво­ряет. «Чувство беспомощности» очень трудно определить или из­мерить, а выражение «ощущение изоляции» звучит еще более ту­манно. Как мы уже убедились, большинство людей во время ката­строф проникаются мощным чувством солидарности. Паломники на хадже ощущают всеобъемлющее единство. Тогда, если Каран­телли прав, что же вызывает это внезапное чувство изоляции?