ДЕТСТВО

Но поскольку на континенте положение сословных представительств заметно пошатнулось, а на родине их правам угрожал деспотизм Карла I, гордость англичан стала менее уместной и более наигранной. Важные пе­ремены произошли в использовании ими слова «абсолютный». На протяже­нии гражданских войн оно приобрело уничижительную окраску: вместо то­го чтобы восхвалять абсолютных монархов, люди их поносили. Абсолют­ная власть стала отождествляться с деспотизмом.[324] Кроме того, это понятие загадочным образом стало страдать от отвращения англичан ко всему като­лическому. В первые десятилетия XVII века папистов обвиняли в наступле­нии на легитимную абсолютную власть монархов. К середине столетия в умах англичан возникла прочная связь между папизмом и абсолютной вла­стью. Карл I был связан с католической религией: его власть была отвергну­та отчасти из-за католических ассоциаций.

Свет на эти решительные изменения проливает внимательное изучение пропаганды 1670-х годов, времени, когда Карл II стал применять свои пре- рогативные права, чтобы освободить католиков от действия карательных законов. Это, с одной стороны, угрожало монополии протестантов на власть, а с другой — разжигало их антипапистский дух. После королевской Декла­рации о прощении 1672 года абсолютная власть окончательно стала ассо­циироваться с терпимостью к католикам.[325] Одновременно Карл II заключил союз с католической Францией для войны с протестантской Голландией; исходившая оттуда пропаганда закрепила связь между «Францией, папиз­мом и абсолютной властью». Со времен Фортескью королевская власть во Франции считалась самовластной, и нетрудно было сопоставить наме­рения Карла с французской католической деспотией. Во время Исключи­тельного кризиса отождествление «абсолютной власти и тирании» было подкреплено авторитетом Локка, непримиримым критиком французско­го «рабства».[326] Политика Якова И, совпавшая с отменой Нантского эдикта Людовиком XIV, нанесла «абсолютизму» соир йедгасе. С этого момента в в глазах англичан абсолютная власть была тиранической, папистской и французской.

В следующие тридцать лет Франция представляла собой смертельную угрозу торговым и династическим интересам Англии, поскольку Людо­вик XIV присвоил испанскую торговлю и снабжал деньгами якобитов. Желательно было предъявить ему как можно больше обвинений. Понятие «деспотизм» стал включаться в концепцию «универсальной монархии», ко­торая имела негативный смысл — стремление к мировому господству. Это помогало англичанам в их слабом и корыстном противостоянии Людовику в войне за испанское наследство. Сторонники королевы Анны и Ганновер­ской династии также имели достаточно оснований заклеймить идеологию якобитов именем «деспотической». В то же время Людовик все еще казался им угрозой английской религии. Ранее господствовало представление, что после 1648 года религиозные связи оказывали на международные отноше­ния меньшее влияние, чем до того; однако как бы то ни было, принадлеж­ность к той или иной конфессии возводила защиту единоверцев в других странах в ранг религиозного долга. Дело палаты общин было объявлено об­щим с делом притесняемых гугенотов, поскольку протестантское братство посвятило себя уничтожению «папства и самовластного правления».[327] Эта же тема появляется и в пропагандистских сочинениях самих гугенотов. На­деление Людовика, «христианского Турка», деспотическими амбициями отражает политическую реальность столь же адекватно, как и истории о гуннах, избивающих младенцев в 1914 году. Религиозный фанатизм опре­делял политическую теорию. Уничтожение легитимной политической кон­цепции абсолютной власти — работа фанатиков международного протес­тантизма, яростно защищавших свою религию.

Прежняя склонность англичан не разрушать смешанную и абсолютную составляющие в их управлении исчезает. Теперь Англия официально ста­новится смешанной, или ограниченной, монархией, а абсолютная власть получает название «деспотизм». Об абсолютной власти (если только автор не задавался целью обличить ее) говорили только тори да дотошные юри­сты вроде Блэкстоуна. Большинство комментаторов скромно упоминали о той области государственной власти, которая принадлежала исключи­тельно королю, — о прерогативе. Некоторые даже забывали о том, что та­кое прерогатива, и отождествляли ее с исключительными полномочиями в чрезвычайных ситуациях и не замечали, что большая часть правительств европейских государств все еще пользовались ею в ее первоначальном зна­чении. Совершенное протестантами изменение смысла терминов стало ка­тастрофическим для последующего осмысления. Сущностное различие ме­жду властью, уважавшей права подданных, и властью, их попиравшей, ис­чезло навсегда.

Такова была и точка зрения вигов, а виги в Англии победили. Однако во Франции различие между абсолютной и деспотической властью в офици­альной идеологии продолжало существовать. Сам Боссюэ жаловался на тех, кто сознательно смешивал их с целью представить абсолютную монар­хию «ненавистной людям и беззащитной». В следующем столетии фран­цузские апологеты упорно возражали тем, кто стремился дешевой клеве­той опорочить абсолютную монархию. Их опасения оправдались в полной мере: сражение было проиграно. Впоследствии большинство историков либо игнорировали разницу между абсолютной и деспотической властью, либо не принимали ее всерьез.

В создании мифа присутствует и эмпирический элемент. Локк отпра­вился за границу и по возвращении объявил, что штаты Лангедока — сле­пое орудие в руках деспота, поскольку они никогда не отвергают требова­ний короля.[328] В XVIII веке несведущие наблюдатели представляли ссоры ко­роля с корпорациями свидетельствами тирании. Отсюда рано возникшее представление о двух бесспорных признаках «абсолютизма» — соглаша­тельстве и конфликте.