Мама и папа

Доктор Берне принял меня в свои руки в 11 часов утра за царское вознаграждение в двадцать долларов. Я знаю это, потому что папа никогда не позволял мне забыть, во сколько я обо­шелся ему. «Двад-цать-дол-ла-ров!» — обычно говаривал он. В те дни это были большие деньги. Доктор Берне был единственным доктором в нашей части округа Понтоток, и ему пришлось проехать семь миль в легкой двуколке, чтобы помочь моей матери при родах.

Мои родители были очень близки со своими детьми и особенно нежны со мной, младшим в семье, из-за моего заикания. Я очень лю­бил своих родителей.

Папа со своим незаконченным образованием преодолел множе­ство препятствий в пылком рвении проповедовать Евангелие, завое­вывать души и строить церкви. Хотя он и не получил формального образования, но был очень умным, запоминал большие отрывки из Библии. Его необычные ораторские способности, сильная молит­венная жизнь и помазание сделали его мощным проповедником, которого все наперебой приглашали служить. Как и у дедушки Робертса, у папы был сильный голос, и его было слышно издалека. То, чего ему недоставало из-за ограниченного образования, он вос­полнял практическим опытом, добытым в трудной и суматошной жизни.

Он любил Библию такой любовью, какой я не видел ни в ком и никогда. Он мог сидеть часами за столом, на котором лежали симфо­ния, библейский словарь и несколько томов библейских коммента­риев. Затем, досыта начитавшись, он проповедовал все то, что хранил внутри себя, людям, которые прошли пешком несколько миль, чтобы послушать его.

Хотя мой папа был сильным проповедником, его вера в возмож­ность исцеления не была такой сильной, как у мамы. Папа верил в ис­целение через молитву и веру, и он проповедовал об этом. Но у мамы была замечательная вера. Я никогда не видел, чтобы она сомневалась, что Бог может и хочет исцелить людей, если только они будут молить­ся и верить.

Когда папа заканчивал проповедь, он просил маму приступить к завершающей части богослужения. Грешники толпой окружали по­каянную скамейку, а мама начинала радоваться и молиться вместе с ними за их спасение и крещение Святым Духом. Затем к тому же ал­тарю и скамье выходили больные, и она возлагала на них руки, моли­лась и верила, что Бог исцелит их больные тела.

В те дни в округе Понтоток очень немногие христиане верили в молитву за исцеление больных людей или в то, что чудеса возмож­ны. Оглядываясь назад, я понимаю, почему многие из наших соседей звали маму прийти и помолиться, когда в их семье кто-то серьезно заболевал.

Даже сейчас я помню особые вечера, когда мама молилась за без­надежно больных людей и сверхъестественная сила Божья приносила в их жизнь изменения. И хотя мама верила и в лекарства тоже, все же намного больше она верила в силу молитвы, в то время как папа боль­ше верил докторам и лекарствам. Их индивидуальная вера чудесным образом объединялась и порождала Божьи исцеляющие потоки.

Я рос, не видя никакой разницы между приходом врача, чтобы ле­чить заболевшего, и молитвой за исцеление больного. Позже я осознал то, что оказало сильнейшее влияние на мою веру. Бог в исцелении лю­дей использует как лекарства, так и молитву, — поскольку Бог есть Ис­точник и того и другого. Я благодарю своих родителей за этот бесцен­ный баланс, который я постиг. Несколько раз он спасал мою жизнь.

 

Скинии

Вскоре после того как Оклахома в 1907 году стала штатом, на ее территории было всего несколько церковных строений, и в основном они принадлежали методистам, баптистам, пресвитерианам и католи­кам. Во многом это была целина для проповеди Евангелия, особенно для пятидесятнического излияния Святого Духа с говорением на иных языках, Божьим исцелением и другими чудесными проявлениями, ко­торые впоследствии пришли через пятидесятническое движение свя­тости, Божьи Ассамблеи и Церкви Бога.

Поскольку церковных зданий было мало, папа с другими добро­вольцами строил скинии. Они срубали молодые деревца, освобож­дали от веток и забивали в землю на некотором расстоянии друг от друга в качестве шестов. На них они укладывали крест-накрест ветви, и те служили крышей. С ближайшей лесопилки они брали напрокат бревна, на которых, как на скамейках, рассаживались люди. На шес­тах развешивались бензольные лампы. К вечеру церковь была готова к проповеди.

Когда набиралось достаточное количество новообращенных и они получали крещение Святым Духом, папа организовывал их на строи­тельство церковного здания из бревен. После этого он обеспечивал церковь молодым пастором и переходил на другое место. Все было просто, но очень эффективно.

Я, как и мой брат Ваден, уже привык к такого рода скиниям, в кото­рых мои родители приносили пробуждение. Мы росли, как близнецы, хотя он был на два года старше меня. Я был худым и длинным, он был чуть ниже меня и крепко сбитым. Элмер и Джуэл, мои старшие брат и сестра, уже обзавелись семьями и уехали от нас. Моя другая сестра, Велма, трагически умерла в возрасте девятнадцати лет от воспаления легких и эпилептических припадков. Ваден и я остались расти вместе. Я очень любил его.

Мы должны были ходить в церковь на богослужения, включая па­пины проповеди в скинии, особенно если они были построены неда­леко от того дома, в котором мы на тот момент жили. У папы не было машины до тех пор, пока мы не выросли. Пройти две-три мили, чтобы проповедовать, было делом обычным, и пока мы с Ваденом были ма­ленькими и не могли проходить такие расстояния, папа носил либо одного из нас, либо сразу обоих на спине. Я хорошо помню, как после служения засыпал на спине у отца, а просыпался уже дома.

В те дни считалось, что дети проповедников — это злые, непослуш­ные мальчишки. Ваден всегда говорил, что если это так, то мы похожи на детей диакона.

Однажды вечером во время службы пробуждения в скинии мы с Ваденом сидели на стеганом одеяле, которое мама постелила для нас рядом с собой. Это одеяло было нашей территорией, и горе тому мальчишке, который посмел бы посягнуть на него. В тот самый вечер посреди папиной проповеди один маленький мальчик сполз со свое­го одеяла и начал дергать наше.

— Лучше прекрати, — прошептал Ваден.

Но тот опять взялся за свое.

— Если ты еще раз тронешь наше одеяло, я отрежу тебе ухо, — про­шипел Ваден.

Маленький мальчик засмеялся. Он не знал Вадена так, как знал его я.

Когда мальчишка в третий раз попытался вытащить из-под нас одеяло, Ваден схватил его за горло и своим маленьким ножом начал резать правое ухо! (Конечно же, я ничего подобного не делал. Я прос­то крепко держал маленького вредителя.) И вот тогда папа услышал в скинии какой-то новый звук. Маленький мальчик увидел кровь и за­орал диким голосом.

Папа взглянул на нас и сделал паузу в своей проповеди. Глядя пря­мо на нас, он сказал: «Мальчики, когда мы придем домой, я с вами разберусь!»

Он верил в ремни и звезды. Он порол нас ремнем, и мы видели звезды!

С Ваденом произошел еще один случай, который я никогда не забу­ду. На заднем дворе папа срубил большое дерево, от которого остался широкий пень. У Вадена были ловкие руки, и он любил возиться с инст­рументами. Я помню, как однажды бродил вокруг дома и наткнулся на него в то время, когда он вбивал в этот пень гвозди. Я спросил его:

— Ты что делаешь?

— Не видишь? Гвозди вбиваю.

— Дай мне забить один гвоздик.

— Отойди, Орал. Я сам только что начал.

Положив правую руку на пень, я сказал:

— Если не дашь забить мне гвоздь, я и тебе не дам.

— Убери руку!

— Даже не подумаю!

— Орал, я прибью твою руку гвоздем!

— Побоишься!

И тогда он молча прибил мою руку гвоздем к пню.

Я заорал.

Когда Ваден увидел, что он наделал, он тоже заорал и стал подпрыгивать. Когда я увидел, что он делает, я тоже стал подпрыгивать на месте и орать еще громче.

Когда мама выбежала из задней двери и увидела, как оба ее мальчика подпрыгивают и вопят, она тоже закричала. Затем она подбежала и увидела, что ее ребенка прибили гвоздем к пню. Она очень быстро освободила меня. И все же Ваден был хорошим мальчиком!

Пятидесятнических проповедников в те времена часто насмешливо называли «святыми трясунами». Нас с Ваденом тоже иногда так называли в школе, и эта кличка приводила нас в ярость.

В толпе насмешников всегда кто-нибудь верховодит, особенно если он старше остальных. Однажды один великовозрастный парень начал кричать в наш адрес: «Ваден и Орал — святые трясуны», и вскоре вся банда подпевала ему. Ваден орудовал кулаками намного лучше, чем я. Папа, будучи проповедником, запрещал нам драться и предупреждал: «Если ввяжетесь в драку, учтите, что, когда вернетесь домой, вас будет ждать порка». Папа стремился сохранить мир. Но нам, его сыновьям, приходилось туго.

Ваден отозвал меня в сторонку.

— Орал, мы можем одолеть этого здорового быка.

— Что? — переспросил я. — Он по меньшей мере на пять лет старше и на целый фут выше.

— Ну и что? Делай, что я скажу.

— Что я должен делать?

— Я пойду прямо на него и вызову его на бой. Он сразу согласится. Когда мы выйдем в круг, один на один, ты подойдешь сзади и дашь ему как следует в ухо.

— Что потом?

— Твой удар будет неожиданным, он повернется посмотреть, кто ударил его, а в это время я двину ему в челюсть и собью с ног.

Когда Ваден вызвал на бой этого большеротого парня, ребята образовали круг, а на меня никто не обращал никакого внимания. Я был немного выше Вадена, очень худой и выглядел хрупким, но у меня были длинные руки.

Тот парень сказал другим ребятам: «Я покончу с этим святым трясуном одним ударом». В это время я подобрался к нему сзади и нанес ему сильный удар сбоку по голове. Он взвыл, дернул головой и повернулся, чтобы посмотреть, кто ударил его. Тут в бой вступил Ваден и своим твердым кулаком в мгновение ока сбил парня с ног.

Мы вдвоем набросились на него и отвели душу Все время он истошно вопил: «Уберите их отсюда! Уберите их отсюда!»

Другие ребята настолько оторопели, что не могли двинуться с места. Мы продолжали дубасить его. Вдруг он взмолился: «Сдаюсь! Я никогда больше не буду называть вас святыми трясунами».

— Обещаешь? — спросил Ваден.

— Да, крест на сердце, чтоб мне умереть.

Когда ты говоришь «крест на сердце, чтоб мне умереть», то все знают, что ты говоришь всерьез.

Мы отпустили его и огляделись, чтобы убедиться, что других желающих посчитаться не было. Увидев, что никто не хочет драться, мы пошли прочь небрежной походкой, засунув руки в карманы.

Папа так никогда и не узнал об этой драке, но после этого нас уважительно называли Ваденом и Оралом. Ваден был моим героем.