Глава 11. Со стороны виднее 8 страница

³ – Альената
Одно из самых жутких магических растений. Обманчиво красивый ярко-голубой цветок с нежно-зелеными листьями. Так сразу и не скажешь, что у нее есть шипы, которыми она, надо заметить, очень метко стреляет. Яд моментально попадает в кровь и действует мгновенно, вызывая стремительно прогрессирующий некроз. Это еще ничего, если в руку попадет – в принципе, и с одной прожить можно. А если, извините, в глаз?
Подвох еще и в том, что Альената может вырасти где угодно. Вообще в любом месте. Хоть в собственном, знакомом с детства, саду. Один плюс – все прочие растения в радиусе нескольких дюймов моментально умирают, так что заметить ее все-таки можно. Но не каждый способен на своей территории постоянно быть настороже.
Понятное дело, различные части Альенаты используются для приготовления сильных ядов. И, как это обычно бывает, противоядий тоже. Но все это уже по части Снейпа, а я не специалист.

Глава 19. Это не наводит вас на мысли?

Не отрывая взгляда от книги, я тянусь за очередной дозой зелья. По-моему, мне его требуется все больше и больше. Впрочем, этого следовало ожидать. Зелье Бодрости – экстренная мера для экстренных же случаев. И вовсе не предназначено для того, чтобы принимать его постоянно. Но у меня других вариантов сейчас нет.

Нужно тщательно изучить все известные маскирующие заклинания, чтобы галеоны даже у гоблинов подозрения не вызвали. Скорее всего, придется комбинировать, а далеко не все заклинания сочетаются друг с другом. Значит, нужно подобрать наиболее оптимальное сочетание, а это не так-то просто. Тем более, опытный волшебник маскирующие заклинания сможет легко распознать, поэтому желательно попытаться их как-то доработать, изменить.

По крайней мере, мне удалось добиться того, что текст теперь можно набирать не только на ребре, но также и на обеих сторонах монеты. Радует, что, благодаря Протеевым чарам, мне не придется возиться с каждым галеоном по отдельности. Меняя свой, я меняю и остальные. Интересно, ребята хоть что-то заметили? Ведь должны были появляться надписи. Вряд ли, конечно. Едва ли хоть кто-то таскает эти галеоны с собой постоянно. Луна, разве что.

Дверь с тихим скрипом открывается, и в библиотеку входит бабушка. Я бросаю взгляд на часы – четверть второго ночи. Поздновато для нее.

– Почему не спишь? – спрашиваю я.

– Странно слышать это от тебя, Невилл, – тихо говорит она, подходя ближе. – Ты совсем себя не щадишь, так нельзя. И что ты постоянно пьешь? – она с неожиданной резвостью преодолевает разделяющее нас расстояние, хватает флягу и, понюхав содержимое, грозно вопрошает: – Это зелье Бодрости? Ты хоть знаешь, насколько это вредно?

– Знаю, ба, – ровным голосом отвечаю я, – и не собираюсь принимать его всю жизнь. Просто мне нужно время.

– Всем нужно время, – бабушка неодобрительно поджимает губы, – но это не причина для того, чтобы гробить свое здоровье. Я, конечно, рада, что ты готовишься к учебе, но…

– Я не к учебе готовлюсь, ба, – нетерпеливо перебиваю я. – Я готовлюсь к войне. И буду очень признателен, если ты не станешь чинить мне препятствий.

С этими словами я протягиваю руку, вырываю флягу из ее цепких пальцев и демонстративно делаю очередной глоток. Несколько секунд бабушка просто молча смотрит на меня безо всякого выражения.

– Я тебя поняла, внук, – наконец, говорит она, подавляя вздох. – Поступай, как знаешь.

Похлопав меня на прощанье по плечу и пожелав успеха, бабушка покидает библиотеку. Если я хоть что-то в чем-то понимаю, меня только что официально признали взрослым.

 

* * *

 

– Сэр, в прошлый раз вы обещали, что расскажете кое-что интересное… – неуверенно говорю я. – Что-то про распределение, да?

– А я все ждал, когда же вы спросите, Лонгботтом, – Снейп усмехается и салютует мне стаканом с огневиски. – Долго держались.

Я пожимаю плечами. Замечательно! Я вообще не собирался ни о чем спрашивать, справедливо опасаясь, что назойливость его разозлит. А, оказывается, нужно было с порога наброситься на него с вопросами. Что ж, лет через десять я, пожалуй, начну немного понимать этого человека.

– Насколько я успел заметить, – продолжает Снейп, – ваша осведомленность в вопросах распределения оставляет желать лучшего. Не скажу, что меня это удивляет – мало кто сейчас помнит и знает, какие функции должна выполнять Распределяющая Шляпа, – он ненадолго замолкает и добавляет раздраженно: – Включая и ее саму.

– Но, по-моему, она выполняет свои функции, сэр, – осторожно замечаю я. – Распределяет студентов по факультетам в зависимости от их качеств…

– В том-то и дело, Лонгботтом, – перебивает он, закатывая глаза, – что не на качества она должна опираться, а на характер магии.

– Как это, сэр? – удивленно спрашиваю я.

– Очень просто. Главное, не путайте характер магии с наклонностями того или иного волшебника. Здесь все дело в том, как магия будет развиваться, а, точнее, в каких условиях это должно происходить. Отсюда и стремление Основателей разделить детей на четыре группы, чтобы обеспечить наиболее гармоничное развитие и подходящую для этого обстановку, – Снейп отставляет стакан в сторону и разворачивается вместе с креслом так, чтобы оказаться лицом ко мне. – Видите ли, параллель между четырьмя факультетами и четырьмя стихиями проводится не случайно.

– Так от чего же зависит распределение, сэр?

– Объясню по порядку. Коль скоро вы у нас гриффиндорец, – на его губах мелькает усмешка, – с вашего факультета я и начну.

Я покорно киваю. Сейчас наговорит гадостей. Впрочем, я не думаю, что мое распределение было адекватным, так что едва ли все это будет каким-либо образом относиться ко мне.

– Итак, Гриффиндор, – начинает Снейп почти торжественно. – Огонь, как вы знаете. Какая стихия, такая и магия. Как правило, у гриффиндорцев магические способности проявляются довольно рано, хотя бывают и исключения. Примечательно, что эти проявления зачастую весьма бурные и даже порой небезобидные. Не поднятая в воздух игрушка, а выбитые окна, снесенная с петель дверь или еще что-то столь же зрелищное и фееричное. Причем, происходит это, как правило, в стрессовых ситуациях, так что поведение ваших родственников во многом объяснимо, – он морщится, словно вспомнив что-то неприятное. – По мере развития магии потребность в стрессовых ситуациях не уменьшается, трансформируясь в любовь к риску, поскольку именно риск позволяет магии проявиться как можно ярче.

– Все это на меня совсем не похоже, – невесело замечаю я. – Видимо, мне следовало учиться на другом факультете. В Хаффлпаффе, скорее всего.

– Вот уж где вам точно не место, так это в Хаффлпаффе, Лонгботтом, – Снейп презрительно фыркает. – Уверяю, ваше распределение более чем адекватно.

– Но, сэр! – как же он не понимает? – Ведь в детстве стрессовые ситуации мне совсем не помогали!

– Но ведь помогли же в конечном итоге. Кроме того, мы с вами, кажется, уже договорились, что ваши детские неприятности во многом связаны с мистером Поттером. Не стόит забывать и о том, что у большинства ваших сокурсников магия проявилась лет на пять раньше, следовательно, у них было больше времени на то, чтобы к ней привыкнуть и научиться более или менее держать ее под контролем. Я уже не говорю, о том, что вы пользовались палочкой своего отца, которая, вполне вероятно, не слишком вам подходила.

– Да, сэр, – пожалуй, это действительно похоже на правду. Не зря мне иной раз казалось, что палочка меня словно не слушается. – А как насчет риска? Не так уж я его люблю.

– Разумеется, именно нелюбовь к риску заставляет вас возиться с опасными растениями без защитных перчаток, – ехидно говорит он.

– Но это совсем другое дело! – возражаю я.

– Это одно и то же, Лонгботтом. Кто-то укрощает драконов, кто-то работает в Аврорате, а кто-то дрессирует Эфферус¹.

Я сдерживаю смешок. Вот уж Эфферус дрессировать я бы не рискнул. Да и никто другой. Слишком неадекватное растение. И плотоядное, к тому же. Запросто может не только руку откусить, но и голову, а том и целиком проглотит. Хотя интересно было бы найти к нему подход. Вдруг получится?

– Будете слушать дальше или мечтать? – насмешливо интересуется Снейп, наблюдая за мной.

– Я слушаю, сэр!

– Прекрасно. Думаю, с Гриффиндором все ясно. Перейдем к Хаффлпаффу, раз уж вы о нем заговорили. Стихия – земля, и это тоже вполне закономерно, поскольку эти люди предпочитают твердо стоять на ногах. Если в случае с вашим факультетом ключевым словом является риск, то здесь уместно говорить о стабильности. Риск магия хаффлпаффцев не воспринимает. Это не означает, что они трусы, – быстро добавляет он, предупреждая мой вопрос, – просто в спокойной обстановке им легче развиваться. В стрессовых же ситуациях такие волшебники нередко теряют контроль над магией. Конечно, они могут взять себя в руки и действовать решительно, но это требует немалых усилий, тогда как у гриффиндорцев все получается словно само собой.

– Со мной так и было в детстве, сэр, – тихо говорю я. – Я терялся, когда попадал во все эти ловушки.

– Вы опять передергиваете, Лонгботтом, – недовольно морщится Снейп. – На вашем месте растерялся бы и Годрик Гриффиндор, будь он семилетним ребенком. Детей обычно так не воспитывают, хоть это и может показаться вам странным.

Возможно, он и прав. В Министерстве я не чувствовал себя таким уж растерянным. И в кабинете Амбридж тоже. Только полет на фестрале меня едва с ума не свел, но тут уже магия не при чем.

– Продолжим, – говорит Снейп, взмахом руки привлекая мое внимание. – Исключительно любопытен факультет Рейвенкло. Бытует мнение, что там учатся самые умные и одаренные студенты. Не спорю, так оно зачастую и оказывается. Но вот ведь какой парадокс: за последние сто лет из Хогвартса отчислили за неуспеваемость только одного студента. И как вы думаете, на каком факультете он учился?

– Рейвенкло, сэр, – отвечаю я, не скрывая удивления.

– Вот именно. Если вам интересно, этот человек до сих пор жив. Перебрался к магглам и живет припеваючи.

– А чем он занимается?

– Пишет детские сказки, пользующиеся, между прочим, исключительным успехом – у магглов, разумеется, – усмехается Снейп. – Воображение, как вы, вероятно, заметили еще на прошлом занятии, – отличительная черта рейвенкловцев. Стихия – воздух – говорит сама за себя. Их магии для гармоничного развития необходимы постоянные изменения и новые впечатления. Причем, неважно, где именно волшебники их получают: в книгах или же на собственном опыте. Исходя из этого, представителей факультета Рейвенкло, как правило, очень непросто удивить.

Я вспоминаю Луну. А ведь и правда – точная характеристика.

– Ну, и, наконец, Слизерин, – Снейп с самодовольным видом откидывается на спинку кресла. – Стихия – вода. Здесь важен контроль, поэтому мы, так сказать, строим плотины. Пожалуй, только слизеринцы могут с раннего детства сознательно пользоваться и управлять своей магией, еще не имея волшебной палочки. Более того, даже магглорожденные волшебники, которые ничего о магии не знают, нередко оказываются способны ее контролировать.

– Магглорожденные? – от неожиданности я чуть не роняю чашку.

Снейп негромко смеется и смотрит на меня снисходительно.

– А вы как думали, Лонгботтом? Что только у чистокровных волшебников и полукровок может быть подобный тип магии?

– В Слизерине учатся полукровки?

– Ну, это уже не смешно, в самом деле, – он качает головой, очевидно, удивляясь моей тупости. – Разумеется, учатся. В противном случае, полагаю, меня бы здесь не было.

– Я думал, что вы чистокровный волшебник… – удивленно говорю я.

– Лонгботтом, вы меня скоро разозлите, – предупреждает Снейп. – Вы ведь принадлежите к старинному магическому роду, так?

– Да, сэр.

– И наверняка знаете наизусть свое генеалогическое древо?

– Да, сэр, но…

– И истории других чистокровных семей тоже наверняка изучали?

– Да, сэр.

– И хоть раз, хоть где-нибудь вы видели мою фамилию?

– Нет, сэр, – вынужден признать я, – но ведь это еще не гарантия…

– Гарантия, Лонгботтом, и вам это прекрасно известно, – нетерпеливо перебивает он. – Чистокровных семей в Британии не так много, все в той или иной степени друг с другом в родстве.

Он, конечно, прав. Странно, что я раньше об этом не задумывался. Странно, что я вообще спросил. Если уж Волдеморт – полукровка, о чем тут вообще говорить можно?

– А по линии матери вы… – я не думаю, что он скажет, но уж очень любопытно.

– Принц, – отвечает Снейп. – Уверен, что эта фамилия вам знакома.

– Знакома, сэр, – киваю я. – Мы даже с вами в очень дальнем родстве, по линии бабушки.

– Как и со многими другими, – он равнодушно пожимает плечами. – Не желаете вернуться к теме?

– Желаю, сэр. Извините. Просто магглорожденные слизеринцы выбили меня из колеи, – я подавляю смешок. – Но ведь они там не учатся?

– Нет, – подтверждает Снейп, и на его лицо набегает тень. – Их распределяют на другие факультеты.

– Жаль, наверное, – задумчиво говорю я. – То есть если бы всех распределяли, как надо, многих проблем бы не было.

– Бесспорно, – сухо соглашается он. – Но вернемся к Слизерину. Итак, я говорил о контроле. Неудивительно, что он нередко распространяется не только на магию, но и на всю остальную жизнь. Собственно, этот факультет отличает направленность на результат. Это необходимое условие для дальнейшего развития.

– Но ведь все стремятся к лучшему результату, сэр!

– Да что вы говорите? – притворно удивляется Снейп. – Тогда вы, несомненно, сможете объяснить мне, чего конкретно хотели добиться, размышляя, с какой стороны лучше подходить к Зубастой герани.

– Ну…

– Вот именно. Вы не знаете. Я же, изменяя рецепты зелий и разрабатывая новые, всегда могу точно ответить, какие цели преследую и зачем.

Возразить на это мне нечего. Он опять прав. Интересно, он вообще когда-нибудь бывает неправ? Если и да, то я об этом вряд ли узнаю.

– Сэр, а почему все так? Почему Шляпа поет о храбрости гриффиндорцев и хитрости слизеринцев, если дело совсем не в этом? – спрашиваю я.

– Вероятно, потому, что среди гриффиндорцев много безрассудных и смелых, а среди слизеринцев – целеустремленных и хитрых, – ухмыляясь, отвечает он. – Видите ли, тип магии самым тесным образом связан с темпераментом человека, и вместе они, как нетрудно догадаться, во многом определяют характер. Стремление к стрессовым ситуациям порождает любовь к риску и, как следствие, некоторое безрассудство. Нацеленность на результат приводит к умению извлечь практическую пользу из любой ситуации. Потребность в стабильности заставляет тщательно и методично работать. А жажда новых впечатлений – много читать и изучать окружающий мир. В большинстве случаев все так и есть. Но, конечно, не во всех.

– Не во всех?

– Разумеется, нет, Лонгботтом, – раздраженно говорит он. – Вы же не думаете, что всех волшебников можно разделить на четыре типа без каких-либо исключений и нюансов? Во-первых, существует магия смешанного типа. В таких случаях Распределяющая Шляпа обычно колеблется. Кстати, куда она подумывала распределить вас?

– Никуда, сэр, – отвечаю я. – Речь шла только о Гриффиндоре.

– В таком случае, что она делала на вашей голове так долго? Пыталась обнаружить мозг?

– Она меня успокаивала, – признаюсь я, стараясь не покраснеть.

– Прошу прощения? – Снейп удивленно поднимает брови.

– Ну, она убеждала меня, что Гриффиндор – это то, что нужно, и я не должен так нервничать.

– Весьма оригинально, Лонгботтом, – в его голосе звучит любопытство. – Впервые слышу, чтобы Распределяющая Шляпа кого-то успокаивала. Вы, случаем, не потомок Гриффиндора?

Я сердито смотрю на него. Вот обязательно издеваться?

– Не очень смешно, сэр.

– А, по-моему – весьма, учитывая тот факт, что вы – один из наиболее типичных представителей своего факультета на моей памяти, – не соглашается Снейп. – Впрочем, оставим это. Итак, смешанная магия. Разумеется, дело не только в ней. Как я уже упоминал, тип магии связан с темпераментом и влияет на характер. Но на него влияет не только это. Воспитание, окружение, личный опыт – все это формирует характер, и от магии никоим образом не зависит. Именно поэтому на одном факультете вполне могут оказаться абсолютно разные люди.

– Это я понимаю, сэр, – киваю я. – Но ведь и преподаватели как будто не знают, как должно проходить распределение.

– Прекрасно знают, поверьте мне, – заверяет он, – иначе не устраивали бы ежегодно подобие тотализатора, с целью угадать, кто где в действительности должен учиться.

Я удивленно моргаю, пытаясь представить себе, как наши учителя во главе с Дамблдором увлеченно делают ставки, споря и размахивая руками. Дикая картина получается.

– Но почему же никто не настаивает на том, чтобы распределение происходило более адекватно?

– Считается, что это не принципиально, – сухо отвечает Снейп. – В целом свои функции Шляпа выполняет. Предполагается, что нужно учитывать также пожелания самих студентов и их семей, поэтому в большинстве случаев представители различных фамилий из поколения в поколения учатся на одних и тех же факультетах.

– Но вы с этим не согласны, сэр? – догадываюсь я.

Он не отвечает, но по выражению лица все и так ясно.

– А когда вы обо всем этом узнали, сэр?

– После того, как начал работать в школе.

Я невольно задаюсь вопросом: стал бы Снейп Пожирателем смерти, если бы знал раньше, что магглорожденные, по сути, могут быть такими же слизеринцами, как и чистокровные волшебники? Почему он вообще им стал? Почему такой сильный и независимый человек решил подчиняться этому психу Волдеморту? Едва ли я когда-нибудь решусь его об этом спросить. Да и не так это важно. Главное, что сейчас он на нашей стороне. Если бы ему еще не приходилось так из-за нас рисковать…

– Предлагаю вам вот что, Лонгботтом, – деловито говорит Снейп, доливая в свой стакан огневиски, а в мою чашку – чай. – Попробуйте, учитывая то, что я вам рассказал, распределить по факультетам своих друзей и знакомых. И постарайтесь на время забыть о стереотипах.

– Хорошо, сэр… – я лихорадочно пытаюсь сообразить, кого куда отправить. – Ну, Гарри точно на своем месте.

– Только наполовину, – он усмехается и подносит к губам стакан. – Шляпа довольно долго пыталась решить, куда его распределить. Второй факультет назовете?

– Ну… не Хаффлпафф точно, – я задумываюсь. – Рейвенкло как будто тоже не подходит… Но ведь не может же это быть Слизерин?

– Отчего же? Вполне, – Снейп снова усмехается и добавляет: – Впрочем, я счастлив, что у Поттера хватило благоразумия отправиться в Гриффиндор.

Да уж… Представляю себе, что бы было в противном случае! Хотя нет, не представляю. Не настолько у меня развито воображение.

Перси Уизли, нашего бывшего старосту, я отправляю в Хаффлпафф, и оказываюсь прав. Собственно, кроме него мне удается угадать только факультет Луны (она, конечно, поступила туда, куда нужно) и Гермионы (с ней тоже все понятно – Гриффиндор и Рейвенкло примерно поровну). А вот с остальными дело идет хуже. Например, тот факт, что Рон должен бы был учиться в Хаффлпаффе, меня в первый момент шокирует. Пока я не вспоминаю о том, как его нервировала идиотская песенка слизеринцев, и сколько квоффлов он из-за этого пропускал. И ведь Джинни говорила, что в спокойной обстановке он играет прекрасно! А вот над предполагаемым факультетом Джинни я задумываюсь надолго, и, хоть вердикт «Слизерин» кажется на первый взгляд странным, умом я понимаю, что в этом, определенно, есть смысл. Просто очень сложно абстрагироваться от привычных понятий и принять за данность, что не все слизеринцы сплошь Темные маги и Пожиратели смерти. Тем более, как сообщил Снейп, в Слизерине училась профессор Синистра, а она, по его словам, о Темных искусствах знает не больше, чем миссис Норрис.

– Вижу, вы убедились, – удовлетворенно констатирует Снейп, как всегда, ничего не оставляя без внимания. – Рекомендую, кстати, как-нибудь расспросить мисс Уизли о планах на жизнь. Даю гарантию, что вы узнаете много интересного.

– Спрошу, сэр. А близнецы Уизли? Мне кажется, они на своем месте. Хотя… – я задумываюсь. – Может быть, тоже Слизерин? Они достаточно целеустремленные и хитрые.

– Рейвенкло, Лонгботтом. И не делайте такие безумные глаза, – он с плохо скрываемым удовольствием разглядывает мою потрясенную физиономию. – Вспомните, что я говорил вам о студенте, которого отчислили за неуспеваемость. Тот факт, что они получили шесть СОВ на двоих, не говорит ровным счетом ни о чем. Стремление к новым впечатлениям они удовлетворяют весьма успешно, а наличие фантазии и, не вздумайте им это передать, интеллекта, не вызывает никаких сомнений.

– Это, наверное, глупо, сэр, но я все-таки спрошу, – медленно говорю я, пытаясь переварить обилие информации. – Среди Уизли настоящие гриффиндорцы вообще есть?

– Есть, – кивает с сухим смешком Снейп. – Например, Чарльз Уизли.

– Тот, который сейчас драконолог, – уточняю я, припоминая, что рассказывали о своем брате Рон и Джинни.

– Он самый.

– Представляю себе их реакцию на такое распределение! – я нервно усмехаюсь и признаюсь, потирая виски: – Все это как-то слишком, сэр.

– Ничего, привыкнете, – равнодушно говорит Снейп. – Только не советую делиться этой информацией со своими приятелями. Кроме мисс Лавгуд вам, боюсь, никто не поверит.

– А Луна верит только в то, чего не существует, – я невесело усмехаюсь.

– Вы полагаете? – спрашивает он, поднимая бровь.

– А разве нет, сэр? Все эти ее вымышленные создания, о которых она постоянно говорит… Или для Рейвенкло это нормально?

– Нет, – качает головой Снейп. – Но это нормально для мисс Лавгуд.

– Ну, она, в общем, неплохая девчонка, – говорю я. – Правда, немного сумасшедшая…

– Вы заблуждаетесь, Лонгботтом, она отнюдь не сумасшедшая. В противном случае никто не позволил бы ей здесь учиться.

– Вы хотите сказать, что она притворяется?

– Ничего подобного я не говорил, – возражает он.

– Но в чем же тогда дело, сэр? – я совсем перестаю что-либо понимать.

– Как бы вам объяснить, Лонгботтом… – он смотрит на меня задумчиво, словно пытаясь что-то решить. – Вы когда-нибудь замечали, что мисс Лавгуд говорит странные вещи?

– Ну да, – усмехаюсь я. – Морщерогие кизляки, нарглы…

– Я не об этом, – нетерпеливо перебивает Снейп. – Вы замечали, что она озвучивает то, о чем вы думаете, но не говорите вслух? Или что для нее очевидны вещи, на осознание которых другим требуется время?

– Хм… – тут есть, о чем задуматься. Замечал, вообще-то. Даже не столько замечал – все-таки мы не так много общаемся – сколько от Джинни слышал. – Да, сэр, такое бывает.

– Не сомневаюсь. Это не наводит вас на мысли?

– А должно, сэр?

– Лонгботтом, вы меня сегодня разочаровываете, – презрительно произносит Снейп. – Куда вы дели ваш мозг? Закопали в теплицах, чтобы Поттер до него не добрался? Напрасно, в его черепной коробке слишком мало места. Скажите, каким, по-вашему, образом человек может узнать, о чем думают другие?

– Прочесть мысли, сэр? – высказываю я предположение, стараясь не расхохотаться от такого фееричного комплимента.

– Еще раз такое скажете, я запрещу вам посещать мои уроки, – предупреждает он. – Мысли не читают, Лонгботтом, это не книга.

– Я знаю, сэр, правда! – поспешно говорю я. – Просто я так выразился.

– В таком случае, не смейте больше выражаться в моем присутствии.

– Не буду, сэр, – я мотаю головой. – Значит, Луна…

– Легилимент, – подтверждает Снейп мои догадки. – И очень неплохой.

– Но почему с ней никто не занимается, сэр? Я слышал, что такие способности нельзя пускать на самотек. И при чем тут все эти нарглы?

– Как много вопросов… – он поднимает брови, изображая удивление. – Что ж, попробую объяснить. Мисс Лавгуд рассказывала вам о своей семье?

– Да, она говорила, что ее мать умерла, когда экспериментировала с заклинаниями, – отвечаю я.

– Верно, – кивает Снейп. – Как вы, вероятно, поняли, способности к легилименции у мисс Лавгуд врожденные. Едва ли она могла дать им название, но совершенно точно уже в детстве понимала, что что-то умеет, и, безусловно, получала немало удовольствия, развивая их и удивляя окружающих. Думаю, вы и сами можете догадаться, что в момент смерти матери мисс Лавгуд находилась в ее сознании.

– Ох, Мерлин… Но, сэр, ведь для этого нужна палочка!

– Как и для магии в целом, – он слегка пожимает плечами, – но детей это обычно не останавливает.

– И что было потом, сэр? – быстро спрашиваю я, пока он снова не начал интересоваться судьбой моего мозга.

– Потом была кома и больница Сент-Мунго. Несколько месяцев комы. Мистер Лавгуд не был осведомлен о способностях дочери, и о легилименции поначалу никто не подумал. Пока один человек не догадался, что причина ее состояния может заключаться в этом. Затем при помощи все той же лигилименции мисс Лавгуд удалось привести в чувства.

– И тех пор она не в себе? – уточняю я.

– Именно так, – подтверждает Снейп. – Способности никуда не исчезли, но начали ее пугать. В попытке отгородиться от них и хоть как-то объяснить свою осведомленность о чувствах и мыслях окружающих мисс Лавгуд использовала забавные детские сказки и источник дохода своего отца, и несколько при этом увлеклась.

– Но как Луна может чит… применять легилименцию без палочки сейчас?

– Она и не применяет полноценную легилименцию, – объясняет он, сделав вид, что не заметил моей оговорки, – однако мысли и эмоции некоторых личностей способный легилимент может уловить без особых затруднений.

– Ясно, сэр, – киваю я. – А можно вас спросить?

– Ну, рискните.

– А откуда вы обо всем этом узнали?

Некоторое время он молчит и только задумчиво водит – да сколько уже можно! – пальцем по нижней губе. Я почти перестаю надеяться на ответ, когда он говорит:

– Видите ли, тогда я работал над одним зельем и тесно сотрудничал с больницей Сент-Мунго. Точнее, с одним из целителей. Он мне и рассказал о странном состоянии девочки. Именно я был тем человеком, который предположил, что оно может быть связано с легилименцией.

– И вы потом проникли в ее сознание, да, сэр? – спрашиваю я.

– Нет, Лонгботтом, – он снисходительно усмехается. – Полагаю, мне никто бы не позволил применять легилименцию к больному ребенку.

– Это потому, что вы… ну… – называть его Пожирателем смерти вслух мне не хочется, но скрыть возмущение я не могу. В самом деле, это же несправедливо!

– Вероятно, это потому, что я, – насмешливо произносит он, внимательно за мной наблюдая, – не являюсь квалифицированным целителем и не имею соответствующих навыков и лицензий.

– Ох… – я краснею и, чтобы уйти от щекотливой темы, осторожно спрашиваю: – И она теперь всегда будет такой, сэр?

– Вряд ли, – задумчиво произносит Снейп. – Лет пять назад дела обстояли значительно хуже. Думаю, в душе она прекрасно понимает, в чем дело, но пока не готова это принять. Однако называть ее сумасшедшей было бы неправильно.

– Я это запомню, сэр.

– Запомните, Лонгботтом, – он снисходительно кивает. – И будьте осторожны. Мисс Лавгуд, сама того не желая, может узнать о вас то, что вы не хотите афишировать. Не следует слишком долго смотреть в глаза легилименту.

– Вам тоже, профессор? – тихо спрашиваю я, почему-то чувствуя неловкость.

Снейп не отвечает, только неопределенно наклоняет голову и с кривой ухмылкой откидывается в кресле, соединив кончики пальцев. Думаю, это можно считать согласием. Может, мне лучше вообще на него не смотреть? Но с этим я вряд ли справлюсь. Тем более мне как будто нечего от него скрывать. Или все-таки есть? Это зависит от того, что он уже обо мне знает.

Ночью я долго не могу уснуть, пытаясь окончательно уложить в голове полученные сведения. Вряд ли у меня теперь получится нормально реагировать на высказывания из серии: «вся моя семья училась в Гриффиндоре». Интересно, а моих родителей распределили правильно? Они были аврорами, так что вполне возможно. И что же Снейп имел в виду, предлагая спросить Джинни о ее планах? Что он вообще может о ней знать? Обязательно спрошу при первой же возможности. Если, конечно, не забуду. И Луна… вот уж никогда бы не подумал! Хотелось бы знать, когда она окончательно придет в себя… И как тогда будет себя вести.

А еще мне почему-то обидно. Наверное, не стόит принимать все так близко к сердцу, но ведь получается, что нас всех просто обманывают, а преподаватели и директор прекрасно об этом знают! Разве это справедливо? Впрочем, о чем это я? Жизнь вообще не слишком-то справедлива. Иначе она была бы совсем другой. И у меня, и у Гарри, и у Снейпа наверняка тоже. Интересно, как бы он себя вел, если бы ему не нужно было заниматься шпионажем и постоянно рисковать собой? При мысли об этом меня разбирает смех, и я прячу лицо в подушку, чтобы не расхохотаться в голос. Возможно, я заблуждаюсь, но интуиция подсказывает, что особой разницы никто бы не заметил.
____________________________________________________________________________

¹ – Эфферус
Это растение можно встретить исключительно в Западной Африке, и оно практически не изучено. Дело не в том, что гербологи такие ленивые, а том, что он совершенно неадекватен. Растения-хищники, конечно, не являются чем-то из ряда вон выходящим, но Эфферус – единственное из них, кто может сожрать человека целиком. Причем, заживо, – и никакого тебе яда для обезболивания. Ходят слухи, что Эфферус обладает совершенно уникальными свойствами, а если скушать его на завтрак, то можно обрести невероятную силу и стать практически неуязвимым. Разумеется, никаких доказательств этому нет.
Кроме того, Эфферус вполне способен выкопаться из земли и отправиться на поиски лучшей жизни. Может долго обходиться без пищи. Во время диеты уменьшается в размерах до молоденького сорняка, а слопав какого-нибудь чревоугодника, вырастает до пяти-шести футов. Один маг утверждал, что видел Эфферус ростом не менее двадцати футов. Либо врет, либо Эфферус перед этим полакомился великаном.
Изучить Эфферус мешает не только его агрессивность. Проблема в том, что он практически неуязвим для заклинаний. А если все-таки удается его убить, то он не падает, как скошенная трава, а превращается в труху, из которой даже самые великие гербологи не могут извлечь никакой информации.