Начиная с эпохи Ренессанса, наука стремится убедить нас, что насокружает равнодушная природа, которую нельзя назвать ни враждебной, нирасположенной к нам. Это серьезная опасность, поскольку страх был одной изданностей, одним из условий нашего существования и нашего равновесия. Придавая нашим душевным состояниям интенсивность и силу, страхподстегивал нашу жалость и нашу ироничность, нашу любовь и нашу ненависть,оттенял и делал более острыми все наши чувства. Чем больше он присутствовалв нас, тем больше нам нравилось наше ощущение загнанности, тем больше мылюбили риск, опасности и с тем большим нетерпением ждали удобного случаяпраздновать победу или пасть на поле брани. Страх 253 без церемоний и без удержу демонстрировал нам свои таланты, своюдерзость, свое вдохновение, которого мы боялись, одновременно восхищаясь им.Наша горячая приверженность страху росла пропорционально количеству мурашекот него на нашей коже. Никто и не помышлял предпринимать попытки избавитьсяот страха. Он правил нами, порабощал нас, и мы были счастливы, видя, с какойнепреложной уверенностью он распоряжается нашими победами и нашимипоражениями. Однако и он сам, казалось бы застрахованный от превратностейсудьбы, тоже подвергся суровым испытаниям, причем весьма суровым. Получаяодин за другим удары "прогресса", которому не терпелось изничтожить его, онначал, особенно в прошлом столетии, стушевываться, робеть, прятаться, чутьли не пропадать. Наше столетие, оказавшись более трезвым, в конце концовзабило тревогу, задумалось, как бы помочь ему, как бы восстановить егопрежний статус и вернуть ему его законные права. И тут сама наукапозаботилась об этом, превратившись в угрозу, в источник ужаса. Так чтотеперь у нас уже, несомненно, есть то количество страха, которое намнеобходимо, дабы процветать.
