политики и технократы в постиндустриальном обществе 6 страница

²⁶ Rabmmvitch E. Ten Years That Changed the World // The Bulletin of Atomic Scientists. January 1956. Это издание стадо выходить благодаря в значительной степени усилиям первой группы ученых-ядерщиков из Чикагского университе­та с целью предоставить открытую трибуну для выражения взглядов ученых.

²⁷ Меморандум Комитета Франка (“Доклад военному министру. Июнь 1945”) был опубликован в: The Bulletin of Atomic Scientists. May 1946. Первоначальная военно-политическая цель Соединенных Штатов в послевоенном мире, — утвер­ждали авторы, — должна состоять в предотвращении гонки ядерных вооруже­ний, что может быть осуществлено только с помощью международного контроля над атомной энергией. С этой целью, если международный контроль окажется возможным, США следует произвести лишь показательные испытания атомной бомбы; если же он окажется невозможным, Соединенные Штаты должны

 

Г.Л.Стимсон переправил докдад группе научных экспертов — Р.Оппенгеймеру, Э.Ферми, Э.Лоуренсу и А.Комптону, и впос­ледствии Р.Оппенгеймер сообщил об их ответе: “Мы сказали, что не считаем, что, будучи учеными, мы должны занять особую позицию по вопросу о том, должна ли бомба быть использована иди нет; наше мнение разделилось, как это произошло бы и среди других людей, если бы они знали об этом”.

Но для ученых, которые работали над созданием бомбы, ре­зультаты взрывов в Хиросиме и Нагасаки стали настоящим экзи­стенциальным кошмаром, вынудив многих из них живо воспри­нимать случившееся как недоброе знамение, преследовавшее их на протяжении всех лет дальнейшей работы. Эти чувства выра­зились в спонтанном движении, направленном на установление гражданского контроля над использованием атомной энергии²⁸,

отказаться от любых преимуществ, которые они могут подучить, вытекающих из “непо:редственного использования первых и сравнительно неэффективных бомб”, чтобы предотвратить послевоенную гонку ядерных вооружений.

²⁸ Данная кампания проходила на двух “уровнях”. В условиях оказания давления на Конгресс и информирования общественности под руководством молодых ученых, принимавших участие в проектах в Лос-Аламосе и Чикаго, был образован ряд организаций (Федерация ученых-ядерщиков, Чрезвычайный комитет ученых-ядерщиков и Национальный информационный комитет по ядер­ной энергии). Лидеры научного сообщества, которые составляли “директорат” исследований военного времени, — Р.Оппенгеймер, И.А.Раби, Дю Бридж, Дж.Б.Кодант и другие — занимали важные посты в правительстве и представ­ляли голоса ученых в исполнительной власти.

Но это не было скоординированной кампанией. Среди более молодых уче­ных возникли настроения недовольства в связи с тем, что “директорат”, нахо­дясь в непосредственной близости к администрации, не желает открыто всту­пать в конфликт с военными. Это породило нечеткое размежевание среди поли­тически активных ученых на тех, кто был “вхож” в правительство, и тех, кто не имел к нему “доступа”; размежевание носило частично возрастной характер, а частично произошло между теми, кто работал в основном в Чикаго, и теми, кто трудился в Кембридже, Лос-Аламосе и Вашингтоне и в скором времени соста­вил истеблишмент. Как это часто случается, те, кто не принимал участия в выработке решений, заняли более “принципиальную” позицию, чем те, кто был интегрирован в политическую систему, тогда как “директорат” апеллировал к “реализму” и “ответственности” для оправдания своего приспособленчества и компромиссов с противостоящими ему силами в правительстве. По первому вопросу, о будущем атомной энергии, инициатива была захва­чена молодыми, не связанными с правительством учеными. Администрация пред­ставила законопроект, подготовленный в основном Военным министерством, который предусматривал сокращение государственной роли в деде мирного раз­вития атомной энергии, передав его в значительной степени частному сектору промышленности, и сосредоточивал деятельность правительства на военном направлении. Этот документ, известный как законопроект Мэя-Джонсона, стад мишенью неистовой кампании ученых, возглавляемой в основном Чикагской группой, которые “с миссионерским западом” стекались в Вашингтон, чтобы лоббировать Конгресс, присоединиться к хору “апокалиптических радиоголо­сов” и донести основы ядерной физики до читателей массовых журналов. В, конечном итоге правительственный законопроект провалился, и вместо него был принят закон Мак-Магона, учреждавший независимую Комиссию по атом­ной энергии, которой вменялись задачи как по созданию ядерных вооружений, так и мирному использованию атомной энергии. История этой кампании де­тально освещена в: Smith A.K. A Peril and a Hope: The Scientists' Movement in America 1945 - 1947. Chicago, 1965.

 

 

и достижение международных соглашений, запрещающих любое дальнейшее использование ядерного оружия.

Принятая на вооружение стратегия, однако, была осмотри­тельной. Ее сторонники понимали, что их предложение — час­тичный отказ от суверенитета США в пользу международного органа — будет трудно “протолкнуть” в Конгрессе, а многие из них начали сталкиваться с открытой враждебностью военного руководства, которое считало, что его прерогативы в формули­ровании стратегической доктрины подрываются новой возника­ющей элитой. Ученые по этой причине решили приглушить мо­ральную сторону своей аргументации, стали отрицать, что они являются сторонниками исключительно политического решения этого вопроса, и сконцентрировали внимание на “технических” его сторонах.

Американская позиция по проблеме международного контро­ля над атомной энергией была разработана при самом активном участии ученых, в основном Р.Оппенгеймера²⁹. Она была сфор-

²⁹ Р.Оппенгеймер, помимо разработки своих идей, выполнял в группе разра­ботчиков роль “научного арбитра”. Комментируя свою роль, он заметил: “Я де­лал работу учителя. Я должен был выйти к доске и сказать, что вы можете поду­чить энергию из этого элемента периодической таблицы, из этого или из этого. Вот каким образом можно создать бомбу, а вот каким — реактор. Другими сло­вами, я прочитал им курс лекций. Вечерами, в неформальной обстановке, я час­тично ознакомил с ним Д.Ачесона и Макклоя” (In the Matter of J.R.Oppenheimer. // Transcript of Hearing before Personnel Security Board, United States Atomic Energy Commission. 1954). Этот том, составляющий почти тысячу страниц, — бесценный источник по проблемам научной политики в стадии ее становления и основам бюрократической борьбы между учеными и военными.

 

мулирована группой под руководством Д-Ачесона и Д.Лилиента-дя и представлена на рассмотрение ООН в 1946 году Б.Барухом. План Б.Баруха предлагал создать международное Агентство по атомной энергии, которое обладало бы монополией на все накоп­ленные в мире “опасные” расщепляющиеся вещества и заводы по их производству. Ни одна страна не имела бы права создавать свое собственное атомное оружие, а против нарушителей долж­ны были бы быть применены санкции. Агентство по атомной энер­гии также должно было способствовать мирному ее использова­нию в интересах развивающихся стран³⁰.

Но план Б.Баруха стал вязнуть в запутанных переговорах с СССР, который выдвигал одно возражение за другим против создания единого фонда ядерных вооружений. В октябре 1949 года США объявили о том, что Советский Союз испытал свою первую атомную бомбу. Этот единственный взрыв перечер­кнул все надежды на установление международного контроля над атомной энергией. Это был сигнал, свидетельствовавший о том, что “холодная война”, набиравшая силу с 1947 года, когда Со­единенные Штаты вступили в конфронтацию с СССР по таким вопросам, как партизанская война в Греции и советское давле­ние на Турцию, а также тупик в переговорах о воссоединении Германии, стада реальностью.

Единство среди ученых также было нарушено. Страх перед Россией со стороны многих представителей научного мира (осо­бенно Э.Теддера, Ю.Вигнера и Э.Аоуренса) и усиливающееся влияние Стратегического авиационного командования порож-

³⁰ Как отмечал Р.Гидпин: “...План Баруха также подразумевал установле­ние открытого научного сообщества, в котором все научно-исследовательские лаборатории, действующие под эгидой Агентства, где бы они ни находились, были доступны для ученых любых стран, а физики-ядерщики могли бы свобод­но общаться с другими учеными. Политическое значение такой свободы обще­ния состояло бы в том, что государствам был бы поставлен заслон на пути секретного использования новых открытий. Научные прорывы, которые позво­лили бы какой-либо стране нарушить систему контроля, устанавливаемую в рамках этого плана, становились бы известны всем, а система контроля могла бы быстро совершенствоваться по мере получения новых знаний. Каждая стра­на, таким образом, была бы уверена, что ни одно другое государство не сможет под покровом секретности совершенствовать технологию производства ядер­ного оружия” (Gilpin R. American Scientists and Nuclear Weapons Policy. Princeton (N.J.), 1962. P. 54).

 

дали самые разные проблемы. Расхождения мнений ученых пе­рестали быть связанными только с “техническими” оценками. Ученые, которые начинали занимать стратегические позиции, должны были также заняться и политическим самоопределе­нием.

Испытание советской атомной бомбы перевело обсуждение политических вопросов из открытой области в закрытую, что было обусловлено соображениями безопасности. В результате с 1949 по 1955 год политическая роль ученых оставалась скрытной, и их участие ограничивалось исключительно элитарным представитель­ством в государственных административных и консультативных органах. В эти годы в Вашингтоне прошел целый ряд ожесточен­ных “партизанских войн”, но лишь незначительная информация о них стада в то время достоянием общественности.

В центре борьбы находились три вопроса: решение о созда­нии водородной бомбы, производство тактического ядерного оружия для ведения “ограниченной войны” вместо ориентации на “массированное возмездие” и возможность создания широко­масштабной системы противовоздушной обороны. В научной эли­те, представленной в правительстве, не существовало фундамен­тальных разногласий по вопросу о противодействии Советскому Союзу. Проблема состояла в том, как следовало его осуществ­лять. Поднимавшиеся вопросы носили преимущественно полити­ческий и стратегический характер, хотя, как в отличие от воен­ных подчеркивали ученые, технические вопросы оставались не­разрывно с ними связаны.

В центре споров оказалась доктрина “массированного воз­мездия”, разработанная Стратегическим авиационным командованием, в распоряжении которого находились бомбардиров­щики дальнего радиуса действия, такие, как “Б-36”, а позже “Б-52”. Стратегическое авиационное командование исходило из того, что в будущей войне бомбардировщикам придется столк­нуться с возрастающими трудностями в преодолении воздуш­ной обороны противника и, таким образом, было бы целесооб­разнее сделать ставку на использование нескольких мощных бомб с огромным поражающим воздействием, нежели на множество маломощных. Когда в октябре 1949 года было зафиксировано испытание ядерного устройства в Советском Союзе, руковод­ство ВВС стало активно настаивать на создании “супербомбы”, и в этом вопросе в администрации произошел принципиальный раскол³¹.

Данный вопрос был передан на рассмотрение в Главный кон­сультативный комитет Комиссии по атомной энергии, который состоял из ведущих ученых — организаторов научных исследо­ваний военного времени, включая Дж.Б.Конанта, Л. Дю Бриджа, И.А.Раби, Э.Ферми и Р.Оппенгеймера, являвшегося его предсе­дателем. После значительных дебатов комитет проголосовал ше­стью голосами против трех, выразив мнение, что было бы нера­зумно начинать такую программу. Р.Оппенгеймер выступил про­тив водородной бомбы в основном по причине ее дороговизны и опасности. Он поддержал точку зрения Дж.Кеннана, что страна делает ошибку, слишком полагаясь на стратегическую воздуш­ную мощь, и что политика сдерживания, предусматривающая возможность вести ограниченную войну, была бы с политичес­кой точки зрения более эффективна³².

После длительных дебатов в высших правительственных кру­гах президент Г.Трумэн в январе 1951 года отдал приказ о нача­ле ударной программы по созданию водородной бомбы. (Реше­ние, как стадо известно позднее, было принято на фоне известия, что К.Фукс, физик из Лос-Аламоса, сделал в Великобритании признание о том, что он передал секретную информацию Совет­скому Союзу.) Стратегические дебаты теперь переместились в другую плоскость. Р.Оппенгеймер стремился доказать, что Евро­пу можно оборонять с помощью тактического ядерного оружия

³¹ Во время работы по созданию атомной бомбы в Лос-Адамосе некоторые ученые задумывались о возможностях создания термоядерного оружия. Г.Бете, руководитель отдела теоретической физики, написал ряд научных работ по сол­нечным вспышкам как прототипам термоядерных реакций, а по инициативе Э.Теддера в Лос-Адаяосе началось изучение возможности создания бомбы, ос­нованной на ядерном синтезе. В новых условиях он при поддержке ряда физи­ков из Беркли, в основном Э.Лоуренса и Л.Альвареса, начал активно добивать­ся принятия ударной программы по созданию водородной бомбы.

³² Э.Ферми и И.А.Раби, заявив особое мнение, выступили против водородной бомбы “по фундаментальным этическим соображениям”, предупредив, что она таит “угрозу человечеству в целом”. (В этом они находились под влиянием Г.Бе­те, предупреждавшего, что такая бомба имеет особую радиационную опасность в силу длительности периода полураспада углерода-14.) Но они также согласились с тем, что если “холодную войну” нельзя будет приостановить, не останется дру­гого выхода, кроме как осуществить проект по созданию водородной бомбы.

 

малой мощности, и при поддержке Совета национальной безо­пасности организовал проект “Виста” в Калифорнийском техно­логическом институте под руководством Л. Дю Бриджа, для оцен­ки осуществимости этого замысла. В Массачусетсском техноло­гическом институте Дж.Закариас и А.Визнер доказывали, что Со­единенные Штаты должны создать крупномасштабную систему раннего обнаружения и достаточную гражданскую оборону, ис­ходя из той посылки, что если США будут неуязвимы для советского нападения, можно будет начать переговоры по обузданию гонки вооружений³³. Одновременно с этим в Брукхейвене был начат проект “Истривер” для изучения практических возможно­стей создания гражданской обороны, и проект “Аинкодьн” в МТИ для проработки идеи противовоздушной обороны.

В 1953 году новая администрация Д.Эйзенхауэра провозгла­сила политику “массированного возмездия” своей официальной стратегической доктриной³⁴. Стратегическому авиационному ко­мандованию в качестве ударной силы ВВС теперь принадлежала решающая роль в вопросах военной политики; однако доклады, поступавшие от научно-исследовательских групп, продолжали бро­сать вызов его доктрине. В докладе группы “Виста” говорилось, что Западную Европу лучше оборонять с помощью тактического ядерного оружия, нежели с помощью стратегии “все иди ниче­го”, которая могла бы позволить русским достичь своих целей с

³³ По иронии судьбы эти стратегические соображения были полностью пе­ресмотрены в последующие годы. В 1963 году предложение администрации Дж.Ф.Кеннеди, направленное на усиление гражданской обороны, стало инстру­ментом “жесткой” политики, как внушавшее общественности ложное чувство безопасности перед лицом советских ракет и, таким образом, стимулировавшее жесткую реакцию на советскую политику. В 1969 году предложение админист­рации Р.Никсона по созданию противоракетной обороны было подвергнуто критике с той точки зрения, что подобные шаги только приведут к эскалации гонки вооружений. Однако в начале 1950-х годов идея гражданской обороны была фактором сплочения противников доктрины “большой бомбы”.

³⁴ Это была стратегия, которая в наибольшей степени соответствовала ха­рактеру новой администрации, отражая “назидательную” манеру нового госу­дарственного секретаря Дж.Ф.Даддеса и усиливая иллюзию всемогущества, и без того характерную для американской нации. Она отвечала требованиям эко­номии и сокращения военных расходов, провозглашенным вновь назначенным министром финансов Дж.Хамфри, который обещал с типично американской демагогией “улучшение жизни на каждый истраченный доллар”.

 

помощью локальных операций. “Летняя” группа проекта “Лин­кольн” не только пришла к выводу, что создание противовоздуш­ной обороны осуществимо, но и указала, что систему раннего обнаружения следует считать вопросом высшей приоритетнос­ти. Более того, ученые, которые оказались за пределами полити­ческого влияния, начади навязывать публичную дискуссию по этим вопросам. В качестве прямого вызова прозвучала статья Р.Оппенгеймера, написанная для журнала “Foreign Affairs” в июле 1953 года, призывавшая к открытому обсуждению новой политики в области вооружений. С опубликованием этой статьи жребий был брошен.

Когда касаются божественных начал (а какие еще события в обозримой истории человечества сопоставимы с проникновени­ем в тайны самой материи?), люди нуждаются в персонифика­ции этих ужасающих сил, чтобы сделать их более осязаемыми. Поскольку Р.Оппенгеймер был гением, спроектировавшим бом­бу, он стад для мира двуликим символом науки, создающей и разрушающей. И именно против него как символа науки ополчи­лись военные.

Р.Оппенгеймер был гностической фигурой, о которой ходили легенды, и потому, что он представлялся человеком скорее из мира магии, чем науки, и потому, что само его существование свидетельствовало о наличии “волшебных сил”, соединивших два дика в одном, пытающемся играть вселенскими силами. Его ум, ум физика и поэта, казалось, был сфокусирован на той далекой точке горизонта, где математика и мистика сливаются, чтобы растворить космос в нумерологии всеединства. Худощавый чело­век, с высоко поднятой годовой, со светящимися глазами, кото­рые, казалось, выражали внутреннее страдание — внешне он яв­лял собой образ странного избранника для выполнения задачи создания бомбы.

Тем не менее в любом собрании ученых его интеллектуальная мощь сразу же ярко давала о себе знать. Со своей блистательно­стью он мог систематически и хладнокровно вести научный кол­лектив по единственному пути навстречу решению всех трудных уравнекий, которые воплотились в окончательной сборке самой бомбы. И в конце, когда облако радиоактивного гриба поднялось высоко над Аламогордо, ослепляющим светом заливая небо, и все присутствующие только подыскивали слова, именно с его уст сорвались слова Шри-Кришны, владыки кармы смертных: “Я превратился в смерть, разрушителя миров”.

Как человек он был весьма мягким. Хотя он редко бывал веж­лив с глупцами, им могли управлять личности с более сильным характером, обладающие властным началом, что подтолкнуло его в конце 30-х годов к установлению связей с коммунистическими кругами, а во время войны заставило поддаться офицерам безо­пасности, которые требовали, чтобы он назвал бывших соратник ков-коммунистов. Власть испытывала его и, как это часто бывает, в некотором отношении развратила. Несмотря на то что он иногда говорил как пророк, он стал жрецом, он говорил от лица власти, но не апеллировал к ней. По конкретным вопросам мора­ли и политики, с которыми столкнулись ученые в первые после­военные годы, Р.Оппенгеймер не примыкал к участникам обще­ственных кампаний, таким, как Л.Сцилард и молодые ученые из Чикаго; фактически он зачастую разочаровывал их. Он не возра­жал против применения атомной бомбы, не был против законо­проекта Мэя—Джонсона и, хотя и выступал против водородной бомбы, впоследствии изменил свое негативное к ней отношение. Когда после 1949 года на политику упала завеса секретности, он скорее имел отношение к коридорам власти, нежели находился за их пределами, а вопросы, за которые он боролся, носили прежде всего политический характер. Человек с неспокойной совестью, он посвятил себя проблеме “моральной ответственности” и так выработал собственную нравственную позицию.

В декабре 1953 года, после совещания с узкой группой лиц в Белом доме³⁵, президент Д.Эйзенхауэр издал приказ, ставящий заслон перед допуском Р.Оппенгеймера к любой секретной ин­формации до тех пор, пока не будут проведены соответствую­щие слушания. Основанием этому послужило письмо, написан­ное Э.Гуверу в ноябре 1953 года У.Л.Борденом, бывшим пилотом ВВС, который до июля 1953 года занимал пост исполнительного директора объединенного комитета Конгресса по атомной энер-

³⁵ На встрече присутствовали президент Д.Эйзенхауэр, министр обороны Ч.Вильсон, генеральный прокурор Г.Браунелл, директор Управления военной мобилизации А.С.Флемминг, специальный помощник президента по националь­ной безопасности Р.Катлер и Л.Строс, председатель Комиссии по атомной энер­гии. Подробную информацию об этом совещании см.: Strauss L.L. Men and Decisions. N.Y., 1962. Chap. 14.

 

гии. В письме он указывал, что, “вероятнее всего, Р.Оппенгеймер является агентом Советского Союза”. Э.Гувер собрал досье на Р.Оппенгеймера и отправил его в Белый дом.

Основой для обвинений против Р.Оппенгеймера послужил факт, что в конце 30-х годов он симпатизировал коммунистам, что было известно органам безопасности и генералу Г.Гровсу, главе Манхэттенского проекта, которому подчинялся Р.Оппенгеймер. В ходе слушаний 1954 года не было представлено ни од­ного нового свидетельства по сравнению с тем, что уже было известно в 1943 году, когда он принял на себя научное руковод­ство проектом по созданию атомной бомбы. Но из свидетель­ских показаний стало ясно, что действительным вдохновителем данной акции выступили ВВС, которые были напуганы влиянием Р.Оппенгеймера и сделали зловещие выводы из его политичес­ких взглядов³⁶. Так, генерал-майор Р.С.Вильсон, бывший руково­дитель военно-воздушного колледжа, заявил в своих показаниях, что однажды он был вынужден пойти к директору разведки, что­бы выразить озабоченность по поводу действий, “которые не могли принести пользу национальной безопасности”. В числе обвинений, выдвинутых против Р.Оппенгеймера, фигурировали его интерес к вопросу “интернационализации атомной энергии” и его непреклонная позиция в том, что создание самолета с ядер­ным двигателем было преждевременным с технической точки зре-

³⁶ Предупреждением стала статья в журнале “Форчун” в августе 1953 года, написанная Ч.Мерфи, членом редколлегии журнала и в то же время полковни­ком запаса ВВС и бывшим помощником генерала ВВС Х.Ванденберга. Впервые в открытой печати статья содержала намек на довоенные связи Дж.Р.Оппенгейяера с коммунистами и подвергала нападкам ученых, активно участвовав­ших в работе летней исследовательской группы “Линкольн” в рамках проекта “Виста”. В ней утверждалось, что “группа заговорщиков”, известная как ZORC (по инициалам Дж.Закариаса, Р.Оппенгеймера, И.А.Раби и Ч.Лауристена), составила заговор с целью подрыва позиций Стратегического авиационного ко­мандования. Источником обвинения, как выяснилось позднее, был Д.Григгс, главный научный консультант ВВС, который сообщил управлению безопаснос­ти Комиссии по атомной энергии, что он видел, как Дж.Закариас писал эти инициалы на доске во время заседания группы “Линкольн” в 1952 году. Под присягой Дж.Закариас отверг это обвинение (см.: In the Matter of J.R.Oppenheimer. P. 750, 922). Детальный отчет об этих событиях с большим количеством полез­ной информации содержится в статье: Rieff Ph. The Case of Dr. Oppenheimer. Rieff Ph. (Ed.) On Intellectuals. N.Y., 1959.

 

ния. Д.Григгс. главный научный консультант ВВС, также свиде-тгдьствовад относительно “определенной активности”, в которую он включал поддержку проекта “Виста” и уверенность Р.Оп­пенгеймера в необходимости “прекратить... увлекаться стратеги­ческой стороной нашей военно-воздушной мощи” в целях дости­жения всеобщего мира, что вызвало у него серьезные сомнения относительно лояльности [Р.Оппенгеймера]”. В окончательном решении Комиссии благонадежность Р.Оппенгеймера была под­тверждена, но в свете его прошлых связей и оппозиции водород­ной бомбе он был квалифицирован как человек, представляющий “риск для безопасности”, и ему было отказано в допуске к сек­ретной информации³⁷.

Дело Оппенгеймера является ушедшим в прошлое позорным примером национального безумства. Подобные стратегические вопросы сейчас уже потеряли свою злободневность. Развитие ракетных технологий вывело на арену оборонной политики ин­женеров и политологов, а также физиков-теоретиков, что еще больше усложнило сущность стратегии. И сегодня ученые про­должают играть важную роль в сфере технических проблем, со­путствующих процессу контроля над вооружениями. Но дело Оп­пенгеймера означало, что мессианская роль ученых — как ее по­нимали они сами и чего опасались их оппоненты — ушла в про­шлое, и на повестку дня встали другие вопросы.

Неуклонно возрастающая роль науки и привлечение ученых в административные и политические институты правительства под­няли вопросы, на которые мы еще не имеем исчерпывающих от­ветов. Сомнительно, чтобы мы нашли повторение истории, рас­сказанной Ч.П.Сноу, о сильной личной вражде между Г.Тизардом и Ф.А.Линдеманном, под знаком которой прошло все разви­тие английской науки во время второй мировой войны, или об имевшем подобный же оттенок поединке между Э.Тедлером и

³⁷ Существует обширная литература по делу Р.Оппенгеймера. Лучшим ис­точником по-прежнему остаются стенограммы слушаний. Исчерпывающий их обзор, благоприятный для Р.Оппенгеймера, может быть найден в: Stern Ph.M., Green H. The Oppenheimer Case: Security on Trial. N.Y., 1969. Биографический очерк, сравнивающий его жизненный путь с биографией Э.Лоуренса, можно найти в: Doris N.Ph. Laurence and Oppenheimer. N.Y., 1959. Имеется также по­лезная обзорная статья: Lakoff S. Science and Conscience // International Journal. Autumn, 1970.

 

Р.Оппенгеймером в середине 50-х годов, — уже потому, что весьма расширилась арена научной политики. Политика эта уже пере­стала быть вопросом личностей и — хотя заметные фигуры и высокопоставленные организации всегда будут играть важную роль — стада проблемой институционального устройства и раз­деления ответственности. Имеется федеральный совет по науке и технике, состоящий из официальных лиц, представляющих ин­тересы государственных ведомств, контролирующих науку. Су­ществует Национальный научный фонд, отвечающий за финан­сирование фундаментальных исследований. Наличествует также и множество других агентств, которые в совокупности расходу­ют миллиарды долларов на научные исследования и разработки.

Р.Гидпин задался следующими вопросами: имеет ли научный консультант право выступить с инициативой иди он должен выс­казываться только тогда, когда его об этом просят? Следует ли ему задумываться о политической, стратегической и моральной стороне технических вопросов иди он не должен выходить за рамки своей непосредственной компетенции? Должен ди он уча­ствовать в обсуждении широкого круга политических вопросов, по которым может дать свои рекомендации, иди его внимание необходимо ограничить узкоспецифическими вопросами?

Такие формулировки, к несчастью, все еще напоминают о незатейливых днях, когда “технические” проблемы оставлялись на усмотрение экспертов, а “политические” считались прерога­тивой ответственных политических деятелей. Но принятие ре­шений по техническим вопросам в любой сфере неизбежно смы­кается с проблемами политики. Недавние дебаты по системе противоракетной обороны служат тому примером. В их ходе ученые (физики и политологи) разделились как по научно-тех­ническим, так и политическим вопросам. Но знаменательным моментом явился тот факт, что если в 50-е годы подобные вопросы решались в закрытых лабиринтах бюрократической влас­ти, то теперь эта конкретная проблема открыто обсуждалась в Конгрессе и, таким образом, все ее аспекты — и технические, и политические — могли быть всесторонне рассмотрены. Как от­метил П.Доти: “Дебаты, предшествовавшие голосованию в се­нате, стали вехой в истории научных и технологических реко­мендаций, касающихся принятия решений по военным вопро­сам”. Накануне дебатов один из сторонников системы противоракетной обороны А.Волыптеттер, ученый-политолог и специа­лист по исследованию операций в корпорации РЭНД и Чикаг­ском университете, обвинил своих оппонентов в тенденциоз­ном использовании количественных данных, а специальная груп­па Ассоциации исследования операций поддержала его точку зрения. Но, в свою очередь, этот доклад также подвергся от­крытому рассмотрению, и, как отметил в своей статье П.Доти, в ходе обсуждения разноплановых вопросов наибольшие споры вызвали три из них: целесообразность создания системы проти­воракетной обороны; оценка технического решения проблемы;

политические последствия этого решения. Сторонники системы противоракетной обороны всю свою аргументацию привязали к первому вопросу, а их оппоненты — ко второму, но методоло­гические разногласия между ними, связанные с применением количественных методов (технические вопросы), на самом деле маскировали концептуальные расхождения; там же, где имеют место подобного рода разногласия, как свидетельствует исто­рия церкви иди университетов, наука должна занять сторон­нюю позицию, чтобы избежать возможных обвинений в недо­бросовестном выполнении своих обязанностей или измене, если только она не захочет стать стороной, навязывающей ортодок­сальные взгляды, и (как в случае с Р.Оппенгеймером) клеймить диссидентов, называя их еретиками, с тем чтобы изгнать их с работы или уничтожить³⁸.