Становое нагорье
6–17 августа 2033 года
В первые мгновения Курт не понял, что произошло. И это едва не стоило ему жизни.
"Ласточка" быстро, спокойно и уверенно скользила туда, куда и должна была после выхода из заложенного виража: к земле. Но управлять ею Эммерс больше не мог.
Не на такой скорости.
Изменить угол наклона крыла более чем на семи сотнях километров в час одной лишь мышечной силой без помощи электропривода не смог бы даже Капитан Америка.
– Блять, – лаконично сказал Курт и вырубил двигатели.
Они с Фрэнком не ожидали, что возникнет ситуация, в которой нужно будет сажать "Ласточку" на брюхо, но Вернер, видимо, заранее подготовился ко всему самому худшему. Не иначе как ориентируясь на особенности своего пилота.
Сиди Курт в одном из этих новых навороченных F-39, шансов у него не было бы.
Самолет замедлился, однако еще не достаточно, чтобы можно было совладать с ним. Курт глянул вниз, насколько получилось, учитывая, что даже положить "Ласточку" на крыло он не мог. Облачность разошлась, явив взору живописные холмики, несущиеся навстречу с такой скоростью, что быстро стало понятно, что холмики – это горная гряда. А за ней – еще одна. И между ними – довольно широкая речная долина, куда Курту и надо было, вот только как туда вписаться, он понятия не имел.
Спасение пришло неожиданно: самолет влетел в прогретые слои воздуха над долиной и словил мощный ветер в нос, погасивший скорость почти до четырехсот с половиной.
Курт с силой рванул на себя рычаг. Сработала гидравлика, и "Ласточка" спланировала на восходящем потоке, неохотно ложась на параллельный реке курс. Потом провалилась, снова поймала поток, перевалилась через какой-то бугор, спланировала еще ниже, где воздух уже больше не мог удержать тяжелую машину. "Ласточка" с зубодробительным скрежетом и стонами рухнула вниз, подпрыгнула и поползла на брюхе, снося кустарники, брызгая камнями и неумолимо разворачиваясь.
Видя, что его несет прямо на скалу, Курт ударил по аварийной кнопке. Бесконечно длинную секунду ничего не происходило, а потом над головой коротко рвануло и центр "фонаря" осыпался крошевом. Эммерсу впритык хватило времени сгруппироваться, прежде чем вылететь из кабины. Мгновением позже кресло отлетело в сторону и он еле успел свести ноги вместе и прижать к груди подбородок: земля оказалась рядом непозволительно быстро.
Курт упал на бок, перекатился и прижался к камням в ожидании взрыва. Но его не последовало.
Спустя еще несколько минут Курт осторожно поднялся, выпутался из парашюта и сбросил с плеч лямки. И посмотрел вверх. Небо было чистым. Винг никого за ним не пустил. Вздохнув с облегчением, Курт перевел взгляд на свой самолет.
"Ласточка" замерла в конце перепаханной полосы земли, накренившись и уткнувшись носом в скалу. Кусок правого крыла вырвало с мясом. Но двигатель поврежден, очевидно, не был.
Курт подошел к развороченной кабине и прижался к металлу щекой:
– Спасибо, милая…
Вернер, сукин сын, и тут схитрил: катапульта "Ласточки" работала на устаревшем (и признанном слишком опасным) пороховом заряде, а не на реактивной тяге. Запустить которую без электроники у Эммерса не было бы ни малейшей возможности.
Только благодаря своей птичке он все еще был жив.
И лишь подумав об этом, Курт осознал, что даже при таком раскладе выжить он все равно не должен был. Какого черта снаряд не сдетонировал?!
Он сощурился, вспоминая, с какой стороны в "Ласточку" прилетела ракета, и стал осторожно обходить самолет по кругу. Пробоина обнаружилась спереди, под полом кабины. Небольшое отверстие с аккуратными ровными краями.
Что за херня?
Курт сжал зубы: времени у него было в обрез. Нужно было уходить как можно быстрее.
Он осторожно извлек из корпуса осколки снаряда – всё, что сумел собрать – и завернул их в жилет. Отыскал и приволок к самолету кресло. Забрался в кабину, нашел старую добрую бумажную карту (за привычку всегда брать ее в полеты над ним подшучивали последние лет восемь) и табельный пистолет. Сбросил обвязку и летные перчатки. И потянулся к неприметному рычагу у самого края разбитой приборной панели.
Рука дрогнула.
Курт на мгновение закрыл глаза.
"Ласточка" была с ним всегда. Верный и преданный друг с далеких лет обучения в Колорадо-Спрингс.
Они оба были изгоями. Или нахалами и позерами – это как посмотреть.
С первой попытки в Академию ВВС США Курт не поступил. Образования, полученного в сельской школе округа Баннок, оказалось недостаточно для сдачи вступительных экзаменов. Не говоря о том, что сыну простого фермера из Айдахо неоткуда было взять рекомендательное письмо от сенатора или члена палаты представителей конгресса, без которого зачисление в Академию не производилось.
– Не расстраивайтесь, молодой человек, – попытался тогда утешить его проходивший мимо офицер, на широких плечах которого красовались погоны генерал-майора. И, окинув внимательным взглядом хмурого взъерошенного подростка, добавил: – При Академии есть подготовительные курсы. Подучитесь – и через пару лет сможете попробовать снова.
И Эммерс попробовал. Через год. Еле-еле набрал проходной балл и попал на особое рассмотрение приемной комиссии, где все тот же офицер, успевший к тому моменту дослужиться до третьей звезды (1), с улыбкой положил на стол перед председателем два рекомендательных письма – необходимое от конгрессмена и дополнительное от себя лично.
И Курта приняли.
Ратерфорд Лукас уже тогда обладал феноменальным чутьем на людей и редким талантом добиваться желаемого.
Поначалу Эммерс не успевал по многим предметам и временами не мог ориентироваться в простейших вещах, чем вызывал лавину насмешек от своих более просвещенных товарищей. Особенно из семей потомственных военных, каковых в Колорадо было большинство.
Курт управлял трактором, мог завести пикап без ключа зажигания и даже умел ездить верхом – мечтающий о возрождении старых традиций, но недостаточно для этого образованный, его отец как-то купил породистого скакового жеребца вместо тягловой лошади. Едва увидев тонкие ноги, нервные ноздри и большие глаза жеребенка, семилетний Курт молча подошел к животному, обнял его за шею и мрачно заявил Эммерсу-старшему, что впрячь его в плуг не позволит. И уже через два года объезжал верхом картофельные и пшеничные поля под умиленными взглядами обоих родителей.
Все эти знания и навыки в большом городе и тем более в военной академии оказались совершенно бесполезны. Курту приходилось практически с нуля обучаться элементарным вещам – работе с компьютером и электронными библиотеками, математике и физике, азам механики и инженерных наук. Последнее ему так и не далось: Курт до сих пор понимал в устройстве истребителя немногим больше, чем анекдотичная блондинка в нагромождении железа и проводов под капотом своего кадиллака.
Зато дрался он всегда отменно и бить предпочитал на поражение, а потому дальше неявного пренебрежения и насмешек дело не шло. К концу третьего года обучения Курт вошел в пятерку лучших курсантов, крепко подрался с Робертом Митчеллом, занимавшим в рейтинге академии первую строчку, и впервые в жизни напился в его компании. Совместно пережитое похмелье сделало их лучшими друзьями на последующие три года и окончательно поставило точку в вопросе его пригодности к службе в ВВС.
Тем больше удивления вызвал сделанный им в начале четвертого курса выбор, когда в академию доставили первую партию новейших F-39 и частично модифицированных F-35. На всех курсантов новых машин не хватило, и право летать на современных истребителях, разумеется, было предоставлено лучшим из лучших. Но Курт им не воспользовался.
Стоя в кабинете заместителя начальника академии по строевой и военной подготовке он раз за разом упрямо повторял, что его выбор осознан. И раз за разом молчал в ответ на вопрос, почему.
Не мог же он рассказать старшему офицеру, что ночью накануне распределения они с Митчеллом подпоили старшего инженера и пробрались в ангар, где ждали своего часа их будущие птички. И в приглушенном свете аварийного освещения, которое Митчелл включил несмотря на все протесты горе-охранника, Курт неожиданно замер перед миниатюрным F-35.
Который ему улыбался.
Точнее, которая. Этот истребитель определенно был женщиной.
И эта улыбка определила все.
Сменить свой учебный F-35 на более современную машину Эммерс отказался и три года спустя.
В первые годы войны пилоты гибли почти ежедневно, и тот вылет не стал исключением: эскадрилья, в которой служил Курт, потеряла два звена, включая звено Митчелла во главе со своим командиром. Курт чудом выжил и получил первую из Медалей почета. И начал подозревать, что высшая военная награда выдается исключительно за клинический идиотизм, не важно, чей – старшего офицера или рядового летчика.
Тогда же он был впервые понижен в звании, заявив в чересчур резких выражениях полковнику Муру, что от новейшей экспериментальной модификации F-39 категорически отказывается.
Мера не принесла желаемого результата: на нашивки Эммерсу всегда было плевать. А за дверью кабинета молодого лейтенанта неожиданно ждала живая легенда – лучший инженер-механик ВВС США, Вернер Майерс.
Вернер был слишком стар, чтобы отказаться от своего любимого детища и проникнуться любовью к новейшим истребителям. И слишком упрям, чтобы просто сдаться времени и прогрессу. А в молодости – слишком похож на Эммерса, о чем последний так никогда и не узнал.
С тех пор ни одному командиру не приходило в голову уговаривать Курта изменить драгоценной "Ласточке". Эммерс никогда не катапультировался, всегда дотягивал до аэродрома, и после любых аварий, происшествий, боев Вернер раз за разом возвращал его птичку к жизни.
И после всех этих лет предстояло собственными руками уничтожить преданную боевую подругу. Американский военный самолет не должен попасть в руки китайцев. Тем более этот самолет. Не говоря уже о том, что пострадавший, но относительно целый истребитель красноречивее любых слов свидетельствовал о добром здравии своего пилота.
Курт решительно потянул на себя рукоять механизма уничтожения. Подхватил сверток с осколками ракеты, соскочил на землю и в последний раз погладил бок "Ласточки":
– Прости меня, – прошептал он.
И быстрым шагом пошел прочь.
Курт никогда не думал, что ему действительно придется воспользоваться этим изобретением гениального Майерса. С появлением ЭМИ системы самоуничтожения перевели на дистанционное управление – слишком много пилотов, запаниковав, дергали за рычаг по поводу и без.
Но Вернер Майерс, как и сам Курт, был законченным параноиком.
Настолько, что даже сумел включить в контур взрыва "черный ящик", за что легко мог попасть под трибунал, узнай об этом кто-нибудь.
Курт бросил взгляд на часы (разумеется, механические, даже в этом он предпочитал не доверять электронике) и сорвался на бег. Он едва успел укрыться за скальным выступом, как позади рявкнуло, жарко дохнуло, и вдоль реки пронеслась ударная волна.
Сердце сжалось.
Курт на мгновение прикрыл глаза, потом бросил еще один взгляд на чистое небо.
Пора уходить отсюда. Даже если допустить, что никто не видел, куда конкретно рухнул истребитель, этот взрыв точно не остался незамеченным, если поблизости кто-то есть.
Изучив карту, Эммерс решил, что безопаснее всего будет двигаться через горные перевалы, не очень сильно удаляясь от равнинной части. На карте виднелась пометка "zim", что означало, по словам Норд-Оста, зимнее жилье для охотников. Опять же, если верить Нику, там можно было найти какую-то еду, которую охотники и путешественники, как и везде в мире, оставляли, если у них было, чем поделиться. Все остальные задачи и вопросы Курт отложил на то время, когда они появятся.
За ноги цеплялась оленья трава (русский называл ее очень смешно: "jagel") – здешнее лето близилось к концу, и она частично высохла, побелела и временами приятно похрустывала. Рядом бежала пронзительно чистая речка, давая Курту возможность не сверяться с картой, а просто следовать по течению вверх. В любое другое время подобная прогулка после довольно унылого однообразия Шумшу ему понравилась бы. Но сейчас приходилось думать о том, как выжить.
Через пару часов с непривычки Курт запыхался, взмок и проклинал комбинезон, бросить который было нельзя – ночью он без него замерз бы. Вдобавок начался ощутимый подъем, долина сужалась и мест, где можно было пройти рядом с водой, а не по ней, становилось все меньше, а специальная пропитка хоть как-то защищала ноги от влаги и холода.
Эммерс упрямо шел и шел вперед, пару раз проехался по каменистым осыпям, неприятно ударившись коленом. Потом перед ним появилась едва заметная тропинка, приведшая его к берегу небольшого озера. Курт остановился перевести дыхание и раскрыл карту. Пометка "zim" была сделана на том берегу озера. Судя по карте, надо было пройти еще минут двадцать или тридцать.
– Ruki, – вдруг сказал кто-то сзади. Отчетливо щелкнул затвор.
Курт обернулся, стараясь не делать резких движений. Но руки поднял только при виде направленного на него ствола. Эту фразу и ей подобные Николай вдалбливал в головы своих учеников в первую очередь, но Эммерс свои познания решил пока не демонстрировать.
Перед ним стоял невысокий мужик, с виду больше похожий на корягу, чем на человека. Под насупленными бровями остро поблескивали черные внимательные глаза.
– Kto takoi? – бросил он неприветливо.
Вопрос на миллион долларов. Сойти за местного Курт не смог бы при всем желании ни внешностью, ни повадками. За китайца – тем более. До мужика было метров пятнадцать, одним прыжком не покроешь, и все, что оставалось, – импровизировать. Курт вопросительно поднял брови и склонил голову набок в уникальном международном жесте, показывая, что не расслышал.
– Podoidi, – досадливо поморщился мужик и сопроводил свои слова недвусмысленным жестом, следя за каждым движением чужака.
Курт последовал приглашению и медленно приблизился, вглядываясь в чужую фигуру, одежду, лицо. Похоже, охотник. И за каким чертом его занесло именно сюда и именно сейчас. Конечно, с тем же успехом это мог быть переодетый солдат, но Эммерс решил рискнуть. Терять ему было нечего.
Он не остановился в нескольких шагах, как поступил бы любой вменяемый человек, а сделал обманное движение, тут же поднырнул под ствол, едва не схлопотав пулю, и выбил ружье из рук.
Не военный. Армейские таких штучек не пропускали.
Мужик, впрочем, не растерялся и мгновенно сдавил Курта поперек груди так, что у того в первый момент перехватило дыхание. Потом он тряхнул головой и коротко и сильно ударил охотника кулаком в ухо, таким нехитрым образом заставив на секунду разжать руки. Этого вполне хватило, чтобы вывернуться и сцепиться уже всерьез. В попытке захватить инициативу и занять более удобную позицию они не заметили, как сдвинулись с тропинки на камни, и вскоре уже катались по ним, тяжело дыша и пытаясь добраться до шеи или глаз противника.
Курт в уличных драках участие принимал редко, но годы тренировок и привычка находить у людей слабые места все же сослужили ему хорошую службу. Довольно быстро он скрутил охотника, уперся коленом между лопаток и уже собирался свернуть ему шею, как вдруг получил жестокий удар по голове. А потом мир исчез.
Первым, что он увидел, придя в себя, были насмешливые темные глаза. Потом они отодвинулись, и перед ним оказалось очень даже симпатичное девичье лицо. На секунду Курт позволил себе роскошь подумать, что умер, но отчаянно раскалывающаяся голова не оставляла никаких сомнений в том, что он почему-то все еще жив. Попытавшись встать, он обнаружил, что руки связаны за спиной. Перед глазами все тут же поплыло, его замутило, и Курт вынужден был на время отложить мысли о том, чтобы шевелиться. Крепко его приложили. И, судя по тому, что больше вокруг никого не было, именно эта девица.
В воображении почему-то нарисовалась внушительная сковородка. С чувством юмора у Курта все было в порядке, но выжить оно помогало не всегда.
– Oklemalsja? – буркнул откуда-то из-за спины мужик.
На этот раз Курту даже не пришлось делать вид, что он не понял вопроса. Это слово он слышал впервые.
– Dai-ka mne, pap, – девушка вновь присела на корточки перед Куртом. – Как тебя зовут?
Эммерс удивленно моргнул и напрягся. Девушка протянула руку и коснулась пальцами нашивки на его груди:
– Ты летчик. Американец. И мы могли убить тебя много раз, – она бросила странный взгляд на охотника, и тот недовольно нахмурился. – Но не убили. Так как тебя зовут?
– Курт, – хрипло ответил он. – Откуда ты знаешь английский?
– В школе учила, – с коротким смешком ответила девушка.
Эммерс не помнил, чтобы на подаренной Николаем карте были отмечены какие-то школы. По крайней мере, не в этом районе.
– Почему я еще жив?
– Голова крепкая. Что ты здесь делаешь?
– А ты как думаешь? – Курт не сдержался и ответил на подначку. Интонации в голосе этой девчонки вдруг до боли напомнили ему Винга.
Мужик сказал что-то. Девушка ответила, выслушала короткую, сухую фразу и вновь повернулась к Курту.
– Это твой самолет взорвался на Апсате?
Курт хмуро кивнул, о чем тут же пожалел. Шевелить головой лишний раз не следовало.
– Тяжелая у тебя рука, – буркнул он. И в лоб спросил: – Что теперь?
– Podjom, – тяжело уронил мужик и дернул его вверх, показывая, что разговор окончен и его куда-то собираются вести.
Голова тут же послушно взорвалась болью, и Курта вывернуло. Странным образом после этого немного полегчало, и он в самом деле смог идти.
Дом охотника оказался той самой хижиной, отмеченной на карте. После того, как дошел, Курт снова отрубился и следующие сутки помнил смутно. В памяти отложилось только кудахтанье вертолета, летавшего над горами, а потом слова мужика про то, что чертовы китайцы прилетали смотреть обломки, долго ходили вдоль реки, но улетели. Сквозь отупелый дурман, обложивший его мозги как периной, Курт пытался полностью осмыслить эти происшествия, но мысли не повиновались, и он раз за разом соскальзывал во влажное марево, которое было скорее приятным – стремный искаженный релакс, своеобразная нирвана. Впрочем, этих понятий Курт в тот момент тоже не помнил.
Ему стало лучше только на третий день, шишка на затылке уменьшилась, и он смог разговаривать с хозяевами более вменяемо.
Худо-бедно они достигли определенного взаимопонимания.
Выяснив, что Эммерс не шпион и не стремится устроить диверсию (и привлечь тем самым внимание к его охотничьим угодьям), мужик несколько смягчился, назвал себя и дочь – Курт с первого раза не сумел не то что запомнить, даже просто воспроизвести эти имена – и прямо и простодушно спросил, куда Курт направляется. Узнав, что ему очень надо попасть на побережье, он поинтересовался, представляет ли американец, сколько отсюда до моря?
Курт представлял, и очень хорошо.
Но все равно собирался преодолеть эти проклятые сотни километров.
И не важно, сколько пришлось бы идти.
– Тебя кто-то ждет? – спросила вдруг девушка.
Курт криво усмехнулся и, помедлив, отрицательно качнул головой.
Винг уже должен был внести его в список погибших. Даже Фрэнк не знал всех секретов "Ласточки" и вряд ли смог бы убедить майора, что можно выжить после такого падения.
Винг…
Крыло.
Мое Крыло.
Курт пару раз, забывшись, назвал его так в постели и оба раза был незамедлительно послан нахуй. "Отъебись уже от меня со своей гребаной романтикой", – кажется, так это прозвучало в последней версии.
"Отъебись" вообще было девизом их странного взаимодействия и негласным ответом на любую попытку Курта сблизиться. Трахни меня и отъебись, набей мне морду и отъебись, отымей кого-то другого и отъебись, а лучше всего – просто отъебись, безо всяких условий.
Делать этого Курт не хотел. И не мог, если быть с собой до конца честным. Один раз уже попытался, результат оказался плачевным. Мог бы сразу догадаться, что попытка два года держать эмоции при себе ни к чему хорошему не приведет, все-таки большой уже мальчик. Но Винг обладал поистине гипнотическим даром убеждения. К несчастью для них обоих.
Майор понравился Курту с первой встречи. Умный взгляд, крутой норов, острый язык, вызов в каждом слове и движении. Упрямый капризный рот. Текучая и одновременно чуть рваная пластика. Гибкость, которую не удалось вытравить даже годам борцовских тренировок.
И сумасшедшая страсть к небу, сравнимая с его собственной.
Курт всегда соблюдал простое правило: не смешивать службу и секс. Кратковременное удовольствие приносило с собой слишком много проблем, и избежать их на старте всегда было проще, чем разгребать впоследствии. А потому Эммерс привычно игнорировал все попытки соблазнения и делал вид, что не замечает, как новый командир подбивает под него клинья. Винг, к слову, делал это так бережно и нежно, словно собирался раскрутить на секс сорокалетнего девственника, не меньше. Курта это и забавляло, и смешило порой, и отзывалось где-то у сердца неожиданным щемящим теплом.
И так продолжалось до их совместного полета – первого и единственного.
Кажется, именно в тот момент, когда "Ласточка" синхронно с "Рипом" оторвалась от ВПП, Курт окончательно понял, что влюбился. Небо не терпит лжи, не приемлет уловок и отговорок, не любит трусов, в небо нужно смотреть с открытым забралом и распахнутым настежь сердцем – и только тогда получится расправить крылья и по-настоящему взлететь.
И они взлетели.
Вместе.
Разделив огромное небо на двоих.
А потом прозвучало коронное "отъебись". Не самое болезненное в череде своих братьев-близнецов, но самое первое.
С тех пор Курт пытался понять, что происходит – и не мог. От любых попыток поговорить по-человечески Винг бежал, словно за ним гнались Всадники Апокалипсиса в полном составе, реагируя на Эммерса только когда тот начинал откровенно козлить. Во всяком случае, первый – и совершенно неожиданный – проблеск внимания в свою сторону Курт почувствовал только когда не выдержал и сорвался.
Он никак не ожидал, что майор пошлет кого-то ему на подмогу. И уж тем более что Винг настолько разозлится, чтобы начать его отчитывать.
Гнев был обжигающим и ярким. Как и все, что Винг делал или говорил.
А еще ни один человек не злится на того, кто ему безразличен.
Поэтому с того самого разговора в кабинете Курт козлил намеренно, раз за разом пытаясь привлечь к себе внимание, загнать в угол и заставить наконец-то себя выслушать – как минимум. В идеале услышать в ответ какие-то объяснения, но он уже почти смирился с тем, что мир в голове майора далек от идеального.
Бестолку.
Винг либо сводил все к сексу, либо доводил его до приступов бесконтрольного бешенства, либо просто в открытую сбегал.
– Может, ему письмо написать? – спросил Курт у Николая к концу первой распитой на двоих бутылки виски.
Накануне последней летучки, уже в глухой ночи, Норд-Ост просто заявился в опустевшую переговорную, выдернул из-под носа Эммерса планшет с очередными набросками плана атаки базы "Лэйгун" и коротко уронил: "Хватит". И Эммерс неожиданно для себя самого послушался и позволил себя увести.
Он не собирался ни с кем делиться своей бедой, тем более с Ником. Норд-Ост наблюдал за его танцами вокруг Ирвинга с флегматичным недоумением: по мнению русского, Курту давно следовало майора выебать, а потом приковать к кровати наручниками и держать в таком положении до тех пор, пока тот не расколется. Это не считая того, что Николай в принципе не понимал, зачем двум мужикам трахаться друг с другом, когда в мире есть столько прекрасных женщин.
Но после второго стакана Эммерс не выдержал и заговорил. И совсем не об атаке на "Лэйгун".
– А что? – продолжил Курт свою не очень трезвую мысль. – Отправлю по защищенному каналу... Или распечатаю крупным шрифтом и прибью гвоздями к его бараньему лбу, – мрачно закончил он.
Ник хмыкнул и неожиданно нараспев продекламировал:
– Ya k vam pishu, chego zhe bole, chto ya mogu esche skazat’...
И замолк, уставившись на огонек зажигалки. Как будто произнесенная фраза все объясняла.
Эммерс так и не понял, что конкретно Николай имел ввиду, но догадался, что с идеей письма Корсаков-Шуйский был категорически не согласен.
Подумав, Курт пришел к выводу, что русский прав.
В отличие от майора, который предпочитал общаться с людьми и оценивать их вживую, Курт всегда внимательно читал личные дела, включая графу "информация о семье". И поэтому знал, что через неделю после того, как погиб отец Винга, его мать пустила себе пулю в висок из хранившегося дома наградного пистолета, не оставив сыну и дочери даже посмертной записки. Так же он внимательно ознакомился с заключением штатного психолога, подтвердившего, что майор травму проработал и успешно пережил и пригоден к дальнейшей службе.
Родители самого Курта умерли, едва ему исполнилось семнадцать. Никакой катастрофы или трагедии, простая и естественная смерть от старости – он был поздним и единственным ребенком. Но Эммерс сильно сомневался, что внезапную единовременную потерю матери и отца можно пережить за четыре месяца терапии с военным психологом, в задачи которого решение проблем будущей личной жизни офицеров никак не входило.
А хуже всего было то, что Курт совсем не был уверен, что корень проблемы нужно искать в старой травме. У Винга был миллион причин вести себя так, как ему нравилось, начиная с простого нежелания разборок и заканчивая изощренным издевательством над влюбленным в него дебилом. При всей своей любви к Вингу Курт прекрасно понимал, что майор – тот еще сукин сын. А временами так и просто законченная сука.
Наверное, Николай все-таки прав. Нужно было просто связать Винга по рукам и ногам и допросить с пристрастием. Охотник и его дочка наглядно продемонстрировали, что это очень эффективный способ ведения переговоров.
Вот и еще один повод вернуться.
Чтобы расставить уже наконец-то все точки над i.
Курту пришлось провести в хижине еще несколько дней, пока последствия сотрясения мозга не перестали его беспокоить. Убедившись в его безобидности, Курта больше не связывали, только забрали пистолет. В общем-то убегать с голой жопой в горы смысла не было, да и состояние не позволяло.
Утром охотник уходил, возвращался лишь с заходом солнца и беседовал с ним. Русский из пассива быстро переходил в актив и к концу недели Курт уже говорил гораздо свободнее. Поначалу мужик явно разозлился, сообразив, что американец пытался его дурачить, но потом махнул рукой. Наверное, решил про себя, что военные все с прибабахом.
Днем в доме всем заправляла девчонка, настолько стосковавшаяся в этой глуши по общению, что щебетала практически не умолкая. Из этого щебета Эммерс узнал, что они с отцом живут здесь уже давно, и что мать сбежала в город со странным названием Улан-Удэ, потому что не выдержала жизни в горах (с огромным трудом ему удалось припомнить, что на карте этот город был помечен как столица Монголии (2)). И что именно в этом городе девушка и училась, пока не вернулась к отцу.
Поняв, что Курт так и не сумеет выговорить ее имя, девушка со смехом сказала, чтобы называл ее просто Мун (3). С ней было как-то легко и часто смешно.
День на четвертый или пятый Курт пошутил, что было бы неплохо помыться, и девушка тут же потащила его к озеру. Выдав ему кусок грубого серого мыла, она устроилась на бревне прямо на берегу и подперла подбородок маленькими крепкими кулаками, явно не собираясь никуда уходить. Ну прямо дитя джунглей. Курт мог только плечами пожать в ответ на подобную незамутненность, так что без дальнейших разговоров вымылся, то и дело ловя на себе оценивающие взгляды.
Побриться теперь было бы вообще идеально, но хозяин дома, по словам Мун, эту процедуру не признавал, позволяя дочери только время от времени аккуратно подстригать ему бороду. Так что про бритье пришлось временно забыть.
После купания девушка выдала Эммерсу чистую одежду. Футболка и брюки оказались великоваты – охотник был чуть ниже Курта, но значительно шире в плечах, и Мун, смеясь и беззлобно подшучивая, притащила откуда-то ремень. А потом развела костер.
– Ты с этими нашивками как конь с клеймом, – пояснила она, заметив, что Эммерс неотрывно следит за огнем, пожирающим потрепанный комбинезон.
Курт кивнул. Хотя все равно не мог отделаться от идиотского ощущения, словно в костре сейчас сгорает крошечный кусочек его души. И едва не пропустил момент, когда Мун вернулась из дома с его летным жилетом.
В который по-прежнему были завернуты осколки проклятой ракеты.
– Не тронь! – резко сказал Курт и, сообразив, что ведет себя слишком грубо, уже мягче добавил: – Положи на место, пожалуйста.
Мун с минут смотрела на него, а потом усмехнулась и подошла, держа в руках сверток.
– Так ты все-таки шпион.
– Поневоле, – честно признался он, глядя в раскосые черные глаза.
Чертовка была очень хороша. И, пожалуй, стояла сейчас слишком близко.
Словно угадав его мысли, девушка сделала еще один маленький шаг и слегка вскинула голову, не позволяя разорвать зрительный контакт. И снова замерла, насмешливо улыбаясь.
– Только отцу не говори, – уронила наконец и сунула ему в руки сверток.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Курту пришлось первым сделать шаг назад.
Как давно он уже не трахался, он предпочел даже не вспоминать.
К середине следующей недели он уже оправился достаточно, чтобы ходить с охотником, Эрхааном, по расставленным ловушкам и тропам. Тот не возражал, спокойно взваливал на Курта половину добычи и подзуживал насчет его неуклюжести, говорил, что американец ломится через лес как раненый в задницу лось.
Во время третьей совместной вылазки он устроил привал у ручья и сказал, что поможет выбраться к морю. Разумеется, Курту придется попотеть.
Эммерс был только рад попотеть. Ему в самом деле больше всего хотелось вернуться. Он спросил только, как Эрхаан собирается это сделать. Тот посмотрел скучными глазами на небо и сказал, что сначала придется идти через два перевала пешком, а потом брать лошадей у табунщиков и chesat’ до озера Неркаган. Там они должны были поймать попутку и добраться на ней до Олекмы, где охотник собирался его передать своему троюродному брату.
В ответ на удивление Курта, что на завоеванной территории все еще можно поймать попутку, мужик рассмеялся. Потом кое-как, временами тщательно подбирая слова, рассказал, что с момента, как началась война, по немногим имеющимся дорогам постоянно передвигаются толпы беженцев и переселенцев, и что китайцы остановить этот поток не в силах из-за необъятности территорий, да пока и не стараются особо. Еще он рассказал, что большая часть этих мест раньше была населена, но сейчас вокруг много заброшенных zimovii и izb, что зверье начало возвращаться и плодиться, что многие вырубленные рощи снова разрастаются и что бояться в этих краях нужно только отдельных дезертиров или медведей-shatunov, очень-очень редко забредает на его участок одна и та же пара тигров, а человеческое лицо можно увидеть и того реже, в основном, таких же охотников. Что когда приходит пора отвозить часть меха, мяса и прочего на продажу, он непременно делится с китайцами, патрулирующими район, но у себя дома не привечает.
Курт невольно заслушался, упорно продираясь через незнакомые понятия и слова.
Это была совершенно другая жизнь, настолько ни на что не похожая и, на его взгляд, дикая, что от нее веяло каким-то колдовским очарованием сродни волшебству рассказов Джека Лондона, только на иной лад, куда менее цивилизованный.
– Tebe ne odinoko? – спросил он, когда повернули назад.
– Da ja ne odin. Zhizn’ vokrug, – усмехнулся Эрхаан. – I Munkhtsetseg vsegda rjadom.
Вернулись они поздно и когда закончили свежевать тушки, было уже за полночь.
Курт в задумчивости устроился снаружи, у огня. Было тепло и в душный дом идти не хотелось. Высоко над головой сияли огромные звезды, немного не такие, как на Шумшу, и совершенно не похожие на звезды в Айдахо. Обстановка, в общем-то, недвусмысленно располагала к романтике, и Курт даже не особо удивился, когда из дома кошкой выскользнула Мун и устроилась на бревне напротив. По своей привычке, она сидела на нем с ногами, обхватив колени, вновь и вновь напоминая, что, по сути, она совершенно дикий лесной ребенок.
В темных насмешливых глазах отражалось пламя. Мун расплела свою косу, и длинные черные волосы укутывали её шелковым покрывалом. Почему-то вспомнились сказки про ведьм.
А потом она оказалась рядом и невесть как сумела просочиться в его руки прежде чем Курт смог возразить.
– Отца не бойся, – шепнула Мун. – Он не против.
И прижалась к нему неумелыми теплыми губами.
Курт на мгновение застыл: такой прыти он как-то не ожидал. Воспользовавшись его замешательством, непосредственное дитя прижалось к его груди теснее и запустило пальцы в отросшие на затылке волосы. Ладошки у нее были мозолистыми, почти как мужские. Но руки всё равно тонкие. А спина под ладонями показалась неожиданно узкой.
Курт отстранился и мягко погладил ее по щеке. Девчонка тут же по-кошачьи потерлась о ладонь. Звереныш. Чистая животная грация. Сколько ей еще прозябать здесь без мужика...
– Почему ты не осталась с матерью? – хрипло спросил он.
– Тебе важно это знать именно сейчас? – насмешливо выгнулась соболиная бровь, Мун потянула с него футболку, потом на секунду замерла и кивнула в сторону дома. – Чтобы он тут один совсем в медведя превратился?
Заботливая какая.
Видимо, опасаясь дальнейших возражений, Мун запечатала ему рот новым поцелуем. И на этот раз оторваться от ее губ Курту было куда сложнее.
Он притянул девчонку к себе и положил руку ей на затылок. Пропустил сквозь пальцы длинные тяжелые пряди.
И подумал о том, какими могли бы быть на ощупь волосы Винга.
Он ни разу не видел, чтобы майор распускал свою косу. Но должен же он был периодически ее переплетать...
Курт бережно отстранил девушку и отрицательно качнул головой:
– Нет.
Мун сощурилась, положила руку на его член поверх штанов и слегка сжала.
– А мне кажется, что это да.
Курту никогда не приходило в голову задумываться над тем, что может чувствовать взрослый здоровый мужик, когда его пытается изнасиловать девственница. Но теперь у него явно появились все шансы узнать это на практике.
– И тем не менее – нет.
Девушка слегка отстранилась и пристально посмотрела ему в глаза. В этот момент стало заметно, что она уже далеко не подросток.
– Но я же тебе нравлюсь, – наконец спокойно сказала она.
– Нравишься, – не стал лицемерить Курт.
С ответом она помедлила. Ему на минуту показалось, что даже костер затих.
– Значит, все-таки кто-то ждет... – Она легко соскочила с его колен. – Повезло.
Без тени обиды. Просто констатация факта. И было в этом тоже своеобразное очарование.
Курт неожиданно усмехнулся:
– Именно эту мысль мне и хочется донести.
– Может, ты просто неважный почтальон? – через плечо хмыкнула Мун и скрылась за дверью.
Наутро она как ни в чем ни бывало попрощалась с ними обоими.
Курт несколько обескураженно спросил Эрхаана, не боится ли он оставлять девушку одну так надолго. Тот гоготнул и сказал, что прошлой зимой девчонка поймала в капкан браконьера и отлупила его метлой, и того, кто решит ее обидеть, стоит заранее пожалеть.
– A esli on ei sovsem ne ugodit, – добавил охотник, – to mir ego prahu.
Курт вспомнил профессиональный удар кочергой, едва не отправивший его на тот свет, и вынужден был мысленно с ним согласиться.
____________________
(1) Три звезды используются в качестве элемента военной формы для обозначения звания генерал-лейтенанта ВВС США.
(2) Столица Монголии – Улан-Батор. Улан-Удэ – столица Республики Бурятия. Но Курт хоть и умный и образованный, а всё же американец и путает их на раз.
(3) Munkhtsetseg (монг.) – женское монгольское имя, переводится как "цветок вечности".
