Вино и звезды

…Тридцать первое декабря. Считанные часы оставались до нового года. До года, который должен был стать переломным в моей жизни. Ведь именно от него зависела моя последующая судьба.

Несмотря на предпраздничный день, всех старшеклассников вызвали в школу для уборки кабинетов. Конечно же, почти никто не пришел — многие, я был уверен, уже вовсю закупались в супермаркетах и ждали отвязной вечеринки, чтобы раствориться в алкогольном и сигаретном забвении.

А что же я?

А я пошел. И меня это, если честно, самого раздражало. Но пошел я только потому, что до безумия не хотелось сидеть дома. Мама с самого утра готовила салаты, а отец разлегся в зале перед телевизором. Ставшая уже традиционной картина молчания и безразличия.

Убравшись в нашем кабинете с двумя одноклассниками, мы вышли на пустую спортивную площадку. Они уговорили меня выпить вместе с ними за грядущий праздник баллон пива. Я не особо сопротивлялся.

После этого я отправился обратно домой. Пиво нисколько не прибавило настроения. А вокруг, тем не менее, абсолютно все дышало предчувствием скорого праздника. Люди совершали последние в этом году покупки и спешили домой накрывать столы. Витрины магазинов, словно бесконечными паутинами, были опутаны гирляндами и разноцветными лампочками. Какие-то детишки с жизнерадостными криками выпрыгнули из ближайшего магазина и погнались за белой собакой. Та сиганула от них, но при этом играючи озиралась…

На прошлой неделе с превеликим трудом сдал на бедненькую «троечку» контрольную по алгебре. Такими темпами мне бы школу окончить и аттестат получить, думал я, а то что-то уж совсем с математикой все плохо. Набрать проходные баллы в тот университет с моими мозгами было просто нереально. Так что, наверное, об этом можно было уже и не мечтать, а лучше начать размышлять о чем-то более реальном: колледжах, техникумах.

Я продолжал брести и неохотно наблюдать за оживленной улицей. Уступая проход пожилой женщине с полными пакетами продуктов, я снова увидел белую собаку. Двое малых, по-прежнему громко хохоча, гонялись за ней, пытаясь ухватить за хвост. Собака уже потеряла весь былой игровой азарт и в страхе неслась от них куда подальше. Хоть кому-то весело…

Слева, по дороге, шумно проносились автомобили, а справа, со стороны, где находились всевозможные торговые лавки, гремела непрекращающимся говором новогодняя битва за продукты и подарки по праздничным скидкам. Кто не успел прикупить все заранее (к этому числу людей моя мама не относилась), сейчас носились из магазина в магазин.

Я купил в киоске шоколадку, ведь с утра ничего не ел. Выкинув обертку в урну, остановился, чтобы перекусить. Заходящее солнце, отражаясь от окон и стен зданий, красиво преобразило заполненную людьми улицу. Весь город принарядился в золотистое одеяние и стал словно ненастоящим, будто из какой-то давно забытой детской фантазии. На минуту мне показалось, что все вокруг и вправду ненастоящее. Эти люди, их придумал я. Эти улицы, скверы, машины, магазины — все это плоды моего воображения.

А кто же тогда я? Создатель? Я — создатель всего мира? Вселенной?..

Быть такого не может.

В шею закрался ветер. Поползли мурашки. Пора домой. В голове не густо — одни лишь перекати-поле, уныло проносящиеся в мысленном пространстве.

Одноклассники приглашали меня отметить Новый год в их компании, но эта идея не пришлась мне по душе. Устал я от них. Лучше побуду дома, решил я. Может, сегодня, на фоне праздника, родители возьмут и помирятся, и все будет как раньше.

На самом деле, я мог бы наплевать на все это и пустить на самотек, ведь мне, как-никак, было почти семнадцать лет. Но не мог. Я был не в силах принять это как нечто нормальное и само собой разумеющееся. Ведь это моя семья, ближе нее у меня никого не было. И ни брата, ни сестры. Даже собачки или кошки. Да даже рыбок никогда не было. Отец и мать — главные люди в моей жизни. И я очень хотел, чтобы у них все стало, как раньше.

Помню, как часто мы вместе выбирались на природу. И нам было не важно, холодная зима на дворе или знойное лето: мы готовили еду на костре и наслаждались этим. Тогда мы умели веселиться всей семьей. Умели быть этой семьей…

Дома я обнаружил, что в поведении родителей существенно ничего не изменилось. Они разбрелись по разным комнатам и занимались своими домашними делами. К вечеру, когда я устал сидеть в ожидании боя курантов, мне стало неимоверно тоскливо.

Я вышел из комнаты и направился в зал. Отец, вытянув ноги, смотрел «нэйшнл географик». Оставаясь за углом, я не выдавал своего присутствия. Наблюдая за отцом, меня не покидало ощущение, что даже сейчас ему было на все наплевать. Не знаю, обменялись ли они с мамой за весь сегодняшний день хотя бы одним словом. Вряд ли. Что же между ними происходило? Кризис среднего возраста? Кризис семейного брака? Как это назвать?

Я не двигался, продолжая следить. Отец несколько раз зевнул и на рекламе прикрыл глаза: скоро уснет. Он всегда засыпал при просмотре телевизора, а учитывая, что сегодня занимался этим делом с самого утра, то часик сна он себе позволит сполна. Через минуту он уже тихо сопел. Из телевизора доносился мужской голос:

 

«…по словам этого ученого, мы все — дети Солнца, и каждый живой организм — это уникальный механизм преобразования энергии…»

 

А что делает мама?..

Я тихо прошел по темному коридору и так же незаметно выглянул на кухню. Облаченная в зеленый фартук, который ей подарили на прошлый юбилей по случаю сорока пятилетия, и держа в руках большой нож, мама трудилась над разделкой рыбы. Меня она не заметила. На сковороде что-то шумно жарилось в кипящем масле.

На ее лице не было даже слабого намека на радость от наступающего праздника. Она готовила машинально, как говорится, «потому что надо». Но что это будет за немое застолье, я не представлял.

Из рук мамы выпал кусок рыбы и шлепнулся на пол. Она, разозлившись, ударила несильно кулаком по столу и, ругаясь вполголоса, подняла кусок с пола и отправила прямиком в мусорное ведро. «Хоть бы кто помог», — произнесла она себе под нос, не подозревая, что я стою всего в нескольких шагах от нее и все прекрасно слышу. Мне захотелось неожиданно войти на кухню со словами: «Мам, может чем-нибудь помочь?», но вместо этого я развернулся, тихонько исчез в темной прихожей и закрылся в своей комнате.

«Да-а, веселый Новый год меня ожидает, — прикидывал я. — Чертов Новый год! Лучше бы его вообще не было. Какая-то пародия на праздник. К чему мама готовит все эти блюда, если мы их просто молча съедим? А завтра все продолжится, и родители будут так же игнорировать друг друга. И мне от этого будет еще больше не по себе.»

Наверное, я чересчур сильно волновался обо всем этом. Возможно, мне нужно было просто как-то отвлечься, расслабиться. Может, сходить еще выпить пива и просто забыться, подумал я. Нет, лень было даже одеваться и идти на улицу…

Время близилось к полуночи. Из зала доносились отрывки концерта, транслировавшегося по центральному каналу. Сидеть сейчас там и слушать эти поп запевы, подобно пытке. Я слышал, как мама накрывала в зале большой стол. Зачем большой, нас же всего трое? Но это традиция: белая скатерть, белая посуда, разнообразные холодные закуски, ароматное жареное мясо, золотистая картошка, незаменимый оливье, — все как полагается. Из года в год мама заполняет стол до отказа. Однако сейчас, несмотря на изумительные запахи в квартире, аппетита у меня не было. Хотелось просто послать все куда подальше и выключить весь мир. Хотя бы на одну ночь.

За дверью моей комнаты послышались голоса. Неужели родители соизволили о чем-то поговорить? Приоткрыв дверь, я прислушался… нет, уже молчали.

Через несколько минут мама позвала за стол. С легким головокружением я вошел в зал: а там светло, работает плазма, аромат разных блюд, красное вино уже разлито по бокалам; по праздникам родители позволяли мне пробовать алкоголь.

Час до нового года. Мы в абсолютном молчании. Если бы не фоновый звук телевизора, то можно было бы отчетливо услышать, как взрывались фейерверки на другом конце города. Я попытался заговорить хоть о чем-нибудь, чтобы разрушить это безмолвие. Беглые ответы и снова тишина.

После первого тоста за уходящий год, я разом опустошил бокал вина и вытер салфеткой покрасневшие губы.

— Пожалуй, пройдусь немного, — встал я из-за стола.

— Но ведь до боя курантов осталось меньше часа, — мама перевела удивленный взгляд на отца, потом снова на меня.

— Неважно себя чувствую. Хочу подышать свежим воздухом.

Отец молчал.

Я развернулся, вышел в прихожую, накинул пуховик, шарф, забыл надеть шапку и вышел из квартиры.

Выскочив в последние мгновения еще не ушедшего года, ноги быстро понесли меня прочь, подальше от этого двора. Что-то, и правда, неважно себя чувствовал.

Подул ветер.

Я натянул капюшон на голову…

 

* * *

 

Особые минуты молчания. Я устраивал их себе примерно несколько раз в день. Точнее, они происходили сами по себе. Моя личная минута молчания была необходима, чтобы отдышаться и успокоить ум. Часто мне как будто бы не хватало воздуха. Обычно, в городе он казался грязным, но прохладная зимняя свежесть, так или иначе, спасала положение.

Я впускал в себя все больше частиц «o2» и несся по безлюдному тротуару. Свет мелькавших окон частично заполнял дорогу под ногами. Я пытался заглянуть в некоторые из них, чтобы узнать, что там происходит. Как празднуют другие? Наверное, им очень весело?

«А ведь у кого-то и вовсе нет своего дома», — успокоил я себя, вспоминая о бездомных бродягах, блуждающих по городу в поисках пропитания. Однако сейчас даже и их не было видно на абсолютно осиротевших улицах города. Все находились в ожидании того мгновения, когда стрелка часов прикоснется к заветной цифре, что станет отправной точкой нового года. Если чем и полезен этот праздник, то, наверное, только тем, что позволяет один раз за весь год по полной программе оценить свои успехи и поражения и поставить цели, к которым необходимо будет стремиться в следующем году. Цели…

Смотреть в глаза наступающему, как вражеский танк, году мне было боязно. Очень много в нем должно было зависеть от меня. А это дополнительный груз ответственности, отдающий болью на душе регулярными приступами грусти от возникающих неудач.

Но ведь если вспомнить, все поверхностно и растворимо… Абсолютно все. Рано или поздно то, что меня окружает, да и я сам, канет в небытие, станет пеплом, прахом или воспоминаниями в чьей-нибудь голове. И есть ли в этом случае смысл сильно переживать из-за своей жизни? Может, «Живи отведенный тебе отрезок времени и особо планов не строй, ведь все равно скоро умирать», а?

Да. Наверное, именно так.

Все быстротечно.

Это успокаивает. Дает надежду на освобождение от тяжких цепей будущих трудностей. Что бы ни случилось, это глобально ничего не изменит, ведь исход всегда один. Всегда.

…Сливаясь с тишиной кварталов, я брел вдоль домов, оставляя за собой одинокие следы на снегу. Многие деревья, растущие вдоль дороги, были украшены светящимися гирляндами и создавали атмосферу настоящего праздника. Семейного праздника.

И для чего я позволил волне плохого настроения накрыть меня с головой и выбросить из дома на берег последних мгновений уходящего года? Может, мне захотелось проститься с ним? Сказать ему «Прощай»?

Я задышал глубже. Холодный воздух проникал в глубину легких, принося неимоверную расслабленность. Не сворачивая с улицы Достоевского, я решил дойти до самого ее конца. Там на холме находился небольшой парк. Я не знал, почему решил пойти именно туда. Наверное, потому что не был там очень давно. Да и не хотелось блуждать по улицам. Просто посидеть бы в тишине и помолчать с зимой на пару. А там глядишь, думал я, в мое отсутствие родители найдут тему для разговора и, когда я вернусь, они снова будут, как и раньше, общаться и улыбаться друг другу. Хотя сомневаюсь…

Снег отзывался о моих шагах легким хрустом. По черному небесному паласу был рассыпан сияющий бисер. И правду говорят, что зимой небо наиболее богато звездами. Ясная ночь, обилие сверкающих точек.

Не опуская головы, я дошел до железных ворот парка, оформленных в старом стиле королевских замков. Этот парк уже давно считался заброшенным по причине его далекого расположения от жилых домов. Однако в нем все равно, иногда, можно было встретить людей, ведь здесь, на окраине города, имелся обрыв, который позволял увидеть уходящие вдаль километры полей. Вспомнив все это, я вдруг даже почувствовал прилив радости. Может быть, и не зря решил погулять в эту новогоднюю ночь!

В парке белым светом горели несколько фонарей. Вокруг было много елей и березок, но самым большим деревом являлась она, стоящая у края обрыва высоченная сосна. Возле нее, насколько я помнил, находилась единственная скамейка, которую еще не убрали из этого парка.

Я затаил дыхание, предвкушая изумительную красоту, но когда оказался на площадке у обрыва, увидел, что на скамейке кто-то есть…

Я здесь не один.

От этого я даже растерялся и застыл на месте.

…Перед ней открывался вид на огромное поле, упирающееся своими, как казалось, бесконечными километрами земли в полоску горизонта. Я был уверен, что она меня не замечает, ведь взгляд ее был устремлен куда-то вдаль, но я ошибся.

— Не думала, что кому-то еще захочется прийти сюда в такое время, — произнесла она, не глядя в мою сторону.

Я ответил почти уверенно:

— Это… твое место?

— Не то чтобы мое, — сказала она. — Просто я здесь часто бываю. Особенно в последние дни.

— Мм… — поежившись, я тоже окинул взглядом местный пейзаж.

— Что-то случилось? — вдруг спросила она.

— В смысле?

— В смысле, что все нормальные люди сейчас дома, ждут, когда куранты пробьют ровно в полночь. А ты здесь. Разве это не странно?

— Мне не хотелось сидеть дома.

— Понимаю, — наконец, повернула она голову и посмотрела на меня.

Это была хрупкая девушка в черном драповом пальто с длинными темными волосами, заплетёнными в косу. Ее вязаные шапка, варежки и шарф были синего цвета. На глазах очки в черной оправе.

«И чего она здесь расселась? Я так хотел побыть наедине с самим собой и своими мыслями, а тут она. Видимо, нужно отчаливать.»

— Наверное, уже почти полночь? — уходя, услышал я за спиной ее голос.

— Ага. Поэтому пойду обратно. Может, еще успею.

— Счастливого Нового года! — обернувшись, крикнула она.

— Да уж… и тебе того же.

Я вышел из парка на дорогу. Пустая, как в комендантский час. Ни людей, ни шума. Только тишина и умиротворение.

Замедлив шаг, я почувствовал в груди какое-то странное чувство. Чувство парящей неопределенности. Почему она сидит сейчас там и почему совершенно одна? Почему не празднует со своей семьей? Даже времени толком не знает.

Я обернулся.

Подойти к ней еще раз? Это несомненно будет выглядеть нелепо с моей стороны. Но если я сейчас просто возьму и уйду, то никогда не узнаю ответов на свои вопросы.

Упрекая вслух самого себя, я все же вернулся обратно к обрыву.

— Я…

— Ты снова здесь, — улыбнулась она. — Что-то хочешь сказать?

— Нет… просто хочу побыть здесь. Я гляжу, это отличное место для уединения.

— Это точно, — кивнула она. — Можешь присесть рядом. Надеюсь, ты не опасен? Я не доверяю незнакомцам.

— Я тоже не доверяю, — сказал я. — Я не буду приближаться. Ты меня даже не заметишь. Я вот тут сяду и буду сидеть тихо…

— Эй, ты что! Не садись на снег, замерзнешь! — вдруг воскликнула она.

Я быстро и испуганно поднял пятую точку, которой вот-вот прикоснулся к снегу.

— Все в порядке, я не замерзну…

— Я тебя уже не боюсь, садись, — похлопала она по пустому месту рядом с собой. — Скамейка большая. Главное, не приближайся слишком близко.

Я отряхнул джинсы от снега и присел рядом с ней.

— Неужели я выгляжу опасным?

— Твой шарф… Он закрывает пол лица.

— А-а… шарф… — я стянул ткань, защищавшую лицо от ветра. — Ну? теперь я не страшный?

— Теперь, вроде, нет. Я бы даже сказала, смешной. У тебя все ресницы в инее, — захохотала она, как ребенок.

Я протер перчатками глаза. К ночи действительно стало холоднее. Вероятно, снова близились морозные деньки.

Не проронив ни слова, мы сидели под сосной и тихо дышали. То тепло, с которым так неохотно расставались наши легкие, уносилось и пропадало в огромном поле внизу, где его подхватывал невозмутимый порыв свистящего ветра.

Несмотря на то, что вокруг царила самая настоящая зима, от девушки, что сидела рядом, пахло летом. Да, именно летом. Как будто аромат свежих полевых цветов пронесся передо мной, возвращая небольшой фрагмент сохранившихся в памяти летних воспоминаний. Как удивительно: один лишь запах может перенести тебя, как машина времени, в прошлое лето, где полуденный жар, горячий асфальт, холодный квас и ежедневный освежающий душ…

— Почему ты приходишь сюда? — спросил я.

— Отсюда открывается самый красивый вид в этом прекрасном городе, — ответила она.

— А что в нем прекрасного? Город как город.

— В этом ты прав. По сравнению с другими он такой же, как и все. Но я люблю этот город, его атмосферу, его улицы, парки, трамваи…

— Трамваи, — подхватил я. — Я тоже обожаю трамваи.

Она улыбнулась.

— А почему ты говоришь о городе с грустью? — спросил я. — Куда-то уезжаешь?

— Да куда я уеду… — не без доли уныния ответила она. — Летом окончу школу и буду поступать в какой-нибудь местный университет. В принципе, выбора хватает. Но пока не настало это время, хожу сюда, думаю о том, о сем.

— Надо же, я тоже летом заканчиваю школу, — сказал я. — Кем хочешь стать в будущем?

— Еще не решила. До твоего появления, кстати, сидела и думала об этом. А ты? Выбрал, куда будешь поступать?

— Даже не знаю, как ответить. Выбрал, но сомневаюсь, что осилю. С математикой проблемы. Наверное, придется выбрать что-нибудь попроще.

— Попроще? А что за университет, в который ты хотел бы поступить?

— Он далеко… в Петербурге. Математико-механический факультет, отделение астрономии, — признался я. — Но даже если у меня не получится поступить в этот университет, я всё равно уеду в Петербург.

— Видно, ты серьёзно нацелен на этот город, — посмотрела она на меня. — А что касается астрономии — очень даже редкая специальность…

— Дело в том, что мой отец — астроном. И, кажется, я пошел по его стопам…

Она посмотрела на небо и тихо произнесла:

— Да… космос — сплошная загадка.

— И не говори, — кивнул я. — Кстати, видишь во-о-он те четыре звезды? — указал я пальцем в высоту.

— Вижу.

— Еще месяц назад этих звезд не было.

— Как это?

— Возникли из ниоткуда. Разом все четыре звезды. Мой отец сейчас изучает это странное созвездие.

— Хм… — еле слышно отозвалась девушка и о чем-то задумалась. Затем она медленно приложила руку к своему шарфу.

— Что-то не так? — спросил я, озадачившись этим странным жестом своей собеседницы.

— Ты пока еще не астроном, но, наверное, уже разбираешься в этих делах?

— Ну-у, немного… — замялся я.

— Можешь объяснить, почему у меня на шее есть родинки, расположенные точно так же, как это созвездие, которое ты мне только что показал?

— Шутишь?..

Она распутала длинный шарф и повернулась ко мне, указывая на свою шею. Чуть выше груди, на ее белоснежной коже, я увидел то, от чего тут же замер.

Созвездие! Точно такое же, которое мне показывал отец в середине декабря и которое сейчас находилось высоко над нашими головами и ярко сияло. Четыре родинки, и каждая больше предыдущей примерно в два раза. Три из них образуют правильный треугольник, а самая маленькая, так же, как и в созвездии, немного удалена и находится внизу. Невероятно…

— Что скажешь? — спросила она, дрожа от холода, когда мое молчание затянулось.

— Я не верю, — вымолвил я, поражаясь стопроцентной идентичности созвездия и родинок. — Быть такого не может…

— Видимо, обычное совпадение, — поджав губы, улыбнулась она и прикрыла шею шарфом. — Просто так странно: ты мне показал это созвездие, а я увидела в нем свои родинки.

Я качал головой в полном недоумении. Уж кого-кого, а девушки-ровесницы, да еще с родинками на шее точь-в-точь схожими с тем необычным созвездием, я точно не ожидал встретить в ночном парке в последние минуты уходящего года.

— Я впервые встречаю новый год на открытом воздухе, — произнесла она, посмотрев вдаль.

— То же самое, — кивнул я и, взглянув на время в телефоне, добавил:

— Вот и ровно полночь. С Новым годом.

— И тебя с Новым годом.

Мы улыбнулись друг другу настолько добродушно, насколько позволяла любезность при общении с малознакомым человеком.

— Холодно, — спрятал я руки в карманах. Перчаток впопыхах не захватил.

— Хочешь вино? — вдруг спросила она.

— У тебя есть вино?

Она привстала, и я увидел то, чего не мог видеть до этого. Небольшая сумочка, из которой выступало открытое горлышко бутылки.

— Праздник все-таки, — произнесла она. — Да и все равно родители ничего не заметили. Они ничего не замечают.

Девушка подала мне бутылку.

— Надеюсь, ты не быстро пьянеешь.

— Я не ожидал, что у тебя действительно есть вино.

— В честь праздника решила себя побаловать. Правда, на меня одну это многовато.

— Ты очень любезна, спасибо.

— На самом деле, в любой другой день я бы не стала предлагать выпивку незнакомцам, — подмигнула она. — Так что тебе повезло.

Я глотнул кисловатой жидкости и внимал светящимся из черноты звездам. Это будто был фрагмент из какой-то театральной постановки. Казалось, все это сейчас представление, а мы с ней — актеры, играем случайно встретившихся подростков. Где-то за деревьями спрятались суфлеры и гримеры, а режиссер сидит над нами на самой верхней ветке высоченной сосны и следит за процессом. Так-с, что там дальше по моему сценарию…

— Чем любишь заниматься? — спросил я.

— Больше всего, музыкой. Я играю на фортепиано.

— И давно?

— С детства. Окончила музыкальную школу.

— Наверное, это очень здорово, когда умеешь играть на каком-нибудь инструменте, — сказал я.

— Может быть, когда-нибудь и услышишь, как я играю, — ответила она, взглянув на меня и поправляя очки.

Я лишь молча улыбнулся и снова отпил вина. А в голове в этот момент уже звучала мелодия композитора Клинта Мэнселла из фильма «Фонтан». Интересно, она знает эту мелодию? Смогла бы ее сыграть?..

— В наше время тяжело найти свое призвание, — произнесла она. — Когда ты почувствовал интерес к космосу и астрономии?

— Я уже сейчас и не вспомню, — соврал я, сомневаясь, стоит ли рассказывать эту личную историю малознакомому человеку. Впрочем, сама она вела диалог достаточно искренне. Я подумал, что почему бы и мне не попробовать то же самое?

— Хотя… кажется, что-то припоминаю, — вывернул я. — Мне тогда было десять лет… Стояла зима, ночь. Я от чего-то проснулся и, сам не знаю зачем, встал и открыл окно. Морозный воздух в тот же миг стал носиться по комнате. Не двигаясь, я глядел на звезды. В тот момент они словно заколдовали меня. Я был не в силах отвести от них взгляда. «Лети домой за стаей Солнц» — эта фраза тогда прозвучала в голове. Что она значила и откуда взялась в моем сознании, я не мог понять, но проснулся именно с этими словами на губах. И вот стоял я тогда у окна и шептал их, стараясь не забыть.

— «Лети домой за стаей Солнц»?.. — переспросила она.

— Не знаю, что значит эта фраза, — кивнул я, снова пригубив горлышко бутылки. — Наверное, приснилась мне тогда, вот я и повторял её.

— «Лети домой за стаей Солнц»… — снова произнесла она, задумавшись. — Очень красивая фраза.

— И с тех пор у меня появилась эта тяга. Отец стал водить меня к себе на работу, в свою обсерваторию. Я столько там повидал… Об этом может мечтать любой начинающий астроном, — сказал я, вмиг вспомнив, каким был тогда отец, и улыбнулся. Как же хорошо нам было в те времена…

— А теперь мы плавно подошли к самому главному вопросу нашей беседы, — сказала она. — Почему ты сейчас здесь?

— Я должен был отмечать с родителями, но… не мог с ними находиться, — ответил я, не вдаваясь в подробности.

— Понятно, — кивнула она, благородно не выпрашивая деталей.

— А ты?

— А я… — замерла она на полуслове, — я знала заранее, что не буду сидеть дома в эту ночь.

— И почему же? — заинтересовался я. Такое ощущение, что я разговаривал со старым другом. Даже привычная скромность при общении с противоположным полом куда-то незаметно испарилась. Окружающая обстановка, я уверен, имела в этом не последнее значение.

— Поругалась с родителями, — сказала она и после небольшой паузы продолжила. — Я ссорюсь с ними часто, но вот так серьезно — впервые. Это случилось неделю назад, и вот до сих пор мы не разговариваем. Они считают, что я сижу на их шее, и что мне пора работать. И еще, что я веду себя наивно.

— Наивно? Но ведь ты еще даже школу не окончила. Какой там работать! — удивился я больше не самой новости, а открытости моей собеседницы.

— Я уже им это говорила и не раз. Без толку. Они стоят на своем. Считают, что нужно с малых лет содержать себя самой, иначе в будущем придется трудно. Мол, сейчас сложное время, все решают деньги, никому нельзя доверять и надеяться надо только на себя.

— Отчасти они, конечно, правы…

— Да, возможно они во многом правы, но я не выдержала и высказала им все, что о них думаю. У них у самих там всё туманно и запутанно. Вот они на мне и срывают свое зло. Порой удивляюсь, как они еще не развелись. Впрочем, к этому все и идет.

Находясь в своих размышлениях, я молчал.

— Ты там не замерз? — сказала она. Её тонкие пальцы скользнули к бутылке в моих руках. Она сделала несколько глотков. — Пора идти. Холодает.

— Вино было очень кстати, спасибо.

— Я рада, что оно пригодилось, — произнесла она и встала со скамейки, поправив свой шарф и закидывая один его конец за спину. В полный рост она выглядела еще красивее. Невысокая, в черных сапожках.

— Я понимаю, что глупо спрашивать имя в самом конце знакомства, но все же: как тебя зовут? — опомнился я наконец.

— Ты действительно хочешь это знать? — спросила она, постепенно удаляясь от меня, но как бы невзначай оборачиваясь. — Считаешь, что мы еще когда-нибудь встретимся?

— Кто знает.

Она немного помолчала, продолжая медленно уходить, и затем на ходу обернулась и произнесла:

— Мефина.

— Как?.. повтори еще раз… — привстал я со скамьи.

— Меня зовут Мефина!

— Никогда не слышал такого имени, — растерялся я.

— Мне всегда так говорят, — посмеялась она и вскоре исчезла за высокой оградой парка.

— А меня — Максим! — спохватился я, но было поздно. Она ушла.

Засвистел ветер. Я остался один под сосной, ветви которой частично прикрывали скамейку. Вот так Новый год… Кто бы мог предположить, что все произойдет именно так. Даже когда все кажется обыденным, обязательно случаются такие моменты, которые ничего не оставляют, кроме как просто взять и поразиться. Что это было? Похоже на сон. Я ущипнул себя. Нет, не сон…

Я двинулся домой. Там меня встретила не на шутку взволнованная мама.

— Мы с папой беспокоились! Думали, куда ты мог уйти! — тревожно проговорила она, когда я оказался на пороге.

Как я был рад, что хотя бы мое отсутствие они использовали в качестве темы для разговора.

— Мам, не переживай. Это ведь не важно, что я не был с вами ровно в полночь. Вас же двое, вы не должны были скучать. — Я положил руки маме на плечи и улыбнулся. — Да и сейчас мы уже все вместе. Я дико хочу есть. Что-нибудь осталось?

Мама подозрительно взглянула в мои глаза.

— Ты ничего не пил, не курил?

— Конечно, нет, — засмеялся я. — Посмотри в мои зрачки, если они и расширены, то только из-за холода и зверского голода. Я хочу есть, мам, скорее, корми меня!

Я был в таком хорошем настроении, что любая ложь сразу превращалась в правду.

Помыв руки, я принялся уплетать праздничные блюда. Мама с улыбкой смотрела на меня, наверное, отмечая, что не зря приготовила такой прекрасный новогодний стол.

— Валентин, почему наш сын такой веселый? — спросила она, не отводя от меня глаз.

— Видимо, на свежем воздухе ему действительно стало лучше, — ответил задумчиво отец.

— Странно как-то, — озадаченно покачала головой мама.

Я продолжал уминать салаты, не вступая с родителями в диалог и совсем не обращая внимания на их разговоры обо мне. Пускай разговаривают, пускай. А я помолчу. Ведь мыслями я сейчас был не здесь, а там — в конце улицы Достоевского, в том заброшенном парке, на скамейке у обрыва.

Кажется, незнакомцы — это единственная возможность высказаться о наболевшем. Ведь часто близкие люди как раз и не понимают нас. Кому как не мне было это знать. Вот у нас с этой девушкой и получился кратковременный обмен историями личных судеб без лишних свидетелей: только этот безлюдный парк, эта бутылка вина и эти далекие звезды…

Потом еще долго в моей голове по кругу носилась мысль со сладким привкусом восторга, которую можно было изложить следующими словами: «А ведь новый год моей жизни стартовал очень даже неплохо!».

Тогда я еще не знал, что этот наступивший год я потом буду вспоминать еще очень долго.

Всю свою жизнь.