Действие. С понятием «действие», введенным в начале этой главы, связано не меньше проблем, чем с понятием «ситуация».

 

С понятием «действие», введенным в начале этой главы, связано не меньше проблем, чем с понятием «ситуация».

Во-первых, обращает ли субъект на свои действия такое же внимание, как и на ситуацию, в которой находится? При всей рефлексивности действия внимание, как правило, направлено на те фрагменты ситуации, которые представляются значимыми и на которые действие ориентировано. Субъект может наблюдать за самим собой лишь в виде исключения. Условия и последствия такого внимания к себе изучали, в частности, Дюваль и Виклунд, а также Хекха-узен [S. Duval, R. Wicklund, 1972;

Н. Heckhausen, 1980]. Направленные на себя когнитивные процессы могут иметь своим предметом целостное действие, его актуальное состояние и развитие лишь постольку, поскольку в восприятии дана «целостная ситуация» со многими выделенными деталями, а самонаблюдение легко нарушает протекание действия. Замечаются отдельные компоненты, на фоне которых протекает действие, а именно эмоциональное состояние, изменение ожиданий, степень удачности данного этапа деятельности, текущая самооценка [Н. Heckhausen, 1980]. Обращению восприятия на себя способствует внимание к собственной личности (или к ее репрезентации), а также попадание в поле зрения другого человека. Например, человек видит себя в зеркале, слышит свое имя, чувствует, что за ним наблюдают, и т.. п. [R. Wicklund, 1975].

Однако, как показали Джонс и Нисбетт, обычно внимание субъекта направлено на ситуацию. Это не значит, что субъект полностью забывает о себе. Действие, как правило, сопровождается своеобразным обрамляющим самосознанием, точнее, рефлексией того, что субъект своими действиями меняет ситуацию в определенном направлении, что он стремится к тому или иному целевому состоянию и предполагает его достигнуть и т. п. Ответ на вопрос, сколько и что именно замечает субъект в своем поведении, является решающим для определения ценности и глубины данных по интро- и ретроспективной самооценке. Представление о том, что субъект непрерывно, полно и надежно фиксирует свои действия (в том числе и все внутренние процессы) и мог бы дать полный и неискаженный отчет об этом, ошибочно. Нисбетт и Вильсон попытались экспериментально проверить [R. Nisbett, T. Wilson, 1977] и дифференцировать условия, при которых нельзя полагаться на самоотчеты, например, случай, когда уместное использование сиюминутных теорий так заполняет пробелы в опыте, как если бы субъект действительно видел то, о чем рассказывает [см. критику этого исследования: Е. Smith, F. Miller, 1978]. Бесспорно, упущенные или отсутствующие детали легко реконструируются и появляются в воспоминании в силу предвзятости или внушения [H.-J. Kornadt, 1958].

Во-вторых, в какой системе описывать и определять действие: с помощью физикалистского измерения, интерсубъективного внешнего наблюдения или субъективного внутреннего восприятия? Предпочтение одной из систем весьма заметно влияет на то, что относится к действию. При физикалистском (или физиологическом) измерении в него можно включить не замечаемую субъектом непроизвольную активность организма, такую, как деятельность желез внутренней секреции, изменения электрического сопротивления кожи, и, напротив, исключить такие вещи, как представления и мыслительные процессы. В сущности, внешнее наблюдение ограничится регистрацией моторной активности (в том числе словесного и внеречевого общения). Самонаблюдению могут быть открыты (с учетом упомянутых выше ограничений) отдельные аспекты и содержания собственных действий, которые контролируются или принципиально контролируемы сознанием. К ним относятся как «внутренние действия», например представления и мыслительные процессы, так и «внешние действия» в форме двигательных реакций и коммуникативного поведения.

В-третьих, в зависимости от выбора одной из трех указанных систем дается ответ на вопрос: насколько элементарны или сложны, структурированы и протяженны во времени единицы активности? Так, на физикалистско-физиологическом уровне описания действие можно разложить до элементарных мышечных сокращений, в то время как на уровне внешнего наблюдения и самовосприятия в качестве элементов действия можно представить весьма сложные, разнообразные и протяженные во времени последовательности движений. На уровне описания конкретных данных различают поэтому «молекулярные» и «молярные» единицы описания. То же приложило к строящимся на их основе теориям.

Лишь в самое последнее время расчленение непрерывного потока активности на единицы стало предметом более пристального изучения*. Ньютсон [D. Newtson, 1976] с сотрудниками предъявлял испытуемым видеозаписи последовательностей действий. Испытуемые должны были нажатием кнопки отметить «переход», т. е. завершение, по их мнению, одной единицы поведения и начало другой. Задание не вызвало у них затруднений независимо от того, должны ли они были выделять более мелкие или более крупные единицы или такие, которые они считали «естественными». Более мелкие еди" ницы оказывались частями более крупных. Наблюдалась высокая согласованность между испытуемыми, а также устойчивость к повторному тестированию моментов таких переходов. Когда поток активности наблюдаемого человека становился плохопредсказуемым, испытуемые переходили к членению действия на более мелкие единицы. Моменты перехода оказались решающими для понимания наблюдавшегося потока активности. Они не просто образовывали временные границы между сегментами действия, но содержали всю информацию об изменениях в потоке активности, которая была необходима для понимания и узнавания последовательности действий.

 

_________________

* В работах советских психологов и психофизи­ологов выявлены многочисленные объектив­ные показатели, позволяющие выделить пос­ледовательные фазы активности, предполо­жительно соответствующие отдельным дей­ствиям. В качестве таких показателей могут, например, выступать фазы непроизвольных движений глаз [Гиппенрейтер Ю. Б. Движе­ния человеческого глаза. М., 1978] или мо­менты изменения соотношения когнитивных и исполнительных компонентов двигательного акта [Гордвева Н. Д., Зинченко В. П. Функци­ональная структура действия. М., 1982]. В теоретических работах подчеркивается неад­дитивный характер деятельности, которая не может быть исчерпывающим образом пред­ставлена в виде последовательности направ­ленных на достижение сознательных целей действий [см.: Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975]. Последнее объясняется прежде всего сосуществованием в каждый момент времени нескольких раз­личной степени общности целей. Выполнение локальных действий поэтому оказывается включенным в контекст достижения целей более высокого уровня. Реконструкция де­ятельности предполагает описание одновре­менно разворачивающихся на разных уровнях процессов активности. (Прим. ред.)

 

В-четвертых, возникает проблема, специфичная именно психологии мотивации. Нельзя ли выделить в потоке активности центральный и управляющий компонент деятельности, противопоставив его инструментальным, исполнительным навыкам? Если бы это удалось, последние и стали бы действием в собственном смысле, т. е. тем, что объясняется психологией мотивации с помощью мотивирующих и управляющих центральных процессов. Исключенные из понятия действия опосредующие процессы либо феноменологически даны в самовосприятии, либо дедуктивно выводятся из гипотетических конструктов, подобных тем, что были рассмотрены выше. Но при этом они не исключаются из мотивационно-психологического объяснения. Обычно анализируется лишь одна составляющая поведенческого акта, а именно регуляция внешнего действия внутренними когнитивными процессами. Невыясненным остается, однако, обратное влияние внешнего действия на ситуацию и ее восприятие, на самовосприятие, в том числе на соответствующее изменение опосредующих мотивационных процессов и т. д. Выявление исходных условий внутренней активности в форме опосредующих мотивационных процессов и проявляемых при этом индивидуальных различий является не менее существенной проблемой психологии мотивации, чем анализ условий внешней деятельности.

 

Смена объяснительной модели

 

В столь запутанном (и даже более запутанном, чем это показано выше) лабиринте взаимосвязей «ситуация» и действие» уже не кажется удиви­тельным построение теорий мотива­ции с совершенно различных позиций, что сразу приводит к предвзятому выбору объяснительной модели. Так, сомнительность результатов по якобы выявленным методом интроспекции элементарным составляющим созна­ния способствовала появлению в 20-е it бихевиоризма и осуждению само­наблюдения. Научными начали приз­навать лишь такие данные, которые можно было описать в физических величинах или установить интерсубъ­ективно при помощи внешнего наблю­дения. При этом всякого рода когни­тивные образования были объявлены менталистскими и изгнаны из психо­логической теории мотивации. Спо­собности же, наличие которых отли­чает человека от любого животного, такие, как предвосхищение событий, мышление и речь, оказались вне вни­мания исследователей. Эксперимент с животными в сильно ограниченных условиях стимуляции и возможностях реагирования стал образцом анализа поведения, преимущественно такой его формы, как научение, т. е. прис­пособление организма к изменившим­ся ситуационным обстоятельствам. Все это сказалось на соответству­ющих теоретических подходах в пси­хологии мотивации.

Бихевиористская объяснительная модель—пример тому. Согласно этой модели ситуация представляет собой совокупность отдельных стимулов. Живое существо—это «организм». Его реакция суть движения или внут­ренняя секреторная активность. Сти­мул вызывает в организме реакцию, которая прочно ассоциирована со сти­мулом в силу прежних процессов на­учения. Объяснение сводится к пред­ставлению о пассивно реагирующем аппарате, который в состоянии в из­менившихся условиях ситуации изме­нить свою программу «стимул — реакция» в соответствии с критерием максимальной редукции потребности. Ситуация и действие рассматривают­ся в элементарной и легко объективи­руемой форме как стимулы и реак­ции, а опосредующие промежуточные процессы, не говоря уже о когнитив­ных структурах, опускаются. Такова несколько утрированная и упрощен­ная картина одной из объяснительных моделей, которая, впрочем, оказа­лась пригодной для выявления мно­гих взаимосвязей.

Но трудности в объяснении поведе­ния, которое, несомненно, регулирует­ся предвосхищением будущих целе­вых состояний, все больше побужда­ли к разделению связи между стиму­лом и реакцией, к включению проме­жуточных переменных, объяснитель­ных конструктов, к насыщению их когнитивными значениями, к замене механистично-каузальной трактовки трактовкой псевдофиналистской, к пониманию стимула и реакции на пси­хологически более высоком понятий­ном уровне, к осознанию того, что живые существа активны, а не обре­чены на постоянную пассивность, по­ка внешние или внутренние стимулы не будят их, что они получают инфор­мацию об окружающем, преобразуют ее и действуют в окружающем мире согласно имеющемуся знанию.

На протяжении десятилетий иссле­дователи, чьи взгляды во многом совпадали, не только говорили о мо­тивирующем влиянии когнитивных об­разований, но и пытались раскрыть их роль в процессе мотивации, сделать их доступными научному анализу благодаря применению интерсубъек­тных методов: В последующих гла­вах описаны те стадии, которые пришлось пройти на этом пути. Но в первую очередь необходимо дать об­щее представление об истории психо­логии мотивации, о развитии ее проб­лематики.

 

Глава 2

Основные направления в исследовании
проблем мотивации

 

Попытки объяснить поведение живых существ предпринимались давно. Под тем или иным названием и с разных исходных позиций обсуждалось то, что сегодня связывается с проблемой мотивации,— вопросы активизации, управления и реализации целенаправ­ленного поведения. Мы не будем де­тально рассматривать всю запутан­ную историю этой проблемы [см.: R. С. Bolles, 1975] и воспользуемся словами Германа Эббингауза (1850— 1909), правда, сказанными о психоло­гии в целом: «У нее долгое прошлое, но короткая история».

С возникновением научной, т. е. эк­спериментальной*, психологии при обсуждении мотивации стали исполь­зоваться самые различные термины: воля, инстинкт, побуждение, потреб­ность, движущая сила, мотив, причи­на и т. д., а сама мотивация постепен­но занимала все большее место в объяснении не только поведения и обучения, но и таких, казалось бы, «автоматически» протекающих про­цессов, как восприятие, представливание и мышление. Изучение мотива­ции со временем вылилось в самосто­ятельное направление с собственным понятийным аппаратом, методами, те­ориями. Первые исследования были посвящены анализу волевого акта.

 

_________________

* Приравнивание научной психологии к экспе­риментальной справедливо лишь до тех пор, пока речь идет о произошедшем в конце прошлого века институциональном отделении психологии от философии. Фактическое ста­новление первой как научной дисциплины в значительной степени опиралось на неэкспе­риментальные или квазиэкспериментальные методы исследования, прежде всего на раз­личные методы наблюдения. Достаточно ска­зать, что ббльшая часть приводимых в дан­ной книге результатов получена в ходе ис­следований корреляционного типа, которые нельзя считать экспериментальными в стро­гом смысле этого слова. (Прим. ред.)

 

Так, Пфендер в описательном труде «Мотив и мотивация» [A. Pfander, 1911] рассматривал мотив как основу волевого решения, а вышедшая в 1936 г. первая англоязычная книга называлась «Мотивация и поведение» [Р. Т. Young, 1936]. Двадцать лет спу­стя рефераты, монографии, обзоры, руководства уже шли одно за другим. Среди них следует упомянуть серию ежегодников по проблемам мотива­ции университета штата Небраска (с 1953 г.), руководства [S. Koch, 1959— 1963; Н. Thomae, 1965] и более или менее полные учебные пособия [С. N. Gofer, M. N. Appley, 1964; J. W. Atkinson, 1964; J. W. Atkinson, D. A. Birch, 1948; R. C. Bolles, 1967; 1975; К. В. Madsen, 1959; 1974; B. Weiner, 1972].

Сегодня исследования мотивации еще далеки от окончательного реше­ния всех вопросов и от выработки единых методов и теорий, а потому имеет смысл проследить развитие проблематики мотивации в историче­ской перспективе. При этом нам при­дется вернуться почти на столетие назад. Прежде всего обратимся к первым исследователям мотивации, которые в начале нашего века заня­лись проблемами, не утратившими свою значимость и по сей день, и проследим становление отдельных направлений в разработке этих проблем.