Радбрух Густав 2 страница

Естественно-научный анализ преступления, который стремились ис­пользовать в уголовной антропологии, возможен лишь в том случае, если понятию преступления, относящемуся к категории правовой

"" Разговор у Козимо Медичи. Он спрашивает у Мессера Джованни Аргиропу-лоса, «относятся ли законы ученых-юристов к моральной философии или какой-либо другой философской дисциплине». Мессер отвечает, что они подчиняются моральной философии, но сами не являются элементом фи­лософии. Участвующий в беседе Оттоне Никколини энергично возражает, утверждая, что они часть моральной философии. Мессер Джованни в свою очередь приводит доказательства того, что они лишь подчиняются ей. Козимо эти доказательства убеждают, и он просит мессера Оттоне обо­сновать свою точку зрения, что тому удается с большим трудом. Спор ос­тается на этот раз нерешенным. - По рассказу В. ди Вистиччи (К. Markgraf v. Montoriola, Briefe des Mediceerkreises, 1926, S. 9, 10. (Аргиропулос был фило­софом, Никколини - юристом).

Философия права

ценности, предшествовало бы понятие преступления в царстве при­роды. Произошло бы самое настоящее чудо, неожиданное частотное сочетание двух в принципе несовместимых подходов, если бы такие понятия, как право или преступление, относящиеся к категории цен­ностных, совпадали бы с естественно-научным понятием, выводимым из слепых «законов природы» (wertblind) и лишенным ценностных критериев.

Право может быть понято только в рамках категорий, относящихся к ценности. Право - это элемент культуры, т.е. факт, относящийся к кате­гории ценности. Понятие права нельзя определить иначе, чем «дан­ность», смысл которой заключается в реализации идеи права.

Право может быть несправедливым (высшее право - высшая неспра­ведливость: summum ius - summa iniuria), но оно является правом постольку, поскольку смысл его заключается в том, чтобы быть спра­ведливым"^.

Сама же идея права является одновременно конститутивным принци­пом и критерием ценности правовой действительности, служит эле­ментом оценивающего образа мышления.

Но даже этот оценивающий образ мышления не является последней инстанцией в области права. Остается еще возможность признать цен­ностную природу права и в то же время в высшем смысле, перед Бо­гом, согласно Нагорной проповеди лишенным своего собственного бытия, самостоятельно существующего сущего. И наоборот, есть воз­можность, как в античности, причислить право не только к царству ценностей, но и видеть в нем абсолютное субстанциональное ядро вещей материального мира. Однако эти точки зрения относятся к сфе­ре метафизических размышлений.

Из сказанного следует, что для нас интерес представляют три возмож­ных аспекта рассмотрения права: 1) понятия, относящегося к ценности (wertbeziehende Betrachtung), то есть как факта культуры, что состав­ляет суть правовой науки; 2) оценивающее рассмотрение (bewertende Betrachtung), то есть подход к праву как к культурной ценности. Он ха­рактерен для философии права; 3) наконец, метафизический подход к рассмотрению права с точки зрения его сущности или отсутствия таковой. Это уже задача религиозной философии права.

^(,2} То есть речь идет о позитивном праве (Gutkind, Cosimo di Medici, 1940, S. 248).

Человек рожден не решать мировые проблемы, а разве что понять, как подступиться к ним, и впредь держаться в границах пости­жимого.

И.П. Эккерман. Разговоры с Гёте

§ 2. Философия права как наука о ценности права

Если при рассмотрении философии права пользоваться критерием ценностной оценки, то ее можно было бы назвать «учение об истин­ном праве» (Штаммлер). Метод такого рассмотрения правовой цен­ности характеризуется двумя существенными чертами: дуализмом и релятивизмом.

1. Кантианская философия учит нас: невозможно из сущего познать, что есть ценное, что есть истинное, что есть должное. Никогда что-либо не является истинным только потому, что оно есть, было или даже будет. Отсюда следует отрицание позитивизма, который зиждет­ся на сущем, историзма, который зиждется на прошлом и даже эволю­ционизма, который все рассматривает с точки зрения развития¹. Даже знание определенного направления развития не позволяет судить об истинности развития в этом направлении и, соответственно, ошибоч­ности движения «против течения». Поэтому неизбежное не является тем, чего следует добиваться, а невозможное - неправильным. Дон Кихот, хотя и безумец, но благородный безумец: «Я люблю того, кто жаждет невозможного». Принципы должного, ценностные суждения, оценки могут выводиться, исходя не из индуктивности размышлений 0 сущем, а лишь дедуктивно, на основе других принципов подобного рода. Ценность и бытие сосуществуют каждая в своем собственном замкнутом круге совершенно независимо друг от друга. В этом суть методологического дуализма².

Разумеется, уже в области правовой науки возникает потребность вы­водить правильное регулирование непосредственно из «природы ве­щей». Эта потребность может повлечь за собой необходимость

¹ Об эволюционистской точке зрения на правовую политику см. статью Franz
v. Liszt в (Z. f. D. ges Str. RW.Bd. 26, 1906, S. 553 ff.), которая в то время бурно обсуж­
далась. Обзор высказываний на эту тему см. Radbruch, Z. f. d. ges. Str. RW. Bd. 27,
1914, S. 246, 742; Kantorowicz. Aschaffenburgs Monatsschr. f. Kr. Ps. Bd. 4,1923, S. 78 ff.

² Здесь методический дуализм понимается лишь как противоположность мето­
дического монизма, но с включением методического триализма.

Философия права

определенных обоснований. Идеал права является таковым как для права вообще, так и для права определенной эпохи, какого-либо народа, для совершенно конкретных социальных и исторических от­ношений. Идея материально обусловлена. Она формируется на мате­риальной основе и взаимодействует с ней, стремясь ею овладеть. Художественная идея тесно взаимодействует с материалом: в бронзе и в мраморе она получает различное воплощение. Так что в каждой идее изначально заложено соответствовать определенному материа­лу ^Ш). Мы называем эту взаимосвязь материально-предметной пред­назначенностью идеи. Тем самым мы сознательно придаем двойной смысл этому определению: идея определяется материалом, поскольку она предназначена для этого материала³.

Предметная обусловленность идеи в том, что касается идеи права, на­глядно продемонстрирована Евгением Хубером в его учении «Реалии законотворчества», а также Франсуа Жени в его теории (посвященной анализу, природе и методам позитивного права), об объективно существующей данности⁴. Делаются попытки отождествить матери­ально-предметное предназначение идеи с ее формообразующим про­образом в материале. И действительно, существует психологическая возможность мысленно прозреть идею в самом материале и то, как она в нем материализуется"^.

Так в глыбе мрамора Микеланджело мог мысленно прозреть образ Давида, которого он из этой глыбы изваял ^1!5>. То же самое можно ска-

'"' Другое удачное сравнение дает Кордозо: Growth of the Law, 1924, S. 89: «Поиск (поэтом) одного точного слова, удачной фразы, которая выразит мысль. Но иногда удачно найденная фраза сама изменяет мысль».

^<И> Шиллер восхваляет «солидную манеру» Гёте всегда «извлекать» закон из объекта и выводить правила из «природы вещей» - Gundolf und Deibel, Goethe im Geschprach. S. 34.

⁰⁵¹ Чуанг-Цзы рассказывает о дровосеке Чите, который должен был смасте­рить подставку для курантов. Он проявляет завидное рвение в изучении предмета и полностью себя ему посвящает. Затем он идет в лес и тща­тельно осматривает каждое дерево с точки зрения его формы, пока наконец в одном из деревьев ему не явилась подставка для курантов, которую он ис­кал. «Моя идея и идея деревьев соединились в этом дереве» (Alfons Paquet. Frkft., Ztg. 15. 12. 40).

³ См. Lask. Lehre von der Bedeutungsdifferenzierung, Logik der Philosophie, 1911,
S. 57 ff.; Radbruch, Rechtsidee und Rechtsstoff. Archiv f. Rechts-u. Wirtschaftsph.
Bd. 17. 1923/24, S. 343 ff.

⁴ E. Huber. Zeitschr. F. RPH. Bd. 1, 1914, S. 39ff; Fr. G'eny. Science et technique en
droit prive positif I. (2 Aufl., 1922, p. 96 ff, II. 1915, S. 370 f.

§ 2. Философия права как наука о ценности права

зать и о юристе, когда он принимает решения, исходя из «природы вещей»⁵. Но подобное предугадывание идеи в материале, которой она призвана придать форму, являет собой лишь пример редкого интуи­тивного прозрения, но отнюдь не метод познания. С методической точки зрения остается неприложным, что принципы должного мож­но вывести дедуктивным путем только из других принципов должно­го, ибо их нельзя обосновать с помощью индуктивного знания, полученного из фактов реального бытия.

Невыводимость ценности из реальности (как в конечном счете и пред­метной предопределенности идеи) характеризует, однако, логиче­скую, но отнюдь не причинно-следственную (казуальную) связь. Дуализм метода не означает, что оценки и суждения не подвержены влиянию фактов реального бытия.

Нет сомнения, что оценочные действия являются казуальным результа­том (следствием), идеологической надстройкой над действительностью фактов реального бытия, что-то вроде социальной среды, в которой эти факты бытия реализуются. Социология знания учит, что любая идео­логия социально обусловлена⁶. И в данном случае речь идет не о казу­альной связи между действительностью и оценочными суждениями, а скорее о логической связи между бытием и ценностью. Утверждается не то, что оценки не обусловлены действительностью, а скорее то, что они не могут обосновываться, исходя из нее. Здание этической мысли может быть воздвигнуто, исходя из чувства классовой ненависти его со­здателя. Но в системе его этики данное чувство не находит отражения. А потому ее обоснование не может быть опровергнуто посредством ра­зоблачительного действия самих причин возникновения этой системы, которые не соотносятся с обоснованием. В теоретических дискуссиях психологические причины не могут привлекаться в качестве аргумен­тов за исключением случаев, когда хотят их прекратить с целью пока­зать их дальнейшую бесцельность, так как упорство зашоренной в своих бесплодных исканиях усталой мысли исключает взаимопонимание.

Такие дискуссии, ограниченные в своем ценностном подходе лишь идейным содержанием и оторванные от реальности, их породившей, можно было бы упрекнуть в абстрактности, явной идеологизации, в том, что они по этой причине лишены силы воздействия.

О происхождении понятия «природа вещей» см. Isay. Rechtsnorm und Entscheidung. 1929, S. 78 ff.

Cm. Mannheim. Ideologic und Utopie, 1929, und Wissenssoziologie, im Handwoerterbuch der Soziologie, 1931.

Философия права

В этом случае философия права - лишь результат борьбы политиче­ских партий, а в конечном счете - борьбы экономических интересов на более высоком интеллектуальном уровне, и как следствие - она не более, чем «фата моргана» (Luftspiegelung) действительности.

Однако ниже, при анализе марксистских исторических воззрений, бу­дет показано, что если философия права - это утонченная политика интеллектуальной борьбы классов, то такая утонченность утверждает собственную истинность разума и делает возможным его обратное воздействие на силы, которые он одухотворяет. Идеи не парят в заоб­лачных высотах над схваткой классовых интересов подобно вальки­риям. Скорее они, как гомеровские Боги, являясь самовоплощением силы, опускаются на поле брани и сражаются бок о бок с другими си­лами. Если философия права, с одной стороны, - отражение борьбы политических партий в духовной сфере, то межпартийная борьба, с другой стороны, представляет собой, в свою очередь, гражданскую дискуссию философско-правового характера. Философия права сыгра­ла не последнюю роль в подготовке всех значительных политических преобразований. Все начиналось с философии права, а заканчивалось революцией.

2. Принципы должного могут обосновываться и доказываться лишь посредством других принципов должного. Именно поэтому высшие принципы должного недоказуемы. Они аксиоматичны. Их нельзя по­знать, их можно лишь принимать на веру. В тех случаях, когда выска­зываются противоречащие друг другу суждения о высших принципах должного, когда в споре противопоставляются диаметрально проти­воположные ценностные и мировоззренческие суждения, в научном плане нельзя принять однозначного решения. Наука, как ценность (и такова господствующая точка зрения), способна научить возмож­ному и желаемому, но не должному. В сфере должного функция на­уки, строго говоря, может осуществляться трояким образом.

Во-первых, она может представить необходимые средства для осуще­ствления целей в этой сфере. Правда, при выборе должного средства для осуществления правильных целей принято руководствоваться не философией права, а тем, что принято называть правовой политикой. Выбор средства для достижения правовой цели в зависимости от про­водимой правовой политики может не только определяться данной целью, но и, наоборот, влиять на нее. Другими словами, важность цели изначально должна быть полностью сформулирована в созна­нии, и должны быть определены средства, необходимые для ее реали­зации и неизбежно связанные с этим последствия. Вот такая оценка

§ 2. Философия права как наука о ценности права

средств, выбираемых для осуществления правовой цели, как раз и яв­ляется сферой философии права.

Во-вторых, в задачу философии права входит не только правоведче-ская оценка ценностей, включая и максимально широкий круг средств их реализации, но и выяснение диаметрально противоположных то­чек зрения вплоть до их мировоззренческих предпосылок. Философия права ставит сформулированный Кантом вопрос: возможна ли такая единичная правоведческая оценка, каковы истоки этой единичной правоведческой оценки, т.е. какие предпосылки следует признать не­обходимыми, чтобы, исходя из них, быть в состоянии принять данное оценочное решение? Подобно палеонтологу, берущемуся реконстру­ировать по отдельной кости скелет доисторического живого существа, правовед должен воссоздать всю систему ценностей в целом, исходя из единичной правовой оценки, эту систему обусловившую. Как в первом, так и во втором случае не средства или предпосылки служат предметом высказанных соображений, а правоведческая оценка, кото­рую они обусловливают. Человек, дающий ценностную оценку, всегда обязан помнить, что он, принимая решение о какой-либо правовой цели в сфере должного, не может отвергать не только средства ее до­стижения, продиктованные каузальной необходимостью, но и оценок общего порядка, в контексте которых ее следует рассматривать на ос­нове логических взаимосвязей. Это позволит ему в полной мере про­никнуться осознанием важности данной цели.

Именно благодаря такому подходу появляется в конечном счете воз­можность систематически развивать предпосылки и исходные начала правовых оценок во всей их исчерпывающей полноте с присущими им противоречиями и взаимосвязями, разработать в рамках общего мировоззренческого подхода общую методологию различных право­вых воззрений и тем самым сформировать не саму систему философии права, а исчерпывающую систематику всех ее возможных систем.

Данному методу нельзя бросить упрек в чистом эмпиризме, исключаю­щем его применение в сфере философского мышления. Его применение не ограничивается действительностью фактических философско-пра-вовых оценок. В гораздо большей степени он служит инструментом исследования их внутренней сути, не только в субъективном, спекуля­тивном, но и в объективном, общезначимом смысле. Замысел челове­ка, дающего оценку, является лишь его исходным пунктом. Конечной же его целью должно стать подтверждение истинности этого замысла на основе анализа причинно-следственных и логических связей. Зада­ча не в том, чтобы эту цель констатировать, а в том, чтобы ее сделать

Философия права

ясной и тем самым по возможности скорректировать. Как следствие применения этого метода, индивид осознает объективный смысл сво­ей воли, что в свою очередь может или укрепить его убежденность в правильности сделанной им оценки благодаря всестороннему обо­снованию или, наоборот, заставит усомниться в ней, поскольку он вы­явит несоответствие его замысла реальности. Но в любом случае это будет служить приобретению жизненного опыта.

Разумеется, у индивида в рамках релятивистской философии права всегда есть выбор между различными воззрениями, даже теми, си­стематическое развитие которых зиждется на диаметрально про­тивоположных предпосылках. Выбор этот ограничен, однако, лишь возможностью высказать собственное суждение, которое зависит от решения, принимаемого «сердцем», а потому не по усмотрению ин­дивида, а по его совести. Релятивистская философия права использует это самоограничение, так как, по мнению его адептов, в отношении окончательных ценностных суждений должно заключить Ignorabimus («будущее нам неведомо»). Но даже если бы было предписано «Ignoramus» (нам не ведомо), то релятивистская философия права со­гласно своему методу все равно продолжала бы придерживаться того мнения, что даже гений, способный сделать единственный с научной точки зрения выбор среди всех возможных мировоззренческих суж­дений, тем не менее вынужден был бы провести по крайней мере са­мую необходимую подготовительную работу.

Изложенный выше метод называется «релятивизмом»⁷, поскольку его целью является установление правильности любого ценностного суждения только относительно определенного окончательного цен­ностного суждения и только в рамках определенной ценности и опре­деленного мировоззрения, и никогда правильности самого этого ценностного суждения, этой ценности и этого мировоззрения"^. Ре-

"⁶⁾ Об отношении релятивизма к экзистенциализму см. прекрасную критичес­кую рецензию Vincenzo Palazzolo на эту книгу. Блестяще о релятивизме на­писал Fr. Meinecke, Vom geschichtlichen Sinn и. v. Sinn der Geschichte, 1939, S. 11 ff. Как и в моей книге, релятивизм служит последней инстанцией для науки, источником «сверхрелятивистского решения» может быть только совесть индивида. Ах, если бы вера была той вещью, которую можно было бы сперва оценить, а затем выбрать! - К. Fischer о «Nathan der Weise» Lessings, 4. Aufl, 1896, S. 157. - Против релятивизма в этой книге см. также Selchow. Die Not unseres Rechts 1932. S. 378 ff.; V. Strasser (Besprechg.: Aschaffbgs. MoSchr. Bd. 26, S. 640). О М. Вебере и моем релятивизме см.

⁷ или «проблематизмом» - Windelband. Einleitung i. d. Ph., 1914, S. 219.

§ 2 Философия права как наука о ценности права

лятивизм - категория теоретического, но отнюдь не практического разума⁸''^.

Он означает отрицание научного обоснования окончательных сужде­ний, а не суждений самих по себе⁹ Релятивизм сродни не столько еван-

Schelting M Ws Wissenschaftslehre 1934, S 323 Апт - Против релятивизма-Н Heller Staatslehre, 1934, S 57 С точки зрения католического естественно го права против релятивизма см К Tanaka, Roemischer Rechtskongreji Nov 1934, Vol V S 424/5 За релятивизм - Lennhoff/Posner Internat Freimaurerer Lexikon, 1932, Sp 1300 За релятивизм см также Enghsch Arch f Rs и WtPh, Bd 30 S 137 ff О релятивизме с эмпирическим обоснованием см A Brecht Relative and Absolute Justice (Social Research, Febr 1939 и Septembtr 1939) ^(l7> FA Lange Gesch d Mat II3 A 1877, S 455 Все абсолютные истины ложны Отношения, наоборот, могут быть вполне достаточными Относитель­ная истина, принцип, истинность которого зиждется на произвольной предпосылке, именно такой принцип способен в большей степени быть инструментом нашего понимания предмета, чем принцип, который стре мится «одним ударом» проникнуть в суть вещей

⁸ Наиболее значительные представители релятивизма - G Elhnek (Allgemeine Staatslehre, 3 Aufl 5 Neudruck, 1929), Max Weber (Ges Aufsatze zur Wissenschaftslehre 1922, Marianne Weber, M Weber, 1926, S 328 ff), H Kelsen (Allgemeine Staatslehre, 1925, S 38 f, 369 ff) На релятивистские взгляды автора большое влияние оказа ли дискуссии с человеком, которому посвящена эта книга Помимо прочих мно гочисленных высказывании см Kantorowicz, Zur Lehre vom nchtigen Recht, 1909 Критику большинства представленных здесь учении см Emge, Ueber die Grundlagen des rechtsph Relativismus, 1916, L Nelson, Die Rechtswissenschaft ohne Recht, 1917, S 123 ff, M Salomon, Grundlegung derRPh, 2 Aufl 1925, S 53, Leonh Cohn, Das objektiv Richtige, 1919 S 96 ff, Muench in - Beitragen z Ph des dt Ideahsmus, Bd 1, 1919, S 135 ff, ME Mayer, RPh, 1922, S 21 f, 67 ff, Binder, Ph d Rechts, 1925, S 112 f, Larenz. Rechts - u Staatsph der Gegenwart, 1931, S 66 f, £ von Hippel Arch d off Rs N F Bd 12, S 408 ff, Herrfahrdt, Revolution u Rechtswissenschaft, 1930, S 24 ff, Mezger, Sein u Sollen lm Recht, 1920, S 4 ff, Silberschmidt, Int Zeitschr f Theone d Rs 1930/31, S 142 ff, Mamgk, Jur Woch Schr,1930,S 236 f («подходит лишь, как временное состояние»), Graf Dofma, Kantstudien, Bd 31, S 8f («пути этого релятивизма нигде не пересекаются с критической теорией права Они мо гут лишь идти параллельно, как две различные теории»), Riezler, Das Rechtsgefuhl, 1921, S 79 (взгляды, касающиеся относительности ценностных суждении могут быть опровергнуты только путем соотнесения их с абсолютным критерием ценно­сти и установления тем самым абсолютного идеала права Такие попытки неодно­кратно предпринимались, хотя без особого успеха), Ruemehn, Die Gerechtigkeit, 1920 S 56, Anm 2 («Это начало релятивизма едва ли может быть опровергнуто»), Stammler, RPh In Das gesamte deutsche Recht, 1931, S 19 ff («в сущности, это ела бая и ничтожная теория») - Наиболее ясное исследование проблемы см Е Spran ger, Der Sinn der Voraussetzungslosigkeit in den Geisteswissenschaften, 1929 " Лучшее доказательство тому - великая этическая личность Макса Вебера¹ Ког да М Вебер возражает против толкования его взглядов как релятивистских (Marianne Weber, S 339), то он имеет в виду релятивизм, который отрицает не только познаваемость ценности, но и доверие к ценности

Философия права

гельскому Понтию Пилату с его вопросом «что есть истина?» (Еванге­лие от Иоанна, гл. 18, п. 38), заставившим умолкнуть наряду с теоре­тическим и практический разум, сколько Натану (Мудрому) Лессинга, для которого молчание теоретического разума означает страстный призыв к разуму практическому: «В споре каждый стремится показать себя с лучшей стороны». Ведь релятивизм допускает множественность мировоззренческих обоснований. С точки зрения релятивизма при доказательстве окончательного ценностного суждения нет необходи­мости приводить своего мнения лишь потому, что все обоснования в равной степени ставятся под сомнение. Такая ситуация близка скеп­тицизму Пилата. Когда же твердо верят в истинность одного из обо­снований среди прочих, но не в состоянии его доказать, то это -агностицизм Натана (Мудрого)¹⁰. Однако возможна и третья точка зрения, которая подобно воззрению Натана связывает релятивизм с деятельной целеустремленностью. Еще и потому релятивизм отка­зывается настаивать на собственном мнении по поводу конкурирую­щих ценностей, что все и каждая из них со своими характерными особенностями в рамках этого учения рассматриваются как абсолют­но равнозначные, поскольку релятивизм живет верой в то, что все не­доступное нашему сознанию существует в высшем сознании. Это антиномия, суть которой прекрасно прокомментировал Вальтер Рате-нау (министр иностранных дел Веймарской республики. - Пер.) сле­дующим образом: «Мы не композиторы, а музыканты. Каждый показывает в игре на своем инструменте самое лучшее, на что он спо­собен. Он может даже импровизировать, но в рамках общего звуча­ния всех струн все инструменты одинаково важны. О гармонии не стоит беспокоиться. Ее создает нечто иное»^(!Щ. Релятивизм может со­слаться и на великого Гёте, который после ознакомления со «сравни­тельной историей философских систем» в своем письме от 22 января 1811 г. писал Райнхарду: «При чтении этой работы я уловил то новое,

'"" С заоблачно далекой точки зрения историка, каковой она и должна быть по определению, общее звучание колоколов представляется малиновым звоном, независимо от того, звучат ли они вблизи дисгармонично или нет. Discordia concors (согласное разноголосие) JakobBurckhardt - Auswahl, S. 51.

"" Марианна Вебер о Максе Вебере в «Grunder der Soziologie» (Sozialwissenschaftl. Bausteine, herausg. von F.K. Mann, Bd. 4), 1932, S. 141 ff. «Беспринципность и научная объективность не имеют ничего общего» (цит. по Максу Веберу).

^<20> О моем релятивизме см. также Fr. Orestano, Filosofia del Diritto, 1941, p. 23.

¹⁰ За такой «умеренный» релятивизм - Anrats, Das Wesen der sog.freien wissen-schaftl. Berufe, 1930, S. 200 ff. (представляет несомненную ценность для адвокатской практики. - Radbruch, Justiz, Bd. 7, S. 52 ff)'²⁰'.

2 4

§ 2. Философия права как наука о ценности права

что автор очень четко сформулировал: отличие людей друг от друга лежит в основе разномыслия. И именно поэтому единые для всех кри­терии убеждения невозможны'²^. Если человек твердо знает, на какой стороне он стоит, то он сделал уже достаточно. И тогда он спокоен в отношении себя и справедлив к другим». То, что божественный реля­тивизм тождественен не скептицизму Пилата, а агностицизму Натана (Мудрого), доказывает следующий стих из «Ксений»:

Когда б я знал путь потаенный Бога,

Я тотчас бы пошел его дорогой.

И окажись я с Истиною под одною крышей,

Я б никогда из-под нее не вышел.

^т Krieck (Wissenschaft Weltanschauung Hochschulreform 1934) отворачивается от релятивизма, как от «научного сноба». Сам, однако, выступает за отно­сительность науки в смысле «принципа национально-политической нераз­делимости жизни»: «не существует «чистого разума» и «абсолютной науки». Существуют лишь разум, наука и познание истины, действующие только для нашей расы, народа, реализации наших исторических задач». Истина - «закон познания», но не «смысл и цель» науки, которая включена в «неразделимость жизни». «Для нас существует одна истина - а именно: истина, существующая только для нас. Мы знаем, что мы, познавая нашу истину, можем участвовать в познании вечной истины только по-своему и только в соответствии с условиями того места, где мы находимся» -Крик называет это «политической наукой» (цитируется по Frkfrter Zeitg. Hochschulbeilage, 3. 2. 35). - Крик упускает из виду, что: 1) в любом нацио­нальном сообществе не одно, а множественное понимание ценности, даже если одно из них претендует на абсолютность; 2) задача каждой нацио­нальной науки заключается в том, чтобы «осознать себя в отношениях с другими национальными науками»; 3) любое понимание, если оно не про­диктовано «голым» прагматизмом, приходит в конечном счете к реляти­визму.

В круговороте противоречий я чувствую себя, как рыба в воде; Забавно, но никто не оставляет другому права ошибаться.

Гёте

§ 3. Научные направления в философии права

Философия права, основанная на методологическом дуализме и реля­тивизме, неизбежно является итогом развития этой науки в XIX в. Поэтому ниже эти направления будут рассматриваться не столько по существу, сколько с точки зрения их методологических особен­ностей.

1. Вплоть до начала XIX в. философия права представляла собой есте­ственно-правовое учение. Разумеется, понятие естественного права включает в себя явления, в корне отличные друг от друга. Основной проблемой античного естественного права было противоречие между природой и моральным долгом подчиняться законам общества, в Сред­невековье - противоречие между божественным и светским правом, а естественное право нового времени характеризуется противоречием между правовым принуждением и разумом индивида. Естественное право часто используют то как инструмент усиления позиций пози­тивного права, то, наоборот, против него. Но во всех своих формах естественное право характеризуется четырьмя существенными черта­ми, которые, разумеется, по-разному проявляются в различные пери­оды времени: в содержательном плане оно всегда содержит правовые суждения (оценки) ценности. Эти ценностные суждения соответствуют источникам естественного права - природе, божественному открове­нию, разуму. Они общеобязательны (общепризнаны) и не подверже­ны изменениям. Они познаваемы. А будучи познаны, они имеют примат перед противоречащим им законодательством. Позитивное право уступает естественному.

Нельзя считать, что притязание естественного права служить основой для общепризнанных и неизменных правовых принципов и норм можно опровергнуть чисто эмпирически традиционным обращением к пестрому многообразию правовых воззрений различных эпох и на­родов. Логику такого обращения с ее выводом от сущего к должному, эту «вульгарную ссылку на заранее противоречивый опыт» (Кант), сторонник естественного права отверг бы совершенно обоснованно. Он увидел бы в множестве правовых воззрений лишь множество оши-

§ 3. Научные направления в философии права

бок, которым противоречит единая естественно-правовая истина: error multiplex, Veritas una (заблуждение многолико, истина одна). И не история права и компаративистика, а теория познания, не историчес­кая школа, а критическая философия, не Савиньи, а Кант нанесли ре­шающий удар по естественному праву. Кантова критика чистого разума показала, что «разум» не является арсеналом готовых теорети­ческих знаний и уже сформулированных этических и эстетических норм. Скорее он представляет собой лишь инструмент достижения таких знаний и норм, совокупность не ответов, а вопросов, мнений, с помощью которых опосредуется данность (Gegebenheit), совокуп­ность форм и категорий, посредством которых становится возмож­ным воспринимать окружающий материальный мир и давать ту или иную ценностную оценку содержанию конкретного предмета дей­ствительности. Такие содержательно определенные знания или оцен­ки ни в коем случае не являются «продуктом» «чистого» разума, но лишь применением его к конкретным данностям. И потому эти оцен­ки всегда конкретны и не носят обобщающего характера. И поэтому ответы на вопросы об общеобязательности (Allgemeingiiltigkeit) дей­ствия естественного, т.е. «правильного», «истинного» права коррект­ны лишь в отношении данного состояния общества, определенного времени и народа. Лишь категория истинного, справедливого (des richtigen, gerechten) права общеобязательна (allgemeingueltig), но никак не категория форм его применения. Если понятие «истинное право» («richtiges Recht») хотят определить посредством единой категориальной формы и назвать «естественным правом», то неизменное естественное право «старого стиля» (вслед за Штаммлером) следует противопостав­лять «естественному праву с изменяющимся содержанием» или, как принято было говорить, «культурному праву».