Оценка Турана в качестве позитивной ориентации была воспринята неоднозначно в различных кругах ученых и политиков. Так, Савицкий косвенно оправдывал монголо-татарское иго, благодаря которому Россия якобы обрела свою геополитическую самостоятельность и сохранила свою духовную независимость от агрессивного романо-германского мира. Такое отношение к тюркскому миру было призвано резко отделить Россию-Евразию от Европы и ее судьбы, обосновать этническое своеобразие русской нации. Кроме того, в своей статье «Степь и оседлость» Савицкий выдвинул достаточно спорный тезис о том, что без «татарщины» и не было бы России. Не смотря на спорность, этот тезис стал ключевой формулой евразийства, которая обрела сугубо геополитический контекст.
Основной смысл данной геополитической версии евразийства сводится к тому, что на пространстве всемирной истории западноевропейскому ощущению моря, как равноправное, хотя и полярное, противостоит единственно монгольское и русское ощущение континента. Именно Россия, как наследница Великих Ханов и продолжательница дела Чингиза и Тимура, является объединительницей Азии. В ней сочетаются одновременно историческая “оседлая” и “степная” стихия”.
Следует отметить, что изначальную двойственность русского ландшафта – ее деление на Лес и Степь – заметили еще славянофилы. В интерпретации евразийцев геополитический смысл России-Евразии выступает как синтез этих двух реальностей – европейского Леса и азиатской Степи. При этом такой синтез не есть простое наложение двух геополитических систем друг на друга, но нечто цельное, оригинальное, обладающей своей собственной мерой и методологией оценок.
Россия-Евразия не сводится целиком к Турану. Она – нечто большее. Но в отношении Европы, которая все выходящее за рамки своего “берегового” сознания считает “варварством”, самоидентификация России как носителя континентального номоса является цивилизационным и геополитическим ответом на вызов мировой талассократии.
