Звездный дождь

 

…В десять утра актовый зал был полон. Сидячих мест оказалось мало, поэтому многие стояли. Невыносимая духота, всюду щелкающие фотоаппараты, мельтешащий видеооператор… Вот так начинался последний звонок.

Первым делом к микрофону в центр сцены вышел директор и некоторое время излагал свою поздравительную речь. Мне запомнилась его фраза: «Теперь вы выросли. Творите себя и свою жизнь, как пожелаете сами!» После него выходили учителя; некоторые родители тоже изъявили желание высказаться.

Как ни странно, мои родители пришли тоже. Но вместе я их не застал. Мама стояла впереди толпы, с кем-то разговаривая. Отец, как всегда бородатый и в очках, неприметно околачивался где-то позади. Изредка я посматривал на него, но как только наши взгляды сталкивались, я тут же опускал глаза.

«И как долго все это будет продолжаться?..» — думал я.

После всех важных речей начались номера, подготовленные младшими классами: стихи, песни, заводные танцы. Я стоял у сцены, и мной овладевало сильное волнение, поскольку близилась очередь выступления одиннадцатых классов, которые заблаговременно готовились к концертным программам. Я тоже решил принять участие в этих постановках.

Вскоре б о льшая часть моего класса вышла в центр сцены и завела хором песню. Я стоял в последнем ряду, и это меня, несомненно, радовало. Совсем не любил находиться в центре внимания, лучше уж где-нибудь с краешка.

После всех выступлений настало время для ожидаемого многими вальса. Только некоторые одиннадцатиклассники танцевали его, а именно те, кто ходил на протяжении нескольких месяцев на вечерние курсы и готовился к этому дню. Видя, что я начал подтягиваться в учебе, меня незамедлительно выбрали и для вальса. К счастью, мне попалась достойная партнерша, и у нас довольно неплохо получалось. Преподаватель нас даже хвалила и ставила другим в качестве примера.

Вот и сейчас наша пара станцевала ничуть не хуже, чем на репетициях. За другими не наблюдал, не хватало времени. Был сосредоточен только на своих движениях и партнерше. Удивительно, но мне понравилось. Понравилось танцевать перед огромной толпой. Чувствовалась какая-то важность, некое величие момента: все стоят и неотрывно смотрят, как ты кружишься под музыку, точно осенний лист по прохладному ветру. Моя партнерша мне улыбалась и подмигивала. Не в первый раз, кстати. А танец и правда завораживал…

Нам громко и долго хлопали. Мой отец вышел чуть вперед: на лице улыбка. Мама стояла неподалеку от него. Она тоже улыбалась, и глаза ее при этом были влажными.

После торжественной части было решено прокатить выпускников по культурным местам города. Но пока автобусы еще не приехали, вся эта толпа из душного актового зала повалила на улицу. Конец мая подарил жаркую погоду, и потому на школьном дворе было не менее жарко и душно, чем в помещении. Все тут же принялись фотографироваться и галдеть.

Когда прибыли автобусы, все родители отправились по домам, а выпускники распределились по салонам. Там мы принялись за шампанское, которое заранее припасли мои одноклассники. Под хохот и радостные крики оно текло по нашим подбородкам, так как стаканчиков прихватить никто не додумался. Да… было в последнем звонке что-то особенное. Некое осознание того, что ты в последний раз делаешь что-то такое, чего уже в дальнейшей жизни сделать не сможешь, и что тебе для этого специально дан определенный день.

И вот мы всей толпой гуляли по паркам, площадям и другим местам под открытым небом. Встречали таких же школьников, как и мы, кричали друг другу: «С последним звонком!» и фотографировались. Очень много фотографировались. Только и успевай подскочить в нужный момент к шумной компашке и состряпать какую-нибудь смешную рожицу. Алкоголь выстрелил точно в голову. Время и пространство завертелись в вихрящей пляске. Весь мир сквозь замутненное стеклышко легкого опьянения начал казаться таким волнующим.

Я ведь никогда толком не находился в центре внимания своих одноклассников, но именно тогда чувствовал, что они заинтересованы в общении со мной. Девочки кружились все время рядом, парни советовались со мной по поводу укромного места, где бы выпить еще шампанского, моя партнерша странно на меня глядела своими блестящими глазами…

«Вот так учишься-учишься, — думал я, — мысленно ненавидишь школу, а как приходит конец этой учебе, находит грусть. Удивительно просто» Конечно, впереди еще ждал выпускной, но в последнем звонке была какая-то своя отдушина. Этот звон в коридоре на всю школу, который ты внимательно слушаешь, как никогда, от первой и до последней секунды… Звон, как бы говорящий: «Ну вот, дружок, ты получил знания, теперь иди и смело воплощай в жизнь все свои мечты».

Не знаю, то ли шампанское так подействовало, то ли мне действительно вся эта атмосфера навеяла грусть, но я чуть слезу не пустил. Бывало у меня такое, когда происходило что-то действительно важное. Что-то конкретно меняющее жизнь. В такие моменты ощущаешь, что грядут изменения и что это последние часы, которые ты потом будешь вспоминать с улыбкой на лице. Точнее, будет вспоминать уже другой Максим, который к тому времени немного подрастет, поступит, я надеялся, в университет. Вот он-то и вспомнит однажды этот день. Этот последний звонок уходящей школьной эпохи.

Про то, что произошло у Мефины дома, мы с ней будто забыли. Так же, как и раньше, занимались математикой, и я начал действительно в ней многое понимать. Во мне пробился крохотный росточек надежды, что все получится. Что я смогу поступить в свой заветный университет.

Я помнил наш недавний разговор.

— Я сбегу с последнего звонка, — объявила она неделю назад, когда мы вечером сидели на нашей скамейке.

— И что будешь делать? — удивился я.

— Приду сюда и буду размышлять о том, что это был последний день в школе и что впереди теперь целая неизведанная жизнь.

— Тогда я тоже сбегу с последнего звонка, — сказал я.

— Сомневаюсь, — усмехнулась она. — Последний звонок подразумевает бурную вечеринку тем же вечером, но уже без родителей.

— Да что может быть интересного в последнем звонке? — посмеялся я тогда, но потом понял, как же сильно ошибался.

На вечер действительно были запланированы неформальные посиделки в кафе, где должен был остаться только наш класс, без учителей и родителей. Мне, конечно же, после всех этих дневных похождений с одноклассниками сильно хотелось пойти туда, продолжить веселье, но при этом я понимал, что должен непременно увидеться и с Мефиной. В последние несколько дней получалось так, что виделись мы крайне редко. Постоянные репетиции вальса и хорового пения часто отнимали у меня время и силы на прогулки до парка перед сном. Хотя я и знал, что Мефина каждый вечер приходит туда.

И для нее, и для меня стало очевидным, что после нашего поцелуя между нами были сорваны какие-то невидимые грани. Что-то изменилось, хоть мы и не говорили об этом. Но я это чувствовал. И она тоже. После поцелуя между нами повис знака вопроса.

 

Я пробыл в кафе до девяти вечера. Там громко звучала музыка, наполнялись и пенились бокалы, а наши разгоряченные красные лица все больше и больше растягивались от хмельных улыбок. Когда я сказал, что ухожу, никто не воспринял это всерьез. Совершенно не хотели отпускать. Даже театрально возвели «стену», закрыв мне проход к двери. Но я решил.

Наконец попрощавшись со всеми, сразу же побежал к парку. Выглядел я парадно: в белой рубашке и галстуке, в черных брюках; пиджак трепыхался в руке. По дороге меня несколько раз, поздравляя, окликнули прохожие, видя на мне красную ленту выпускника. На ходу бросая слова благодарности, я бежал дальше. Я был уверен, что Мефина уже на нашем месте.

Мне пришла мысль о том, что было бы здорово чем-нибудь ее удивить. Не просто появиться, как всегда, а сделать это необычно. И я купил много воздушных шариков. Очень много.

Спустя минут десять, я примчался в парк. Небо было еще светлым. Мефина неподвижно сидела на скамейке. Одета она была почти так же, как и мои одноклассницы, но только… выглядела куда красивее. Собранные в белый бантик волосы и аккуратный школьный фартук сотворили совсем новую для меня Мефину.

Сделать сюрприз не удалось, ведь мчался я, как обезумивший слон: тяжело и шумно. Получилось только сбитое лепетание: «Я… это… немного задержался…».

Однако в ответ сразу же раздался радостный возглас: «Макси-и-имка!». Не знаю, что больше ее удивило: я или шарики, а может и то, и другое, но она тут же вскочила и сжала меня в своих объятиях. До моего прихода, я успел заметить, она выглядела опечаленной, но когда я вручил ей букет из шариков, она широко улыбнулась и с раскрытым ртом пыталась оглядеть эту плотную цветную завесу над нашими головами.

— Ты что такая грустная, а? — сказал я. — Никто не может грустить, когда у него есть воздушный шарик! — процитировал я знаменитого Винни-Пуха. — С последним звонком, выпускница!

— Сколько их здесь?.. — с восторгом глядела она вверх. — Их же даже не сосчитать!

— Не важно сколько, все твои, — посмеялся я.

— Если честно, я удивлена, что ты пришел… — вдруг проговорила она, когда мы присели на скамейку.

— Почему же? Я же сказал, что тоже сбегу.

Мефина о чем-то задумалась. Образовалась тишина. Лишь через минуту она произнесла:

— Как прошел день?

— Ты знаешь… великолепно! — ответил я, вспоминая все, что за целый день пережил. — Я даже и представить не мог, что будет так здорово. Я пел, танцевал, и еще много-много всего!.. Ну а твой как?

— Отлично… все прошло отлично… Знаешь… — Мефина замолчала. Затем сняла очки, убрала их в сторону и взяла меня за руку. Лицо ее снова стало серьезным.

— Что такое?.. — удивился я.

Она немного помолчала, как будто собираясь с силами сказать что-то очень важное.

— Я не думала связывать свою жизнь с музыкой, — вдруг начала она, — считала, что из этого ничего хорошего не получится. Да и родители всегда настаивали на том, что нужно заниматься более прибыльными и приземленными делами.

— И?.. — спросил я, не понимая в чем дело.

— Но ты меня вдохновил, — на лице Мефины вдруг засияла улыбка, и всё былое напряжение тут же растворилось. — Твоя внутренняя искра, твое желание заниматься любимым делом отозвалось во мне подобным желанием. Фортепиано — это тот язык, на котором я могу выразить все свои чувства к этому миру, все мысли и переживания. Фортепиано лучше слов, красивее, изящнее, тоньше. Именно поэтому я полюбила этот инструмент. И я очень много думала последнее время… и решила, что буду поступать в консерваторию.

— Разве… в нашем городе есть консерватория? — озадачился я.

— В нашем — нет. В Петербурге есть, — тихо ответила она.

Прошло несколько мгновений. Я абсолютно не верил тому, что услышал. Она и я. Вдвоем. В Петербург…

— И ты хочешь сказать, что поедешь в Петербург?.. Со мной?..

— А с кем же еще, дурачок! — улыбнувшись, ответила она, несильно влепив мне ладошкой по голове.

— А как же твои родители? — растерянно спрашивал я. — Они согласны?

— Пожалуй, настал период, когда я должна пожить отдельно от них. Мне кажется, у мамы кто-то есть… ну… на стороне. Я больше не могу это спокойно выносить, мне жалко папу. Он пашет там на севере с утра до ночи, а она в это время ходит и задом перед другими мужиками вертит.

Я напряженно вздохнул. Получилось слишком громко.

— Что-то не так? — недоуменно взглянула на меня Мефина.

— Нет-нет… все в порядке, — покачал я отрицательно головой. — А по поводу Петербурга… я очень рад, Мефина. Ты даже не представляешь, насколько. Нужно и правда валить отсюда.

Мефина сжала крепче мою ладонь, прижав ее тыльной стороной к своей коленке.

— Но я хочу, чтобы ты пообещал мне кое-что, — сказала она.

Я внимательно посмотрел в ее глаза, ожидая продолжения.

— Обещай мне, что всегда будешь честен со мной. Что бы ни случилось. Обещай. Для меня это очень важно. Дома у меня и так все запутанно и туманно. А порой так не хватает простой искренности в человеке, его честности, пусть даже эта честность может принести боль. Пусть лучше так. Зачем утаивать, когда можно открыто говорить друг другу то, что есть на душе, верно? К тому же, так будет гораздо проще нам обоим… Хорошо? Обещаешь?.. — Мефина держала меня за руку, не отводя свои синие глаза. По ее лицу было видно, что она о многом думала в эти дни, многое для себя решила. Но в эту же минуту на ее лице было выражение такого сильного радостного ожидания, что я просто не посмел сказать ей то, что уже давно должен был сказать.

— Хорошо, — улыбнувшись, кивнул я и обнял ее. Мою Мефину.

— Представляешь, я кое-что сейчас вспомнил, — произнес я спустя небольшую паузу.

— И что же?

— Сегодня метеорный поток.

— Что?..

— Этой ночью мы станем свидетелями метеорного дождя.

— Это эффект «падающей звезды»?

— Именно! Можно будет загадать много желаний. Представляешь, как нам повезло?

И тут, будто услышав нас, в небе пролетела вспышка. Она прорезала небо и испарилась где-то над линией горизонта, который становился все темнее и темнее.

— Я тоже видела, — улыбнувшись, отозвалась Мефина.

И мы принялись ждать, пока основательно стемнеет. Ведь только глубокой ночью каменные потоки, пролетающие рядом с нашей планетой, выглядят особенно красиво.

— Вон они летят, родненькие, — сказал я с наслаждением, закинув взгляд в далекую черноту нескончаемого простора. Там вспыхивали на несколько секунд оранжево-красноватым светом метеоры и тут же исчезали. Потрясающие секунды вспышек. Небесное театральное представление для нас, смертных.

— Когда-нибудь в будущем мы обязательно вспомним этот день, — тихо произнес я.

Мефина немного помолчала и вдруг встала.

— У меня есть идея, — с энтузиазмом заявила она. — Пусть каждый из нас сейчас загадает свое самое заветное желание, а после этого мы возьмем и отпустим эти шарики.

— А что… давай!

Мы принялись вглядываться в небо, выискивая новую светящуюся полоску падающего метеора. В это время я усердно размышлял над тем, что же загадать. Чего я по-настоящему желаю? — думал я, понимая, что отвечая на этот вопрос, необходимо быть предельно искренним с самим собой. Мефина помогала мне в учебе, чтобы я поступил на астрономическое отделение; наверное, нужно загадать успех этой затеи. Ну да, а как же еще, это очень важно для меня… Нет. Не то. Хоть убей, не то. Я разрывался: конечно, мне хотелось изучать космос — это моя мечта. Но вместе с тем было что-то еще. Что-то не менее важное…

…Как только несущаяся по небу полоска возникла, и яркая линия снова очертила ткань атмосферы, я на несколько секунд закрыл глаза и загадал желание. А когда снова открыл веки, Мефина подняла руку и отпустила нитку с воздушными шарами. Несколько мгновений, и вот они уже летели туда, где были сконцентрированы наши мысли, мечты и молчаливые взгляды.

Шарики летели, и в них даже что-то отражалось. Да ведь мы сами и отражались. Частичка нас отправилась ввысь. Да, если не мы, то хотя бы наши отражения могли стать ближе к небу, звездам.

— Что загадал? — спросила Мефина.

— А вот так просто я взял тебе и сказал! — показал я ей язык, а сам для пущего спросил и у нее, конечно, зная, что она тоже не скажет. — А ты?

— Я загадала, чтобы желание, которое ты сейчас загадал, обязательно исполнилось, — ответила она, как ни странно, серьезным тоном, и я сразу же перестал смеяться.

— Но… зачем ты сказала? Ведь не сбудется же.

— Не знаю… прости… — виновато улыбнулась Мефина.

— Мне приятно, что ты заботишься о моих желаниях…

Она промолчала, только еще раз мельком взглянув в мои глаза. Я все еще не решался говорить о нашем поцелуе. «А может, и не стоит сейчас наматывать друг на друга ненужные нитки-мысли? — думал я. — Ведь мы находимся на пороге важнейших испытаний. Через несколько дней наступит лето, и начнутся экзамены. И сейчас бы нам просто набраться сил и быть рядом друг с другом»

Синее небо становилось все темнее и темнее, пока его полностью не обволокло цветом космоса. Мефина стояла чуть впереди меня и смотрела вслед исчезающим вдалеке воздушным шарам.

С наступлением полновесной ночи звезды рассыпались, как бисер по небесному паласу. Мы продолжали неотрывно загадывать желания на каждую падающую «звезду». Каждая вспышка означала, что в атмосфере сгорел кусок камня, летевший, возможно, миллионы лет. Я надеялся, что наши загаданные желания в эту ночь не столь заоблачные и не сгорят при столкновении со своей «атмосферой».

— Ну вот, школа позади. Теперь мы на пути к взрослению, — сказал я.

— А что после взросления?

— Не знаю. Наверное, старость.

— А потом?

— Смерть…

— Это грустно. Всю жизнь куда-то стремиться, чтобы потом просто… умереть, — произнесла Мефина.

— И не говори. Когда-нибудь мы с тобой исчезнем. Прям как эти метеоры…

Несколько минут мы молчали. Потом я спросил у нее:

— Как ты думаешь, являемся ли мы чем-то больше, чем просто биологические существа из крови и плоти, которые однажды рождаются и через какое-то время навсегда умирают?

Мефина глубоко вздохнула.

— Сложный вопрос… Но так или иначе мне очень хочется верить, что в нас есть что-то большее. Что-то, что является выше и лучше этой реальности, — ответила Мефина и после некоторой паузы сказала: — А ведь уже поздно. Нам не пора домой?..

Спросив это, она, тем не менее, легла головой на мои колени лицом к горизонту и свернулась калачиком. В парке стало уже прохладно, и я накрыл ее своим пиджаком.

— А что… если у нас на этой огромной планете просто нет и не может быть настоящего дома?.. — сказал я тихо. — Что, если мы созданы такими, чтобы всегда находиться в поиске чего-то вечного и непостижимого?

Мефина ничего не ответила. Я вздохнул и посмотрел на ее родинки на шее, которые выглядывали из-под белого воротничка. Они словно те самые звезды, которые мне показывал отец, но это самые близкие звезды, какие только могли быть.

Затем я посмотрел в ночную даль и стал думать о том, о чем обычно думал звездными ночами в своей комнате, когда глядел в телескоп.

— Мне кажется, что если бы я мог стать Солнцем, то уничтожил бы нашу планету, испепелив ее. Чтобы люди больше не пребывали в неведении. Не мучились от необъяснимости вселенной. Зачем микробам мысли о вечном? Что это изменит? Они все равно как были, так и останутся микробами. И тогда бы для них все кончилось.

— Если бы ты стал Солнцем, то тебя бы уже не тревожили земные проблемы, — отозвалась Мефина. — Ведь ты был бы очень далеко отсюда.

— Наверное, этого мне и хочется больше всего, — прошептал я. — Просто забыть обо всем, не задаваться вопросами и ничего не чувствовать. Чтоб прям совсем ни-че-го.

Мефина промолчала. И вскоре уснула. Я ощущал, как она ровно и медленно дышит, слегка вздрагивает. Мои глаза тоже устало закрывались. Я еще раз задумчиво посмотрел на родинки Мефины, затем зевнул и предался сновидениям.

 

Как и любой другой, этот день завершался. День, когда нам казалось, что нашей юной смелости и мечтательности хватит, чтобы преодолеть все преграды; когда нам казалось, что у нас был выбор, которого не было у других, что мы можем прожить не как наши родители, которые шли по протоптанной человечеством дорогой, всегда приводящей к тупику; что мы можем обойти все установленные временем порядки…

В этот великий день мы были молоды, и нам вполне естественным казалось, что мы умнее, сильнее, мудрее всех людей на планете, видя позади себя весь накопленный поколениями опыт.

Но мы забыли об одном. Забыли и намеренно не хотели принимать в расчет то, что на самом деле мы являемся точно такими же людьми, как и все — очередным поколением, которое однажды исчезнет и сменится другим. Забыли, что мы — всего лишь как эти вспышки в ночном небе — короткие мгновения.

Мгновения безмолвной и холодной вечности.