Венные права, -а
В представлении о субъекте примечателен дифференцированный, в отличие от Русской Правды, подход к соучастию. Летопись рассказывает, как в 1342 году некий Онцифор обвинял Федора и Ондрешка в том, что они подослали убить его отца1. Следовательно, новгородцы различали непосредственных исполнителей и подстрекателей или организаторов. Относительно стадий совершения преступления новгородские источники прямо не говорят, но, исходя из только что приведенного обвинения в засылке убийц, можно предположить, что и покушение наказывалось. Спорен вопрос о вине как основании уголовной ответственности. М. М. Исаев склоняется к выводу о существенном значении субъективного момента для уголовной кары. В подтверждение этой мысли приводится ст. 98 Псковской судной грамоты2, а из непосредственно новгородских источников уже известный нам случай с посадником Твердиславом и положения договоров с князьями «а без вины, ти мужа волости не лишати». Указание на борьбу князя с посадником и на договоры с князьями неудачно, поскольку, во-первых, речь идет об отношениях государственно-правовых, а не уголов-но-правовых, а во-вторых, нельзя думать, что современное научное понимание вины тождественно тому, которое вкладывали в это слово новгородцы. На наш взгляд, под виной договорных грамот с князьями следует понимать проступок как таковой, упущение по службе, а не его субъективную сторону. Что же касается ст. 98 Судной грамоты, то она является продуктом сравни- 1 НПЛ. С. 356. 2 Статья 98 гласит: «А который человек с приставом приедет на двор татя имать и татьбы искать или должника имать, а жонка в то время дитя вывержет, да пристава начнет головщиной оклада-ти, или исца, ино в том головщины нет». «Несомненно, — комментирует М. М. Исаев, — выкидыш ставился в связь с приездом пристава, и тем не менее вина пристава отсутствует, и поэтому голов-щина не должна взыскиваться». См.: Исаев М. М. Уголовное право... С. 133. __________________ 278 __________________ тельно позднего юридического творчества Псковской земли, свидетельствует о зачаточном состоянии института вины и не представляет надежной основы для выводов о праве Новгорода в целом. Летописные известия, относящиеся непосредственно к Новгороду, противоречат слишком общему правилу, выведенному М. М. Исаевым из ст. 98 Псковской судной грамоты. В 1346 году на вече судили бывшего посадника Остафия Дворянинца. Когда-то, возможно, еще будучи степенным посадником, он оскорбил литовского князя Ольгерда. Ольгерд воспользовался этим случаем как поводом к войне («лаял ми посадник ваш, назвал мя псом») и стал захватывать новгородские земли. На вече Остафий Дворянинец был обвинен не в оскорблении (именно такого обвинения следовало ожидать от суда, знакомого с категорией вины), а в том, что из-за него литовцы завоевали новгородскую волость («яко в тобе волость нашу взяша»), т. е. в событии, которое явно не зависело от воли Остафия Дворянинца, не входило в его намерения и даже едва ли могло быть им предвидено. В 1470 году два случайных челобитчика из Новгорода, Василий и Захар, титуловали Ивана III своим государем. Их обмолвка, не вязавшаяся со статусом вольного города, послужила Ивану III предлогом для пересмотра отношений между московским царем и Новгородской республикой, для очередного наступления на новгородские свободы. Василий и Захар были забиты на вече камнями. Как видим, деяние, совершенное сознательно, само по себе не обязательно должно было быть преступным, чтобы при наступлении уже вне всякой зависимости от воли совершившего деяние лица вредных последствий это лицо несло бы за них тягчайшую ответственность. Другими словами, в Новгороде действовало правило «conditio sine qua поп», т. е. имело место объективное вменение. Отметим, что оба рассмотренных случая относятся к области государственных преступлений, поэтому наш вывод вполне убедителен лишь применительно к этой узкой области, которая вследствие своей особой опасности могла подчиняться некоторым исключительным правилам, а вследствие своей новизны была наименее юридически разработана. ________________ 279 ________________
|
