ГЛАВА ШЕСТАЯ 4 страница

В 1918 г. Парвус писал, что он был в Стокгольме, когда Ленин там находился, и Ленин отказался лично встретить­ся с ним. «Я передал ему через нашего общего друга, — писал Парвус, — что теперь прежде всего необходим мир, поэтому необходимо объявить условия мира. Что же он предполагает делать? Ленин ответил, что он не занимается дипломатией, его дело социал-революцион­ная агитация. Я велел передать Ленину: он может агити­ровать. Но если государственная политика для него не существует, то он станет орудием в моих руках» (Parvus. Im Kampf um die Wahrheit, Stockholm, 1918, S. 51.). (Парвус. В борьбе за правду...)

Ленину тогда не было никакой надобности лично встречаться с Парвусом, которого все считали германским агентом. Он из предосторожности поручил Ганецкому и Радеку от его имени вести переговоры с Парвусом, как и с другими германскими агентами.

17-го апреля 1917 г. Брокдорф-Ранцау телеграфиро­вал германскому министру иностранных дел Циммерма­ну: «Доктор Гельфанд сегодня вернулся из Стокгольма, где он вел переговоры с русскими политическими эми­грантами из Швейцарии» (Germany and the Russian Revolution, P. 50.).

В тот же день Штайнвахс, представитель министерства иностранных дел в главной ставке, телеграфировал из Стокгольма в Берлин: «Приезд Ленина в Россию успешен. Он работает совершенно так, как мы этого хотели» (Там же, стр. 51.).

А 30-го апреля 1917 г. фон Ромберг из Берна сообщал канцлеру Бетман-Гольвегу: — «Сегодня меня посетил Платтен, который сопровождал русского революционера Ленина и его последователей в их поездке через Германию, чтобы от их имени поблаго­дарить меня за услуги, оказанные им. К сожалению, Платтену запрещено было сопровождать его попутчиков в Россию. Он на границе был задержан английским офи­цером, который приостановил его разрешение на въезд. Ленину, с другой стороны, по словам Платтена, его сто­ронники устроили блестящую встречу. Можно сказать, что он имеет за собой три четверти петроградских рабочих. Труднее обстоит дело с пропагандой среди солдат, у которых еще сильно распространено мнение, что мы со­бираемся атаковать русскую армию. Как пойдет дальше развитие революции, пока еще не ясно. Возможно, что достаточно будет заменить отдельных членов Временного Правительства как Милюкова и Гучкова социалистами.

Во всяком случае, абсолютно необходимо притоком из-за границы увеличить число безусловных друзей мира... Из замечаний Платтена стало ясным, что у эмигрантов нет достаточных средств для ведения своей пропаганды, в то время как средства их врагов безграничны. Фонды, которые были собраны для них, попали главным образом в руки социал-патриотов. Я постараюсь при помощи агента расследовать деликатный вопрос, возможно ли будет предоставить им эти средства так, чтобы их не смутить. А пока я был бы благодарен за сообщение по телеграфу о том, получают ли уже революционеры финансовую поддержку какими-либо другими путями». На докладе фон Ромберга есть следующая заметка представителя канцелярии Пурталеса: «Я говорил с Ромбергом. Этим вопрос, поднятый последним предложением его отчета, исчерпан» (Germany and the Russian Revolution, p.p. 52, 53.).

10-го мая товарищ министра иностранных дел Штумм {230} телеграфировал германским послам в Берне и в Сток­гольме: «Пожалуйста, обратите внимание возвращающих­ся в Россию эмигрантов, через подходящих агентов, что­бы они потребовали от своего правительства опублико­вания тайных договоров, заключенных между старым русским режимом и Англией и Францией» (Hahlweg, S.S. 123.).

Как известно, это требование наряду с требованием отставки Милюкова и Гучкова, вскоре стало одним из главнейших требований большевиков и тех групп, ко­торые шли в их форватере. Немецкая агентура проникла и в круги, занятые тогда идеей созыва в Стокгольме кон­ференции социалистических партий воюющих и нейтральных стран для выработки условий мира. В телеграмме германского министра Циммермана германскому послан­нику в Стокгольме от 9-го мая 1917 г. сообщалось: «Док­тору Гельфанду (Парвус) пожаловано прусское поддан­ство. Он едет через Копенгаген в Стокгольм, куда он при­будет через несколько дней с целью работать в наших интересах на предстоящем социалистическом конгрессе».

29-го сентября 1917 г. новый германский министр иностранных дел фон Кюльман телеграфировал предста­вителю министерства в главной ставке о подрывной ра­боте министерства внутри России: «Наш главный интерес, — писал фон Кюльман, — это усилить, насколько возможно, националистические и сепаратистские стрем­ления и оказывать сильную поддержку революционным элементам. Мы теперь заняты этой работой в полном согласии с политическим отделом генерального штаба в Берлине (капитан фон Хильзен). Наша совместная рабо­та дала осязательные результаты. Без нашей беспрерыв­ной поддержки большевистское движение никогда не до­стигло бы такого размера и влияния, которое оно сейчас имеет. Всё говорит за то, что это движение будет расти и то же самое можно сказать о финляндском и украин­ском движениях независимости. Приготовления к восста­нию в Финляндии идут усиленным темпом и,как известно {231} Верховному командованию армии, поддерживается нами (Германией) в значительной степени» (Germany and the Russian Revolution, p. 70.).

Интересно, что 9-го мая 1917 г. советник германского посольства в Берне от имени фон Ромберга запрашивал министерство иностранных дел в Берлине, имеют ли его агенты связи в России не только с Лениным и его груп­пой, но также и с лидерами партии социалистов-револю­ционеров, с Черновым и его товарищами? Ответ получил­ся 12-го мая. Он гласил: «Я не имею никаких связей с ними» (Там же, стр. 54.).

IX

 

3-го декабря 1917 г. министр иностранных дел фон Кюльман сообщил представителю министерства при главной ставке: «Разрыв Антанты и последующее за тем со­здание политических комбинаций, благоприятных нам, продолжает быть самой главной целью нашей диплома­тии. Россия оказалась самым слабым звеном во враже­ской цепи. Нашей задачей поэтому было постепенно ослабить ее и, когда станет возможно, устранить ее. Это была цель той подрывной деятельности, которую мы мо­гли вести в России за линией фронта — в первую очередь поощрение сепаратистских тенденций и поддержка боль­шевиков. Лишь тогда, когда большевики начали получать от нас постоянный приток фондов через разные каналы и под различными ярлыками, они стали в состоянии по­ставить на ноги их главный орган «Правду», вести энергичную пропаганду и значительно расширить первона­чально узкий базис своей партии.

Большевики теперь пришли к власти. Как долго они ее удержат — невозмож­но предвидеть. Им необходим мир для того, чтобы укре­пить свою собственную позицию. С другой стороны, это всецело в наших интересах использовать период, пока они у власти, который может быть коротким, для того, чтобы добиться прежде всего перемирия, а потом, если {232} возможно, мира. Заключение сепаратного мира означало бы достижение желанной военной цели, а именно — разрыв между Россией и ее союзниками» (Там же, стр. 95).

Из опубликованных документов германского мини­стерства иностранных дел мы узнаем, что и после прихода Ленина к власти Германия потратила десятки, а может быть и сотни миллионов марок на то, чтобы не допустить падения большевистской власти. Уже 28-го ноября 1917 г., т. е. через три недели после захвата власти большеви­ками, германский товарищ министра иностранных дел Буше телеграфировал министру в Берн: «Согласно ин­формации, полученной здесь, правительству в Петрограде приходится бороться с большими затруднениями. Жела­тельно поэтому, чтобы им были посланы деньги» (Germany and the Russian Revolution, p. 93.). 17-го мая 1918 г. германский посол в Москве Мирбах в телеграмме министру иностранных дел сообщал: «Я всё еще ста­раюсь противодействовать усилиям союзников и под­держиваю большевиков. Я, однако, был бы признателен за получение инструкций насчет того, оправдывает ли общее положение трату больших сумм в наших интере­сах». На это 18-го мая последовал ответ фон Кюльмана:

«Пожалуйста тратьте большие суммы, так как весьма в наших интересах, чтобы большевики остались у власти. Фонды Ритцлера в вашем распоряжении. Если нужны еще деньги, пожалуйста телеграфируйте, сколько» (Там же, стр. 128.). Мирбах не верил в устойчивость большевистской власти. 30-го апреля 1918 г. он писал канцлеру Бетману-Гольвегу:

«Власть большевиков в Москве поддерживается, главным образом латышскими баталионами, и к этому еще боль­шим числом броневых машин, реквизированных прави­тельством, которые беспрерывно летают по городу и мо­гут немедленно доставить солдат на опасные места, если нужно» (Там же, стр. 121.).

{233} 3-го июня 1918 г. Мирбах телеграфировал министер­ству иностранных дел: «Из-за сильной конкуренции со­юзников нужны 3 миллиона марок в месяц». 5-го июня фон Кюльман послал заведующему государственным каз­начейством графу Редерну меморандум, полученный им от советника посольства в Москве Траутмана, в котором, между прочим, сообщалось: «Из-за последних усилий со­юзников в России убедить Совет Рабочих Депутатов (Съезд Советов?) принять требования Антанты (что мoгло бы привести к ориентации России в сторону союзни­ков), граф Мирбах вынужден истратить значительные суммы, чтобы предотвратить принятие какой-либо резо­люции в этом направлении». (Иначе говоря, часть депу­татов Совета или Съезда Советов была куплена немцами, чтобы они голосовали за непринятие предложений союз­ников. Д. Ш.). Далее в этом меморандуме Траутман со­общал: «Фонд, который мы до сих пор имели в своем распоряжении для распределения в России, весь исчерпан. Необходимо поэтому, чтобы секретарь имперского ка­значейства предоставил в наше распоряжение новый фонд. Принимая во внимание вышеуказанные обстоятель­ства, этот фонд должен быть, по крайней мере, не меньше 40 миллионов марок» (Там же, стр. 133.).

После того, как большевики уже крепко захватили государственную власть, они, естественно, больше не нуждались в посредничестве Парвуса, как не нуждались уже в этом и немцы. Обе стороны, германское правитель­ство и лидеры большевиков, могли вести переговоры через своих официальных представителей. Но еще 14 ноября 1917 года, то-есть, через неделю после больше­вистского переворота в Петрограде, когда Парвус был в Вене, он получил телеграмму от членов заграничного бю­ро ЦК большевистской партии в Стокгольме — Радека и Ганецкого, чтобы он немедленно вернулся в Стокгольм. Парвус вернулся в Стокгольм 17 ноября и в тот же день {234} встретился с Радеком, Ганецким и. Воровским. Авторы книги «Купец революции» пишут: —

«Парвус заявил, что он хочет иметь частную беседу с Радеком. К удивлению Радека, Парвус предложил свои услуги советскому правительству и выразил желание про­сить у Ленина разрешения вернуться в Россию. Ему хо­рошо известно, сказал Парвус, что в партийных кругах России относятся подозрительно к его военной политике. Поэтому он готов защищать свою политику перед про­летарским судом и готов подчиниться решению такого суда. Парвус просил Радека передать лично Ленину его просьбу и немедленно известить его о решении Ленина».

По словам самого Радека, обращение Парвуса про­извело на него глубокое впечатление, и он немедленно отправился в Петроград. По дороге он встретился с Га­нецким. Когда они 18 ноября достигли финляндской гра­ницы, они оттуда уже послали телеграмму Ленину: «Мы едем экстренным поездом в Петроград. Имеем очень важ­ное поручение. Просим немедленно совещания». К 17 де­кабря Радек вернулся в Стокгольм. Согласно воспоми­наниям Радека, ответ Ленина был не только большим разочарованием для Парвуса, но и глубоко оскорбитель­ным. Радек сообщил Парвусу, что большевистский ли­дер не может разрешить ему вернуться в Россию и что, по выражению Ленина, «дело революции не должно быть запятнано грязными руками». Политические планы Пар­вуса окончательно рухнули.

Обе стороны — германское правительство и больше­вики использовали Парвуса, а потом бросили его. Пар­вус однако летом 18-го года был убежден, что Германия в состоянии будет продиктовать мир на Западе, как она это сделала на Востоке. Он мечтал об объединенной Европе под политическим руководством Берлина.

Пар­вус сильно переоценил силу и выносливость Германии. Лишь в сентябре 18-го года Парвус увидел, что Германия войну проиграла. Он долгое время убеждал представи­телей большевиков в Стокгольме, что революция в {235} Германии невозможна не только во время войны, но даже и немедленно после окончания войны. Когда же оконча­тельное поражение германской армии на западном фрон­те и революция в Германии произошли в ноябре 18-го года, Парвус, вместо того, чтобы оставаться в Берлине, предпочел отправиться в Швейцарию в добровольное из­гнание. В Швейцарии Парвуса заподозрили в том, что он тайный агент советского правительства и он был аресто­ван. Германский посол в Берне Адольф Мюллер, старый приятель Парвуса, заявил швейцарскому правительству, что Парвус член германской социал-демократической партии большинства и политик, который энергично бо­ролся против большевиков. Парвуса немедленно освобо­дили. В ноябре 20-го года известный германский журна­лист Максимилиан Харден выступил в своем журнале «Цукунфт» с большой статьей, в которой разоблачал закулисную деятельность Парвуса во время войны. Со­вершенно случайно против Парвуса тогда резко выступил и его бывший старый друг Карл Каутский. В конце ме­сяца Парвус был извещен, что он больше не может оста­ваться в Швейцарии. Парвус уехал в Германию и посе­лился в роскошной вилле на Ванзее.

12-го декабря 24-го года Парвус умер от сердечного припадка. Он пережил Ленина только на десять месяцев. Даже большинство германских социал-демократов после его смерти предпочли совершенно забыть его. Так бес­славно кончил свои дни Александр Гельфанд-Парвус бе­зусловно очень способный и очень талантливый человек, который сыграл роковую роль в истории России и всего мира.

Х

 

А. Литвак, один из лидеров еврейского социал-демократического «Бунда», который после объявления войны застрял в Цюрихе, рассказывает о Радеке в своих воспоминаниях (посмертное издание, вышедшее в Нью Йорке в 1949 году), что в августе 1914 г. туда жеи з {236} Германии прибыл Карл Радек, который «имел очень пло­хую репутацию». Радек, с которым Литвак часто встре­чался, хвастался тогда, что у него есть связи с герман­скими генералами и австрийскими министрами. «Он го­ворил о тайнах высокой политики, — пишет Литвак, — как человек интимно посвященный в них».

Радек тогда был «интернационалистом» толка Мартова и Троцкого. В то же время он очень любил Австрию. Из его слов было ясно, что он хочет победы Австрии в войне. Сам Литвак был тогда искренним интернационалистом и про­тивником войны. «В Цюрихе был момент, — пишет он, — когда не только мне одному казалось, что Радек готов был активно содействовать официальной Австрии в осу­ществлении ее политических планов. Радек много рас­сказывал о Парвусе, по его словам очень способном че­ловеке, но распущенном, нечистом на руку и нечестном с женщинами. Радек отлично знал его со всеми его не­достатками, однако говорил о нем с большой теплотой. Даже о его недостатках он говорил добродушно, как говорят о недостатках человека, которого любят. Мне казалось, что причина этого теплого чувства к Парвусу была та, что в самом Радеке было много от Парвуса.

 

Парвус состоял в близких сношениях с германским пра­вительством. По словам Радека, даже с германской ар­мией. Как служащий у Парвуса работал Ганецкий-Фюрстенберг, и я должен прибавить, что Радек близко стоял к обоим, к Парвусу и Ганецкому» (A. Литвак, Собрание сочинений (на идиш). Нью Йорк, 1945, стр. 245, 252, 256.).

В своей статье в берлинском журнале «Der Monat» Земан признает, что есть доказательства, что Радек и Ганецкий были тесно связаны не только с Парвусом, как агентом Германии, но что имели и другие такие связи. Но он тут же находит для них некоторое оправдание. «Теоретически, — говорит он, — они были гражданами Австро-Венгрии, которые не имели оснований заботли­во избегать контакта с центральными державами». Тут, {237} во-первых, фактическая ошибка: Ганецкий, родомизрусской Польши, был не австрийским, а русским подданным. Во-вторых, оба они ведь выдавали себя за ре­волюционных социалистов, за самых последовательных интернационалистов, оставшихся верными идеям Карла Маркса и Интернационала.

Только совершенным незна­нием истории большевистской партии и непониманием сущности большевизма можно объяснить следующее заявление авторов или автора «Введения» к книге «Гер­мания и русская революция 1915-1918 г.»: «Среди до­кументов министерства иностранных дел нет доказа­тельств, что Ленин, человек осторожный, был в непо­средственном контакте с какой-либо германской аген­турой. Насколько он знал о деятельности людей окру­жавших его — трудно сказать». В своей статье в «Der Monat» Земан пишет, что сношения с немцами в 1917 г. переняли Платен, Радек, Ганецкий, Григорий Шкловский и другие «люди второго разряда, с ведома или без ве­дома Ленина».

На этом основании большевизанствующие и мало осведомленные или просто политически не­вежественные рецензенты книги «Германия и русская революция 1915-1918 г.» в целом ряде серьезных англий­ских и американских газет и журналов уже писали, что якобы не установлено, что Ленин и его партия были связаны с Германией и получали от нее огромные суммы. А один очень серьезный американец договорился даже до того, что если и доказано, что немцы дали больше­викам большие суммы денег, то не доказано, что эти деньги попали в руки Ленина. Если это не попытка «обелить» Ленина, то это просто сверхъестественная глупость. Конечно, Ленин не встречался ни с Вильгель­мом II, ни с Людендорфом и не договаривался лично с канцлером Бетманом-Гольвегом и не получал от них ящиков с золотыми германскими марками или с русски­ми государственными ассигнациями. Ленин лично ведь тоже не участвовал ни в «экспроприациях», которые большевистские «боевики» с ведома Ленина производили {238} в годы первой революции, пересылая ему награбленные деньги. Ленин тоже лично не участвовал и в вооруженном восстании, организованном по его настоянию, которое привело его к власти. Но большевистская партия нико­гда ни одного шага не сделала без его ведома, больше того, он всегда был инициатором всех решений и вы­ступлений партии. Правительство Вильгельма II давало деньги не отдельным большевикам, «окружавшим» Ле­нина, но именно партии, а Ленин всегда был ее абсолют­ным диктатором. Никто никогда не действовал от его имени, не будучи заранее уполномоченным на это Ле­ниным.

Имя Троцкого почти не упоминается ни в докумен­тах, опубликованных в книге «Германия и русская ре­волюция 1915-1918 г.», ни в статье Земана в журнале «Der Monat», ни в книге «Купец революции» а между тем Троцкий, по крайней мере в 1917-1918 гг. несомненно был соучастником германо-большевистского заговора. До войны Троцкий жил в Вене. Когда вспыхнула война, старый лидер австрийской социал-демократической пар­тии, Виктор Адлер, помог Троцкому получить от ав­стрийского правительства разрешение на выезд из Ав­стрии для него самого и его семьи. Троцкий переехал в Цюрих. Там он опубликовал брошюру на немецком языке под заглавием «Война и Интернационал». В ней он резко критиковал, главным образом, немецких соци­ал-демократов за их поддержку военной политики гер­манского правительства. Но через несколько месяцев он переехал из Цюриха в Париж и там стал ближайшим сотрудником газетки «Голос», органа социалистов — про­тивников войны. Позже, когда французское правитель­ство закрыло «Голос», газета начала выходить под назва­нием «Наше Слово» и Троцкий стал ее главным редакто­ром. Ближайшими сотрудниками «Нашего Слова» были:

Мартов, Луначарский, Покровский, Рязанов, Лозовский, Мануильский, Раковский, Антонов-Овсеенко и Павлович. Все они, за исключением Мартова, в 1917 г. примкнули {239} к Ленину. Если Троцкий в Цюрихе нападал, главным об­разом, на германских социалистов, то в Париже всё острие его пера было со всей резкостью направлено против Франции и ее союзников.

Старый друг Троцкого Л. Г. Дейч, прочитав статью Троцкого в «Нашем Слове», глу­боко возмущенный ею, воскликнул: «Если б я так хорошо не знал Троцкого, то я не сомневался бы, что он подкуплен германским правительством. В конце 1916 г. «Наше Сло­во» было закрыто французским правительством, а Троц­кий был выслан из Франции. Он уехал в Испанию, но и оттуда его выслали. Он переселился в Нью Йорк и здесь, в редактируемой им и Бухариным русской газете «Новый Мир» и в социалистических газетах и журналах на других языках, продолжал гнуть ту же самую линию. В Нью Йорке Троцкий рассказывал, что «Наше Слово» издава­лось на средства главным образом Раковского. Вполне возможно, что Троцкий тогда не знал, что Раковский по­лучал эти деньги от Парвуса. Но в июле 1917 г. Троцкий уже вне всякого сомнения знал, что все большевистские «Правды» («Окопная», «Солдатская» и др.), и весь огром­ный аппарат большевистской партии, финансируются гер­манским правительством. В своей книге о Ленине, вышед­шей в Москве в 1924 г., Троцкий будучи тогда еще все­сильным военным комиссаром и членом Политбюро пи­сал: «После июльского восстания Ленин мне сказал: “Те­перь они нас перестреляют. Самый для них подходящий момент”». К счастью, — пишет Троцкий, — «нашим вра­гам не хватало еще ни такой последовательности, ни та­кой решимости» (Троцкий, О Ленине, Москва, 1924, стр. 58-59.).

Троцкий, как и Ленин, хорошо знал, что за агитацию против Временного Правительства и за немедленный мир никто даже из русских умеренных либералов не потребо­вал бы расстрела Ленина и его ближайших соратников. Но Ленин, конечно, думал, что Временное Правительство получило в свои руки бесспорные доказательства, что большевистская партия получала от правительства {240} Вильгельма II огромные суммы денег на разложение русской армии и усиление анархии в стране, чтобы таким обра­зом привести к военному поражению России и к сепа­ратному миру. Троцкий тогда работал рука об руку с Ле­ниным и для него не могло быть секретом, что Ганецкий, Боровский и Радек, которые в Стокгольме являлись офи­циальными представителями Ленина и большевистской партии, находятся в близкой связи с Парвусом.

10-го июля 1917 года в письме на имя Временного Правительства Троцкий открыто солидаризировался с Лениным и Зи­новьевым, которые тогда были в бегах и скрывались. Троцкий был арестован, но во время корниловского вос­стания был освобожден из тюрьмы и стал лидером боль­шевиков в Совете Рабочих и Солдатских Депутатов. Он также был выбран членом ЦК большевистской партии.

Тогда он уже безусловно знал все секреты большевиков, и он не мог не знать о той помощи, которую германское правительство и генеральный штаб оказывали большеви­кам — раньше для свержения Временного Правительства, а потом для удержания большевиками власти в своих руках. В качестве первого комиссара по иностранным де­лам Троцкий не мог не быть в постоянной связи с тай­ными представителями Германии. Он не мог не знать, что назначенный официальным представителем большевист­ского правительства в Стокгольме В. Боровский постоян­но встречается там не только с Парвусом, но и с совет­ником германского посольства фон Ритцлером. Об этом еще в 1928 году подробно рассказал Филипп Шейдеман в своих мемуарах. Самые крупные суммы большевики по­лучали от немцев уже после захвата ими власти, в конце 1917 г. и в 1918 г. вплоть до окончательного поражения Германии на Западном фронте. Троцкий, конечно, знал об этом, ибо тогда он был всесильным военкомом и за­нимал в советском правительстве первое место после Ленина. Таким образом, если не с самого начала войны, то позже, Троцкий был одним из активных соучастников германо-большевистского заговора.

 

{241}

XI

 

Когда 24-го апреля 1918 г. товарищ министра ино­странных дел Буше на заседании германского Рейхстага объявил условия мира, выработанные в Брест-Литовске, председатель социал-демократической партии Филипп Шейдеман в своей речи сказал: «Невозможно начать дебаты о политическом положении, забывая о большой трагедии, постигшей Россию... Канцлер уже сказал нам, что русское правительство приняло условия, выработан­ные германским правительством. Это не было нашим на­мерением, намерением германской социал-демократиче­ской партии, привести Россию к теперешнему ее состоя­нию. Мы боролись за защиту нашего отечества против ца­ризма. Мы продолжаем бороться против союзнической политики захватов, но мы не боремся за раздел России, не боремся за подавление независимости Бельгии...

Мы считаем необходимым заявить перед всем миром, что по­литика, которая теперь ведется по отношению к России, не наша политика... Если наша (социал-демократическая) политика не была применена на Востоке, если там пред­приняты были шаги прямо противоположные нашему со­вету, шаги, которые по нашему убеждению кроме вреда ничего не принесут нашему народу, то русский больше­визм в значительной степени способствовал этому. После поражения царизма на фронте, большевизм всецело ра­зоружил Россию и не проявлял, во всяком случае в своих первоначальных стадиях, ни малейшего интереса к сохра­нению Российской империи. Он (большевизм) фактиче­ски играл на руку расчленению России» (Scheideman. Memoirs of a Social-Democrat, Vol.II, p. 451-452.).

Эдуард Бернштейн в своей выше цитированной статье в берлинском «Форвертсе» в 1921 г. обвинял Ленина, что он всецело был ответствен за позорный Брест-Литовский мир и за расчленение России, и что не заслуга Ленина и его товарищей, что Брест-Литовский мир был позже {242} аннулирован в результате победы союзников на западном фронте (Напомним читателю, что по Брест-Литовскому договору Польша Курляндия и Литва вместе с частями Лифляндии и Эстонии были объявлены окончательно отделившимися от России. Россия также обязывалась немедленно эвакуировать Финляндию, Балтийские про­винции, Украину и Закавказье. Украина, как доказательство своей независимости, заключила сепаратный мир с Германией. Россия была расчленена. Кроме того, большевики еще обязались уплатить Герма­нии огромную контрибуцию.).

А через 18 лет, 2-го сентября 1939 года, другой известный германский социал-демократ Рудольф Гильфердинг, который в 1918 г. был одним из лидеров левых не­зависимых социалистов, противников войны, писал в офи­циальном органе германской социал-демократической партии «Neue Vorwärts», выходившем тогда в Праге: «Ле­нин в марте 1918 года подписал Брест-Литовский мир с Германией, чтобы продолжать войну между Германией и Австрией с одной стороны, и Англией и Францией, с другой, и чтобы обеспечить себе самому мир. Он сделал это, рискуя привести к победе реакционных Габсбургов и Гогенцоллернов над западными демократиями... Вмеша­тельство Соед. Штатов Америки, «американского капита­лизма», как говорили вульгарные марксисты, вмешатель­ство, которое тогда не могло быть предвидено, спасло его (Ленина) от этой опасности» (В "Neue Vorwärts" Гильфердинг подписывался Richard Kern.).

 

Ленин и его товарищи поступили как величайшие предатели не только по отношению к своей родине, к российской демократии, но и по отношению к мировой демократии и международному социализму. Циничное сотрудничество Ленина и большевистской партии с правительством Вильгельма II и германскими милитаристами принесло катастрофические результаты для всей Европы, сведя в большой степени на-нет огромные жертвы за­падных демократий в первой мировой войне и борьбу целых двух поколений русского освободительного {243} движения. В этом же циничном сотрудничестве были зало­жены моральные основы позднейшего сталинского пакта с Гитлером, развязавшего вторую мировую войну, от ко­торой погибли десятки миллионов людей. Конечно, вся правда о германо-большевистском заговоре 1917-1918 г.г. будет вскрыта только тогда, когда откроются архивы Центрального Комитета большевистской партии, если часть секретнейших документов, хранящихся там, не бу­дет уничтожена или уже не уничтожена.

{244}