Мое пробуждение сопровождалось странным гнетущим ощущениембеспокойства. Словно мне чего-то недоставало, словно исчезло что-топривычное. Но это ощущение скоро прошло, и я понял, что ничто не изменилось,-- не было только ветра. Когда я засыпал, нервы у меня были напряжены, какбывает всегда при длительном воздействии на них звука или движения, и,пробудясь, я в первое мгновение все еще находился в этом состояниинапряжения, стараясь противостоять силе, которая уже перестала действовать. Впервые за долгие месяцы я провел ночь под кровлей, и мне хотелосьпонежиться еще под сухими одеялами, не ощущая на лице ни тумана, ни морскихбрызг. Я лежал, размышляя над тем, как странно подействовало на меняпрекращение ветра, и испытывая блаженство от сознания, что я покоюсь натюфяке, сделанном руками Мод. Одевшись и выглянув наружу, я услышал шумприбоя, который все еще бился о берег и свидетельствовал о недавнопронесшемся шторме. День был яркий и солнечный. Я изрядно заспался и теперьс внезапным приливом энергии шагнул за порог. Я был исполнен решимостинаверстать упущенное время, как и подобало обитателю Острова Усилий. Но, выйдя из хижины, я остановился как вкопанный. Я не мог поверитьсвоим глазам; то, что я увидел, ошеломило меня. На берегу, в каких-нибудьпятидесяти футах от хижины, уткнувшись носом в песок, лежал лишенный мачтчерный корпус судна. Мачты и гики, перепутавшись с вантами и разодраннымипарусами, свисали с его борта. Я был поражен и глядел во все глаза. Вот он,камбуз, который мы сами построили, а вот и знакомый уступ юта и невысокаяпалуба рубки, едва возвышающаяся над бортом. Это был "Призрак". Какой каприз судьбы занес его именно сюда, в этот крохотный уголокземли? Что за чудовищное совпадение? Я оглянулся на неприступную каменнуюстену за моей спиной, и безысходное отчаяние охватило меня. Бежать былонекуда, абсолютно некуда. Я подумал о Мод, спящей в хижине, построеннойнашими руками, вспомнил, как она сказала: "Спокойной ночи, Хэмфри", и слова"моя жена, моя подруга" вновь зазвенели в моем мозгу, но теперь -- увы! --они звучали погребальным звоном. У меня потемнело в глазах. Быть может, этопродолжалось лишь долю секунды -- не знаю. Когда я очнулся, передо мноюпо-прежнему чернел корпус шхуны; ее расколотый бушприт торчал над песчанымберегом, а обломанные части рангоута со скрипом терлись о борт при каждомвсплеске волны. Я понял, что надо что-то предпринять. Надо было немедленночто-то предпринять! Внезапно меня поразило, что на шхуне незаметно никаких признаков жизни.Это было странно. Видимо, команда, измученная борьбой со штормом иперенесенным кораблекрушением, все еще спит. У меня мелькнула мысль, что мыс Мод можем спастись, если успеем сесть на шлюпку и обогнуть мыс, прежде чемна шхуне кто-нибудь проснется. Надо разбудить Мод и тотчас двинуться в путь!Я уже готов был постучаться к ней, но тут же вспомнил, как ничтожно мал нашостровок. Нам негде будет укрыться на нем. Нет, у нас не было выбора --только безбрежный, суровый океан. Я подумал о наших уютных маленькиххижинах, о наших запасах мяса и жира, мха и дров и понял, что мы не выдержимпутешествие по океану зимой в бурную штормовую погоду. В нерешительности, с поднятой рукой, я застыл у двери Мод. Нет, этоневозможно, совершенно невозможно! Безумная мысль пронеслась в моем мозгу --ворваться к Мод и убить ее во сне. И сейчас же возникла другая: на шхуне всеспят; что мешает мне проникнуть туда -- прямо в каюту к Волку Ларсену -- иубить его? А там... Там видно будет. Главное -- убрать его с дороги, послечего можно будет подумать и об остальном. Все равно, что бы ни случилосьпотом, хуже, чем сейчас, не будет. Нож висел у меня на поясе. Я вернулся в хижину за дробовиком, проверил,заряжен ли он, и направился к шхуне. Не без труда, промокнув по пояс,взобрался я на борт. Люк матросского кубрика был открыт. Я прислушался, носнизу не доносилось ни звука -- я не услышал даже дыхания спящих людей.Неожиданная мысль поразила меня: неужели команда бросила корабль? Я снованапряженно прислушался. Нет, ни звука. Я начал осторожно спускаться потрапу. Кубрик был пуст, и в нем стоял затхлый запах покинутого жилья. Кругомв беспорядке валялась рваная одежда, старые резиновые сапоги, дырявыеклеенчатые куртки -- весь тот негодный хлам, который скопляется в кубрикахза долгое плавание. Я поднялся на палубу, не сомневаясь больше в том, что команда покинулашхуну второпях. Надежда вновь ожила в моей груди, и я уже спокойнееогляделся кругом. Я заметил, что на борту нет ни одной шлюпки. В кубрикеохотников моим глазам предстала та же картина, что и у матросов. Охотники,по-видимому, собирали свои вещи в такой же спешке. "Призрак" был брошен.Теперь он принадлежал Мод и мне. Я подумал о судовых запасах, о кладовой подкают-компанией, и у меня явилась мысль сделать Мод сюрприз -- раздобытьчто-нибудь вкусное к завтраку. После пережитого волнения я ощутил вдруг необычайный прилив сил, а примысли о том, что страшное дело, которое привело меня сюда, стало теперьненужным, развеселился, как мальчишка. Перепрыгивая через ступеньку, яподнялся по трапу, думая только о том, что нужно успеть приготовить завтрак,пока Мод спит, если я хочу, чтобы мой сюрприз удался на славу. Огибаякамбуз, я с удовлетворением вспомнил о замечательной кухонной посуде,которую я там найду. Я взбежал на ют и увидел... Волка Ларсена! Отнеожиданности я пробежал с разгона еще несколько шагов, грохоча башмаками,прежде чем смог остановиться. Ларсен стоял на трапе кают-компании, -- наддверцей возвышались только его голова и плечи, -- и в упор смотрел на меня.Обеими руками он упирался в полуоткрытую дверцу и стоял совершеннонеподвижно. Стоял и смотрел на меня. Я задрожал. Снова, как прежде, томительно засосало под ложечкой. Яухватился рукой за край рубки, ища опоры. Губы у меня сразу пересохли, и янесколько раз провел по ним языком. Я не сводил глаз с Волка Ларсена, и обамы не произносили ни слова. Что-то зловещее было в его молчании и в этойполной неподвижности. Весь мой прежний страх перед ним вернулся ко мне судесятеренной силой. И так мы стояли и смотрели Друг на друга. Я чувствовал, что надо действовать, но прежняя беспомощность овладеламной, и я ждал, что сделает он. Секунды летели, и вдруг все происходящеенапомнило мне о том, как я, подойдя к гривастому секачу, позабыл от страха,что должен убить его, и только помышлял, как бы обратить его в бегство. Новедь и сюда я пришел не за тем, чтобы ждать, что предпримет Волк Ларсен, адействовать. Я взвел оба курка двустволки и вскинул ее к плечу. Если б он попыталсяспуститься вниз, если бы он только шелохнулся, я, без сомнения, застрелил быего. Но он стоял совершенно неподвижно и смотрел на меня. Дрожащими рукамисжимая двустволку и целясь в него, я успел заметить, как осунулось его лицо.Какие-то тяжелые потрясения оставили на нем свой след. Щеки впали, на лбузалегли морщины, а глаза производили странное впечатление. Казалось, егоглазные нервы и мышцы были не в порядке и глаза смотрели напряженно и слегкакосили. И выражение их было тоже какое-то странное. Я глядел на него, и мозг мой лихорадочно работал. Тысячи мыслейпроносились у меня в голове, но я не мог нажать на спусковой крючок. Яопустил двустволку и двинулся к углу рубки, стараясь собраться с духом иснова -- с более близкого расстояния -- попытаться выстрелить в него. Явскинул двустволку к плечу. Я находился теперь в каких-нибудь двух шагах отВолка Ларсена. Ему не было спасения. Я больше не колебался. Промахнуться яне мог, как бы плохо я ни стрелял. Но я не мог заставить себя спуститькурок. -- Ну? -- неторопливо промолвил он. Тщетно пытался я нажать на спуск, тщетно пытался что-нибудь сказать. -- Почему вы не стреляете? -- спросил он. Я откашлялся, но не смог выговорить ни слова. -- Хэмп, -- медленно произнес Ларсен, -- ничего у вас не выйдет! Непотому, чтобы вы боялись, но вы бессильны. Ваша насквозь условная моральсильнее вас. Вы -- раб предрассудков, которыми напичканы люди вашего круга иваши книги. Вам вбивали их в голову чуть ли не с колыбели, и вопреки всейвашей философии и моим урокам они не позволяют вам убить безоружногочеловека, который не оказывает вам сопротивления. -- Знаю, -- хрипло отозвался я. -- А мне, -- и это вы тоже знаете, -- убить безоружного так же просто,как выкурить сигару, -- продолжал он. -- Вы знаете меня и знаете, чего ястою, если подходить ко мне с вашей меркой. Вы называли меня змеей, тигром,акулой, чудовищем, Калибаном. Но вы -- жалкая марионетка, механическиповторяющая чужие слова, и вы не можете убить меня, как убили бы змею илиакулу, не можете только потому, что у меня есть руки и ноги и тело мое имеетнекоторое сходство с вашим. Эх! Я ожидал от вас большего, Хэмп! Он поднялся по трапу и подошел ко мне. -- Опустите ружье. Я хочу задать вам несколько вопросов. Я еще не успелосмотреться. Что это за место? Как стоит "Призрак"? Почему вы так вымокли?Где Мод?.. Виноват, мисс Брусгер... Или, быть может, следует спросить -- гдемиссис Ван-Вейден? Я пятился от него, чуть не плача от своего бессилия, оттого что не могзастрелить его, но все же был не настолько глуп, чтобы опустить ружье. Мнеотчаянно хотелось, чтобы он сделал попытку напасть на меня -- попыталсяударить меня или схватить за горло, -- тогда я нашел бы в себе силывыстрелить в него. -- Это Остров Усилий, -- ответил я на его вопрос. -- Никогда не слыхал о таком острове. -- По крайней мере мы так называем его. -- Мы? -- переспросил он. -- Кто это мы? -- Мисс Брустер и я. А "Призрак", как вы сами видите, лежит, зарывшисьносом в песок. -- Здесь есть котики, -- сказал он. -- Они разбудили меня своим ревом,а то я бы еще спал. Я слышал их и вчера, когда нас прибило сюда. Я сразупонял тогда, что попал на подветренный берег. Здесь лежбище -- как раз то,что я ищу уже много лет. Спасибо моему братцу, благодаря ему я наткнулся наэто богатство. Это же клад! Каковы координаты острова? -- Не имею ни малейшего представления, -- ответил я. -- Но вы самидолжны знать их достаточно точно. Какие координаты вы определяли в последнийраз? Он как-то странно улыбнулся и ничего не ответил. -- А где же команда? -- спросил я. -- Как это случилось, что выостались один? Я ожидал, что он отклонит и этот вопрос, но, к моему удивлению, онсразу ответил: -- Мой брат поймал меня меньше чем через двое суток, впрочем, не помоей вине. Взял меня на абордаж, когда на палубе не было никого, кромевахтенных. Охотники тут же предали меня. Он предложил им большую долю вдоходах по окончании охоты, чем они имели на "Призраке". Я слышал, как онпредлагал им это -- при мне, без малейшего стеснения. Словом, вся командаперешла к нему, чего и следовало ожидать. В один миг спустили шлюпки имахнули за борт, а я остался на своей шхуне один, как на необитаемомострове. На этот раз Смерть Ларсен взял верх, ну, да это -- дело семейное. -- Но как же вы потеряли мачты? -- Подойдите и осмотрите вон те талрепы, -- сказал он, указывая туда,где должны были находиться гротванты. -- Перерезаны ножом! -- воскликнул я. -- Но не до конца, -- усмехнулся он. -- Тут тонкая работа!Посмотрите-ка внимательнее. Я осмотрел талрепы еще раз. Они были надрезаны так, чтобы держать вантылишь до первого сильного напряжения. -- Это дело рук кока! -- со смехом сказал Волк Ларсен. -- Знаюнаверняка, хотя и не накрыл его. Всетаки ему удалось немного поквитаться сомной. -- Молодец Магридж! -- воскликнул я. -- Примерно то же самое сказал и я, когда мачты полетели за борт, но,разумеется, мне было не так весело, как вам. -- Что же вы предпринимали, когда все это происходило? -- спросил я. -- Все, что от меня зависело, можете быть уверены. Но при сложившихсяобстоятельствах -- не очень-то много... Я снова стал рассматривать работу Томаса Магриджа. -- Я, пожалуй, присяду, погреюсь на солнышке, -- услышал я голос ВолкаЛарсена. Едва уловимая нотка физической слабости прозвучала в этих словах, и этобыло так странно, что я быстро обернулся к нему. Он нервно проводил рукой полицу, словно сметая с него паутину. Я был озадачен. Все это так маловязалось с его обликом. -- Как ваши головные боли? -- спросил я. -- Мучают по временам, -- отвечал он. -- Кажется, и сейчас начинается. Он прилег на палубу. Повернувшись на бок, он подложил руку под голову,а другой рукой прикрыл глаза от солнца. Я стоял и с недоумением смотрел нанего. -- Вот вам удобный случай, Хэмп! -- сказал он. -- Не понимаю, -- солгал я, хотя прекрасно понял, что он хотел сказать. -- Ну ладно, -- тихо, словно сквозь дремоту, проговорил он. -- Я ведьсейчас в ваших руках, что вам, собственно, и нужно. -- Ничего подобного, -- возразил я. -- Мне нужно, чтобы вы были не вмоих руках, а за тысячу миль отсюда. Ларсен усмехнулся и больше не прибавил ни слова. Он даже не шелохнулся,когда я прошел мимо него и спустился в кают-компанию. Подняв крышку люка, яостановился в нерешительности, глядя в глубь темной кладовой. Я колебался --спускаться ли? А что если Ларсен только притворяется? Попадешься здесь, каккрыса в ловушку! Я тихонько поднялся по трапу и выглянул на палубу. Ларсенлежал все в том же положении, в каком я его оставил. Я снова спустился вкают-компанию, но, прежде чем спрыгнуть в кладовую, сбросил туда крышкулюка. По крайней мере ловушка не захлопнется. Но это была излишняяпредосторожность. Захватив с собой джема, галет, мясных консервов -- словом,все, что можно было сразу унести, -- я выбрался назад в кают-компанию изакрыл за собою люк. Выйдя на палубу, я увидел, что Волк Ларсен так и не пошевельнулся.Внезапно меня озарила новая мысль. Я прокрался в каюту и завладел егоревольверами. Другого оружия я нигде не нашел, хотя тщательно обшарил иостальные три каюты и спустился еще раз в кубрик охотников и в матросскийкубрик. Я даже забрал из камбуза все кухонные ножи. Потом я вспомнил обольшом складном ноже, который капитан всегда носил при себе. Я подошел кЛарсену и заговорил с ним -- сперва вполголоса, потом громко. Он нешелохнулся. Тогда я осторожно вытащил нож у него из кармана, после чеговздохнул с облегчением. У него не оставалось теперь никакого оружия, и он немог напасть на меня с расстояния, я же был хорошо вооружен и сумел быоказать ему сопротивление, если бы он попытался схватить меня за горлосвоими страшными ручищами. Присоединив к моей добыче кофейник и сковороду и захватив из буфетакают-компании кое-какую посуду, я оставил Волка Ларсена на залитой солнцемпалубе и спустился на берег. Мод еще спала. Кухню на зиму мы не успели построить, и я поспешилразжечь костер и принялся готовить завтрак. Дело у меня подходило к концу,когда я услышал, что Мод встала и ходит по хижине, занимаясь своим туалетом.Когда же она появилась на пороге, у меня уже все было готово, и я наливалкофе в чашки. -- Это нечестно! -- приветствовала она меня. -- Мы же договорились, чтостряпать буду я... -- Один раз не в счет, -- оправдывался я. -- Но обещайте, что это не повторится! -- улыбнулась она. -- Конечно,если вам не надоела моя жалкая стряпня. К моему удовольствию. Мод ни разу не взглянула на берег, а я так удачноотвлекал ее внимание своей болтовней, что она машинально ела сушеныйкартофель, который я размочил и поджарил на сковородке, прихлебывала кофе изфарфоровой чашки и намазывала джемом галеты. Но долго это продолжаться немогло. Я увидел, как на лице ее внезапно изобразилось удивление. Фарфороваятарелка, с которой она ела, бросилась ей в глаза. Она окинула взглядом все,что было приготовлено к завтраку, глаза ее перебегали с предмета на предмет.Потом она посмотрела на меня и медленно обернулась к берегу. -- Хэмфри! -- с трудом произнесла она. Невыразимый ужас снова, как прежде, отразился в ее глазах. -- Неужели... он?.. -- упавшим голосом проговорила она. Я кивнул головой.
