Глава 2 28 страница

— Нет, насколько я помню.

— Я слышала некоторые из твоих разговоров.

Щетка замирает у меня в волосах.

— Да? — спрашивает он нарочито безразлично.

— Да. С моим отцом, с твоим, с детективом Кларком... с твоей мамой.

— И с Кейт?

— Кейт приходила?

— Забегала ненадолго. Она тоже зла на тебя.

Я поворачиваюсь у него на коленях.

— Может, хватит уже этого «все злы на Ану», а?

— Просто говорю тебе правду, — отзывается Кристиан, озадаченный моей вспышкой.

— Да, это было безрассудно, но ты же знаешь, что твоя сестра была в опасности.

Лицо его вытягивается.

— Да. Была. — Выключив фен, он кладет его на кровать рядом с собой и берет меня за подбородок.

— Спасибо, — говорит он, удивляя меня. — Но больше никакого безрассудства. Потому что в следующий раз я отшлепаю тебя так, что мало не покажется.

Я возмущенно охаю.

— Ты этого не сделаешь!

— Сделаю. — Он серьезен. Вот черт. Совершенно серьезен. — У меня есть разрешение твоего отчима. — Он ухмыляется.

Да он дразнит меня! Я бросаюсь на него, и он изворачивается так, что я падаю на кровать и в его руки. Когда я приземляюсь, боль прошивает грудную клетку, и я морщусь.

Кристиан бледнеет.

— Веди себя прилично! — в сердцах выговаривает он мне.

— Прости, — бормочу я, гладя его по щеке.

Он трется о мою ладонь и нежно целует ее.

— Ейбогу, Ана, у тебя напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. — Он тянет вверх край моей майки, затем пальцы его ложатся мне на живот. Я перестаю дышать. — А ведь ты теперь не одна, — шепчет он, водя кончиками пальцев вдоль края резинки моих спортивных брюк, лаская кожу. Желание, неожиданное, горячее и тяжелое, взрывается у меня в крови. Я тихо ахаю, и Кристиан напрягается, пальцы его останавливаются, и он с нежностью взирает на меня. Рука его поднимается и убирает локон волос мне за ухо.

— Нет, — шепчет он.

Что?

— Не смотри на меня так. Я видел синяки. И ответ «нет». — Голос его тверд, и он целует меня в лоб.

Я ерзаю.

— Кристиан, — хнычу я.

— Нет. Ложись в постель. — Он садится.

— В постель?

— Тебе нужно отдыхать.

— Мне нужен ты.

Он закрывает глаза и качает головой, словно это требует от него огромного усилия воли. Когда снова открывает их, глаза его горят решимостью.

— Просто сделай так, как тебе говорят, Ана.

Я испытываю соблазн снять с себя всю одежду, но потом вспоминаю синяки и понимаю, что ничего у меня не выйдет.

Неохотно киваю.

— Ладно. — И намеренно преувеличенно надуваю губы.

Он улыбается.

— Я принесу тебе ланч.

— Будешь готовить? — удивляюсь я.

Он, к его чести надо сказать, смеется.

— Разогрею чтонибудь. Миссис Джонс наготовила целую кучу еды.

— Кристиан, давай я. Я прекрасно себя чувствую. Уж если я хочу секса, то стряпать точно смогу. — Я неуклюже сажусь, стараясь не морщиться от боли в ребрах.

— В постель! — Глаза Кристиана вспыхивают, и он указывает на подушку.

— Присоединяйся ко мне, — бормочу я, жалея, что не одета во чтонибудь более соблазнительное, чем спортивные штаны и майка.

— Ана, ложись давай. Быстро.

Я сердито смотрю на него, встаю и даю штанам бесцеремонно упасть на пол, при этом сверля его сердитым взглядом. Он откидывает одеяло, и уголок его рта весело подергивается.

— Ты слышала, что сказала доктор Сингх. Она сказала — отдых. — Голос его мягче.

Я забираюсь в постель и в расстройстве складываю руки.

— Лежи, — говорит он, явно довольный собой.

Я недовольно хмурю брови.

Куриное рагу миссис Джонс, без сомнения, одно из моих любимых блюд. Кристиан ест вместе со мной, сидя со скрещенными ногами посреди кровати.

— Это было очень хорошо разогрето. — Я улыбаюсь, и он улыбается в ответ. Я наелась до отвала, и меня клонит в сон. В этом и состоял его план?

— Ты выглядишь усталой. — Он убирает мой поднос.

— Я и правда устала.

— Хорошо. Спи. — Он целует меня. — Мне надо поработать. Я буду здесь, если ты не против.

Я киваю, безуспешно борясь со сном. Кто бы мог подумать, что куриное рагу может быть таким утомительным.

За окном, когда я просыпаюсь, сумерки. Бледный розоватый свет заливает комнату. Кристиан сидит в кресле, наблюдая за мной, его серые глаза светятся в угасающем свете.

Он сжимает какието бумаги, лицо мертвеннобледное.

О господи!

— Что случилось? — тут же спрашиваю я, садясь и не обращая внимания на протестующие ребра.

— Уэлч только что ушел.

Черт.

— И?

— Я жил с этим подонком.

— Жил? С Джеком?

Он кивает, глаза широко открыты.

— Вы родственники?

— Нет. Слава богу, нет.

Я подвигаюсь и откидываю одеяло, приглашая его ко мне в постель, и, к моему удивлению, он не колеблется. Сбрасывает туфли и забирается в кровать. Обняв меня одной рукой, сворачивается и кладет голову мне на колени. Я потрясена. Что это?

— Я не понимаю, — бормочу я, теребя его волосы и глядя на него. Кристиан закрывает глаза и хмурит брови, словно пытается вспомнить.

— После того как меня нашли со шлюхой наркоман кой, но прежде, чем я стал жить с Карриком и Грейс, я находился на попечении штата Мичиган. Временно жил в приемной семье. Но я ничего не помню о том времени.

У меня голова идет кругом. Еще одна приемная семья? Это новость для нас обоих.

— Как долго? — шепчу я.

— Месяца два. Я не помню.

— Ты говорил об этом со своими родителями?

— Нет.

— Быть может, стоит. Возможно, они могли бы заполнить пробелы.

Он крепко обнимает меня.

— Вот, — он вручает мне бумажки.

Оказывается, это две фотографии. Я протягиваю

руку и включаю прикроватную лампу, чтобы как следует рассмотреть их. На первом снимке — обветшалый дом с желтой дверью и большим остроконечным окном в крыше. У него еще крыльцо и маленький дворик. Ничем не примечательный дом.

На втором фото запечатлена семья, на первый взгляд обычное семейство «синих воротничков» — муж с женой, как мне кажется, и их дети. Взрослые оба одеты в застиранные синие футболки. Им, должно быть, за сорок. У женщины зачесанные назад светлые волосы, а у мужчина подстрижен под «ежик», но они оба тепло улыбаются в камеру. Мужчина обнимает за плечи недовольную девочкуподростка. Я смотрю на каждого из детей: двое мальчиковблизнецов лет по двенадцати, оба с рыжими волосами, широко улыбаются в камеру;

еще один мальчик, поменьше, рыжеваторусый, сердито насупился; а за ним прячется сероглазый малыш с медными волосами. С большими испуганными глазами, одетый в разномастную одежду и сжимающий грязное детское одеяльце.

О господи.

— Это ты, — шепчу я, и сердце мое подскакивает к горлу. Я знаю, что Кристиану было четыре года, когда умерла его мама. Но этот ребенок выглядит меньше. Должно быть, он сильно недоедал. Я заглушаю всхлип, когда на глазах выступают слезы. Ох, мой милый Пятьдесят Оттенков!

Кристиан кивает.

— Да, я.

— Уэлч привез эти фотографии?

— Да. Я ничего этого не помню. — Голос его ровный и безжизненный.

— Не помнишь? Что же тут удивительного, Кристиан? Ты же был еще совсем маленьким. Тебя это беспокоит?

— Но я помню какието куски до этого и после. Когда познакомился со своими мамой и папой. Но это... как какойто огромный провал.

Сердце мое переворачивается, и до меня доходит. Мой муж, который любит все держать под контролем, любит, чтобы все было на своих местах, вдруг узнает, что кусок мозаики отсутствует.

— Джек есть на этой фотографии?

— Да. — Глаза Кристиана попрежнему плотно зажмурены, и он цепляется за меня, как за спасательный круг.

Я пропускаю его волосы сквозь пальцы и разглядываю старшего мальчика, зло, дерзко и надменно глядящего в камеру. Да, вижу, что это Джек. Но он всего лишь ребенок лет восьмидевяти, за враждебностью скрывающий свой страх. Мне в голову приходит мысль.

— Когда Джек позвонил мне сказать, что Миа у него, он заявил, что будь все иначе, это мог бы быть он.

Кристиан прикрывает глаза и передергивается.

— Вот подонок!

— Думаешь, он делал все это, потому что Греи усыновили тебя, а не его?

— Кто знает? — Тон Кристиана горький. — Плевать я на него хотел.

— Возможно, он знал, что мы встречаемся, когда я пришла на собеседование по поводу работы, и с самого начала планировал соблазнить меня. — Желчь подступает к горлу.

— Сомневаюсь, — бормочет Кристиан, открыв глаза. — Он начал собирать информацию о моей семье только примерно через неделю после того, как ты начала работать в SIP. Барни знает точную дату. И, Ана, он переспал со всеми своими помощницами и записал это на пленку. — Кристиан закрывает глаза и снова крепко сжимает меня.

Подавив охвативший меня трепет, я пытаюсь припомнить разговоры с Джеком, когда начинала работать в SIP. В глубине души я знала, что он дерьмо, но не обращала на свое чутье внимания. Кристиан прав: я не забочусь о собственной безопасности. Мне вспомнился наш спор изза того, что я собралась с Джеком в НьюЙорк. Бог ты мой, а ведь он вполне мог тогда изнасиловать меня и записать это на пленку. От этой мысли меня тошнит. И тут я некстати вспоминаю снимки сабмиссивов Кристиана, которые он хранит.

Вот черт. Мы сделаны из одного теста. Нет, Кристиан, ты совсем не такой, как он.

Он попрежнему лежит, свернувшись вокруг меня, как маленький мальчик.

— Кристиан, я думаю, тебе стоит поговорить со своими родителями. — Мне не хочется беспокоить его, поэтому я пододвигаюсь на кровати так, чтобы мы лежали лицом к лицу. Смущенные серые глаза встречаются с моими, напоминая мне о ребенке на фотографии.

— Давай позвоним им, — шепчу я. Он качает головой. — Ну пожалуйста, — умоляю я. Кристиан смотрит на меня, в глазах отражаются боль и сомнение, пока он обдумывает мою просьбу. Ох, Кристиан. Пожалуйста.

— Я позвоню им, — шепчет он.

— Вот и хорошо. Мы можем вместе поехать к ним или ты съездишь сам. Как хочешь.

— Нет. Лучше пусть они приедут сюда.

— Почему?

— Тебе пока нельзя никуда ездить.

— Кристиан, я вполне способна выдержать поездку на машине.

— Нет. — Голос его тверд, но в нем слышится ироническая улыбка. — В любом случае сегодня субботний вечер, и они, вероятно, на какомнибудь приеме.

— Позвони им. Эта новость явно тебя расстроила. Возможно, они прольют некоторый свет. — Я бросаю взгляд на электронный будильник. Почти семь вечера.

С минуту он бесстрастно смотрит на меня.

— Ладно, — говорит он, словно я бросила ему вызов. Сев, берет с тумбочки телефон.

Я обнимаю его и кладу голову ему на грудь, пока он звонит.

— Папа? — Отмечаю его удивление тем, что Каррик ответил на звонок. — Ана хорошо. Мы дома. Уэлч только что ушел. Он обнаружил связь... Приемная семья в Детройте... Я ничего этого не помню. — Голос Кристиана чуть слышно бормочет последнее предложение.

Сердце мое вновь сжимается. Я обнимаю его, а он стискивает мое плечо.

— Да... приедете?.. Отлично. — Он отключается. — Они скоро будут. — В его голосе я слышу удивление и осознаю, что он, повидимому, никогда не просил их о помощи.

— Хорошо. Мне надо одеться.

Кристиан обнимает меня крепче.

— Не уходи.

— Ладно. — Я вновь прижимаюсь к его боку, потрясенная тем, что он только что так много рассказал о себе — и совершенно добровольно.

На пороге гостиной Грейс мягко заключает меня в объятия.

— Ана, Ана, дорогая Ана, — шепчет она. — Спасла двух моих детей. Как я смогу отблагодарить тебя?

Я краснею, в равной степени тронутая и смущенная ее словами. Каррик тоже обнимает меня и целует в лоб.

Потом Миа хватает меня в охапку, сдавливая ребра. Я морщусь и охаю, но она не замечает. Кристиан сердито хмурится.

— Миа! Осторожно! Ей же больно.

— Ой! Прости.

— Ничего, — бормочу я облегченно, когда она отпускает меня.

ВЫГЛЯДИТ она прекрасно, безупречно одетая в узкие черные джинсы и светлорозовую блузку с воланами. Я рада, что надела удобное шерстяное платье и туфли на плоской подошве. По крайней мере, выгляжу вполне презентабельно.

Подбежав к Кристиану, Миа горячо его обнимает.

Он без слов протягивает Грейс фотографию. Она ахает и зажимает ладонью рот, чтоб сдержать свои эмоции, когда сразу же узнает Кристиана. Каррик обнимает ее за плечи, тоже разглядывая снимок.

— Ох, дорогой. — Грейс гладит Кристиана по щеке.

Появляется Тейлор.

— Мистер Грей? Мисс Кавана, ее брат и ваш брат поднимаются, сэр.

Кристиан хмурится.

— Спасибо, Тейлор, — бормочет он, сбитый с толку.

— Я позвонила Элиоту и сказала ему, что мы едем к тебе. — Миа улыбается. — Устроим импровизированную семейную вечеринку.

Я украдкой бросаю сочувственный взгляд на своего бедного мужа, а Грейс и Каррик сверлят Миа раздраженными взглядами.

— Тогда нам лучше собрать чтонибудь на стол, — заявляю я. — Миа, ты мне поможешь?

— С удовольствием.

Мы с ней идем в кухню, а Кристиан ведет родителей в свой кабинет.

Кейт пылает праведным гневом, нацеленным на меня, на Кристиана, но главным образом на Джека и Элизабет.

— О чем ты только думала, Ана? — кричит она на меня, заставив всех в комнате обернуться и удивленно воззриться на нас.

— Кейт, прошу тебя, не начинай еще и ты! — огрызаюсь я.

Она сверлит меня негодующим взглядом, и на минуту мне кажется, что сейчас предстоит выслушать лекцию Кэтрин Кавана на тему: «Как не уступать похитителям». Но вместо этого она заключает меня в объятия.

— Иногда ты забываешь, для чего бог дал тебе мозги, Стил, — шепчет она и целует меня в щеку, а на глазах у нее слезы.

Кейт! Я так переживала за тебя.

— Не плачь, а то и я расклеюсь.

Она отступает назад и, смутившись, вытирает глаза, потом делает глубокий вдох и берет себя в руки.

— И более позитивная новость: мы назначили дату нашей свадьбы. Мы подумали: в следующем мае? И, само собой, я хочу, чтобы ты была замужней подругой невесты.

— Ох... Кейт... здорово. Поздравляю! — Ах ты черт... Комочек... Старшенький!

— Что такое? — спрашивает она, неправильно истолковав мое смятение.

— А... просто я так счастлива за тебя. Хорошая новость для разнообразия. — Я тепло обнимаю ее. Черт, черт, черт. Когда должен родиться Комочек? Мысленно высчитываю дату. Доктор Грин сказала, что у меня четыре или пять недель. Значит, гдето в мае? Черт.

 

Элиот вручает мне бокал шампанского.

Ох ты господи!

Кристиан выходит из кабинета ужасно бледный и входит вслед за своими родителями в гостиную. Глаза его расширяются, когда он видит в моей руке бокал.

— Здравствуй, Кейт, — сдержанно приветствует он ее.

— Здравствуй, Кристиан. — Она не менее сдержанна. Я вздыхаю.

— Ваше лекарство, миссис Грей. — Он окидывает взглядом бокал в моей руке.

Я прищуриваюсь. Проклятье. Я хочу выпить. Грейс улыбается и присоединяется ко мне на кухне, по пути взяв у Элиота бокал.

— Глоточек можно, — шепчет она, заговорщически подмигнув мне, и поднимает свой бокал, чтобы чокнуться со мной. Кристиан сверлит нас обеих грозным взглядом, пока Элиот не отвлекает его новостями с последнего матча между «маринерами» и «рейнджерами».

Каррик подходит к нам, обнимает нас обеих, и Грейс целует его в щеку, после чего подсаживается к Миа на диван.

— Как он? — шепотом спрашиваю я у Каррика, когда мы с ним стоим в кухне и наблюдаем за семейной идиллией на диване. Я с удивлением замечаю, что Миа с Итаном держатся за руки.

— Потрясен, — так же шепотом отвечает Каррик, брови нахмурены, лицо серьезное. — Он так много помнит о своей жизни с биологической матерью; много такого, чего бы ему лучше не помнить. Но это... — Он замолкает. — Надеюсь, мы помогли. Я рад, что он позвонил нам. Он сказал, это ты ему посоветовала. — Взгляд Каррика смягчается. Я пожимаю плечами и делаю поспешный глоток шампанского.

— Ты так замечательно ему подходишь. Он больше никого не слушает.

Я хмурюсь. Сомневаюсь, что это так. Непрошеный призрак миссис Робинсон угрожающей тенью маячит у меня в голове. Я знаю, Кристиан говорил и с Грейс. Я слышала. И снова я испытываю минутную досаду, пытаясь вспомнить их разговор в больнице, но он по прежнему ускользает от меня.

— Иди присядь, Ана. Ты выглядишь усталой. Уверен, ты не ожидала всех нас здесь сегодня.

— Это так здорово — всех увидеть.

Улыбаюсь, потому что это действительно здорово. Я, единственный ребенок, вышла замуж в большую и общительную семью, и мне это нравится. Я устраиваюсь рядом с Кристианом.

— Один глоток, — шипит он и забирает бокал из моей руки.

— Слушаюсь, сэр. — Я хлопаю ресницами, полностью обезоруживая его. Он обнимает меня за плечи и возвращается к разговору о бейсболе с Элиотом и Итаном.

— Мои родители считают тебя святой, — бормочет Кристиан, стаскивая с себя футболку.

Я лежу, уютно свернувшись в кровати, и смотрю какоето музыкальное представление по телевизору.

— Хорошо, что ты так не думаешь, — фыркаю я.

— Ну, не знаю. — Он стягивает джинсы.

— Они заполнили для тебя пробелы?

— Некоторые. Я жил с Кольерами два месяца, пока мама с папой ждали, когда будут готовы документы. Они уже получили разрешение на усыновление изза Элиота, но закон требовал подождать, чтобы убедиться, что у меня нет живых родственников, которые хотят забрать меня.

— И что ты чувствуешь в связи с этим? — шепчу я.

Он хмурится.

— Ты имеешь в виду, что у меня нет родственников? Да и черт с ними. Если они такие, как моя мамаша наркоманка... — Он с отвращением качает головой.

Ох, Кристиан! Ты был ребенком, и ты любил свою маму.

Он надевает пижаму, забирается в постель и мягко привлекает меня в свои объятия.

— Я коечто начинаю вспоминать. Помню еду. Миссис Кольер умела готовить. И, по крайней мере, мы теперь знаем, почему этот подонок так зациклился на моей семье. — Он свободной рукой приглаживает волосы. — Черт! — неожиданно восклицает Кристиан и удивленно смотрит на меня.

Что?

— Теперь до меня дошло! — Глаза его полны понимания.

Что?

— Птенчик. Миссис Кольер называла меня Птенчиком.

Я хмурюсь.

— И что до тебя дошло?

— Записка, — говорит он, глядя на меня. — Записка о выкупе, которую этот подонок оставил. В ней было чтото вроде: «Ты знаешь, кто я? Ибо я знаю, кто ты, Птенчик».

Мне это ни о чем не говорит.

— Это из детской книжки. Бог ты мой. У Кольеров она была. Она называлась... «Ты моя мама?» Черт. — Глаза Кристиана расширяются. — Мне нравилась та книжка.

Ой. Я знаю эту книжку. Мое сердце екает: Пятьдесят Оттенков!

— Миссис Кольер, бывало, читала ее мне.

Я просто не знаю, что сказать.

— О боже. Он знал... этот подонок знал.

— Ты расскажешь полиции?

— Да, расскажу. Кто знает, что Кларк сделает с этой информацией. — Кристиан качает головой, словно пытаясь прояснить мысли. — В любом случае спасибо за этот вечер.

Ну и ну! Вот так новость.

— За что?

— За то, что в один момент собрала всю мою семью.

— Не благодари меня. Скажи спасибо миссис Джонс за то, что всегда держит в кладовой солидный запас продуктов.

Он качает головой с досадой. На меня? Почему?

— Как ты себя чувствуешь, миссис Грей?

— Хорошо. А ты как?

— Отлично. — Он хмурится, не понимая моей озабоченности.

А... в таком случае... Я веду пальцами вниз по его животу. Он смеется и хватает меня за руку.

— Ну нет. Даже и не думай.

Я дуюсь, и он вздыхает.

— Ана, Ана, ну что мне с тобой делать? — Он целует меня в волосы.

— Есть у меня парочка идей. — Я соблазнительно ерзаю возле его бока, но морщусь, когда боль растекается по телу от ушибленных ребер.

— Детка, тебе надо как следует окрепнуть. Кроме того, у меня есть для тебя сказка на ночь.

Да?

— Ты хотела знать... — Он не договаривает, закрывает глаза и сглатывает.

Все волосы на моем теле становятся дыбом. О господи!

Он начинает тихим голосом:

— Представь себе подростка, ищущего, как подзаработать деньжат, чтобы и дальше потакать своему тайному пристрастию к выпивке.

Он поворачивается на бок, чтобы мы лежали лицом друг к другу, и смотрит мне в глаза.

— Так я оказался на заднем дворе дома Линкольнов, убирая какойто мусор из пристройки, которую только что построил мистер Линкольн.

Ох, черт побери... Он говорит.

Глава 25

Я

затаила дыхание. Хочется ли мне это слышать? Кристиан закрывает глаза и сглатывает, а когда открывает их снова, они сверкают, но подругому, полные тревожащих воспоминаний.

— День был летний, жаркий. Я пахал почерному. — Он фыркает и качает головой, потом неожиданно улыбается. — Работенка была та еще, таскать всякий хлам. Я был один, и тут неожиданно появилась Эле... миссис Линкольн и принесла мне лимонаду. Мы поболтали о том о сем, у меня с языка сорвалось какоето грубое словцо... И она дала мне пощечину. Врезала будь здоров. — Он бессознательно дотрагивается рукой до лица и поглаживает щеку, глаза его затуманиваются от воспоминаний. О господи!

— Но потом она меня поцеловала. А после поцелуя опять ударила. — Он моргает, явно до сих пор сбитый с толку, даже после стольких лет.

— Меня никогда раньше не целовали и не били так.

Ох. Она набросилась на ребенка.

— Ты хочешь это слушать? — спрашивает Кристиан.

Да... нет.

— Только если ты хочешь рассказать мне, — тихо отзываюсь я, лежа лицом к нему. Голова идет кругом.

— Я пытаюсь дать тебе какоето представление о том, как обстояло дело.

Я киваю, как мне кажется, поощрительно, но подозреваю, что похожа на застывшую статую с широко раскрытыми от потрясения глазами.

Он хмурится, глаза его вглядываются в мои, пытаясь определить мою реакцию. Потом он переворачивается на спину и устремляет взгляд в потолок.

— Я, естественно, был озадачен, зол и чертовски возбужден. То есть когда знойная взрослая женщина так набрасывается на тебя... — Он качает головой, словно до сих пор не может в это поверить.

Знойная? Мне делается нехорошо.

— Она ушла назад в дом, оставив меня на заднем дворе. И вела себя как ни в чем не бывало. Я остался в полной растерянности. Поэтому продолжил работу, сгружал хлам в мусорный бак. Когда в тот вечер я уходил, она попросила меня прийти на следующий день. О том, что случилось, ни словом не обмолвилась. Поэтому на следующий день я пришел опять. Не мог дождаться, когда снова увижу ее, — шепчет он так, словно признается в чемто порочном... впрочем, так и есть.

— Она не прикасалась ко мне, когда целовала, — бормочет он и поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. — Ты должна понять... Моя жизнь была адом на земле. Я был ходячей эрекцией, пятнадцатилетний юнец, слишком высокий для своего возраста, с бушующими гормонами. Девчонки в школе...

Он замолкает, но я могу себе представить: напуганный, одинокий, но привлекательный подросток. Сердце мое сжимается.

— Я был зол, так чертовски зол на всех, на себя, на своих предков. У меня не было друзей. Мой тогдашний врач был полным болваном. Родители держали меня в строгости, они не понимали. — Он снова устремляет взгляд в потолок и проводит рукой по волосам.

Мне очень хочется тоже пропустить его волосы сквозь пальцы, но я лежу тихо.

— Я просто не мог вынести, чтобы ктото дотронулся до меня. Не мог. Не выносил никого рядом с собой. Я дрался... черт, как я дрался! Мало какая пьяная драка обходилась без меня. Меня исключили из пары школ. Но это был способ выпустить пар. Вытерпеть определенного рода физический контакт. — Он вновь замолкает. — Что ж, ты получила представление. И когда она поцеловала меня, то только ухватила за лицо. Больше нигде не прикасалась ко мне. — Голос его чуть слышен.

Должно быть, она знала. Возможно, Грейс ей рассказала. Ох, мой бедный Пятьдесят Оттенков! Мне приходится сунуть руки под подушку и положить на нее голову, чтобы удержаться и не обнять его.

— Ну так вот, на следующий день я вернулся в дом, не зная, чего ждать. Я избавлю тебя от грязных подробностей, но то же самое повторилось. Так и начались наши отношения.

О бог мой, как же больно это слышать!

— И знаешь что, Ана? Мой мир сфокусировался. Стал четким и ясным. Во всем. Оказалось, что именно это мне и требовалось. Она была глотком свежего воздуха. Она принимала решения, избавляла меня от всего этого дерьма, давала мне дышать.

О господи.

— И даже когда все закончилось, мир устоял, не рухнул. И так было до тех пор, пока я не встретил тебя.

Что, черт возьми, я должна на это сказать? Кристиан неуверенно убирает прядь волос мне за ухо.

— Ты перевернула мой мир с ног на голову. — Он закрывает глаза, и когда открывает их снова, все чувства в них обнажены. — Мой мир был упорядоченным, размеренным и контролируемым, но тут в мою жизнь вошла ты со своим дерзким ртом, своей невинностью, своей красотой и со своей безрассудной смелостью... и все, что было до тебя, потускнело, стало пустым и серым... стало ничем.

О боже!

— Я полюбил, — шепчет он.

Я перестаю дышать. Он гладит меня по щеке.

— Я тоже, — тихо выдыхаю я.

Г лаза его смягчаются.

— Знаю.

— Правда?

— Да.

Аллилуйя! Я робко улыбаюсь ему. Шепчу:

— Наконецто.

Он кивает.

— И это помогло мне увидеть все в истинном свете. Когда я был моложе, Элена была центром моей вселенной. Для нее я готов был на все. И она много сделала для меня. Благодаря ей я перестал пить. Стал хорошо учиться... Знаешь, она дала мне уверенность в себе, которой у меня никогда раньше не было, позволила мне испытать то, что, как я думал, никогда не смогу'.

— Прикосновения, — шепчу я.

Он кивает.

— Некоторым образом.

Я хмурюсь, недоумевая, что он имеет в виду.

Он колеблется, видя мою реакцию.

«Расскажи мне!» — безмолвно побуждаю я его.

— Если ты растешь с резко негативным представлением о себе, считая себя изгоем, недостойным любви дикарем, ты думаешь, что заслуживаешь быть битым.

Кристиан... ты совсем не такой.

Он замолкает и нервным жестом проводит рукой по волосам.

— Ана, намного легче носить свою боль снаружи... — И снова это признание.

Ох.

— Она направила мой гнев в русло. — Рот его угрюмо сжимается. — По большей части внутрь, теперь я это сознаю. Доктор Флинн одно время неоднократно говорил об этом. И только недавно я увидел наши отношения такими, какими они были на самом деле. Ну, ты знаешь... на моем дне рождения.

Меня передергивает от встающей перед глазами кар тины: Элена и Кристиан словесно выворачивают друг друга наизнанку.

— Для нее эта сторона наших отношений означала секс, контроль и возможность одинокой женщины позабавиться с живой игрушкой.

— Но тебе нравится контроль, — шепчу я.

— Да, нравится. И так будет всегда, Ана. Таков уж я есть. На короткое время я уступил его. ПОЗВОЛИЛ кому то другому принимать за меня все решения. Я не мог делать этого сам — не годился для этого. Но несмотря на мое подчинение ей, я обрел себя и обрел силы изменить свою жизнь... стать хозяином своей жизни и самому принимать решения.

— Стать доминантом?

— Да.

— Это твое решение?

— Да.

— А бросить Гарвард?

— Тоже мое, и это лучшее решение, что я когдалибо принял. До встречи с тобой.

— Со мной?

— Да. — Губы его изгибаются в мягкой улыбке. — Мое самое лучшее в жизни решение — это жениться на тебе.

О боже!

— Не основать компанию?

Он качает головой.

— Не научиться летать?

Он опять качает головой.

— Ты, — говорит он одними губами и гладит меня по щеке костяшками пальцев. — Она знала.

Я хмурюсь.

— Что знала?

— Что я по уши влюбился в тебя. Она подбила меня поехать в Джорджию увидеться с тобой, и я рад, что она это сделала. Она думала, что ты испугаешься и сбежишь. Что и случилось.

Я бледнею. Не хочется вспоминать об этом.

— Она полагала, что я нуждаюсь во всех атрибутах той жизни, которую вел.

— Как доминант? — шепчу я.

Он кивает.

— Это помогало мне не подпускать никого близко к себе, давало власть и достаточную степень отстраненности. Так, по крайней мере, я думал. Уверен, ты уже поняла почему, — мягко добавляет он.

— Изза твоей биологической матери?

— Я ни за что на свете больше не хотел повторения той боли. А потом ты ушла, — чуть слышно говорит он. — И я пропал.

О нет.

— Я так долго избегал интимности — я не знаю, как это бывает.

— У тебя прекрасно получается, — бормочу я, обводя его губы указательным пальцем, и он целует его. — Ты разговариваешь со мной.

— Ты скучаешь по этому?

— По чему?

— По тому образу жизни.

— Да, скучаю.

Ох!

— Но только по той власти, которую он дает. И, если честно, твоя глупая выходка, — он спотыкается, — что спасла мою сестру... — Его голос наполнен облегчением, благоговением и неверием: — Помогла понять.