Помощь антиосманским силам

 

«Исследование истории морских походов казаков на Тур­цию, — по мнению Я.Р. Дашкевича, — дает возможность вы­явить своеобразную очередность: они усиливались в те годы, когда Турция впутывалась в новую войну на Востоке или на За­паде. Очевидно, Запорожская Сечь имела в своем распоряже­нии сведения о внешнеполитическом положении Турции и ис­пользовала их в стратегическом плане». В главе VI мы уже час­тично касались этого вопроса. В самом деле, казаки, и не только запорожские, были хорошо информированы о международных делах Османской империи. Даже по отрывочным источникам, относящимся к Войску Донскому, можно увидеть, что оно по­стоянно собирало соответствующую информацию и, конечно, затем ее анализировало в целях использования.

Приведем примеры только по одному году и в отношении Средиземноморья. В 1646 г. казаки захватили на море турец­кий «подвозок» (транспортное судно) вместе с чавушем, кади и другими людьми, направлявшимися из Стамбула в Азов, «а кото­рые... грамоты с чеушем были, и те... грамоты казаки взяли ж». Пленных допросили о столичных «вестях». Один из взятых в плен, «побусурманенный» русский мужик Мартын Григорьев, присланный затем в Москву, показал, что все войско Турции и все служилые люди из Кафы пошли под Мальту, что там, как говорят, побито турок «с 60 000 человек» и что русским послам в Стамбуле чинится «теснота» за присылку Москвой на Дон «воль­ных людей».

В том же году из Азова к казакам перебежали три татарина, которые рассказали о военных действиях на Белом море в ходе войны Турции «с немецким фрянским королем». О той же вой­не и боевых действиях под Мальтой сообщил «прикормленный» крымский татарин, приезжавший к донцам, после чего атаман станицы, которая направлялась в Москву, Т. Иванов говорил, что Азов объят паникой, ибо «помочи себе ис Царягорода не чают, для того что у турсково царя ныне война с шпанским ко­ролем, и посылает из Царягорода ратных людей на шпансково под Мальт». Ранее мы уже говорили о показаниях черкашенина Д. Мигалева, относящихся к тому же году и посвященных тем же военным действиям на Средиземном море.

Нет сомнений, что в итоге в руки казаков попадали самые разнообразные сведения о делах в дальнем зарубежье. Каса­ясь показаний одной из групп «выходцев» из османского пле­на, И.Ф. Быкадоров даже считает возможным утверждать: «Их сведения о политических делах в государствах Зап[адной] Европы показывают несравненно больший кругозор, чем та­ковой обрисовывается в отписках московских послов своему государю».

И конечно, для казаков была важна прежде всего оператив­ная информация о флоте и армии Турции. В.П. Загоровский полагает, что когда в 1651 г. донцы вновь активизировали свою военно-морскую деятельность, османский флот, занятый вене­цианской войной, «не противодействовал казакам», и они до­бились больших успехов. Хотя утверждение о «непротиводей­ствии» является значительным преувеличением, донцы явно учитывали положение на средиземноморском театре, а военные действия в том регионе облегчали казачьи набеги, в частности и в район Босфора.

Однако мы имеем дело со взаимосвязанными процессами и можем то же самое сказать об их средиземноморской составляю­щей: действия казаков на Черном море и Босфоре решительно способствовали усилению позиций западноевропейских против­ников Турции. Много сведений на этот счет содержится в мате­риалах посольства Т. Роу. Прежде чем обратиться к ним, напом­ним, что если Испания, Австрия, Венеция и ряд других госу­дарств были заинтересованы в ослаблении Османской империи, смутах и мятежах на ее территории и казачьих набегах на ее зем­ли, то французское и особенно английское правительства стре­мились направить силы Турции против своих европейских со­перников — Испании и Австрии — и потому воспринимали дей­ствия казаков на Черном море и Босфоре, отвлекавшие эти силы, как сильную помеху собственным стратегическим интересам.

Именно по этой причине Т. Роу писал: «Если бы казаки ос­тавили нас (в Стамбуле. — В.К.) в покое, то это было бы все, что я желаю», — а позже желал им «небольшой удачи» в случае при­хода на Босфор. Из-за того, что «нашествия казаков... удержи­вают армаду (турецкий флот. — В. К.) на Черном море к великой выгоде Испании», дипломат пытался содействовать правитель­ствам Турции и Польши в урегулировании их отношений, а 2 ок­тября 1625 г. вручил великому везиру свое «Рассуждение о дого­воре Испании с великим синьором», где, имея в виду заинтере­сованность Испании в казачьих набегах, прямо говорил об одном предполагавшемся пункте документа: «Что король Испании бу­дет способствовать королю Польши удерживать казаков, более нелепо, чем сон».

Не удивляет в связи с этим, что в бумагах Т. Роу мы часто встречаем весьма недовольные реплики по поводу отвлечения османского флота из Средиземноморья. «Казаки, — писал дип­ломат Э. Конвею 21 февраля 1624 г., —... заставят нас пробу­диться...» Поскольку капудан-паша готовит «армаду» против них, «Средиземное море будет два года без турецкого флота; до сих пор испанцы этого не замечают». Спустя год, в феврале 1625 г., посол информировал того же адресата о подготовке османской «армады» для обороны черноморского побережья от казаков и замечал, что «таким образом Средиземное море будет свободно (от присутствия султанского флота. — В.К.) и испанец свобо­ден, который... использует эти неурядицы в своих собственных целях». Известно, что в 1625 г., когда состоялся поход казаков с Яхьей, капудан-паше, по сведениям Т. Роу, пришлось выйти в Черное море, собрав «все галеры Архипелага».

Еще через год, в апреле 1626 г., посол писал герцогу Д. Бэкингему, что поскольку турецкая «армада» приготовилась за­щищать черноморские берега и Босфор, «Средиземное море будет свободным к великому удовлетворению испанца». Нако­нец, 22 марта 1627 г. в письме Т. Роу Э. Конвею появляется при­ятное известие: «Капитан-паша кончает готовить два флота, один меньший, чтобы охранять Черное море, другой — чтобы навес­тить самолично Средиземное море, что весьма необходимо...» Выразив надежду, что он это сделает, посол, однако, далее сооб­щал, что татары недавно вторглись в Польшу и возвратились с добычей и 6 тыс. пленных, а казаки, «довольные поводом», го­товят 200 «фрегатов» «для отмщения». «Если этот слух подтвер­дится, то вся сила этого города (Стамбула. — В. К.) будет обра­щена на защиту, и моря Леванта будут оставлены...»

Подобные отвлечения сил турецкого флота и армии наблю­дались и до 1620-х гг., и в последующий период. В 1614г. в свя­зи с казачьими нападениями на города Анатолии османское командование было вынуждено перебросить на Черное море свою «армаду» из Дарданелльского пролива. Мы уже отмечали, что только слухи 1646г. о приготовлении Польши к войне и намерении короля послать запорожцев вплоть до Стамбула за­ставили турецкое командование ослабить натиск на Венецию. Действия казаков у Румелии 1652 г. понудили Стамбул «крайне спешно оттянуть на Черное море» часть своего флота, находив­шегося в Дарданеллах, на венецианском театре военных дей­ствий.

Из-за казачьей угрозы султаны и их военачальники не раз отказывались от проведения средиземноморских операций, в том числе уже начинавшихся.

Капудан-паша, рассказывает «Всеобщая история о мореход­стве», в 1611—1612 гг. «с нетерпением выдерживал... нещастия», связанные с успешными операциями против турок тосканско­го, мальтийского и неаполитанского флотов. «Для отвращения оных выступя из Константинополя (в 1612 г. — В.К.) с 33 гале­рами, он приказал всем архипелажским пашам собраться к нему со всеми галерами, какие можно было найти. Но между тем, как он таким образом готовился к освобождению городов (куда втор­глись средиземноморские неприятели. — В.К.)^п, от ужаса при­нужден был оставить сей поход и итти против русских морских наездников, которые, вышед из всех устьев впадающих в Черное море рек, опустошали султанские области, простирающиеся по берегам сего моря».

В письме Мурада IV польскому королю Сигизмунду III от сентября 1628 г. (нового стиля), т.е. уже после летнего нападе­ния донцов и запорожцев на Босфор и других казачьих набегов этой кампании, говорилось, что люди из османских владений, как румелийских, так и анатолийских¹², жалуются на большие «шкоды» и разграбление поселений со стороны казаков, вышед­ших в море с немалым числом лодок. По этой причине, заявлял султан, мы, отказавшись от отправки флота на Белое море, по­слали везира и капудан-пашу Хасан-пашу для ликвидации тех «негодяев» и охраны жителей от дальнейших «шкод». В письме королю от каймакама приводилась та же информация с указа­нием на множество казачьих лодок и разграбление и сожжение казаками многих поселений и с добавлением, что флот уже был отправлен на Белое море, но властям пришлось снова послать корабли на Черное море¹³.

Средиземноморские противники Османской империи ис­пользовали отвлечение ее сил на защиту от казаков для активи­зации собственных действий. В 1624 г., во время сильных каза­чьих набегов на Босфор и Прибосфорский район и борьбы капу-дан-паши с казаками и крымскими «мятежниками», «пришли в движение» мальтийцы, которые «взяли у корсаров Берберии пять больших кораблей», уведенных затем на Мальту вместе с коман­довавшим ими Османом Рейсом и 350 пленниками.

«В то время как все морские силы были заняты (действия­ми против казаков. — В. К.), —доносил 2 июня 1627 г. Т. Роу, —... Архипелаг был оставлен без защиты, и шесть галер, как мы полагаем, великого герцога (Тосканского. — В.К.) пришли к устью Геллеспонта и взяли один галион и много меньших ко­раблей каирского флота... сообщают о добыче в миллионы. Эта тревога заставила великого синьора послать на Черное море, и немедленно из армады были выделены 12 галер и посланы ис­кать христиан, которые, я не сомневаюсь, ушли со своими бо­гатствами».

В 1620-х гг. турецкий корсар Азан Калефат, имея эскадру кораблей и «сделавшись страшилищем на море, перелетывал туда и сюда с такою быстротою, что, кажется, в самое короткое время везде получал новое бытие», но, оставшись без необхо­димой поддержки османского флота, в конце концов был раз­бит соединением из восьми неаполитанских, четырех тоскан­ских и трех папских кораблей. «Во время сих неприятельских действий, происходивших на Средиземном море, — подчер­кивают французские авторы, — Амурат (Мурад IV. — В. К.) терпел непрестанное беспокойство от Козаков и сколько ни ста­рался их усмирить, но все усилия обращались всегда к собствен­ному его вреду».

Под влиянием успешных казачьих набегов на Босфор ряд осведомленных западноевропейцев высказывал сожаление о не состоявшемся одновременном и мощном наступлении на Ос­манскую империю с юга. Мы уже приводили высказывания на этот счет, сделанные М. Бодье после событий 1624 г.: Среди­земное море находилось тогда без защиты, и был удобнейший случай для нападения христианских стран на Турцию. «В то вре­мя, — вторит названному автору " Всеобщая история о мореход­стве", — конечно бы решилась судьба империи Оттоманской, естли бы христиане в толь благоприятных обстоятельствах учи­нили на нее нападение». Однако в рассматриваемое время по­литика Франции и Англии в отношении Турции и казаков, как мы знаем, была совершенно иной.

Казачья морская война оказывала также воздействие на со­бытия персидско-турецкого фронта, и ситуация в «связке» чер­номорских и босфорских набегов казаков с делами Персии была похожа на европейскую. Обычно считают, что донские войско­вые власти выступали против казачьих разбоев на персидском побережье Каспия под давлением Москвы или из-за нежелания ссориться с нею. Но эта позиция имела и еще одну, не менее важную причину. Стратегические интересы Войска Донского требовали не ослабления Персии, а усиления ее действий про­тив Турции. В свою очередь, операции казаков на Черном и Азов­ском морях и на Босфоре оттягивали на себя османские силы, предназначавшиеся для борьбы с персами.

Еще в 1590 г. венецианский посол в Стамбуле Джеронимо Липпомано сообщал дожу о послании Мурада III английской королеве Елизавете, из текста которого вытекало, что во время закончившейся в том году многолетней турецко-персидской войны казаки сильно беспокоили Османское государство напа­дениями на его территорию и что только теперь, по завершении войны, султан оказался способен и намеревался наказать каза­ков.

Точно так же в качестве отвлекающего фактора запорожцы и донцы выступали и в ходе войн Турции с Персией 1600— 1610-х гг., азатем затрудняли положение Османской империи в персидской войне, которая велась с 1623 г. «Турция, — пишет об этом времени и действиях запорожских казаков А.А. Ново­сельский, — не могла сосредоточить своего внимания и своихсил для борьбы с Персией». Английское посольство в Стамбуле в 1624 г., перед первым и самым мошным казачьим нападением этого года на Босфор, указывало, что туркам приходится вести войну не только на главном персидском направлении, но и на черноморском казачьем тоже.

В следующем году в связи с набегами запорожцев и донцов на Трабзон, Самсун и Синоп османскому правительству при­шлось перенацелить часть армии Илез-паши, которая, по сло­вам бежавшего из плена сапожковского казака Алексея Василь­ева, имела будто бы 100 тыс. человеки шла под Багдад, занятый персами, а теперь была вынуждена направить свои силы от То-ката и Сиваса к побережью Черного моря. Это сильно осложни­ло для Турции обстановку на персидском фронте.

Н.Л. Янчевский, говоря об изложенных событиях, даже ут­верждает, что таким образом Москва руками казаков «оказала существенную услугу» своей союзнице Персии. Впрочем, у это­го автора получается, что и Азов в 1637 г. был взят казаками по команде Москвы ради помощи персам.

Мы уже цитировали депешу Ф. де Сези Людовику XIII от 8 мар­та (26 февраля) 1626 г. о намерении султана лично идти на Пер­сию и уговорах сановников не оставлять Стамбул из-за татарско-казачьей угрозы. Несколько позже, но в том же году Э. Конвей информировал Т. Роу, что князь Трансильвании и бывший вен­герский король Бетлен Габор советует туркам заключить мир с персами, чтобы использовать все свои силы против Польши и для обеспечения собственной безопасности от казаков.

«Казачья карта» имела вес и на Кавказе. Приближенный имеретинского царя Александра III Рамазан, вернувшийся 19 июля 1651 г. из Мегрелии, говорил московскому послу Н. То-лочанову, что тамошний правитель, вассал Турции Леван II Да-диани, как только «послышал» о набеге донских казаков к Стам­булу, «почал быть от них в болшой боязни», а в Мегрелии вооб­ще полагают, что «будет и он под государьскою высокою рукою (русского царя. — В.К.), только изволит царское величество на него... послать с Дону казаков, а царь (Имеретин. — В.К.) от себя своих ратных людей». Затем Александр прямо просил при­слать донцов, чтобы «с неприятели своими управитца» и рас­ширить пределы Российского государства.

9 октября 1651 г. правитель Имеретии подписал крестоцеловальную запись о переходе страны «под высокую руку» мос­ковского царя, а на следующий день направил в Москву посла­ние, в котором буквально умолял ее оказать помощь донскими казаками против «врага христианства» Дадиани. «Если государь сжалится над нами и захочет, — говорилось в послании, — сто­ит ему только приказать донцам, и он овладеет Черным морем и этим устроит сообразно желанию своему константинопольские дела».

Уже отмечалось, что даже весьма далекие от Средиземно-морско-Черноморского бассейна государства пытались исполь­зовать в своих интересах отвлечение Турции на борьбу с казака­ми. У Т. Роу среди таких стран прямо называется Швеция.

«Угнетенному христианству, — заявлял в 1621 г. митропо­лит Иов, — несомненно, во всем мире никто после Бога не ока­зывает таких великих благодеяний, как греки окупами (выку­пом пленных. — В.К.), испанский король своим сильным фло­том, а Войско Запорожское своею храбростью и победами...» Казачьи набеги на Турцию и Стамбул оказывали влияние и на развитие освободительного движения различных народов мно­гонациональной Османской империи, которая была вынужде­на бросать вооруженные силы на его предотвращение и подав­ление.

«Успешные военные действия казачества на Черном море, — справедливо замечает Б.В. Лунин, — не могли не поднимать морального духа тяжко порабощенных турками балканских сла­вян и вселяли в них чувство надежды на предстоящее освобож­дение от султанского ига». Это мнение разделяют и болгарские историки. Так, В. Гюзелев, сказав о набегах запорожцев и дон­цов «до самого Стамбула», добавляет, что они поддерживали в населении Болгарии «дух непокорности», а Иван Снегаров пи­шет об огромной популярности там русских, в частности в XVII в., чему способствовали казаки своими частыми нападе­ниями на Царьград и черноморские города.

Мы говорили ранее о проявлении сочувствия казакам со сто­роны представителей греческого и армянского населения импе­рии. В 1621 г. иерусалимский патриарх Феофан обратился к ук­раинским казакам с призывом поддержать польского короля в предстоявшей войне с Турцией. «Ярмо турецкой неволи, — от­мечалось в обращении, — грозит отчизне вашей от рук главного врага всего христианства. Станете в помощь отчизне и славу снис-каете Войску своему». Население и иногда даже правители под­властных османам стран, в частности Мегрелии и Гурии, всту­пали во взаимодействие с казаками.

Павел Алеппский, араб по происхождению, современник казачьих морских экспедиций и очевидец их последствий, в томчисле в Прибосфорском районе, рассказывавший о суровости и жертвах этих набегов, тем не менее замечал: «Татары трепещут перед ними (донцами. — В.К.)... Так как татары — наказание для христиан, живущих вокруг них, то Бог послал на них этих [казаков] в возмездие им (да увеличит Бог их силу над ними!). Также и турки на Черном море боятся казаков...»

Это была распространенная точка зрения среди христиан, поскольку и у митрополита Иова читаем: «Бог содержит их (ка­заков. — В.К.) и ими управляет; как некто написал, Бог татар положил на земле как некий молнии и громы и ими навещает и карает христиан, так и казаков низовых, запорожских и донских положил он другими молниями и громами живыми на море и на суше, чтобы ими страшить и громить неверных турок и татар».

И запорожцы, и западноевропейские дипломаты конца XVI в., как мы знаем, были уверены в присоединении к казакам, если их сильное войско появится на Дунае, тамошних христи­анских народов, которые «не в состоянии переносить долее тяж­кое турецкое иго». Но также полагали и в более позднее время, и на этом, мы помним, строил свои планы Яхья, у которого, правда, целью являлся Стамбул. Сами турки на протяжении большей части XVII в. сильно опасались соединения с казаками христианского населения столицы и всего государства.

Отсюда проистекали подозрительное отношение властей к ряду предстоятелей православной церкви в Турции и отвлече­ние сил и средств на раскрытие соответствующих «враждебных заговоров».

В середине 1620-х гг. обвинению в заговоре подвергся кон­стантинопольский патриарх Кирилл Лукарис, оклеветанный, как считают, иезуитами, с которыми он вел борьбу.

Согласно Е.М. Овсянникову, ссылающемуся на книгу анг­личанина Смита, которая была издана в Лондоне в 1708 г., в феврале 1625 г. в Стамбул с тайными поручениями от Конгрега­ции пропаганды веры прибыли агенты-иезуиты. Первый из них, упоминавшийся выше Берилль, как писал Смит, должен был «внушить турецкому правительству, что благодаря содействию и убеждениям Кирилла были возбуждены к войне с турками ка­заки, подчиненные патриарху Константинопольскому в духов­ных делах», а второй обвинял Кирилла в том, что тот, имея тай­ные сношения с Испанией, препятствовал заключению турецко-испанского союза. Под войной подразумевался в первую очередь набег на Босфор, совершенный казаками в 1624 г., од­нако они подлежали духовному ведению московского, а вовсе не константинопольского патриарха, хотя он и имел авторитет в среде украинского казачества.

Т. Роу относит начало подрывной операции на год раньше и говорит, что для ее осуществления Рим прислал трех агентов: помимо названного Берилля, который должен был, как говори­лось, поднять казаков именем патриарха, еще некоего миряни­на, имевшего задачу пропагандировать «мир для испанца», и «иезуита-грека, практичного прозелита, обученного в Риме, по имени Канаки Росси».

«Отважные русские казаки, — излагает события Е.М. Овсян­ников, — приплыли на судах к Босфору, опустошили берега его и выжгли несколько селений в окрестностях самой столицы. Страх объял турок при виде столь грозного и неожиданного не­приятеля. Пользуясь всеобщим смятением, иезуиты поспеши­ли оклеветать Кирилла Л укариса как виновника этого государ­ственного бедствия». По словам цитируемого автора, они «вну­шили правительству, что полчища казаков, угрожавшие столице, исповедуют греческую веру, что патриарх, глава православного народа, не раз посещал их земли (очевидно, этим клеветники намекали на пребывание Кирилла Лукариса в Юго-Западной Руси, в Молдавии и Валахии) и имел тайные сношения с их предводителями, что если они осмелились теперь явиться в виду самого Константинополя, то сделали это именно с тою целью, чтобы возмутить греков и побудить их к восстанию, о чем будто бы помышлял и патриарх».

Согласно сведениям Т. Роу, Кирилла и его окружение обви­няли в том, что они хотели втянуть греков в мятеж, а «многие из них посланы к казакам, чтобы побудить их к соединению по случаю экспедиции великого синьора в Азию и таким образом изгнать его навсегда из Европы».

Великий везир уже был готов поверить этим обвинениям и обрушить свой гнев на патриарха. Но скоро обстоятельства пе­ременились не в пользу клеветников: казаки отступили, в Стам­буле все было спокойно, а в защиту Кирилла выступили послы двух протестантских стран, Англии и Голландии, с которыми он поддерживал связи, видя в протестантах союзников по борь­бе с католицизмом.

Патриарху удалось оправдаться, однако, как считает Е. М. Ов­сянников, воспоминание о клевете, «по-видимому, глубоко запало в душу султана Амурата (Мурада IV. — В, К.): 15 лет спу­стя после этого, когда казаки стали снова угрожать Константи­нополю, жестокий султан велел предать Кирилла Лукариса смерти». В действительности трагедия случилась через 14 лет после первого обвинения, и речь теперь шла не о конкретной угрозе именно османской столице, а об общей угрозе империи в целом в связи со взятием казаками Азова; впрочем, мы по­мним, что в Турции тогда ожидали массированного нападения на Стамбул.

По словам Е.М. Овсянникова, враги Кирилла подкупили «огромными подарками» везира Байрам-пашу, пользовавшего­ся особым благоволением падишаха. Когда последний отпра­вился в Азию для завоевания Багдада, Байрам-паша «донес от­сутствующему султану, что патриарх Кирилл Лукарис пользует­ся весьма большим авторитетом у греков, что по его наущению казаки недавно взяли приступом город Азов, что он человек зло­намеренный, что в особенности должно опасаться, как бы он теперь, когда Константинополь не имеет войска, не возбудил греков к восстанию, что все эти опасения исчезнут, если Ки­рилл будет предан смерти. Султан, взбешенный гневом и подо­зрениями, уступил его советам и произнес роковой приговор о смерти, весьма скоро доставленный гонцом в Константинополь». Патриарх, схваченный янычарами, 27 июня 1638 г. был поса­жен в лодку, в ней удавлен и выброшен в море.

В 1657 г. обвинение в заговоре повторилось в отношении другого константинопольского патриарха, Паисия, но на этот раз оно сразу повлекло за собой убийство предстоятеля и, кроме того, резню стамбульских греков.

По рассказам ее очевидцев, сына боярского Никиты Псаре-ва, бывшего полоняника, и нескольких греков, бежавших из ту­рецкой столицы, дело развивалось следующим образом. Патри­арх и митрополит будто бы «писали грамоты... и печати прило­жили, и послали тайным обычаем самых худых людей, чтоб ни опознали их». Одного направили в Москву, адругого к венеци­анскому флоту и конкретно к патриаршему брату Антону, кото­рый в 1656 г. бежал из Стамбула в Венецию, стал военачальни­ком у венецианцев и успел побить «многие тысячи» турок. Пер­вому гонцу удалось выбраться из столицы, а второй был задержан на пристани армянскими купцами и вместе с найденной у него грамотой доставлен к везиру и султану.

В бумаге, написанной митрополитом, но подписанной Па-исием с приложением его печати, излагался план восстания в Стамбуле и вступления в город венецианцев. Антону предлага­лось заключить союз с московским царем, вместе выступить против Турции и освободить Константинополь. «И вы, — говорилось в грамоте (в передаче Н. Псарева), —...пойдитя против турок не боясь, потому что... турок стало немного и многим... людем в собранье быть неоткуды». Достаточно будет появления венецианских кораблей на Босфоре и разгрома «людей первых, которые выйдут против вас навстречу», как христиане поднимут восстание в Стамбуле, и войска Венеции овладеют им без боя.

Содержание письма в Москву неизвестно, но если оно име­ло место, то можно не сомневаться, что в нем упоминались каза­ки, так как с российской стороны только они, ударив по Босфо­ру, могли сыграть действенную и важную роль во взятии Стам­була.

Патриарх и митрополит, призванные к Мехмеду IV и вези­ру, признали, что перехваченная грамота принадлежала им, ска­зав при этом: «... видят... и сами (султан и везир. — В.К.) то,что так случилось». По повелению Мехмеда 25 марта Паисия зако­лоли кинжалом и бросили в море, митрополита повесили, а гре­ческому населению столицы, заперев городские ворота, устрои­ли резню. Турки клялись вырезать греков всех до единого, не жалея и грудных детей. Везир приказал убивать греков и в дру­гих городах, и только опасение сильной смуты во всей стране и просьбы янычар греческого происхождения остановили эту вак­ханалию. Однако и после 25 марта, как говорили в Крыму гре­ческие купцы, в Стамбуле думали «греков побить всех».

Г.А. Санин, изучавший эту историю, подозревает, что пере­хваченное письмо являлось подложным, и указывает, что бук­вально на следующий день после казни Паисия, 26 марта, «под­купался у царя и у визиря армейский патриарх (историк думает, что вряд ли речь идет о католикосе, но, вероятно, о стамбуль­ском епископе армянской церкви. — В.К.)... чтоб не быть в Ца-регороде и в Еросалиме патриархам греческим для... того, что они ему, турскому царю, и всем турком не доброхоты», и пред­лагал везиру 400 тыс. талеров за получение иерусалимского пат­риаршества.

Само же дело Паисия Г. А. Санин расценивает как, «возмож­но, существовавший, но неудавшийся заговор православного населения Константинополя против османов», однако добав­ляет, что категорически говорить о подготовке восстания нельзя, так как для этого слишком мало фактов, и что константино­польские патриархи в XVII в. фактически не выступали против османского режима. Резня же могла быть и следствием реально существовавшего заговора, и «мерой безопасности» правитель­ства, разрядившего таким способом обстановку.

Но в Османской империи нередки были и вполне реальные антиосманские выступления. Участники некоторых из них на­деялись на помощь казаков и обращались за нею. Достаточно вспомнить просьбу восставших сербских «капитанов» 1654 г.: воодушевленные венецианскими победами над турками и силь­ным набегом донцов на Босфор, они просили о помощи укра­инских казаков. В 1647 г. лазы на нескольких десятках лодок пытались соединиться с казаками, которые взяли крепость Го-нио, а затем были осаждены в ней турками. За эту попытку гру­зинские земли подверглись жестокому наказанию со стороны Османского государства.

Казачьи действия нередко способствовали усилению само­стоятельности «мятежных вассалов» Турции и прямо отвлекали османские силы от их подавления.

Мы уже отмечали, что в 1621 г. Осман II из-за неопределен­ности польских дел и опасения набега казаков на Стамбул отка­зался от желания возглавить поход против эмира Сайды. Под­писав в 1624 г. договор о союзе и взаимопомощи с Шахин-Гиреем, Войско Запорожское далее до конца 1620-х гг., действуя вместе с донскими казаками, связывало на Черном море и Бос­форе значительные силы турок и хотя обеспечивало собствен­ные интересы, но одновременно тем самым оказывало помощь «мятежной Татарии», не говоря уже о прямом участии казаков в военных действиях крымцев против османов на самом Крым­ском полуострове. Не случайно поэтому ряд историков расце­нивает казачий набег на Босфор 1624 г. как «очень эффектив­ную» помощь Крыму.

В 1630-х гг. в результате военно-морских операций казаков отказалась от выплаты дани туркам Мегрелия. Османские суда, заявил в 1640 г. русскому послу Федоту Елчину представитель Левана II, «не бывали к нам... со ста четыредесят четвертого году (с 1635—1636 гг. — В.К.), а морем, говорят, потому... оне к нам не ходят караблями, что боятца казаков; с тех... мест мы им и дани не даем»¹⁴.

По сведениям, исходившим от князя Трансильвании Ракоци Дьёрдя II, в 1658 г. татары, которые должны были по повеле­нию султана напасть на эту «мятежную» страну, были разбиты «московитами и казаками», и вообще в названном году внешне­политическое положение Трансильвании значительно улучши­лось прежде всего потому, что «казаки выходили со многими челнами на Черное море не только для нападений на татарскую страну, но и на саму Турцию».

Власти и сановники Польши, равно как и Османской импе­рии, обвиняли казаков в том, что их набеги вызывают ухудше­ние польско-турецких и польско-крымских отношений и ответ­ные наступательные действия империи и ханства. Сами короли не раз утверждали, что причиной осложнений в отношениях Речи Посполитой и Турции являлось казачье «своеволие». С. Жол-кевский заявлял, что набег крымцев на Подолье и Волынь в ав­густе 1615 г. был ответом султана, разгневанного на запорож­цев за босфорский поход.

Противостоять падишаху и бороться с ним невозможно, и потому остается лишь безропотно терпеть — такие настроения были широко распространены в правящих кругах Речи Поспо­литой.

«Стоять одной Польше против этого владыки Азии, Афри­ки и большей части Европы, — говорил в сейме, упрекая каза­ков за сожжение Очакова, писатель Оржельский, — все равно, что одному человеку против сотни человек. Первая проигран­ная битва погубит нас, а он выдержит и пятнадцать. И то надоб­но помнить, как с ним обходятся другие потентаты (правите­ли. — В.К.). Сколько он отнял у генуэзцев, сколько у венетов! Великому испанскому монарху разорил Гулету и разные другие делает досады, — все терпят! Молчали и наши предки, когда он отнял у них Молдавию: решились лучше рукавом заткнуть дыру, нежели целым жупаном».

Что касается московского правительства, то оно также по­стоянно и порой гневно высказывало свое недовольство в адрес донских казаков, обвинявшихся подобным же образом в ухуд­шении русско-турецких и русско-крымских отношений¹⁵.

Тогдашние «сановные» обвинения казаков во втягивании Польши и Руси в конфликты с Турцией фактически находят поддержку и у некоторых историков. Запорожцы, всерьез уверя­ет П.А. Кулиш, «своими разбоями в турецких владениях не да­вали Польше обезопасить юго-восточную границу». По С.М. Со­ловьеву, «польза от козачества перевешивалась вредом, ибо ко-заки не ограничивались только делом пограничной стражи, но... нападали на соседей и тогда, когда государству это было вредно, нападали морем на турецкие владения и вовлекали оба государ­ства, особенно Польское, в опасную вражду с Турциею»¹⁶.

Между тем многие в Польше XVI—XVII вв. прекрасно по­нимали, кто начал агрессию и кто отвечал на разорительные турецко-крымские походы, какова роль казачества в противо­стоянии этому страшному натиску. Именно в том 1618 г.,когдаканцлер на заседании сейма «громил» запорожцев, Кшиштоф Пальчовский в брошюре с характерным названием «О казаках, ликвидировать их или нет: рассуждение» приводил интересные факты и соображения об османской экспансии и казаках.

«Не было у персов казаков, — писал он, — а все-таки [турок] у них Ассирию и Месопотамию силой отнял в году 1537 и до настоящего времени с ними воюет. Не было у греков казаков, а все-таки, взяв от них вознаграждение и будучи призваны от них на помощь против болгар, [турки] изменнически ими овладели и до настоящего времени ими владеют. Не было у венетов каза­ков, а все-таки у них в году 1499 Метону и Корону (Модон и Корон в Греции. — В.К.) без всякого права взяли... А в недавние времена Кипр у них [султан] отнял. Не было у венгров казаков, а все-таки у них турки половину королевства отняли...

А с нами в какой же дружбе были? Начиная с того времени... как турки Константинополем овладели, вплоть до того време­ни, как казаки появились (по автору, в самом начале XVI в. — В. К.), почти каждый год если не турки, так татары по их под­стрекательству, а иногда и жалованье от нас взявши, нам очень вредили».

Выше уже цитировался Б. Папроцкий, который еще раньше замечал, что «русские» — казаки и украинцы — без всякого уча­стия и помощи шляхты защищают христианский мир и пре­граждают турецкую агрессию в польском направлении.

Собственно говоря, иные турецкие сановники и не считали нужным скрывать агрессивные замыслы и действия своего госу­дарства. «Мы виновники всех войн, — восклицал великий везир Мере Хюсейн-паша, обращаясь к Реджеб-паше на мюшавере в 1623 г., — а не они (поляки. — В. К.), всегда сохранявшие друж­бу с нами. Мы же насылали татар, напрасно напал на них (поля­ков. — В.К.) Осман, которому я говорил, что не покорит их. Чего же ты хочешь? Чтобы они сидели сложа руки, когда татары на них будут нападать?»

«Если бы не гьяуры-казаки, — полагали в Стамбуле, — Тур­ция могла бы вовсе не думать о защите поднестровских колоний своих, об обороне черноморских берегов и всею своею силою устремилась бы на крушение християнского мира. Тогда бы об­разовался калифат, вполне достойный наследников пророка: все короли платили бы харач (налог с немусульман. — В.К.) султа­ну, и даже повелитель Сибири (московский царь — В.К.) вер­нулся бы под ярмо, из которого так ловко освободили шею свою его предки (имеется в виду ордынское иго — В.К.)».

В обстановке турецко-татарской агрессии казачество, даже по мнению П.А. Кулиша, считавшего его разрушительной, ан­тигосударственной силой, которая вредила интересам Польши, все-таки «было своего рода нидерландскою плотиною, сдержи­вавшею опустошительную стихию». Будучи в глазах историка варварами, казаки не давали мусульманскому варварству «раз­литься беспрепятственно по русской почве».

Тесную связь казачьих морских походов, в том числе и бос­форских, с татарскими набегами, которые поощрялись и часто инициировались Стамбулом, видели многие современники. Тот же Т. Роу при всем его негативном отношении к действиям каза­ков признавал, что их нападения на Босфор можно рассматри­вать как месть татарам, и полагал, что Польша никогда не смо­жет обуздать казачество, «покататар... не удержат».

Несмотря на обвинения С. Жолкевского и других сановни­ков в адрес казаков польские дипломаты на переговорах с турец­кими властями, отбиваясь от гневных укоров в потакательстве казачьим «разбоям», должны были сравнивать набеги казаков и татар, и «счет» получался не в пользу последних.

В 1623г. польский дипломатический агент в Стамбуле Кшиштоф Серебкович заявлял везиру: «Как вам не стыдно жа­ловаться на то, что несколько тясяч казаков, о чем я не знаю наверняка, но, как вы говорите, ворвались в Крым и нанесли вам ущерб. Что же мы должны делать, когда ваши своевольные тата­ры в прошлом году десять раз нападали и постоянно опустоша­ли земли Речи Посполитой?» На заседание Дивана привели ка­заков, захваченных с несколькими чайками, и везир заметил агенту: «Попробуй скажи, что это не ваши», — но получил от­вет, что это донские казаки, а «если и наши», то в пяти чайках по 40 человек в каждой всего было 200 казаков, тогда как «татары нападают по 20—30 тысяч человек»¹⁷.

Речь Посполитая боролась с запорожцами всякими средства­ми вплоть до информирования Стамбула о выходах казаков в море, однако, как замечал в том же XVII в. П. де Вансьен, и пользовалась ими «для обр