Рассказ Зинаиды Владимировны Ждановой

 

Когда началась война, Матушка просила всех приходящих к ней приносить ивовые ветки; она их ломала на палочки одинаковой длины, очищала от коры и молилась. Пальчики были все в ранках. Часто говорила, что бывает невидимо на фронтах, помогает...

После войны, как и многие тогда, я была страшно бедной, на­деть нечего, пальто изношено, а Матушка твердит: «Все-то у тебя будет», — и по пальчикам мои пальто пересчитывала. И действи­тельно, после лагеря я никогда не нуждалась в чем-либо. Я часто говорила: «Матушка, я плохая, грешная, исправиться сама не могу (была вспыльчива, горда, самоуверенна и т.д.), что делать?» А Ма­тушка мне: «Ничего, ничего, выполем травку, сорняк, потом попо­им молочком, и будешь ты у нас хорошая!»

Я знаю случай, когда Матушка охраняла одного человека. Это было в войну. Этот человек был на фронте, потом его направили в Горький учиться на десантника. Семья его жила в Москве, и он не имел от нее известий. В школу его не приняли, но соблазн был ве­лик: заехать в Москву узнать, что с семьей. Это считалось дезертир­ством. Чтобы ехать в Москву в условиях военного времени, надо было, кроме билета, иметь соответствующие документы — в поезде постоянно устраивались проверки... Этот человек молился, просил Николая Чудотворца и Матушку помочь. Чудом доехал до Москвы, в поезде у всех проверяли документы, а мимо него проходили, как будто бы его и не было. В Москве, на вокзале, стояли шеренги про­веряющих, и здесь он прошел с молитвой. Приехал, разыскал семью; мать его поехала тут же к Матушке, а она ей: «Пусть сын твой поживет дома, ходит по Москве не боясь, я буду все время с ним — устроится». Страшно было, но он поверил без сомнений и посту­пил, как Матушка велела. Потом он вернулся в свою часть молитв ради Матушки и воевал до конца войны.

В войну Матушка спасла Катю (Екатерину Жаворонкову) от тюрьмы. Катя подделала талоны на сахар. Это обнаружили и пере­дали дело в суд. Срок неминуемый. Карали строго. Матушка успо­каивала родителей: «Я сама буду на суде. Ничего Кате не будет». И что же? Судья спросил, кто ответчик. Катя: «Я». Он: «Да не вы же!» Она: «Я». Он засмеялся, такая она была комичная (надела шляпу с полями), и закрыл дело. В суде народ возмущался: всем дают срок, а почему этой не дали?!

В начале 1941 года моя двоюродная сестра Ольга Носкова спра­шивала у Матушки совета, идти ли ей в отпуск: ей давали путевку, но ей не хотелось ехать зимой. Матушка сказала: «Нужно идти в от­пуск сейчас, потом долго-долго не будет отпусков. Будет война. Победа будет за нами. Москву враг не тронет, она только немного погорит. Из Москвы уезжать не надо».

Началась война. Сестра вместе с тремя детьми, свекровью и ма­терью собралась в эвакуацию и приехала спросить Матушку, ехать ли? Матушка сказала: «Никуда не уезжай. А кто поедет, увидит большие муки». Сестра послушалась и осталась в Москве. Другая женщина, Вера Кучерова, также в это время спрашивала у Матуш­ки, ехать ли ей в Себино с сыном семи лет. Ей Матушка тоже ска­зала: «Оставайся в Москве». У нее был муж полковник, он хотел, чтобы она поехала в Себино, потому что это глухое село, сорок ки­лометров от железной дороги, он думал, что там она будет в безо­пасности, и Вера уехала, не послушавшись Матушки. Потом она рассказывала: в Себино пришел карательный отряд немцев. Жгли дома, собрали всех детей в селе и ее сына в том числе, поместили их в погреб, а сверху устроили костер... Согнали всех матерей смотреть на эту муку. Вдруг подъехал немец на мотоцикле, передал какой-то приказ, и немцы куда-то заторопились и выпустили детей... Вот так по молитвам Матушки было защищено ее родное Себино.

Осенью 1941 года я оказалась в бедственном положении, рабо­тать негде. Поехала к Матушке, а она мне: «Работу не ищи, она са­ма к тебе придет». И действительно, заехал как-то к нам один чело­век, друг знакомого. После ранения он возглавил производствен­но-техническую контору и взял меня туда секретарем..

1942 г. Москва голодала. Притаилась. Замерла. На улицах никого нет, снег по колено. Темно. Тяжело нам было с матерью. Начальник конторы мне предложил поехать вместе с завхозом в командировку в Рязань, с тем чтобы там обменять что-либо на продукты. Я отказы­ваюсь: «Не умею, не смогу, боюсь». Матушка же говорит: «Поезжай, поезжай, не бойся, все сделаешь и на крыльях Божиих прилетишь домой! Я за тебя буду молиться». Поехали. Под Рязанью ничего мы не наменяли. Поехали в г. Ряжск, там деревня за деревней, отошли от Ряжска на 25 километров. Наменяли. Погрузились в санки, пудов по пять, от проезжей дороги далеко. Решили идти к ней напрямик, а кругом бугры, овраги. Время упущено, март. Встали рано утром и по насту пошли. Километра три прошли. Солнце стало припекать, снег как сахар, начали проваливаться. Тянули, тянули... Санки въехали на бугор, а внизу овраг, и мы оба упали, задыхающиеся, обессиленные. Чтобы прийти в себя, стали глотать снег. В отчаянии я вдруг как зак­ричала: «Николай Угодник, помоги, погибаю!» Не прошло и секун­ды, как завхоз поднял голову и говорит: «Смотрите, смотрите, черная точка к нам приближается». Не успела я ответить, как вижу — по ов­рагам-сугробам едет лошадь с санями, подъехала к нам. Человек поч­тенного вида, в черном до полу армяке, в черной скуфейке на голо­ве, говорит: «А я с дороги почему-то решил свернуть, видно, за ва­ми». Погрузил нас, мы опомниться не могли. Он спрашивает: «Куда вас?» Я говорю: «До Ряжска», а он мне: «Ведь вам-то надо в Рязань, в Москву ехать». Я была как одеревеневшая и даже не удивилась. «Я вас довезу до Рязани». Ехали, ехали... Начало темнеть. Он и говорит:

«Остановимся переночевать». Посреди полей вдруг видим — возник одинокий бревенчатый дом. Старец-возница говорит мне: «Идите в избу». Вошли, изба пустая, нежилая — справа в углу иконы, под ни­ми стол и лавки у стен, больше ничего...

У стола стоит старец с бледным изможденным лицом, в темной одежде, волосы длинные, подстриженные под скобу. Ни слова нам. Мы увидели печку, бросились к ней. Печка натоплена. Прислони­лись к ней и от пережитого тут же осели на пол и заснули. Утром ра­но тронулись в путь. Возница, нас не спрашивая, подвозит к вокза­лу, берет мои санки: «Скорее, скорее, поезд на Москву отходит». Подъезжаем, а уж первый гудок к отправке. Сесть невозможно, теплушки переполнены. Стоят у входа мужики стеной, не пускают. Он повел рукою: «Раздвиньтесь, посадите их». И они беспрекос­ловно раздвинулись. Люди подняли санки, и мы оказались в поез­де. Я была в таком запале, ни спасибо не сказала и не чувствовала ничего. Приезжаю домой, а Матушка говорит: «Ну что, на чьих крыльях прилетела?»

И вот прошло тридцать лет, прежде чем я поняла, на чьих. Как же долготерпелив и милостив Господь. Нас переселили с Арбата в Медведково. Прихожу в храм Покрова Пресвятой Богородицы в нижний ярус, ставлю свечку Николаю Угоднику... Господи, да ведь это был он, великий чудотворец, тот же лик я вижу под митрой. Я вся затряслась. И все это случилось со мной по молитве Матушки!

С тех пор душа преисполнена благодарности и теплой, безгра­ничной любви к святителю Николаю, нашему скорому помощни­ку. И только теперь я задаю себе в удивлении вопросы: как могли сани так быстро подъехать к нам без дороги, как могла пройти ло­шадь по глубоким оврагам с рыхлым снегом? Почему помощь яви­лась мгновенно после моего вопля к Николаю Чудотворцу? Что это был за дом одинокий среди безбрежных полей? Как возница узнал, откуда мы, и привез нас к самому отходу поезда?.. И кто был тот старец в избе под иконами и была ли вообще эта изба? Как жаль мне маловерных людей, сомневающихся в том, что такие чудеса могут происходить в наше время.

Матушка как-то сказала: «Кто знает, может, Господь и простит Сталина. Он сам пленник». Я спросила: «У кого?» Она: «У Кагано­вича и всех тех! Они опутали его со всех сторон, они висят на нем, вздохнуть ему не дают, помрачают его. Он любит Россию, он всю ду­шу свою положил в войну».

В 1950 г. я сидела в тюрьме на Лубянке, там все камеры были полны троцкистами-сионистами (предъявленные им обвинения). Сталин взялся очищать Россию от сионизма, захвата ее, и, если бы не это, кто знает, может быть, его бы и не убрали. В начале войны Сталин выполнил все указания, сообщенные ему митрополитом Илией с Ливанских гор (Антиохия-Сирия) о спасении России, от­крытые по молитве его явившейся наяву самой Царицей Небес­ной... На его вопрос, что надо сделать, Заступница Усердная отве­тила: «Надо открыть монастыри в России и семинарии, вернуть из тюрем священников, все силы бросить на защиту Петрограда (клю­чевой вопрос, указанный самой Царицей Небесной!) и не препят­ствовать иметь в войсках священников и чудотворный образ Казан­ской иконы Божьей Матери, по милости которой и происходили чудеса — победы: под Сталинградом, под Курском — на Прохорове поле и при взятии Кенигсберга.

В 1945 г. Сталин пригласил в Россию митрополита Илию, и по его указанию была преподнесена митрополиту Илии панагия, в ко­торой были вставлены драгоценные камни, собранные из всех об­ластей России. Матушка часто нам показывала, как Сталин пред смертью будет кричать: «Что вы, что вы!» По одной стороне посте­ли будет стоять Каганович, а по другой стороне сестра его. «Что хо­тите делать со мной?» А они наложат подушки на него. Это было сказано Матушкой в 1943 году.

Я раньше слышала, что Сталин был у Матронушки, но не пове­рила. А совсем недавно на могилку Матушки приходила женщина лет 80, которая проживала раньше в селе Себино. Вот что она рас­сказала о том, как Сталин во время войны был у Матронушки:

«Мой сын во время войны подвозил продукты в Кремль. И од­нажды, увидев Сталина, он набрался смелости и сказал ему: «Иосиф Виссарионович, вы хотите узнать, кто выиграет войну? Есть прозорливая женщина, которая может вам все сказать. Она живет по адресу: Арбат, Староконюшенный переулок».

И вскоре Сталин действительно посетил блаженную Матрону.

Это было в 1941 г. Блаженная Матрона его приняла и постучала по правому плечу: «Красный петух победит. Победа будет за тобой. Народ победит. Ты один из начальства не покинешь Москву».

Более подробно о том, почему Сталин не выехал из Москвы, одна женщина совершенно случайно узнала во время работы мед­сестрой в Первой градской больнице.

В 1954 г. академик Бакулев Александр Николаевич лег в больни­цу, в корпус, который он построил на свои деньги, и сказал: «Пер­сонально меня обслуживать не надо. Обслуживать будет тот персо­нал, который находится на этом посту». И эта женщина обслужива­ла пост как медсестра. Он ее уважал за то, что она не красилась, во­лосы убирала под шапочку, и иногда рассказывал о военных време­нах. Во время войны Александр Николаевич был главным хирургом Москвы, и Иосиф Виссарионович часто приглашал его на чай.

Когда было принято решение о выезде Сталина из Москвы, то Александр Николаевич Бакулев должен был выезжать с семьей в од­ном вагоне со Сталиным. Он рассказывал: «Как только мы сели в поезд и расположились, то сразу крепко уснули. Вдруг я внезапно проснулся, посмотрел в окно и вижу, что наш поезд стоит на вокза­ле. Я тогда вбегаю в купе к Сталину и кричу: «Не судьба нам уехать!» Мы радовались, что так случилось. Так подтвердились слова бла­женной Матроны о том, что Сталин не уедет из Москвы.