Радбрух Густав 9 страница

^IS5> Telle est la nature des choses que I'abus est tres souvent preferable a la correction, ou, du moins, que le bien qui est etabli est toujours preferable au mieux qui ne Г est pas. -Montesquieu (Cahiers, p. 120). (Такова природа вещей: злоупотребление очень часто предпочитают улучшению, или, по крайней мере, «синицу в руке жу­равлю в небе»).

⁷ Ranke, Uber die Epochen der neueren Geschichte, 8. Vortrag § 3.

⁸ Cm. Walter Jellinek, Gesetz, Gesetzanesanwendung u. Zweckmafligkeitserwagung,
1913, S. 27ff.; 264 Anm. in G. Jellineks Allg. Staatslehre, 3 Aufl, о границах консти­
туционного законотворчества 1931, S. 16. Также Кельзен: «...посредством «ба­
зовой» нормы может быть установлена такая правотворческая власть, нормам
которой в целом подчиняются», и в этой «базовой норме» имеет место «транс­
формация власти в право» (Naturechtslehre u. Rechtspositivismus, 1928, S. 65).
На Послание к римлянам (13.1) после революции фактически ссылалась
партия центра (Nationalversammlung, 13. Febr. 1919): «По нашему мнению,
любая власть дарована милостью Божьей, и не имеет значения, монархиче­
ская она или республиканская».

§10 Действие права

ствляется, потому что лишь в последнем случае оно способно реали­зовать правовую стабильность (безопасность). Действие позитивного права также основано на стабильности (безопасности), которая только ему присуща. Или, если мы хотим выразить сухое словосочетание «правовая стабильность» с помощью более значимых ценностных формул, то позитивное право зиждется на мире, устанавливаемом с его помощью в борьбе мировоззрений, на порядке, который кладет конец войне всех против всех Позитивное право должно «устанавли­вать мир во время борьбы мнений, во время войны философов» (Ан-сельм Фейербах). Справедливость - вторая важнейшая задача права. Первая же - правовая стабильность, мир, порядок. «По мне лучше со­вершить несправедливость, чем терпеть отсутствие порядка», - гово­рил Гете и продолжал: «Лучше, если в отношении тебя творится несправедливость, чем мир остается без закона»⁹

Но это, разумеется, не последнее слово философии права по вопросу о действии. Доказано лишь, что правовая стабильность также является ценностью и что правовая стабильность, предоставляемая позитивным правом, может служить оправданием для действия несправедливого и нецелесообразного права. Но не доказан приоритет осуществляемого позитивным правом принципа правовой стабильности перед прин­ципами справедливости и целесообразности, возможность примене­ния которых так и остается нереализованной. Три элемента идеи права равноценны, и в случае конфликта между ними однозначное решение невозможно. Позитивное право не должно действовать в от­ношении каждого индивида в полном объеме. Было бы чудом, если бы нечто реально существующее обладало ценностью и действием во всей их полноте.

Совесть индивида будет и может оценивать нарушение позитивного права по большей части как деяние более опасное, чем принесение в жертву собственной убежденности в справедливости права¹⁰. Но мо­гут существовать «аморальные законы», повиновение которым со­весть отвергает. Во времена закона против социалистов съезд в Видене

Аналогичное правовое чувство верно описывает Т Фонтана (Meine Kinderjahre) «Пока революционным боям не сопутствует убедительная победа, я слежу за ними с неодобрением, которое продиктовано не столько моим правовым чув ством, сколько моим чувством порядка» Фонтана ищет обоснования в извест ном чувстве порядка, в естественной потребности установления численного превосходства и соответственно превосходства сил '" Но в деле ценность правовой стабильности была признана слишком ничтожной по сравнению с убежденностью в справедливости права. Marschatt v Bieberstem, Vom Kampf des Rechtes gegen die Gesetze, 1927.

Философия права

(Wyden) принял решение об изменении Готской программы, позво­ляющее партии использовать для достижения ее целей все средства и не ограничиваться лишь всеми законными средствами.

Конечно, для каждого юриста «лучшим является ныне существующее правовое устройство, если же оно будет изменено свыше, то - следующее за ним» (Кант). Судья, находящийся на службе у закона и толкующий его, должен знать лишь юридическую теорию действия, которая в оди­наковой мере чтит смысл действия и притязания закона на то, чтобы его функционирование было реальным и эффективным. Профессио­нальный долг судьи заключается в том, чтобы приводить в действие «волю действия», заложенную в законе, жертвовать собственным пра­вовым чувством во имя высшего авторитета закона. Ему надлежит спрашивать лишь о том, что соответствует закону, и никогда о том, является ли это одновременно и справедливым. Можно было бы, ко­нечно, поинтересоваться, нравственен ли судейский долг сам по себе, нравственна ли такая безоглядная жертва (Blankohingabe) собственной личности ради правопорядка, будущие изменения которого невоз­можно предугадать. Однако сколь несправедливым ни было бы право по своему содержанию, неизменным оказывалось, что оно всегда достигает одной цели уже даже простым фактом своего суще­ствования - правовой стабильности (безопасности). Судья служит закону без оглядки на его справедливость. Тем не менее он чужд случайным целям беззакония и произвола. Даже в тех случаях, когда судья, повинуясь воле закона, перестает служить справедливости, он всегда остается на страже правопорядка. Мы презираем священника, проповедующего против своих убеждений, но уважаем судью, кото­рый вопреки своему правовому чувству остается верен закону. Цен­ность догмата заключается лишь в том, что он служит выражением веры. Критерием же ценности закона служит не только заключенная в нем справедливость, но и гарантия правовой безопасности граждан. И именно в качестве таковой он в первую очередь «вручается» судье. Справедливый человек действует по преимуществу как честный, законопослушный гражданин. Судей же мы обычно называем не чест­ными, а «справедливыми», поскольку честный судья даже в силу од­ного этого, и только этого, качества уже является справедливым судьей.

Добросовестный судья, обязанный рассматривать все позитивное пра­во как действующее, может столкнуться с ответчиком, который, руководствуясь собственной совестью, считает несправедливое и не­целесообразное право недействительным, хотя формально оно функ-

§10. Действие права

ционирует". Право может продемонстрировать ему свою власть, но никогда не докажет своего действия. Этот случай «человека, изменив­шего своим убеждениям», оказывается действительно трагическим именно потому, что у него нет решения. Преступник, повинуясь дол­гу, совершил противоправное деяние. Служебный долг требует от су­дьи наказания. И может быть, этот долг даже повлечет за собой наказание самого судьи во имя нерушимости права, ради правовой стабильности, за должностное преступление'⁸⁶'. Так, Сократ рассуждал и действовал, как будто сознательно не хотел воспользоваться побегом с целью избежать исполнения несправедливого приговора: «По-твоему, еще может стоять целым и невредимым государство, в котором судеб­ные приговоры не имеют никакой силы, но по воле частных лиц ста­новятся недействительными и отменяются?»¹².

(lei

 

Очень красиво Антигона в одноименной трагедии Софокла противопо­ставляет свою веру в справедливость вере Креонта в непогрешимость пози­тивного права: «Я, пострадав, могу Богам в угоду признать вину, но коль ошиблись Боги, не меньше пусть они потерпят зла, чем я сейчас от них терп­лю неправды!» (перевод по изданию: Античная драма. - М., 1979. - С. 214). Не ее совесть, но Боги приняли решение о том, права она или нет. Кто следует Божьим законам, противопоставляемых человеческим, тот должен брать на себя риск ошибки. - Bultmann. Polis und Hades i.d. Antigone d. Sophokles, in: Theolog. Aufsaetze zu Karl Earths 50 Geburtstag, 1936, S. 78 ff.

«Я поклялся соблюдать конституцию, но как быть, если моя совесть мне приказывает не соблюдать ее?» - Бисмарк кронпринцу Фридриху-Вильгель­му, см. Zechlin, Bismarcks Staatsstreichplaene, S. 60 f.

См. Alsberg, Der Prozess des Sokrates, 1926, S. 27 ff. (Русский перевод по: Пла­тон. В 3 т. - М., 1968-1993. - Т. 1. - С. 125.)

Камень терпеливо сносит резец ваятеля, и струны, по которым ударяет музыкант, не сопротивляются его пальцам. Лишь зако­нодатель работает с самостоятельным и сопротивляющимся ему материалом - человеческой свободой.

Шиллер

§11. Философия истории права

Тема философии истории - это история с точки зрения реализации ценности, история как путь к ценности или от нее. Философия исто­рии права'⁸⁷' (или философия правовой истории) ^т посвящается ре­шению задачи - раскрыть понятие, идею, действие права (в рамках принятой нами схемы рассмотрения данной тем как троичного круга проблем) в реальности исторического процесса.

1. «Право» не только основополагающая категория, которая предше­ствует любому правовому анализу, не только образ мышления, вне которого невозможно развитие юридических идей, но также и реаль­ная культурная форма, которая каждый факт мира права опосредует и формирует. Новые правовые идеи рекомендуются не в неправовом пространстве, а посредством иного толкования уже существующих правовых институтов или путем введения новых в данную правовую систему. В обоих случаях они встраиваются в «здание» права, лишь в частностях изменяя и дополняя его архитектуру, и неизбежно вос­принимают его стиль. Категориальное понятие права получает свое выражение как действительность в реальной культурной форме права.

Здесь возникает историко-философский вопрос о соотношении со­держания и формы права, между donnes и construit (Geny), между реа­лиями правотворчества (Е. Huber) и законодательным оформлением, между различными оценками формирующей силы правовой формы и силой сопротивления правового материала¹.

Согласно естественно-правовой доктрине содержание права не в состо­янии оказать сопротивление идее. Содержание права полностью ею

^№7) Пример историко-философского принципа: Quinet «L'istoire n'est au fond, qu'un itineraire des peuples vers Dieu» (история, в принципе, не что иное, как путь народов к Богу).

(ю правовая история: статика права в борьбе с динамикой истории.

¹ См. Radbruch, Rechtsidee u. Rechtsstoff, Arch. F. R. U. Wph., 17, 1923, S. 343 ff-

§11. Философия истории права

рассеивается и превращается в иллюзию. Эта доктрина рассматривает содержание идеи права вне конкретной исторической обстановки, как естественное состояние, и описывает это естественное состояние не в смысле социологии отношений, а скорее, как совокупность нахо­дящихся рядом друг с другом, но совершенно не связанных между со­бой индивидов. И идея права призвана стать инструментом создания социальных связей. Естественно-правовой доктрине неизвестно такое понятие, как сопротивление исторического и социального материала. Поэтому она отрицает эволюционный характер идеи права, источни­ком которого может служить не пустая, а ее конкретно-субстанциаль­ная природа, и вследствие этого совершенно общая чистая форма, и видит в ней вечный и неизменный идеал права.

Заслуга преодоления всесилия правовой формы, проповедуемого этой доктриной, принадлежит исторической школе. Данность «народ­ного духа» подчеркивалась за счет умаления формообразующей силы разума.

Действительно, фактор материальной субстанции не может быть пол­ностью сведен к нулю. Отсюда и первый вывод: право слабо связано с общественным развитием. Правопорядок может «приказывать» только отдельному человеку. На социальные процессы он воздейству­ет лишь косвенно, через индивида, и потому оказывает на них лишь ограниченное влияние. Массовая психология правопорядку не извест­на. Не может он оказывать влияние и на природные процессы. Народное хозяйство, феномен природно-социального характера, включающий элементы техники и экономики, не испытывает в свете сказанного существенного влияния со стороны права, но в свою очередь способ­но оказать на право обратное воздействие².

Подобные соображения привели в конечном счете к противопостав­лению доктрины о всесилии правовой идеи теории о ее бессилии. Со­гласно теории исторического материализма'⁸⁹' право - надстроечное проявление экономического базиса, а правовая форма - проявление правового содержания. Если эта теория рассматривает право как фор­му экономики, то оно не активно воздействующая, а пассивно воспри­нимающая форма, то есть не та форма, что формирует содержание, ^а та, которую содержание воспринимает (извне), не внутренняя суть,

⁸⁹⁾ К теме «Марксизм и идея права» см. Н. Michel, Diss. Rechtsform и. Soziahsmus, 1933, S. 145 ff.

См. Rentier, Die RInstitute des PnvatRs. u. ihre soz. Funktion, 1929, S. 145 ff.

Философия права

а как внешнее явление. Право полностью обусловлено экономикой ис­торически и социологически. «Не следует забывать, что право, подобно религии, не обладает собственной историей», - отмечают в этом смыс­ле Маркс и Энгельс в своих предварительных набросках к «Немецкой идеологии».

Как было показано выше, исторический материализм также вынуж­ден признать самостоятельность форм, относящихся к сфере культу­ры, особенно правовой формы. В этой теории идеальное не просто приравнивается к материальному, а рассматривается как трансформа­ция и переход материального в новую форму. Но, разумеется, фор­мальной стороне этого процесса не уделяется достаточно внимания. С другой стороны, констатировалось, что формой права, выражаемой посредством закона, является форма справедливости, то есть форма равенства и всеобщности, и что она неизбежно включает лишь право­мерное достижение цели и отвергает достижение цели любым путем. На историко-философский вопрос о соотношении формы и содержа­ния права следует отвечать также в том смысле, что действующее право - «детище» формы и содержания, в котором попеременно пре­обладают то элементы формы, то содержания. Для немецкого права характерно участие в этом динамичном процессе римского и немец­кого права, то на той, то на другой стороне'⁹⁰'.

Наряду с теорией об определяющей роли содержания в правовой фор­ме существует другое тесно связанное с ней историко-философское марксистское учение «об отмирании права», согласно которому прехо­дящи не только содержание, но и форма права. Это учение объявляет юридическое мировоззрение «классическим мировоззрением буржуа­зии» (Энгельс), которое пришло на смену теологическому мировоз­зрению феодализма. В пролетарском государстве переходного периода (переходного в смысле перехода к бесклассовому обществу. - Ред.) место буржуазного права с его показной справедливостью зай­мет «прямое и без прикрас» пролетарское классовое право, отрицаю­щее идею права, чтобы полностью отмереть в бесклассовом обществе, подготовив почву для простого «управления делами» (Administration von Sachen). Справедливость - лишь отражение рыночной идеологии с ее «do ut des» (даю, чтобы ты дал). Она несомненно исчезнет вместе с исчезновением рыночной экономики.

'*" Доказательство преобладания формы в римском праве приводит Реннер: оно оказалось способным без существенных изменений правопорядка адап­тироваться к правовой жизни капитализма.

§11. Философия истории права

Разумеется, здесь речь идет о частно-правовой, уравнительной спра­ведливости. Перешагнув через «узкий горизонт буржуазного права» (Маркс) и уравнительной справедливости, общество будет руковод­ствоваться справедливостью совсем иного рода - распределительной, публично-правовой, или, другими словами, наступит эпоха публич­ности всего права, поглощения частного права социальным. Социа­листическое государство также станет правовым. Но оно будет руководствоваться не уравнительной, а распределительной справед­ливостью. Совместная жизнь людей в обществе просто немыслима без идеи права³.

2. Вопрос о воплощении идеи права в истории может быть поставлен двояким образом. Можно исходить из правовых идей индивидуаль­ного и партийного мировоззрения в той мере, в какой история создает предпосылки для осуществления каждого из них. Тогда каждый вид государственно-правовых воззрений будет отвечать своей философ-ско-исторической конструкции, отражающей его специфику. Можно привести в качестве примера либеральной философии истории «идею всеобщей истории во всемирно-гражданском плане» И. Канта, социа­листической философии истории - «Коммунистический Манифест», надындивидуальной - доклад Л. фон Ранке королю Максу Баварскому и его «политические беседы»'⁹". Наконец, в качестве примера транс­персональной истории философии можно сослаться на размышления Я. Бурхардта о всемирной истории. С другой стороны, данный вопрос можно обсудить в аспекте влияния идей, и особенно правовых, на исто­рию: независимо от того, происходит ли это осознанно, как результат достижения индивидом собственных целей, или в форме неосознан­ных общественных процессов.

Ответ на этот вопрос, в основе которого лежит противоречие между Гегелем⁴ и Савиньи, может заключаться лишь в том, что идея права становится осознанной и целенаправленной силой истории. Этот про­цесс можно называть по-разному: развитие от народного духа к госу-

'"' Общий обзор Зелъховым истории права с точки зрения «Я - времени» и «Мы - времени».

См. Allgemeine Rechtslehre und Marxismus (1929); Radbruch, Klassenrecht und Rechtsidee, - Zeitschrift f. soziales Recht, Jhrg. 1., 1929, S. 75 ff.; Kelsen, Arch. F. Soz. W. u. Soz. P. Bd. 66, 1931, S. 449 ff.

Гегель против Савиньи: «Варвары руководствуются инстинктом, обычаями, чувством, совершенно не догадываясь об этом. С появлением права и осозна­нием этого факта ушли в прошлое все случайности ощушений, предположе­ний, идея мести, сочувствия, корыстолюбия. Так право впервые добилось известности и уважения» - Rothakker, Einleitg. i. d. Geisteswiss., 2 Aufl., 1930, S. 62 f.

Философия права

дарственной воле, от обычного права к писаному, от «органического роста» права к «цели в праве» и к «борьбе за право» (Иеринг). В соци­альном плане название могло бы звучать: «развитие от общины к об­ществу» (Toennies). А для тех, кого волнует правовое положение индивида, - «развитие от сословности к договору», к общественному положению, достигнутому самостоятельно (Henry Sumner Maine).

Конечно, целевые установки, которые постепенно приходят на смену инстинктам, не всегда соответствуют абсолютной идее цели. Они мо­гут быть эгоистичными и направленными на произвол. Но как часто импульсивные действия и эгоистические цели становятся неосознан­ным инструментом всеобщей идеи цели! Вундт описал это явление под названием «гетерогенность цели», Гегель - «уловка разума». Рассмотренные выше отношения между партийной идеологией и партийными интересами служат тому наглядным примером. Этот социологический факт - «sic vos non vobis» («так вы не для себя» -Гораций. - Ред.), который положен в основу теории либерализма, теории предустановленной («престабилированной») гармонии (praestabilierte Harmonie - термин Лейбница. - Ред.) всестороннего эгоизма и всеоб­щего блага, Рюккерт выразил лирически: «Если роза украшает себя, она украшает и сад». Даже марксистская теория о неизбежной победе социализма в результате объективного и закономерного развития об­щественных сил, которые не ставят перед собой задачу установления социалистического строя, зиждется на той же идее. Исторический материализм дает описание исторического процесса не в смысле субъективного идеализма, движимого идеальными побуждениями, но в смысле объективного идеализма всепобеждающих идей. Если мысль не стремится к действительности, то (выражаясь словами Кар­ла Маркса), наоборот, действительность стремится к мысли.

Объективный процесс развития права от инстинктивного к законо­мерному, от иррационального к целесообразному может подлежать иной оценке. Теория, согласно которой разум вещей и отношений выше разума любого индивида, должна пессимистично оценивать это естественное развитие с точки зрения культуры. Другая же теория, не наделяющая вещи и отношения разумом и не жертвующая ради них разумным существом, должна видеть в этом развитии всепобеждаю­щую поступь разума и приветствовать его как непрерывное движение культуры по пути прогресса⁵.

⁵ Здесь, однако, следует подчеркнуть, что известный теоретик «общины» не дела­ет пессимистических выводов в отношении культуры из непрерывного разви­тия от общины к обществу - Tetanies in Schmollers Jahrb, Bd. 49, 1925, S. 188 ff.

§11. Философия истории права

3. Наконец, заслуживает рассмотрения с историко-философской точ­ки зрения и проблема действия права. В рамках юридического учения о действии права вполне допустимо изучение не только соотношения различных норм определенного правопорядка, например закона и конституции, но и соотношения правопорядков, сменяющих друг друга в процессе исторического развития. В историческом аспекте юридическая теория действия права применима к принципу леги­тимности, к требованию, чтобы новый правопорядок развивался на основе своего предшественника правомерным образом, равно как и к отрицанию законности такого правопорядка, действие которого не может быть оправдано, исходя из правопорядка, предшествующего ему. Право должно оставаться правом.

Но «все, что современное человечество относит к праву, осуществля­ется вопреки формализму права» (Фихте). «Какие из нынешних поли­тических реалий не уходят корнями в революционную почву?» (Бисмарк)⁶. Осталась лишь единственная законная нерушимая тыся­челетняя традиция, связующая нить рукоположений, которая объеди­няет апостолов с каждым католическим священником.

Теория легитимности может быть столь же мало пригодной для реше­ния проблем философии истории, как и юридическая теория действия (права) для решения проблем философии права. Право может воз­никать не только из права. Побеги нового права всегда произрастают из «дикого корня». Существует изначальный акт творения права, самозарождения права из действительности, становления права по­средством прерывания права, образования новой правовой почвы на остывшей революционной лаве.

Две диаметрально противоположные теории: философско-историче-ский нептунизм и философско-исторический вулканизм, эволюцион­ная теория и теория катастроф истории права, как их можно было бы назвать, представляют собой внешние формы выражения более все­объемлющих взглядов на историческое и умственное развитие чело­вечества. Законность соответствует эволюционному направлению юридической мысли, в рамках которого формируется нормативная база политической деятельности. Законность соответственно возводит юридическое учение о действии права, одну из отраслей науки права, на уровень политической доктрины. И наоборот, может даже потре­боваться, чтобы историческая катастрофа не выпадала из истории,

GedanKen u. Ennnerungen I, 1898, S. 176. - В обстоятельной переписке с Герла-хом по поводу дискуссии о принципе легитимности.

Философия права

чтобы подготовившие ее объективные причины также стали достоя­нием истории. Исторической преемственности соответствует и пре­емственность в праве.

И неизменно над всеми правовыми катастрофами возвышается прин­цип: каждый раз к правотворчеству призывается тот, кто способен право осуществлять. Революция влечет за собой предусмотренную этой базовой (основной) нормой Grundsatz смену социальных сил на вершине власти. Но над всеми этими изменениями нерушимо царит сама основная норма. Благодаря ей новое революционное правитель­ство выступает правопреемником старого легитимного правитель­ства. И только таким образом, а не иначе революционные изменения государственного строя не затрагивают самого института государства. Так что, например, кайзеровская империя и немецкая республика представляют собой одно и то же государство⁷.

⁷ См. Anschutz. Reichsverfassung, dritte Bearbeitung, 10. A., 1929, S. 8 ff. 108

И нет ничего более нам чуждого, чем государство.

Тертуллиан

§12. Философия религии права ⁽⁹²⁾

Религия - внеценностное отношение, преодоление. Неценности (Unwert) и, как следствие этого, противоречие между ценностью и действительностью, взаимодействия между ними, оправдание всего сущего, опосредуемого чувствами Теодицея. В понятийном смысле мы называем теодицею философией религии в противоположность философии ценности. Любой предмет может быть рассмотрен как с точки зрения философии ценностей, так и религии. Право - не ис­ключение¹.

Человеческое сознание не в состоянии постичь в полной мере всю глу­бину взаимопроникновения ценности и действительности. Вспомога­тельным средством философии религии в отношении фактов, которые нельзя воспринять ни как имеющие ценности, ни как несу­ществующие, является понятие ирреальности: в неценности (отсут­ствие ценности), которая сопротивляется любой попытке своего преодоления, видят более глубокий смысл и рассматривают ее как нечто небытийное, как несущее (nichtseiend), как нечто ирреальное (wesenlos). Даже то, что для философии ценности является ценным, с «абсолютнейшей» (absoluteste) точки зрения философии религии, то есть «перед лицом Бога», может оказаться лишенным всяких свойств. Суть философии религии права заключается в ответе на вопрос, явля­ется ли право не только ценностью, но и сущностью.

В античной сказительной мифологии права право наделяется религи­озным, высшим и сущностным смыслом. В эпоху христианства пра­во, наоборот, в своей изначальной форме полностью отделено от Бога, несущественно, недействительно ^т>. «Кто поставил меня судить или

^<92> См. W. Simons. Religion и. Recht, 1936 (также и о собственности, браке и т.д.). «Ни один человек не возвысился настолько, чтобы быть единствен­ным мерилом справедливости для других».

Marie v. Ebner Eschenbach (S. 102).

^m> W.F. Otto. Dionysos. 1933, S. 25: вера в Бога в Древней Греции проявляется открыто в отличие от христианской «святости сущего».

См. Radbruch. Ueber Rehgionsph. des Rechts in Radbruch u. Tilhch, Religionsph. d. Kulttur, 2 Aufl. 1921.

Философия права

делить вас?» - спрашивает Христос. В притче о подати Христос прояв­ляет полное безразличие к государству и праву: пусть воздастся кеса­рю кесарево, если Бог воздает вам Богово, - акцент делается лишь на второй части предложения! В притче о работниках на винограднике доброта и милосердие широким жестом отводят от себя вопрос о пра­ве и справедливости. И если с большим сарказмом мошенническое поведение несправедливого управителя в притче выбрано для отчета перед Богом, то выясняется - поскольку это не было темой притчи, -с поразительной, почти пугающей остротой, что правовая оценка не имеет значения для Иисуса. Разве различие между правом и неправом (Unrecht), между собственностью и воровством столь уж велико? Ведь в любом обличий «злато» всегда «несправедливо» - таков мог бы быть подспудный мотив притчи. Именно так, ибо недвусмысленно подра­зумевается: Господь хвалил несправедливого управителя за то, что тот поступил мудро. Справедливые и несправедливые прекрасно понима­ют друг друга - таково мнение Иисуса. Они как лесник и браконьер, иквизитор и преступник связаны между собой и обнаруживают где-то глубоко запрятанное потаенное родственное сходство и взаимную симпатию. И действительно, нельзя избежать общности с тем, с кем приходится сражаться: нападение подсказывает способ защиты. А важность того или иного вида права определяется через посредство несправедливости. Право как наилучший вид относительного Добра вместе с Несправедливостью неразделимо вплетены в сферу общей греховности. Лишь на этом фоне становится полностью понятным со­трясающее все основы слово, которое произвело радикальнейшую пе­реоценку ценностей всех времен: «Не противляйся злу! Не спорь из-за платья. Отдай также пальто! Сам подставь щеку для пощечины!» По­беда права или страдание от несправедливости - все ничтожно и несу­щественно. Существенна в отношениях между людьми лишь Любовь. И жизнь общества входит в сферу действия религии не как результат воздействия правопорядка на индивида, а как излучение христианс­кой любви, исходящей от индивида. Человеческое общество по своей сути не является правовым. Это чистое общество, общество безнача­лия, общество Любви: «Вы знаете, что правят мирские князья и что самые могущественные из них обладают властью. Но так не должно быть между вами. Ибо, кто возвысится среди вас, тот должен стать слу­гой. А кто станет самым знатным, тот должен быть во служении у всех»².

² Вопрос об отношении между правом и религией вновь возникает в качестве теологической проблемы как вопрос об отношении между справедливостью и благостью. См. Esposito. Lineamenti di una dottrina del Diritto, 1930, S. 145 ff-

§ 12. Философия религии права

Эта чисто негативная философия религии права по-разному восприни­малась последующими поколениями. Наиболее характерны три точки зрения.

1. Для Льва Толстого право не только недействительно, но и противо­речит христианству. Все внешнее имеет значение лишь как выраже­ние внутренней сути. Право же оценивает внешнее исключительно ради самого внешнего. Внутренняя же суть имеет для него лишь не­большое значение. То есть оно отвергает то, что только и требует вни­мания³. Но сколь радикальным ни казалось бы отрицание права Толстым, его христианский анархизм, Нагорная проповедь все же гораздо радикальнее, чем та страстность, с которой ведется борьба против принудительной силы права. В ней во имя проповеди непро­тивления злу с благородным презрением отвергается борьба. И это распространяется не только на справедливость, но и на принудитель­ное действие права, не только на проповедуемое Толстым активное непротивление злу насилием, но и на пассивное сопротивление. Покор­ность власти - поскольку сопротивление ей придает данному вопросу, совершенно безразличному с религиозной точки зрения, неподобаю­щее значение, - вот в чем вся суть Нагорной проповеди.