Стоит ли рассказывать о всех страданиях, перенесенных нами на нашеймаленькой шлюпке, когда нас долгие дни носило и мотало по океанскимпросторам? Сильный северо-западный ветер дул целые сутки. Потом наступилозатишье, но к ночи поднялся ветер с юго-запада, то есть прямо нам в лоб. Темне менее я втянул плавучий якорь, поставил парус и направил лодку круто кветру с курсом на юго-юговосток. Ветер позволял выбирать лишь между этимкурсом и курсом на запад-северо-запад, но теплое дыхание юга влекло меня вболее теплые моря, и это определило мое решение. Однако через три часа, -- как сейчас помню, ровно в полночь, -- когданас окружал непроницаемый мрак, этот юго-западный ветер так разбушевался,что я вновь был принужден выбросить плавучий якорь. Рассвет застал меня на корме. Воспаленными от напряжения глазами явсматривался в побелевший вспененный океан, среди которого наша лодкабеспомощно взлетала и ныряла, держась на своем плавучем якоре. Мы находилисьна краю гибели -- каждую секунду нас могло захлестнуть волной. Брызги и пенанизвергались на нас нескончаемым водопадом, и я должен был безостановочновычерпывать воду. Одеяла промокли насквозь. Промокло все, и только Мод, всвоем плаще, резиновых сапогах и зюйдвестке, была хорошо защищена, хотяруки, лицо и выбившаяся из-под зюйдвестки прядь волос были у нее совершенномокрые. Время от времени она брала у меня черпак и, не страшась шторма,принималась энергично вычерпывать воду. Все на свете относительно: всущности, это был просто свежий ветер, но для нас, боровшихся за жизнь нанашем жалком суденышке, это был настоящий шторм. Продрогшие, измученные, весь день сражались мы с разбушевавшимсяокеаном и свирепым ветром, хлеставшим нам в лицо. Настала ночь, но мы неспали. Опять рассвело, и по-прежнему ветер бил нам в лицо и пенистые валы сревом неслись навстречу. На вторую ночь Мод начала засыпать от изнеможения. Я укутал ее плащом ибрезентом. Одежда на ней не очень промокла, но девушка закоченела от холода.Я боялся за ее жизнь. И снова занялся день, такой же холодный ибезрадостный, с таким же сумрачным небом, яростным ветром и грозным ревомволн. Двое суток я не смыкал глаз. Я весь промок, продрог до костей и былполумертв от усталости. Все тело у меня ныло от холода и напряжения, и прималейшем движении натруженные мускулы давали себя знать, -- двигаться же мнеприходилось беспрестанно. А нас тем временем все несло и несло насеверо-восток -- все дальше от берегов Японии, в сторону холодного Беринговаморя. Но мы держались, и шлюпка держалась, хотя ветер дул с неослабевающейсилой. К концу третьего дня он еще окреп. Один раз шлюпка так зарылась носомв волну, что ее на четверть залило водой. Я работал черпаком, как одержимый.Вода, заполнившая шлюпку, тянула ее книзу, уменьшала ее плавучесть. Еще однатакая волна -- и нас ждала неминуемая гибель. Вычерпав воду, я вынужден былснять с Мод брезент и затянуть им носовую часть шлюпки. Он закрыл собоюшлюпку на треть и сослужил нам хорошую службу, трижды спасая нас, когдалодка врезалась носом в волну. На Мод было жалко смотреть. Она съежилась в комочек на дне лодки, губыее посинели, на бескровном лице отчетливо были написаны испытываемые еюмуки. Но ее глаза, обращенные на меня, все так же светились мужеством, игубы произносили ободряющие слова. В эту ночь шторм, должно быть, бушевал особенной яростью, но я ужепочти ничего не сознавал, усталость одолела меня, и я заснул на корме. К утру четвертого дня ветер упал до едва приметного дуновения, волныулеглись, и над нами ярко засияло солнце. О, благодатное солнце! Мы нежилисвои измученные тела в его ласковых лучах и оживали, как букашки после бури.Мы снова начали улыбаться, шутить и бодро смотреть на будущее. А ведь всущности положение наше было плачевнее прежнего. Мы теперь были еще дальшеот Японии, чем в ту ночь, когда покинули "Призрак"; а о том, на какой широтеи долготе мы находимся, я мог только гадать, и притом весьма приблизительно.Если мы в течение семидесяти с лишним часов дрейфовали со скоростью двухмиль в час, нас должно было снести по крайней мере на сто пятьдесят миль ксеверо-востоку. Но были ли верны мои подсчеты? А если мы дрейфовали соскоростью четырех миль в час? Тогда нас снесло еще на сто пятьдесят мильдальше от цели. Итак, где мы находимся, я не знал и не удивился бы, если бы мы вдругснова увидели "Призрак". Вокруг плавали котики, и я все время ждал, что нагоризонте появится промысловая шхуна. Во второй половине дня, когда сноваподнялся свежий северо-западный ветер, мы действительно увидели вдаликакую-то шхуну, но она тут же скрылась из глаз, и опять мы остались однисреди пустынного моря. Были дни непроницаемого тумана, когда даже Мод падала духом и с ее губуже не слетали веселые слова; были дни штиля, когда мы плыли по безмолвному,безграничному простору, подавленные величием океана, и дивились тому, чтовсе еще живы и боремся за жизнь, несмотря на всю нашу беспомощность; былидни пурги и снежных шквалов, когда мы промерзали до костей, и были дождливыедни, когда мы наполняли наши бочонки стекавшей с паруса водой. И все эти дни моя любовь к Мод непрестанно росла. Эта девушка былатакой многогранной, такой богатой настроениями -- "протеевой", как я называлее, -- натурой. У меня были для нее и другие, еще более ласковые имена, но яни разу не произнес их вслух. Слова любви трепетали у меня на губах, но язнал, что сейчас не время для признаний. Можно ли, взяв на себя задачуспасти и защитить женщину, просить ее любви? Но сколь ни сложно было -- всилу этого и в силу многих других обстоятельств -- мое положение, я,думается мне, умел держать себя как должно. Ни взглядом, ни жестом не выдаля своих чувств. Мы с Мод были добрыми товарищами, и с каждым днем нашадружба крепла. Больше всего поражало меня в Мод полное отсутствие робости и страха. Нигрозное море, ни утлая лодка, ни штормы, ни страдания, ни наше одиночество,то есть все то, что могло бы устрашить даже физически закаленную женщину, непроизводило, казалось, никакого впечатления на нее. А ведь она знала жизньтолько в ее наиболее изнеживающих, искусственно облегченных формах. Этадевушка представлялась мне всегда как бы сотканной из звездного сияния, росыи туманной дымки. Она казалась мне духом, принявшим телесную оболочку, ивоплощением всего, что есть самого нежного, ласкового, доверчивого вженщине. Однако я был не вполне прав. Мод и робела и боялась, но онаобладала мужеством. Плоть и муки были и ее уделом, как и всякой женщины, нодух ее был выше плоти, и страдала только ее плоть. Она была как бы духомжизни, ее духовной сутью, -- всегда безмятежная с безмятежным взглядом,исполненная веры в высший порядок среди неустойчивого порядка вселенной. Опять наступила полоса штормов. Дни и ночи ревела буря, рукой титанашвыряя наше суденышко по волнам, и океан щерился на нас своей пенистойпастью. Все дальше и дальше относило нас на северо-восток. И вот однажды,когда шторм свирепствовал вовсю, я бросил усталый взгляд в подветреннуюсторону. Я уже ничего не искал, а скорее, измученный борьбой со стихией, какбы безмолвно молил разъяренные хляби морские унять свой гнев и пощадить нас.Но, взглянув, я не поверил своим глазам. У меня мелькнула мысль, что дни иночи, проведенные без сна, в непрестанной тревоге, помрачили мой разум. Яперевел взгляд на Мод, и вид ее ясных карих глаз, ее милых мокрых щек иразвевающихся волос сказал мне, что рассудок мой цел. Повернувшись снова вподветренную сторону, я снова увидел выступающий далеко в море мыс --черный, высокий и голый, увидел бурный прибой, разбивающийся у его подножияфонтаном белых брызг, и мрачный, неприветливый берег, уходящий на юго-востоки окаймленный грозной полосой бурунов. -- Мод, -- воскликнул я, -- Мод! Она повернула голову и тоже увиделаземлю. -- Неужели это Аляска? -- вскричала она. -- Увы, нет! -- ответил я и тут же спросил: -- Вы умеете плавать? Она отрицательно покачала головой. -- И я не умею, -- сказал я. -- Значит, добираться до берега придетсяне вплавь, а на шлюпке, придется найти какой-нибудь проход между прибрежнымискалами. Но время терять нельзя... И присутствия духа тоже. Я говорил уверенно, но на душе у меня было далеко не спокойно. Модпоняла это и, пристально посмотрев на меня, сказала: -- Я еще не поблагодарила вас за все, что вы сделали для меня, и... Она запнулась, как бы подбирая слова, чтобы лучше выразить своюблагодарность. -- И что же дальше? -- спросил я довольно грубо, так как мне совсем непонравилось, что она вдруг вздумала благодарить меня. -- Помогите же мне! -- улыбнулась она. -- Помочь вам высказать мне свою признательность перед смертью? И неподумаю. Мы не умрем. Мы высадимся на этот остров и устроимся на немнаилучшим образом еще до темноты. Однако, несмотря на всю решительность моего тона, я сам не верил ниединому своему слову. Но не страх заставлял меня лгать. Страха за себя я неиспытывал, хотя и ждал, что найду смерть в кипящем прибое среди скал,которые быстро надвигались на нас. Нечего было и думать о том, чтобы поднятьпарус и попытаться отойти от берега; ветер мгновенно опрокинул бы шлюпку, иволны захлестнули бы ее; да к тому же и парус вместе с запасными веслами былу нас спущен за корму. Как я уже сказал, сам я не страшился смерти, которая подстерегала насгде-то там, в каких-нибудь сотнях ярдов, но мысль о том, что должна умеретьМод, приводила меня в ужас. Проклятое воображение уже рисовало мне ееизуродованное тело в кипящем водовороте среди прибрежных скал, и я не могэтого вынести: я заставлял себя думать, что мы благополучно высадимся наберег, и говорил не то, чему верил, а то, чему хотел бы верить. Вставшая перед моими глазами картина столь страшной гибели ужаснуламеня, и на миг мелькнула безумная мысль: схватить Мод в объятия и прыгнуть снею за борт. Эту мысль сменила другая: когда шлюпка достигнет полосыбурунов, обнять Мод, сказать ей о своей любви и, подхватив ее на руки,броситься в последнюю отчаянную схватку со смертью. Мы инстинктивно придвинулись друг к Другу. Рука Мод в рукавицепотянулась к моей. И так, без слов, мы Ждали конца. Мы были уже близко отполосы прибоя у западного края мыса, и я напряженно смотрел вперед в слабойнадежде, что случайное течение или сильная волна подхватит и пронесет насмимо бурунов. -- Мы проскочим! -- заявил я с напускной уверенностью, которая необманула ни Мод, ни меня самого. Но через несколько минут я сновавоскликнул: -- Мы проскочим, черт побери! Я был так взволнован, что выбранился --чуть ли не впервые в жизни. -- Прошу прощения... -- пробормотал я. -- Вот теперь вы убедили меня! -- с улыбкой сказала Мод. -- Теперь и яверю, что мы проскочим. За краем мыса уже виден был вдали высокий берег, и нашим глазампостепенно открывалась глубокая бухта. Одновременно с этим до нас долетелкакой-то глухой, неумолчный рев. Он перекатывался, как отдаленный гром, идоносился с подветренной стороны сквозь грохот прибоя и вой бури. Мыобогнули мыс, и вся бухта сразу открылась нам -- белый, изогнутыйполумесяцем песчаный берег, о который разбивался мощный прибой и который былсплошь усеян мириадами котиков. От них-то и исходил долетавший до нас рев. -- Лежбище! -- воскликнул я, -- теперь мы и вправду спасены. Тут должнабыть охрана и сторожевые суда для защиты животных от охотников. Быть может,на берегу есть даже пост. Однако, продолжая всматриваться в линию прибоя, разбивавшегося о берег,я вынужден был заметить: -- Не так-то все это просто, конечно, ну да ничего. Если богисмилостивятся над нами, мы обогнем еще один мыс и, может быть, найдем хорошозащищенную бухту, где сможем выйти из шлюпки, даже не замочив ног. И боги смилостивились. Чуть не врезавшись во второй мыс, мы все жеобогнули его, гонимые юговосточным ветром, и увидели третий, почти на однойлинии с первыми двумя. Но какая бухта открылась нам здесь! Она глубоковдавалась в сушу, и прилив сразу подхватил нашу шлюпку и отнес под укрытиевторого мыса. Здесь море было почти спокойно, крупная, но ровная зыбь качалашлюпку, и я втянул плавучий якорь и сел на весла. Берег загибался все дальшена юго-запад, и вдруг внутри этой большой бухты нам открылась еще однанебольшая, хорошо закрытая естественная гавань, где вода стояла тихо, как впруду, лишь изредка подергиваемая рябью, когда из-за нависшей над песчанымберегом отвесной гряды скал, футах в ста от воды, налетали слабые порывыветра -- отголоски бушевавшего в океане шторма. Котиков здесь совсем не было видно. Киль лодки врезался в твердуюгальку. Я выскочил, протянул Мод руку, и секунду спустя она уже стояла рядомсо мною. Но, как только я отпустил ее руку, она поспешно ухватилась за меня.В тот же миг я сам пошатнулся и чуть не упал на песок. Так повлияло на наспрекращение качки. Слишком долго носило нас по морю и швыряло на волнах, итеперь, став на твердую почву, мы были ошеломлены. Нам казалось, что берегтоже должен опускаться и подниматься у нас под ногами, а скалы -- качаться,как борта судна. И когда мы по привычке приготовились противостоять этимдвижениям, отсутствие их совершенно нарушило наше чувство равновесия. -- Нет, я должна присесть, -- сказала Мод, нервно рассмеявшись и,взмахнув руками, как пьяная, опустилась на песок. Втащив лодку повыше, я присоединился к Мод. Так произошла высадка на"Остров Усилий" двух людей, отвыкших от земли и после долгого пребывания наморе испытавших "качку" на суше.
